* * *
Она шла по лесу, как ходят по картинной галерее. Она и в мыслях не держала, что может заблудиться. Где-то внутри жила уверенность, что, когда настанет время, зазвенит какой-нибудь звонок - на закрытие. И пожилая тётенька-служительница проведёт её к выходу. Или кто-то прибежит за ней: "Ну, Марина! Тебя же все ждут!" Так бывало обычно.
Однако сейчас ничего этого не происходило.
От мыслей своих она очнулась в незнакомом березняке. Глянула кругом - ещё почти без всякого беспокойства. Белые берёзы, словно белый туман… Посмотрела на часы - времени без десяти пять.
Она остановилась. Под ногами только жёлтые берёзовые пятаки. И запах тоже - крепкий, берёзовый… А кленовых листочков ни одного! Куда идти, где та кленовая роща?
На тонкой ветке отдыхала какая-то птица - она-то знала, куда лететь. Маринка передёрнула плечами. Но не холодно было ей, а тревожно.
Она сразу решила не пугаться. Испугаешься - тогда конец! Она сказала себе: "А что я вообще-то? Пока ещё ничего не случилось. Я даже и не знаю точно, заблудилась я или нет… Погоди… Я пришла вон с той стороны. Туда надо и возвращаться".
Из письма
Здравствуй, Ира! Ты пишешь, что я давно не писал. Но ты зря заволновалась, у меня лично и у родителей ничего не случилось. Живём хорошо, обосновались на новом месте. Отец здесь встретил двух однокашников по академии, теперь служат вместе, он доволен. Мама опять пошла работать в больницу, как и было у нас… Вернее, теперь уже можно сказать - у вас.
Здесь народу (и вообще всего - машин, улиц) куда больше, чем у вас. И я пока хожу какой-то не то удивлённый, не то сонный. И думаю: неужели я здесь буду жить?! Вчера пошёл мамино пальто из химчистки забирать и заблудился. Ну это естественно - новый город, я ещё ничего не знаю.
Боксёрской секции здесь нет. Здесь бы ты пригодилась со своим волейболом. В этой школе он почему-то выбран как главный спорт. По-моему, глупо. Я в волейбольную секцию идти не хочу. Да меня бы и не взяли.
Ира! Я тебе должен сказать одну вещь. Всё собираюсь, а сказать всё никак не выходит. Не получается! Как будто бы я трус. Но я не трус. Ты же про это знаешь и сама говорила и даже решила со мной дружить из-за того, что я далеко не трус (как ты сказала).
Ира! Мне очень неудобно тебе это говорить. Но я всё-таки тебе скажу. Я здесь, очень хочу дружить с одной девочкой. У меня пока ничего не получается. Но я своего добьюсь, ты же это знаешь! Её зовут неважно как. Я бы вообще мог тебе про это не писать. Но так было бы нечестно, правильно?
Привет всем ребятам и учителям.
* * *
Березняк скоро кончился. Пошли высокие старые ели. Стало темнее и глуше. Толпа серых молчаливых деревьев казалась бесконечной. Дятел, нисколько не боясь человеческого существа, обмолачивал шишку. И снова Маринка подумала, что эта птица здесь - хозяин. А она - гостья незваная!
И ещё страшно было, что дятел её нисколько не боится. Непуганый дятел. Значит, она далеко забралась куда-то… Она подумала: а что, если ей крикнуть? Какое-нибудь там самое безобидное: "Эге-гей!" Ведь далеко она забраться не могла - услышат! В самом деле, не одна же она в этом лесу… Дятел продолжал молотить шишку.
- Эге-гей! Э-эй!..
Дятел соскочил с дерева и помчался прочь, быстро ударяя по воздуху крыльями, подныривая от трусливого усердия вверх-вниз, вверх-вниз… И всё. И больше ничего не пошевелилось!
От крика этого Маринке сразу стало не по себе. То ещё ничего было, а как крикнула… Ох, никому мы не посоветуем кричать в пустом, вечереющем лесу!
И волосы у Маринки зашевелились на голове, когда что-то прошуршало в заросли молодых тёмно-зелёных ёлок. Она прижалась к корявому стволу, понимая, что пачкает смолой юбку, но не в силах была двинуться…
В следующую секунду такое облегчение свалилось на неё, такая радостная тяжесть, что она не выдержала, опустилась на корточки, проехав юбочкой по шершавой, смоляной, наверное, коре, и заплакала.
И, заплакав, опять стала обретать силы. Она плакала и злилась, что не может остановить слёз.
Перед нею, но всё же шагах в пяти, почтительно стоял человек по фамилии Стаин. Невысокое его социальное положение определялось уже тем, что он был новичок. Явился в класс числа десятого сентября. Из-под его форменной куртки выглядывала довольно-таки простецкая ковбойка.
Дня через два на физкультуре, когда они выстроились по линии баскетбольной площадки и все сверкали шортиками или красивыми трусиками, Стаин один оказался в длинных сатиновых трусах, которые обычно называют "семейными". На ногах его красовались чёрные полуботинки на микропоре, в которых он обычно ходил. А в семейные трусы была вправлена та самая ковбойка.
Физкультурник Степан Семёнович осмотрел строй. Подчёркнуто остановил взгляд на Стаине:
- Вот ты, шаг вперёд.
- Извиняюсь, - сказал Стаин, - позабыл, шо у вас сегодня физра.
- Стань в строй, физра! - сухо бросил Степан Семёнович. - В таком виде допускаю тебя до своего предмета в последний раз!
Эта позорная история, эти "извиняюсь", "шо", "физра" сильно испортили репутацию Стаина. Народ между собой стал называть его "Семьянин".
В довершение этой комедии Семьянин дежурно влюбился в Маринку. Тут не было ничего, как говорится, предосудительного, наоборот - нормальная вещь. Но и влюбился-то он как-то не по-человечески.
У Маринки был целый класс подданных. Да ещё из других государств на неё приходили поглазеть. И она, даже при всём своём желании, не могла выделять кого-то. Все это так или иначе понимали: королева есть королева.
Семьянин же не желал понимать, что Маринка - личность музейная. "Коллекционная девочка" - как сказал один известный девятиклассник.
Может, формулировка эта была пошловатой, но в то же время она отражала суть вопроса.
А Семьянин всем своим видом… действительно - чуть ли не требовал, чтобы Маринка дружила только с ним одним. И без конца лез со своими разговорами, яблоками и тому подобное. Ясно, что Маринка этого и двух дней не потерпела. Потому что есть правила: всем хорошо, всем интересно. А ты если не можешь играть, так и не лезь!
Тогда Семьянин избрал другую тактику. Он вообще перестал с ней разговаривать, не приближался более чем шага на три. Но куда бы Маринка ни посмотрела, она почти непременно натыкалась на его угрюмую физиономию и серые глаза, глядевшие из-под густых насупленных бровей.
Постыдное это глядение тянулось уже недели три. Народ, естественно, веселился от души. И Маринка таким образом хоть и косвенно, однако тоже стала объектом для хохмочек. Это, конечно, никому бы не понравилось, а тем более ей, признанной королеве!
А теперь ещё оказалось, что Семьянин посмел следить за нею даже в лесу. Коленки его мешковатых джинсов волдырились и были в земле. Значит, он за нею полз, как какой-нибудь волк за Красной Шапочкой.
Маринка всё плакала, сидя на корточках, и никак не могла унять слёз. Страх прошёл, но теперь ей было ужасно обидно. До каких же пор это будет продолжаться!
- Неужели ты не понимаешь, что это низко! - крикнула она. - Низко! Мало ли что я собиралась здесь делать.
Семьянин стоял с опущенной головой.
- Не беспокойся, - сказал он тихо. - Я никогда не подсматриваю!
Маринка вскочила, опять корябнув юбочкой по стволу.
- Надо же, какой благородный выискался! А ну иди отсюда на фиг!
- Не пойду!
- Как миленький пойдёшь! Или ты только ползать умеешь? - Она усмехнулась.
Семьянин пошлёпал ладонями по своим зелёно-земляным коленям и сказал:
- А зачем ты кричала тогда? Я же слышал, что ты испугалась… И поэтому я никуда без тебя не пойду!
По правде говоря, Маринке понравился его ответ. Но она не позволила себе этого признать, только подумала: "Да пускай остаётся. Я же всё равно не знаю, куда идти".
- Ну пошли. - Она дёрнула плечом. - Только если ты ко мне приблизишься…
- Не буду я к тебе приближаться.
Они постояли несколько секунд.
Но в лесу, в этой серой еловой тишине, показалось обоим, что очень долго.
- Ты знаешь, куда идти-то? - как можно небрежнее спросила Маринка.
- Я?.. Это… - Он растерянно посмотрел налево, направо, впервые понимая то, что несколько минут назад уже поняла Маринка. - Я же всё время прятался и… это…
- Ползал? - спросила Маринка ехидно.
- Я вообще, понимаешь, раньше жил в степной полосе. И ваших лесов я совершенно не представляю.
"В степной полосе"…
Ну и текстики же он выдаёт! Как в "Географии"! Маринке стало даже весело.
- Идём уж… степняк!
И спокойно пошла вперёд, совершенно уверенная в своей стройности.
* * *
Лес теперь не казался ей таким угрюмым, а главное, она уверена была, что вот сейчас, сейчас вся эта ерунда кончится и они… вернее, она выйдет на картофельное поле или куда-то поблизости. Или хотя бы услышит ребят… Семьянин плёлся чуть сзади и сбоку. Это её смешило.
Так они шли…
А лес был совсем незнаком. Он уводил куда-то в низину, сырел… Наконец Маринка просто вынуждена была остановиться, когда под ногой у неё выступила вода и булькнул, как ойкнул, подозрительный болотный пузырь.
- Ну?! - спросила Маринка требовательно.
Семьянин пожал плечами. Он ни капли не чувствовал себя виноватым. Он размышлял, дубина!
- Делать-то что-нибудь будем?
- А ты зачем сюда пошла? Я думал, ты знала…
- Я-то хоть пошла, а ты вообще стоял!
Семьянин покачал головой.
- Что? Уже испугался?
- Не собираюсь. Просто думаю.
- Чего ж ты, интересно, думаешь?
- Одну очень простую вещь… Как выбраться из этого леса, я, например, не знаю. Но мы ведь не в тайге, правда?
- Гениальное открытие!
- Прекрати, пожалуйста… Я просто говорю, что леса у вас небольшие, так? Даже перелески. И если мы будем идти всё время в одном направлении, то куда-нибудь выйдем. А там спросим… Как считаешь?
Маринка была удивлена. Даже, кажется, хлопнула глазами от удивления. Ей никогда и никто ничего подобного не говорил. "Как считаешь?" Обычно всегда за неё решали, ей предлагали: "Мариночка, хочешь?.. А может, это?.." Теперь она должна была решать почти что сама.
Но если бы она согласилась с его планом, то, значит, должна была признать, что они заблудились.
Однако страшно почему-то от этого не было. Даже, пожалуй, проще стало: ну заблудились, так выберутся!
И ещё вдруг до неё дошло: на самом деле он не требовал от неё никаких решений, он просто предлагал ей единственное, что сейчас возможно… И опять Маринка была удивлена.
- Ну, - спросил он, - в какую сторону хочешь?
Маринка улыбнулась:
- Давай жребий бросим!
Семьянин тоже улыбнулся, но покачал головой:
- Может… это… по солнцу хоть?
- По какому солнцу?
- Ну, когда ты шла, оно куда светило?
Маринка этого абсолютно не помнила. Она сказала:
- Эх, ты! Земля же крутится. Теперь оно вообще в какую-нибудь другую сторону отъехало.
- Не, Марин. Оно всегда с востока на запад. Это железно!
Но увидел, что Маринка сердится, и уступил:
- Ну, а хочешь, давай по жребию. Всё равно же выйдем.
Он поднял с земли сучок, показал на короткую рогульку с одного конца:
- Согласна? Это стрелка.
Потом подкинул сучок, ударил по нему снизу ладонью, как при игре в чижа. Сучок завертелся, зажужжал, стукнулся о нижние сухие ветки, о ствол, рыбкой нырнул в траву… Они вместе бросились смотреть, куда показывает стрелка, столкнулись плечами.
- Эй, ну ты что!
- Тихо, не столкни!
Теперь им ужасно важно было идти именно в том направлении. И почему ещё верилось, что сучок правду сказал, потому что он болото не выбрал, а показал налево, немножечко в горку… Семьянин хотел поднять его.
- Не трогай! - быстро сказала Маринка.
- А чего? Возьмём на память.
- Не, - она покачала головой. - Может, здесь ещё кто-нибудь заблудится, тоже дорогу узнает. - И улыбнулась.
Семьянин был почти прощён. Ну, а заблудились… Да подумаешь! Зато уж завтра разговоров будет, охов-ахов: "Маринка - всегда с ней что-нибудь такое…"
И они опять пошли: сперва весело, а потом просто шагали - и всё. Лес не светлел и не темнел, он продолжал быть, какой был: еловый, не слишком частый, иногда с островами молодых колючих зарослей. Очень хотелось, чтобы уж скорее что-нибудь произошло. Но ничего не происходило. Они давно замолчали, они шли и шли. Лес был всё такой же - не то чтоб очень глухой, а какой-то безнадёжный. Бесконечный, как осенний дождь.
* * *
Наконец это произошло. Событие! Значит, ура! Значит, всё-таки они спасены.
А заметил, между прочим, опять Семьянин: не такой уж он глупый парень!.. Вдруг взял Маринку за руку:
- Марин!
Она метнула в него две молнии.
- Да нет же, Марин! - Он топнул ногой: - Ты видишь? И тут Маринка поняла: он топает, чтобы ей показать - земля-то под ними твёрдая. Они на дороге стоят!
- Ну куда? Направо или налево? - спросил Семьянин.
Дорога, словно граница, пересекала их направление почти точно поперёк.
Выходит, надо было им всё-таки взять тогда жребийную палочку. Маринка нахмурила брови - вот угадать бы! Направо - вверх, налево - под горку. Она сказала:
- Налево!
Семьянин кивнул. Снова перед Маринкой замелькали блистательные картины завтрашних охов и ахов…
Скоро, однако, дорога разбилась на несколько тропинок. Они выбрали первую попавшуюся, пошли по ней, удивительно ненадёжной, длинной, виляющей перед каждым деревом тропе.
Не было никакого смысла идти по ней. Напрямую получилось бы явно короче. Но что это была бы за прямая и куда бы она повела? А в тропинке хоть какая-то была надежда… Потом Маринке показалось, что это уже вовсе не тропинка, а просто след высохшего ручейка.
- Чего-то не то, Марин. Давай вернёмся.
Она готова была буквально сжечь его своим презрением. Однако ничего не сказала. Прислонилась к жёсткому стволу: идти назад было, наверно, правильно, но слишком уж далеко и в горку…
Ну и лес же столпился вокруг неё! Даже ни одного пенька кругом не было, ни одной бумажки, ни одного окурочка… Словно тут отродясь людей не бывало.
- Ты о чём думаешь? - спросил Семьянин.
- Ни о чём я не думаю. Я отдыхаю!
- На. Хочешь? - Семьянин вынул из кармана что-то завёрнутое в газету. И на вопросительный Маринкин взгляд сказал: - Хлеб, три куска.
Маринка хотела зашвырнуть этот несчастный кулёк, но опять сдержалась, только презрительно отвернулась от Семьянина.
- Хорошо бы сейчас зима была, - сказал Семьянин.
- Это ещё зачем? - Она глядела куда-то в глубь леса.
- По следам бы нашли…
- Ты что, совсем?! - закричала вдруг Маринка. - Вот ещё дуб на мою голову! Зимой холодно, ты слыхал про это, житель степей?!
Ей хотелось разреветься, раскричаться, убежать. Но кричать среди пустого темнеющего леса страшно, а бежать и того страшней. Потому что бежишь, бежишь, деревья мелькают… А как остановишься - вот жуть-то охватит!
- Ты не отдохнула ещё? - спросил Семьянин.
- Тебе какое дело?!
- Пошли бы тогда. Надо… надо бы место поискать.
- Какого тебе ещё места не хватает?
- Это… Марин… - Он посмотрел на неё словно виновато. - Ну… в смысле для ночлега… - И тут же перебил себя: - Только ты… Нас искать только завтра начнут. По-серьёзному. Родители часов в десять забеспокоятся. Ну и вот… Пока чего… Пойдём, пожалуйста, Марин.
Солнце, как и они, уже давно заблудилось в бесконечном лесу. Просвечивало к ним издали, сквозь миллионы стволов и веток.
- Ну и куда мы опять пойдём?
- На дорогу, - сказал Семьянин.
- Зачем?
- Я, знаешь, подумал: там же всё-таки что-нибудь есть. В другой стороне.
- Эх ты, следопыт! Я и то поняла! По твоей дороге сто лет никто не ходил. На тот свет твоя дорога!
- Это правильно, Марин. Но всё равно там чего-то должно быть.
- Мне холодно! - презирая себя и почти плача, крикнула Маринка - слабое эхо мелькнуло где-то по кустам.
- Холодно, да? - Семьянин осмотрел её с ног до головы: - У тебя ноги мёрзнут, Марин… Конечно: юбочка какая короткая.
- У вас в степях такие не носят?
- У нас же погода теплей, - машинально ответил Семьянин. А сам в это время…
- Ты что, дурак! - закричала Маринка.
- Да не бойся. У меня ещё трико под низом.
- Какое трико?!
- Сейчас увидишь.
- Не смей! - Маринка отвернулась, но слышала, как продолжает позвякивать ремень. - Я тебе приказываю!
- Возьми штаны, Марин… Что, думаешь, я голый? Да пожалуйста, посмотри. - И вдруг закричал: - Ай! Ай!
Маринка испуганно оглянулась - Семьянин улыбался. Он был в синих тренировочных штанах. А свои линялые мешковатые джинсы держал в руке - протягивал Маринке.
- Дурак ты набитый!
- Не дурей тебя! - Семьянин опустил голову. - Чего ты меня дураком обзываешь? Чего я тебе плохого сделал?! - И потом как приказал: - Надевай штаны!
И опять бездомное эхо выглянуло из-за деревьев. А лес всё темнел…
- Отвернись хотя бы!
Глотая слёзы, она влезла в Семьяниновы джинсы. Секунду подумала: юбку внутрь или сверху… Наверное, лучше внутрь. Стала затягивать ремень… Хм, ну естественно: на ремне у этого жирняги и в помине не было дырочки для её талии.
- Эй! - позвала она робко и тут подумала, что даже не знает, как его зовут… Вася, что ли?
Семьянин сразу понял, в чём дело. Сунул руку в карман джинсов - надетых теперь уже на Маринку, - вынул нож, проколол в ремне новую дырочку. Потом встал на колени, подвернул ей штанины.
- Ну, порядок?
Маринка могла только догадываться, какой ужасающий вид был у неё в этом "комбинезоне"!
Он строго взял её за руку и повёл, штаны шмурыгали по траве. Она плелась сзади, не выдёргивая руки - как маленькая. Куда они опять шли и зачем, Маринка не знала. И не спрашивала: идут - значит, ещё есть какая-то надежда. Вот если остановятся…
Вихлявая тропинка снова вывела их на дорогу. Это действительно была старая дорога, странная. Еловые корни накрепко скрутили её деревянными узлами. И ни следочка кругом… Маринка шла, спотыкаясь о твердокаменные эти скрюченные еловые пальцы.