Мне приходилось садиться рядом с ней и по буквам разбирать сказки о Пышке и её мишке. Перл следила за моим пальцем, но произносила не то, что было написано. Она не умела читать книги, но отлично читала в моей душе.
- Жила-была глупая вонючка Эйприл, и никто её не любил, даже собственные мама и папа. Они бросили её в помойку… ха-ха!.. а вы как думали? А потом приходит жирная тётка и говорит: "Эйприл, сладенькая, не плачь. Перл будет твоей подругой". Как думаете, будет Перл дружить с Эйприл? - Она говорила это так, как будто действительно читала в книжке. Больно толкала меня локтем: - Эй, тупица, оглохла? Я тебе подруга? Подруга? А?
- Нет! Да! Не знаю, - беспомощно произносила я.
- Сама не знаешь, чего хочешь. Ну да ладно, я тебе помогу. Кто мне не друг, тот мне смертельный враг.
В школе было плохо, а дома - ещё хуже. Каждый вечер, когда приближалось время купания, мне становилось дурно. Нас было так много и всем надо было мыться, что Большая Мо решила купать нас вместе.
Я пыталась спрятаться, но ничего не вышло.
- Вот ты где! - сказала Большая Мо, вытащила меня из-под кровати и слегка встряхнула: - Сладенькая, ты ведёшь себя как мальчишка. Они тоже не любят мыться. Ты же не хочешь прослыть замарашкой? Беги скорее. Перл уже в ванной. Пускает мыльные пузыри, благослови её Бог.
Я просила, чтобы она разрешила мне мыться с Эсме.
- Нет, сладенькая. Эсме у нас совсем взрослая девушка. Ей положено мыться одной. Давай-ка, запрыгивай к Перл.
Большая Мо удерживала меня железной хваткой. Внезапно она прищурилась:
- Ну-ка, что случилось? Слегка поцапались с Перл, а?
Я помотала головой. "Слегка поцапались" - значит поссорились. Я не осмеливалась ссориться с Перл.
Мне пришлось мыться вместе с ней. Пока рядом была Большая Мо, Перл вела себя спокойно, только щипалась под слоем пены и царапала мне ноги. Но как только Мо выходила, чтобы принести с кухни свежие полотенца, Перл затевала свою любимую игру в русалок.
- Что делают русалки, Эйприл? - шептала она, придвигаясь ближе ко мне и сверкая зубами.
На бледных руках блестела мыльная пена. Мокрые тёмные волосы облепляли голову, и она становилась похожа на голландскую фарфоровую куклу.
- Я с тобой говорю, Эйприл. Слышишь? У тебя что, уши отвалились? - Она откидывала мне волосы и засовывала палец в ухо так, что в нем начинало звенеть.
- Не знаю… Не знаю, что делают русалки, - пробормотала я, услышав эти слова в первый раз.
- Ну ты и тупица! Смотри, мокрая, жалкая курица, у русалок длинные рыбьи хвосты, и они умеют - что?
Я сглотнула и стала потихоньку отодвигаться от неё, пока не упёрлась спиной в край ванны.
- Отвечай! Ты что, язык проглотила, а? - Её пальцы царапали мою нижнюю губу, и мне пришлось открыть рот. - Нет, вот он, гадость какая! Ну давай, поработай им. Скажи мне, зачем русалкам хвосты?
- Чтобы плавать, - прошептала я.
- Ура! Наконец-то дошло! Правильно - чтобы плавать!
Она схватила меня за щиколотки и резко дёрнула. Я сползла вниз, моя голова ушла под воду. Я хотела вырваться, но Перл навалилась на меня и не давала всплыть. Я слабо пыталась отпихнуть её ногой, но не понимала, где она. В голове шумело, в ушах бурлила вода. Я понимала, что она пытается меня утопить, и в глубине души помимо страха и отчаяния ощущала торжество - вот теперь ей достанется. Но внезапно она схватила меня под мышки и вытолкнула на поверхность. Я глотнула воздуха и зарыдала, кашляя водой.
- Заткнись, дура, - как ни в чем не бывало сказала Перл. - Думаешь, ты русалка? Ты совсем не умеешь плавать. Будем тренироваться. - И она вновь утащила меня под воду.
Она не всегда меня топила. Часто нас мыла Большая Мо, но, даже когда её не было рядом, Перл могла вести себя как обычная девчонка, плескаться и болтать глупости. От этого было даже хуже: я каждый миг ждала, что она слетит с катушек.
Но однажды слетела я.
11
Я попыталась убить Перл.
Не нарочно.
Не знаю. Я уже не знаю, как было на самом деле. Помню то, что мне говорили. Меня спрашивали, как это случилось, и мне приходилось рассказывать вновь и вновь. Меня уговаривали успокоиться и подумать, но я не могла. Я забралась в жёсткий панцирь. Чтобы вытащить меня оттуда, понадобились бы клещи.
Наверное, я выглядела виноватой. Все считали, что я нарочно её толкнула. Может, так оно и было.
Перл пролетела по воздуху, размахивая руками, отчаянно вопя, разевая рот так, что виднелись все её белоснежные зубы. Я думала, она приземлится на ноги и ринется вверх по лестнице, чтобы прикончить меня. Но она с грохотом упала на спину и осталась лежать. Её нога была вывернута в сторону. Я думала, она заплачет, но она не проронила ни звука. Я стояла наверху лестницы и смотрела на неё. Большая Мо, Маленький Пит, Эсме, мальчишки - все сбежались на крик. Поднялся шум и гам. Пит звонил в больницу, а Мо села рядом с Перл на корточки, взяла её за руку и принялась что-то говорить. Перл не отвечала. Глаза у неё были приоткрыты, но она смотрела в пустоту.
- Она померла! - сказал кто-то из мальчишек.
- Нет, она жива, - неуверенно произнесла Большая Мо. - Что случилось? Перл поскользнулась?
Все взгляды обратились ко мне.
- Это Эйприл её толкнула!
- Конечно, она её не толкала! Скажи, Эйприл!
Я молчала. Я не осмеливалась говорить. Боялась, что Перл умерла, и радовалась, что она не сможет на меня наябедничать.
Приехали врачи. Перл привязали к носилкам, погрузили в белый фургон и увезли. Большая Мо поехала с ней. Её не было всю ночь, но к завтраку она вернулась. Одна.
- Она все-таки померла! - сказал кто-то из мальчишек.
Все смотрели на меня, разинув рты. Хлопья застряли у меня в горле.
- Эйприл - убийца!
Они все это повторили, даже Эсме, хотя она наверняка не поняла смысла этого слова.
- Прекратите нести чушь! - велела Большая Мо. У неё под глазами были тёмные круги, волосы слиплись. - Перл жива, но ей очень плохо. У неё вывихнуты запястья, сломано бедро, нога и несколько рёбер. Бедняжка проведёт в больнице несколько недель.
Я пискнула от облегчения.
- Эйприл, нам надо поговорить, - мрачно сказала Большая Мо.
Она взяла меня повыше запястья, будто ей неприятно было держать мою ладонь, и отвела в свою комнату.
Нам запрещалось туда заходить. Мы выдумывали, будто Большая Мо и Маленький Пит прячут там телевизор размером с экран кинотеатра, кожаные диваны и белые ковры. Но телевизор оказался меньше, чем наш, общий, диван был обит старой тряпкой, похожей на платья Мо, а ковров не было вовсе - только тусклый желтоватый ковролин. Я смотрела на него все время, пока слушала Мо. А она не спешила умолкать.
- Перл мне все рассказала, Эйприл, - произнесла она.
Я опустила голову.
- Поздно чувствовать себя виноватой! - сказала Мо. - Ты все-таки столкнула её, да?
Я обречённо кивнула.
- Нарочно! - твёрдо сказала Мо.
Я была вынуждена согласиться.
- Она могла умереть, продолжала Мо. - Мальчики правы, ты могла её убить. Я должна бы пойти в полицию, но…
Я молчала. Моё сердце отчаянно билось.
- Но я не хочу скандала. Я воспитываю детей вот уже двадцать лет и ни разу не видела ничего подобного. Я брала к себе самых разных сорванцов. Они могут наставить друг другу синяков и шишек, но никогда ни один из них не пытался убить другого. Перл сказала, что ты набросилась на неё просто так, ни с того ни с сего!
У меня были причины её толкнуть. Перл была убийцей, четырежды убийцей. Она порвала Розу, Колокольчик, Нарциссу и Фиалку на мелкие клочки.
Я была очень осторожной и никогда их ей не показывала. Я мысленно говорила с ними, когда она была рядом, следя за тем, чтобы мои губы не двигались. Но я не сошла с ума, чтобы носить их при себе. Осторожности ради я постоянно их перепрятывала. Сначала они жили в коробке из-под обуви, затем переехали в чехол для губки, потом поселились между страниц книги "Дикие штучки".
Они до сих пор были бы со мной, но Эсме меня выдала. Давным-давно, до знакомства с Перл, мы вместе играли с ними, и она их не забыла.
Мы с Эсме и Перл сидели в детской. Эсме листала журнал Большой Мо, слюнявя палец и с треском переворачивая страницы.
- Прекрати, Эсме! Ты меня бесишь. Что ты его листаешь? Ты все равно не умеешь читать.
- Умею. Я умею читать. Правда, Эйприл? - всполошилась Эсме.
Ты отлично читаешь, Эсме, - согласилась я.
- Чушь собачья. Она не может читать. Она тупая и жирная, как боров, - сказала Перл.
- Неправда, я тонкая. Тонкая, как тростинка, - сказала Эсме, втягивая толстый живот и выпрямляясь, подражая моделям.
Перл передразнила её, но Эсме не обиделась.
- Как эти леди, - сказала она, тыча пальцем в картинку. Внезапно она задумалась. - Нарцисса! - сказала она. - Смотри, Эйприл, Нарцисса!
Она была права. С картинки смотрела та же самая модель, только в купальнике и с другой причёской. У Эсме был острый глаз, раз она её узнала.
- Нарцисса? - переспросила Перл. - О чем это вы, идиотки?
- Нарцисса - это бумажная кукла Эйприл, - пояснила Эсме. - У неё их много - одна, две, три, четыре.
- Эсме, замолчи!
Но было поздно. Перл все поняла. Она нашла их, пускай не сразу. Я перепрятала девушек в шерстяной носок, но у Перл был нюх, как у ищейки.
После чая я пошла к себе в спальню и увидела, что ящик с бельём слегка приоткрыт. Я раскидала вещи и нашла носок - пустой. Второй носок лежал на самом дне. Внутри были крошечные кусочки картона все, что осталось от девушек. Я высыпала их на ковёр, надеясь склеить или пририсовать недостающие части, как когда-то ногу Розы. Но Перл постаралась на славу. Она искрошила их в конфетти.
Я пыталась воскресить их у себя в памяти, но Перл удалось искромсать мои мечты. Я не могла их оживить. Нарцисса, Роза, Фиалка и Колокольчик остались кучкой нарезанной бумаги.
Я заплакала.
- Что такое, Эйприл? - спросила Перл, заглядывая в комнату. Её зубы сверкали. - Хнычешь, солнышко? Маленькой Эйприл хочется играть с бумажными куколками? Была охота рыдать над обрезками картона! Ты большая тупица, чем наша Эсме. Пойми, детка, это всего лишь мусор!
Она схватила горсть конфетти и швырнула мне в лицо. Жёлтые, красные, сиреневые и синие кусочки бумаги порхнули вокруг и осели на волосах.
Я чувствовала себя так, будто меня превратили в мелкое крошево. Мне хотелось к мамочке, к папочке, но их больше не было. Я осталась одна. Я стала никем.
Перл покрутила розовый кусочек, оставшийся от новой ноги Розы, которую я так усердно рисовала. Перл засмеялась и щёлкнула пальцами, будто смахивая прилипшую грязь. Я не сдержалась. Я ринулась на неё. Перл поняла, что шутки кончились. Она пыталась убежать, но я догнала её на лестнице. Я с силой толкнула её в грудь, она пошатнулась и упала, скатилась по ступеням вниз.
- Ты сделала это нарочно, Эйприл? - повторила Большая Мо. - Без всякой на то причины?
Я кивнула. Я действительно толкнула её, а что до причины… Причину Большая Мо никогда не смогла бы понять.
Я никому об этом не рассказывала, даже Мэрион.
12
Может, Мэрион меня бы и поняла. Она странная. Без конца ворчит, если я начинаю грубить или забываю застелить постель, будто это делает меня худшей девочкой в мире. Но, узнав о моем прошлом, она нисколько не испугалась. Она взяла меня к себе. Она всячески показывает, что доверяет мне, - оставляет сумку на виду, не запирает драгоценности, хотя ей прекрасно известно, чем я занималась в "Солнечном береге".
Меня отослали туда, потому что Большая Мо решила, будто я представляю угрозу для других детей. "Солнечный берег" был особым приютом, свалкой для трудных сирот. У этих сирот был жёсткий характер, особенно у старших. Джина, Венеция и Райанна заправляли местной шайкой. Верховодила Джина - самая старшая и самая сильная. Её боялись все, даже некоторые работники приюта. Но меня она приняла с распростёртыми объятиями.
Мне пора домой. Поезд подъезжает к станции. Если мне повезёт, я успею домой раньше Мэрион - у неё как раз заканчивается смена в книжном магазине. Она поверит, что я была в школе.
Утром я её здорово обидела. Пусть Мэрион начала первой - почему она не подарила мне мобильный? - но она искренне старалась сделать мне приятное этими серёжками. Я могу извиниться, надеть их и покрутиться перед Мэрион. Серёжки мне идут. Она, наверное, купит праздничный торт. Накануне мы вместе рассматривали торты у "Марка и Спенсера". Я позвоню Кэти и Ханне и приглашу их на чай. Только надо будет заставить их поклясться, что они не расскажут, как я прогуляла школу.
Я не знаю, что им сказать. Могу соврать, что было лень идти на занятия, но они не поймут. Они считают меня правильной девочкой. Они ни за что бы не поверили, если бы я рассказала, чем занималась, живя в приюте "Солнечный берег".
Этот приют не был похож на остальные. Представьте себе огромный дом в тюдорианском стиле с большим садом. На воротах висело железное солнце с расходящимися лучами. Я раскачивалась на этих воротах и гладила, гладила лучи. Однажды я прищемила палец, а Джина поцеловала распухшее место и подарила мне целый пакет "Смартиз".
Я была любимицей Джины. Ей нравилось, когда я вела себя как маленькая, и я нарочно картавила и сосала палец. Тем летом стояла жара, и Джина соорудила для меня бассейн из пластмассовой ванны. Мы загорали на солнце часами. Её тёмная кожа стала оттенка красного дерева. Она мазала мои тонкие плечи, руки и ноги лосьоном, в точности как мамочка.
Ночью она тоже была рядом со мной. Они умыкали меня из постели - не каждый раз, а в дежурство Билли или Лулу. Что тот, что другая спали как убитые. Шайка Джины выходила на охоту. На вылазки ходили не только мы, но и старшие ребята, только каждый шёл своей дорогой. Джина занималась грабежами. Для того чтобы проникнуть в дом, им нужна была маленькая, худенькая девочка - то есть я.
Многие люди оставляют окно ванной комнаты открытым. Джина подсаживала меня на водосточную трубу, а дальше я карабкалась сама. Цеплялась рукой за форточку, просовывала голову, протискивалась по пояс, упиралась руками в подоконник с другой стороны и осторожно приземлялась в раковину.
В самый первый раз мне показалось, что я застряла. Голова уже была в чужом доме, а тело и ноги болтались снаружи. Я задрожала и закусила губу, чтобы не проронить ни звука. Отчаянно рванулась и полетела головой вперёд, ударившись о холодный фаянс так, что чуть не лишилась сознания.
Со временем я наловчилась, но так и не стала испытывать от грабежей удовольствия. Временами я так боялась попасться, что пачкала трусы. Я кралась по незнакомым коридорам в полной темноте, нащупывала перила, вздрагивала от каждого скрипа половицы, прислушивалась к храпу за дверями спален и постоянно оглядывалась через плечо, опасаясь увидеть хозяина, приготовившегося схватить меня и сдать полиции.
Я спускалась на первый этаж и открывала заднюю дверь, где стояла Джина. Иногда к нам ради смеха присоединялись Райанна и Венеция. Они искренне веселились, а я - нет. Я ненавидела наши вылазки даже тогда, когда все шло как по маслу. Но чаще случалось что-нибудь непредвиденное. Однажды я не смогла справиться с замками и задвижками на двери. Джина нетерпеливо подсказывала мне с той стороны, что делать. А затем я услышала звук шагов на верхнем этаже и шарканье шлёпанцев на лестнице. Я отчаянно замахала Джине через окно кухни. Она показала на переднюю дверь, но шаги приближались, меня бы непременно схватили. Я замотала головой, и Джина исчезла.
Я подумала, что она решила меня бросить, и заплакала. Внезапно она появилась вновь. В руке у неё был ботинок. Она разбила окно, схватила меня и вытащила наружу. Когда хозяин прибежал на звон, мы уже прыгали через забор. В моих волосах запутались осколки стекла, руки кровоточили - я содрала их о дверную задвижку, - но мы сумели выкрутиться. На этот раз. Я со страхом думала, что за этим разом последует новый, а затем ещё и ещё.
Я не просто боялась попасться. Я с ужасом думала о том, что качусь прямиком в ад, как все воры. Мамочка воспитала меня так, что кража виноградинки с лотка казалась мне смертным грехом. Когда она обнаружила мой проступок, то отчитала так, что ночью я не могла спать, боялась, что черти заберут меня прямо во сне. Я стала расхитительницей винограда, и всю оставшуюся жизнь мне следовало расплачиваться за этот поступок.
А затем я чуть не убила Перл, и меня поместили в интернат для трудных детей. Я стала такой же, как они.
Думаю, у меня не было выбора. С Джиной нельзя было спорить. На Джину нельзя было пожаловаться. Да и жаловаться, в общем-то, было некому. Воспитатели постоянно менялись. Приехала новая сотрудница, поругалась с Венецией, Венеция ударила её по лицу. Та дала ей ответную пощёчину и уехала, пробыв у нас всего час - своеобразный рекорд даже для нашего приюта.
Билли продержался дольше всех, но он боялся Джину и её шайку. Он боялся всех, даже меня. Я научилась смотреть ему в глаза, расширяя зрачки так, что они едва не лопались. Он отводил взгляд. Он читал моё дело. Должно быть, он думал, что я выбрала его своей новой жертвой.
Лулу была доброй и по-своему заботливой, но очень рассеянной. Она кивала и смотрела на тебя, но все время думала о Бобе, своём парне, который приходил к ней по ночам и оседал перед телевизором. Они носили одинаковые футболки. На одной было написано: "Я люблю Боба", на второй - "Я люблю Лулу". Когда его не было рядом, Лулу казалась отрешённой, словно настроенной на его невидимую волну.
Я стала тихоней. Я молчала в приюте и в школе. Я устала заводить новых друзей и осталась одна. На переменах я пряталась в туалете. На уроках не говорила ни слова. Гораздо удобнее, когда тебя считают тупицей, неспособной ответить на простейший вопрос. Более того, я чувствовала себя тупицей. Я жила как в тумане, потому что не успевала выспаться. Джине, Венеции и Райанне было проще. Они ходили в школу пешком и могли прогуливать, а меня возили в приютском автобусе. На обеих его сторонах было изображено по солнцу и написано: "Приют "Солнечный берег"". Кто-то подписал краской из баллончика: "Для слабоумных". Я чувствовала себя замаранной этой алой краской.
Раз в неделю меня водили к странной даме, в кабинете которой было множество игрушек. Я думала, она учительница и ведёт дополнительные занятия, но теперь я понимаю, что она была кем-то вроде психиатра. В приюте хотели выяснить, кто я - злостная преступница или слабоумная дурочка, как считали мои одноклассники.
Я не знала, что хуже. Я считала себя злостной преступницей. Мне часто снилась Перл, и каждый раз я заново сталкивала её с лестницы. Теперь я стала ещё и воровкой. Вместе с Джиной я ночь за ночью грабила дома. Соседи начали что-то подозревать. Приезжала полиция, задавала вопросы. Я чуть не намочила штаны, увидев людей в форме, но Джина вела себя как ни в чем не бывало. На все вопросы пожимала плечами и удивлённо хмыкала. Венеция и Райанна тоже держались уверенно.
Парни пытались строить из себя крутых, щетинились и обещали подать в суд за оскорбление личности. Джина скромно усмехалась, зная, что подозрение падает именно на них.