Тут она была не права. Я настолько сосредоточилась на Солнышке, что уже не могла думать ни о чем другом, в особенности о позе лошади. Я наблюдала, как они катятся на пятках и сгибают колени. Брюс велел Джуд представить, что она зажала между коленями козла. Она не засмеялась. Она старательно повторяла за ним каждое движение. Я представила большого бурого козла между колен Брюса. А в коленях Джуд был зажат пушистый белый козлёнок. Я слышала противный козлиный запах, слышала их возмущённое блеянье. Они были совсем настоящие, и в то же время я знала, что их нет, что я их просто воображаю.
Я сжала в руке Фиалку и погладила её клювик, чтобы успокоиться. Она запорхала на свободе, обмахивая крылышками моё горевшее лицо. Нет, я вообразила, что она кружится голубым вихрем у меня над головой. Может быть, я вообразила и то, что у Солнышка нет пиписьки?..
Проверить это можно было только одним способом. Я оставила Брюса и Джуд стоять в позе лошади и тихонько прокралась в гостиную. Мама лежала на матрасе, разметав по подушке чёрные волосы. Глаза у неё были закрыты.
Солнышко лежал рядом с ней, завёрнутый в голубое одеяльце. Я подкралась ближе и, затаив дыхание, подобралась к самому матрасу. Мама не шевелилась. Солнышко тоже спал. Я нагнулась над ним, протянула руки… Сейчас я быстренько расстегну пижамку, разверну подгузник… Я согнула и разогнула пальцы, чтоб они стали ловчее.
И схватилась за голубое одеяльце.
- Не трогай братика!
Я чуть не упала Солнышку на голову и не задушила его. Мама приподнялась на локтях и уставилась на меня.
- Дикси, я же тебе сказала, оставь его в покое! - зашипела она.
- Извини, мама.
- Ладно. А теперь иди и оставь нас в покое.
- Хорошо, мама, - сказала я.
Я расплакалась, выбираясь из комнаты и натыкаясь на сваленную мебель.
- Ох, да прекрати же, ради бога, - сказала мама. - По-моему, это мне надо плакать. Я тут лежу, как выброшенный на берег кит, вся толстая и ослабевшая. Меня занесло в раздолбанный дом на краю света с пятью ребятишками. И что мне теперь делать, а? А ты-то что плачешь, Дикси-Лунатик?
- Так просто. - Я зарыдала ещё сильнее.
Солнышко засопел и тоже расплакался.
- Ну вот. Ты разбудила братика, и теперь его опять придётся кормить, ёлки зеленые!
Мама тяжело вздохнула и принялась расстёгивать рубашку. Она взяла на руки Солнышко, по-прежнему завёрнутого в одеяльце, как бисквитный рулет, и приложила его пушистую головку к своей большой белой груди.
- Кто тут так хочет кушать? - заворковала мама. - Мой сыночек. Мой проголодавшийся мальчик. Ты будешь любитель пива, когда вырастешь. - Мама посмотрела на меня. - Дикси, иди, дорогая. Я стесняюсь, когда ты так на меня смотришь. Вытри глазки, детка. Плакать не о чем. Смотри, какой у тебя славный братик - самый чудный мальчик на свете.
- Нет, - всхлипнула я.
Мама нахмурилась:
- Он самый чудный! Дикси, господи помилуй, тебе же десять лет! Ты же не ревнуешь к маленькому братику?
- Мама, это же неправда, что он мой братик.
- Ты о чем? - Мама так возмутилась, что груди у неё всколыхнулись и Солнышко выронил сосок. - Он правда твой братик. Точно так же, как Мартина, Джуд и Рошель - правда твои сестры. Отцы тут ни при чем. Я его мать. Все просто.
- Я знаю, мама.
- Ты меня с ума сведёшь, Дикси. Что ты знаешь? - спросила мама, пытаясь продолжать кормление. - Давай-ка, малыш, ещё покушаем. Не обращай внимания на свою глупую сестрицу. Тебе надо расти, ты пока такой маленький, мой мальчик.
Я опустилась на колени рядом с мамой:
- Он не мальчик, мама. Он девочка.
- Что? - сказала мама.
- Мама, ты все слышала. Я знаю. Я его видела. То есть её. Солнышко - девочка.
- Не будь дурой! - сказала мама. - Посмотри на него. Ведь это же мальчик. Ну конечно, это мальчик.
- Мама, ну зачем ты все это говоришь? Давай тогда посмотрим Солнышко. Мы сразу все увидим.
- Не смей его трогать! - закричала мама.
Она так вцепилась в Солнышко, что он испугался и закричал.
- У вас все в порядке? Вам что-нибудь принести? - спросил Брюс из-за двери. - Дикси, иди к нам с Джуд на кухню, дай маме отдохнуть.
- Сейчас приду, дядя Брюс. Я тут маме помогаю.
Мы слышали, как он снова прошёл на кухню. Мама раскачивалась взад-вперёд, прижимая к себе Солнышко.
- Ты чудесный мальчик, правда, мой милый? Глупая-глупая Дикси! Как ты можешь быть не мальчиком, моё Солнышко?
- Сними с него подгузник, мама.
- Оставь его в покое!
- Мама, ну посмотри же, - сказала я, хватая Солнышко за ножки и пытаясь сорвать подгузник.
- Прекрати! Не хочу я смотреть, не хочу и не буду! - сказала мама.
- Мама, не сходи с ума! Ты не можешь изображать, будто Солнышко - мальчик.
- Могу.
- И что ты собираешься делать? Навеки укрыть от всех её голую попку? Это же безумие! А когда ты понесёшь её в детскую поликлинику? И ты её собираешься все время одевать, как мальчика? А когда она пойдёт в детский сад? Её там отведут в мальчишеский туалет, расстегнут штанишки, и что она должна делать? Она же не сможет писать стоя.
- Ладно, ладно, уймись, Дикси. Я знаю, что она не может у меня навсегда остаться мальчиком. Мне нужно было всего несколько дней. Разве это так уж много? Я так хотела мальчика! И все приметы и знаки указывали, что у меня будет мальчик, - все гороскопы, все карты. Я была настолько уверена. Я никогда бы ни на кого не променяла вас - девочек, я вас люблю больше жизни, но вы же знаете, как мне всегда хотелось мальчика!
- А УЗИ, мама? Они же тебе сказали, что будет мальчик, - ты нам говорила.
- Сказали. То есть… Я была уверена, что они это скажут. Мне был так нужен мальчик, что я не хотела, чтобы возникли какие-то сомнения. Они такие всезнайки в этих больницах. Поэтому я и сбежала домой, как только они отвернулись. Я не хотела, чтобы они мною распоряжались и толковали мне о девочке, о моей маленькой дочурке. Дочки у меня есть. А теперь я хочу сына. - Она баюкала Солнышко, обхватив ладонью её маленькую головку.
- Но она же не сын.
- Дикси, дай мне немножко повоображать. Ненадолго, пока я соберусь с духом. Я не могу вынести, что все сделала не так. Ты ведь у меня тоже маленькая мечтательница. Ты же знаешь, как это бывает. Не то что другие. Не говори сёстрам!
- Но…
- Дикси, нельзя им говорить. Они подумают, что я рехнулась.
- Я тоже думаю, что ты рехнулась.
- Мартина и так злится, потому что её оторвали от её чёртова Тони. Джуд ещё упрямее, чем всегда. Рошель непрерывно капризничает. Они не поймут этого так, как мы с тобой. Мне нужно всего несколько дней, Дикси. Пожалуйста! Не выдавай меня.
- Хорошо, мама. Я им ничего не скажу. Мама разрыдалась:
- Хорошая моя. Спасибо тебе, тысячу раз спасибо. Так ты обещаешь?
Я нашла носовой платок Брюса и вытерла маме глаза.
- Обещаю, - сказала я. - Но только ненадолго. Нам придётся сказать им очень скоро. Но пока можешь воображать, раз тебе так лучше.
- Ты такая добрая, Дикси. - На глазах у мамы снова выступили слезы. Она приподняла Солнышко и провела его мягкой щёчкой по моей. - Он тебя целует. Он тебя уже очень любит, - прошептала мама. - Ты его любимая старшая сестра.
12
Мама так и осталась с Солнышком на своём матрасе, как будто их занесло на необитаемый остров. Мартина, Джуд и Рошель приходили их навестить, но мама их отсылала, говоря, что устала и хочет отдохнуть. Она не заметила, что Мартина плакала. Она не заметила, что у Джуд разбит нос. Она даже не заметила, что Рошель вырядилась в свои лучшие (непросохшие) джинсы и блестящий серебряный топ.
Мама хотела видеть только меня. Меня она просила принести ей чашку чая, проводить её в туалет, достать чистые подгузники для Солнышка. Она даже разрешала мне присутствовать при смене подгузников, хотя и клала её спиной ко мне, наклоняясь над ребёнком так, чтобы мне не видно было голую попку Солнышка.
- А теперь я его покормлю, - сказала мама. - Пойди поиграй немного, Дикси. Ты была такой примерной девочкой!
Я чувствовала себя слишком взрослой и солидной для игр. Так приятно было чувствовать себя избранницей, маминой любимицей. Солнышку я тоже нравилась. Я умею обращаться с маленькими. Может быть, я стану нянечкой в яслях, когда вырасту. Нет, лучше открою собственные ясли, и все младенцы будут у меня лежать в белых колыбельках под красными, зелёными, жёлтыми и сиреневыми одеяльцами, так что никто не будет знать, кто здесь мальчик, а кто девочка. Над каждой колыбелькой будут порхать на верёвочках маленькие игрушечные птички, и дети будут тянуть к ним пухлые кулачки, пытаясь поймать.
Я буду их кормить, менять им пелёнки, а купать я их буду всех вместе в специальной большой детской ванночке, а потом заворачивать в огромное белое полотенце и щекотать за животики и крохотные пальчики. Меня будут называть няня Дикси, все малыши будут меня обожать, и любой из них будет немедленно переставать плакать, стоит мне взять его на руки.
Я подумала о Мэри. Мне хотелось, чтобы она тоже перестала плакать. Она не умела по-настоящему играть и веселиться. Она боялась испортить этого страшного пластмассового младенца. Я вспомнила своих старых Барби. У всех у них были рваные платья, стрижки, как у скинхедов, и несмываемая татуировка гелевой ручкой. Может быть, Мэри бы понравилось играть с ними. С ними совершенно не нужно было думать о том, как бы их не испортить.
Я порылась в своей коробке и вытащила целую охапку этих Барби. На кухне Рошель чистила свои красные замшевые туфли.
- Ага, надоело играть с настоящими младенцами? - сказала она. - Наконец-то мы снова видим нашу безмозглую Дикси, которая, как всегда, играет в куколки.
- Я с ними играть не собираюсь, - сказала я надменно. - Думаю, они могут понравиться моей подруге Мэри. Я хочу научить её играть.
- Ты что, воображаешь себя Мэри Поппинс, на фиг? - с издёвкой спросила Рошель. - И это вообще-то не твои Барби, а мои, и ты мне их всех перепортила. Что у них с волосами? Ты их что, обстригла?
- Заткнись, а то я тебя обстригу, - пригрозила я и бросилась к задней двери, пока она меня не поймала.
Я залезла на стену, сжимая в одной руке Барби, как какой-то нелепый букет. На качелях Мэри не было. Пластмассового малыша в коляске тоже не было. Сад был пуст.
Я сидела на стене, болтала ногами и ждала. Потом мне надоело ждать. Я решила рассадить Барби в кружок в саду у Мэри прямо за калиткой - с поднятыми руками, как будто все они машут ей в знак приветствия. Это будет здорово, и она посмеётся, когда их увидит.
- Эй, ты что тут делаешь?
Я так удивилась, что так и села. А потом посмотрела наверх. Щеки у меня горели. На меня смотрел человек с огромными страшными ножницами в руке. Я взвизгнула.
- Ну-ну, все в порядке. Не пугайся. - Он заметил, что я уставилась на его чудовищные ножницы, и бросил их на траву. - Не гляди так, это просто садовые ножницы. Моя маленькая дочка тоже их боится.
- Вы папа Мэри? - спросила я.
- А ты знаешь мою Мэри?
Я кивнула, но не стала говорить, что мы с ней дружим, - не хотела доставлять ей неприятности. Но папа Мэри улыбнулся, нагнулся ко мне и помог встать. Барби вздрогнули и все одновременно упали в обморок.
- Это твои куклы? А почему ты их рассаживаешь у меня в саду? Они что, собрались на девичник?
- Я подумала, может, Мэри захочет с ними поиграть, - прошептала я.
- Очень мило с твоей стороны, - сказал он, глядя на моих Барби с некоторым сомнением.
- А она выйдет?
- Она, наверное, ещё допивает чай. Она у нас не очень хорошо кушает, наша Мэри. И мама сейчас на неё сердится за то, что она не доедает хлеб. Вот ты доедаешь хлеб?
Я кивнула, хотя это была неправда.
Он тяжело вздохнул.
- Послушай, а пойдём-ка ты покажешь Мэри пример, а?
Я собрала попадавших в обморок Барби и пошлёпала за ним по выстриженной зеленой лужайке к дому. У двери он остановился:
- Вытри ноги, дорогая. Моя жена, знаешь, очень строго на это смотрит. Она очень следит за домом.
Он снял садовые ботинки и пошёл по полу в одних махровых носках. Я на цыпочках последовала за ним.
Я глазам своим не верила, глядя на их дом. Кухня выглядела так, будто все ещё выставлена в магазине, - новёхонькая, с иголочки, сияющая чистотой, каждая кастрюлька на своём месте и вычищена до неземного блеска. Кухонный стол тоже был очень чистый и совершенно пустой. Они явно не едят на кухне.
Оказалось, что у них есть отдельная столовая, и там они пьют чай. Столовая была вся розовая с тёмной поблёскивающей мебелью. На обеденном столе лежала узорная белая скатерть с вышивкой по собранным в складки углам. Стол был накрыт к чаю - розовые тарелки, чашки и блюдца были все из одного сервиза. На большом блюде лежало несколько бутербродов, на другом - шоколадное печенье, а на третьем - большой глазированный бисквитный торт, украшенный вишнями. Он был уже надрезан, так что виден был толстый слой варенья и сливочный крем внутри. У меня потекли слюнки.
Мэри сидела очень прямо, а перед ней на тарелке лежали четыре куска хлеба. Они лежали четырехугольником, как рама без картины. Мать Мэри стояла у неё за спиной, сложив руки на груди, с поджатыми губами. Они обе явно удивились, увидев меня.
- О господи, опять ты! - сказала мать Мэри.
- Я пригласил её зайти, дорогая, - сказал папа Мэри. - Она принесла нашей Мэри маленький подарок - правда ведь, очень мило с её стороны?
Мать Мэри посмотрела на моих Барби, как будто я принесла пригоршню тараканов.
- Да, очень мило, но у Мэри есть свои куклы, дорогая, - сказала она. - Твои ей не нужны.
Прямо у неё за спиной стоял целый стеклянный шкафчик с куклами. Они были одеты в старомодные розовые, сиреневые и бледно-жёлтые платья с буфами и со сборчатыми нижними юбками, в белые носочки и крошечные чёрные туфельки. У всех были розовые щёчки с ямочками и сияющая улыбка, открывающая жемчужные зубки. У одних были длинные кудрявые волосы, перехваченные лентами, у других - короткие локоны и заколки сердечком, у третьих - очень аккуратные нейлоновые косички.
- Это куклы Мэри? - спросила я с трепетом.
- Нет, конечно. Это моя личная коллекция "Улыбчивые красавицы". Это коллекционные куклы, - сказала мать Мэри.
Я невольно подумала, что ей хотелось бы и Мэри запереть в стеклянный шкаф, чтобы она стояла там, до блеска вымытая, ни единой пылинки, а на щеках всегда ямочки. Мэри смотрела на меня, закусив губу.
- Я пришла на чай, - сказала я, чтобы её успокоить.
Мать Мэри нахмурилась:
- В другой раз, милая. А сейчас уходи. И кукол своих прихвати с собой.
- Я её пригласил, дорогая, - сказал отец Мэри. - Я подумал, что так Мэри будет легче доесть свой хлеб. Так что присаживайся. Как тебя зовут?
- Дикси.
- Погоди… Дикси, - сказала мама Мэри.
Она выговорила моё имя, как будто это было нехорошее слово. Она расстелила на розовом в белую полоску сиденье глянцевый журнал, словно опасаясь, что моя попа испачкает ей стул. Сидеть на журнале было холодно и неудобно, к тому же он хрустел при каждом моем движении. Я ёрзала на сиденье, не зная, можно ли самой взять бутерброд. Дома мы просто брали их руками, но У Мэри все было совсем по-другому.
Мать Мэри передала мне блюдо - торжественно, как обряд. Я взяла сразу два бутерброда, по одному в каждую руку, чтобы не заставлять её больше заниматься этой ерундой. Она нахмурилась, и я догадалась, что сделала что-то не так. Я стала быстро уплетать бутерброды, откусывая то от одного, то от другого. Один был со сливочным сыром и огурцом, а другой с чем-то рыбным вперемешку с зеленью, оба не особенно вкусные.
- Пальчики оближешь! - сказала я вежливо. - Гляди, Мэри, я доела весь хлеб.
Хлеб был поджаренный и очень твёрдый, немного подгорелый. Легко было представить, что он может застрять в глотке и не проглатываться. Я энергично двигала челюстями, но разжевать его было очень трудно. Хлебное месиво налипло мне на зубы. Дома я бы просто выплюнула его, но здесь об этом, разумеется, и думать не приходилось.
- Очень вкусный хлеб, Мэри, - пробормотала я с набитым ртом.
Мэри потерянно взглянула на меня. Я почувствовала себя предательницей.
- Ничего страшного, в твоём возрасте я тоже не доедала хлеб, - сказала я.
- Ну, теперь ты доешь хлеб, Мэри? - спросил её папа.
Мэри кивнула и попыталась проглотить кусок хлеба. Но у неё ничего не вышло - её передёрнуло, затошнило, обмусоленный хлеб выскочил у неё изо рта.
- Мэри, дорогая, - сказала её мама. Она говорила мягко, и все же это прозвучало как угроза.
- Хочешь кусок торта, Дикси? - предложил отец Мэри.
- Да, пожалуйста! - сказала я. И поглядела на Мэри. - А можно ей теперь тоже торта?
- Ну конечно, ей можно торта. Как только она доест свой хлеб, - сказала мама Мэри.
Я съела кусок торта. Он был вкусный, но не лез мне в горло. Я старалась проглотить его побыстрее, чтобы отделаться, и подавилась, брызнув во все стороны крошками. Я почувствовала, что лицо у меня наливается кровью.
- Можно мне водички? - выдавила я.
На самом деле я бы обошлась и без воды. Но я надеялась, что мама Мэри пойдёт за ней, а я тем временем ухвачу хлеб с тарелки Мэри и сжую его за неё. Но за водой для меня отправился её папа. Мама Мэри стояла над ней, как надсмотрщик.
- Тебе, наверное, пора идти, дорогая. Хочешь, я заверну тебе кусочек торта для сестры? - Она приветливо улыбнулась.
- У Дикси три сестры, - тихо сказала Мэри. "Четыре", - подумала я.
Мать Мэри завернула мне торт в бумажный пакет.
- Здесь четыре куска, - сказала она.
- Это домашний торт, - гордо сказал отец Мэри. - В наше время редкая женщина находит время сама испечь торт к чаю.
Мать Мэри улыбнулась жеманной улыбкой и пригладила свои светлые локоны. Она выглядела очень хорошенькой и доброй, но меня ей было уже не провести.
Я поднялась, чтобы уйти. Мне было трудно дышать.
- Мэри ведь не побьют за то, что она не доела хлеб? - поинтересовалась я.
Мать Мэри нахмурилась, папа был, похоже, шокирован.
- Мы никогда не бьём Мэри, - проговорил он хрипло.
- Как это тебе пришло в голову? - удивилась мама Мэри.
Я растерянно поглядела на Мэри, но промолчала.
Отец Мэри проводил меня из столовой по коридору и через сияющую чистотой кухню в сад.
- Говорят, на нашу Мэри иногда находит упрямство, она тогда все делает наперекор. Ой, ты же забыла своих кукол! Думаю, лучше тебе забрать их домой, дорогая.
Я побежала обратно в столовую, где остались куклы. Мэри и её мама все ещё были за столом. Мать зажимала Мэри нос, так что рот у неё открывался, и запихивала ей хлеб в самое горло с такой силой, что голова у Мэри запрокидывалась назад.
Я задохнулась от ужаса. Мать Мэри выпрямилась и улыбнулась мне.
- Вот! - сказала она. - Мэри доела весь хлеб, как хорошая девочка.
Мэри сидела молча, слезы ручьём лились у неё по лицу, рот был набит хлебом. Я хотела бежать за папой Мэри. Он стоял у меня за спиной.
- Молодец, Мэри, - похвалил он.
Я не поняла, видел он что-нибудь или нет. Но я поняла, что рассказывать не имеет смысла.