Орел приземлился - Джек Хиггинс


Точно в час ночи на субботу, 6 ноября 1943 г., рейхсфюрер СС и глава государственной тайной полиции Генрих Гиммлер получил простое на первый взгляд сообщение: "Орел приземлился". Но означало это, что маленький отряд немецких парашютистов благополучно приземлился в Англии с заданием выкрасть премьер-министра Уинстона Черчилля из поместья в Норфолке, где тот проводил спокойный уик-энд у моря.

Книга, которую вы держите в руках, представляет собой попытку воссоздать события вокруг этой акции. По крайней мере половина рассказанного является документированным историческим фактом. Читатель сам должен решить, что из второй половины вымысел, а что - плод размышлений…

Содержание:

  • Пролог 1

  • Глава 1 1

  • Глава 2 4

  • Глава 3 9

  • Глава 4 13

  • Глава 5 19

  • Глава 6 25

  • Глава 7 29

  • Глава 8 32

  • Глава 9 35

  • Глава 10 38

  • Глава 11 40

  • Глава 12 44

  • Глава 13 46

  • Глава 14 49

  • Глава 15 53

  • Глава 16 56

  • Глава 17 60

  • Глава 18 63

  • Глава 19 67

  • Глава 20 71

  • Примечания 72

Джек Хиггинс
Орел приземлился

Пролог

Точно в час ночи на субботу, 6 ноября 1943 г., рейхсфюрер СС и глава государственной тайной полиции Генрих Гиммлер получил простое на первый взгляд сообщение: "Орел приземлился". Но означало это, что маленький отряд немецких парашютистов благополучно приземлился в Англии с заданием выкрасть премьер-министра Уинстона Черчилля из поместья в Норфолке, где тот проводил спокойный уик-энд у моря.

Книга, которую вы держите в руках, представляет собой попытку воссоздать события вокруг этой акции. По крайней мере половина рассказанного является документированным историческим фактом. Читатель сам должен решить, что из второй половины вымысел, а что - плод размышлений…

Глава 1

Когда я пришел на кладбище, кто-то копал в его углу могилу. Я помню это совершенно отчетливо, потому что этот факт как бы очертил место действия почти всего, что затем произошло.

С берез на запад от церкви поднялось пять или шесть грачей, которые сердито перекликались, пока я пробирался между могильными плитами к разрытой могиле. Воротник моего плаща был поднят - дождь лил вовсю.

Тот, кто находился в яме, тихо разговаривал сам с собой. Слов его расслышать было невозможно. Я подошел к куче свежей земли, увернувшись от вылетевших комьев, и заглянул вниз.

- Мерзкое утро для такой работы, - сказал я.

Он поднял голову и оперся на лопату - глубокий старик в матерчатой кепке, в ветхом, покрытом грязью костюме и накинутым на плечи мешком. Щеки у него запали и были покрыты седой щетиной, глаза слезились и ничего не выражали.

Я начал снова.

- Дождь, - произнес я.

В глазах у него отразилась какая-то мысль. Он посмотрел на хмурое небо и почесал подбородок:

- Ухудшится, прежде чем улучшится, скажу я вам.

- Вам, должно быть, трудно в такую погоду, - продолжал я. На дне ямы плескалось по меньшей мере на шесть дюймов воды.

Он ткнул лопатой в дальний угол могилы, и тот обвалился, как будто лопнуло что-то прогнившее, и земля покатилась вниз.

- Могло бы быть и хуже. Они все время пихают столько народу в эту свалку костей, что люди не превращаются больше в землю. Новых кладут в месиво из старых.

Он рассмеялся, обнажив беззубые десны, затем нагнулся, покопался в земле под ногами и вытащил косточку пальца.

- Понятно?

Даже для профессионала-писателя, которому в жизни приходится сталкиваться с разными вещами, есть предел того, что можно вынести, и я решил, что мне пора идти дальше.

- Я правильно понял? Это католическая церковь?

- Здесь все римские католики, - сказал он. - Всегда были.

- Тогда вы, может, поможете мне? Я ищу могилу или, возможно, памятник в самой церкви. Гаскону, Чарлзу Гаскону. Морскому капитану.

- В жизни о таком не слыхал, - сказал он. - А я здесь могильщиком сорок один год. Когда его похоронили?

- Примерно в 1685 году.

Выражение лица его не изменилось. Он спокойно сказал:

- А, значит, это еще до меня. Отец Верекер - вот кто может что-то знать.

- Он в церкви?

- Там или дома. По ту сторону деревьев позади забора.

В этот момент по какой-то причине колония грачей на березах над нашими головами пришла в движение, десятки птиц закружились под дождем, наполняя воздух шумом. Старик посмотрел на них и швырнул косточку вверх. Затем он сказал очень странную вещь.

- Шумные дьяволы! - крикнул он. - Возвращайтесь в Ленинград.

Я было уже повернулся уйти, но, заинтересованный этими словами, остановился.

- Ленинград? - спросил я. - Почему вы так сказали?

- А они оттуда. И скворцы тоже. Их окольцевали в Ленинграде, а в октябре они появляются здесь. Им там слишком холодно зимой.

- Правда? - спросил я.

Могильщик очень оживился, вытащил из-за уха полсигареты и сунул в рот.

- Там зимой так холодно, что у медной обезьяны может все отмерзнуть. Во время войны под Ленинградом умерло много немцев. Их не убили или там еще что-нибудь. Они просто замерзли насмерть.

К этому моменту я был уже сильно заинтригован и спросил:

- А кто вам все это рассказал?

- О птицах? - На его лице появилось хитрое выражение. - Как же, Вернер рассказывал. Он все знал о птицах.

- А кто был этот Вернер?

- Вернер? - Могильщик несколько раз моргнул, на лице снова появилось тупое выражение, но истинное или нарочитое - сказать было невозможно. - Он был хороший парень, этот Вернер. Хороший парень. Им бы не следовало с ним этого делать.

Он нагнулся над лопатой и снова начал копать, полностью меня игнорируя. Я постоял немного, но было ясно, что больше он ничего не скажет, и поэтому с явной неохотой, ибо то, что я услышал, безусловно, обещало интересную историю, повернулся и стал пробираться среди могильных плит к главному входу в церковь.

На паперти я остановился. На стене церкви висела доска для объявлений из темного дерева, вверху которой потускневшими золотыми буквами было написано: "Церковь Святой Марии и Всех Святых, Стадли Констабл", а ниже указано время богослужения и исповеди. Внизу стояло: "Отец Филипп Верекер, иезуит".

Дверь была дубовая, очень старая, обшитая полосками железа, усеянными гвоздями. Бронзовая ручка - в виде головы льва с большим кольцом в пасти. Чтобы открыть дверь, кольцо надо было повернуть. Открывалась она со слабым, но зловещим скрипом.

Я ожидал, что внутри будет темно и мрачно, но вместо этого увидел средневековый собор в миниатюре, залитый светом и удивительно просторный. Аркада нефа была великолепной, огромные нормандские колонны устремлялись к дивному деревянному потолку, богато украшенные барельефами фигурок людей и животных. И все это находилось в отличном состоянии. Ряд круглых окон, освещавших хоры, располагался высоко с двух сторон и давал много света, так удивившего меня. Возле прекрасной каменной купели на стене висела крашеная доска, на которой были написаны имена всех священников, служивших в этой церкви, начиная с Рафа де Курси в 1132 г. и кончая Верекером, который пришел сюда в 1943 г.

В глубине находилась маленькая темная часовня, в которой перед изображением Девы Марии мерцали свечи, и казалось, что она плывет по воздуху. Я прошел мимо нее по центральному проходу между скамьями. Было очень тихо, от лампы в ризнице падал рубиновый свет, у алтаря - крест XV столетия с распятым Христом, дождь барабанил по окнам.

Позади меня раздался скрип, и сухой, твердый голос спросил:

- Могу я вам помочь?

Я обернулся и увидел священника, стоящего в проеме часовни Девы Марии, - высокого, сухопарого мужчину в поношенной рясе. Его седые волосы с металлическим отливом были очень коротко пострижены, глаза глубоко запали, как будто он недавно болел, и впечатление это усиливала туго натянутая на скулах кожа. Лицо было странное. Человек этот мог быть солдатом или ученым, но это меня не удивило, когда я вспомнил, что на доске объявлений значилось, что он иезуит. Заметно было также, что боль - его постоянный спутник, и когда священник подошел, я увидел, как он тяжело опирается на палку из терновника и тянет левую ногу.

- Отец Верекер?

- Точно.

- Я разговаривал со стариком на кладбище, могильщиком.

- А, да, Лейкер Армсби.

- Если это его имя. Он сказал, что вы, возможно, сможете мне помочь. - Я протянул руку: - Кстати, меня зовут Хиггинс. Джек Хиггинс. Я писатель.

После недолгого колебания он пожал мне руку, но задержка произошла просто потому, что ему пришлось переложить палку из правой руки в левую. И все же в нем чувствовалась сдержанность, а может, это мне показалось.

- Чем же могу вам служить, мистер Хиггинс?

- Я пишу серию статей для американского журнала, - сказал я. - Исторических. Вчера был в церкви Святой Маргариты в Клейе.

- Прекрасная церковь. - Он сел на ближайшую скамейку. - Простите, я теперь довольно быстро устаю.

- Там на кладбище есть могильная плита, - продолжал я. - Возможно, вы ее помните? "Джеймсу Гриву…"

Он тут же перебил меня:

- "…который помогал сэру Клудесли Шовелу сжечь корабли в порту Триполи четырнадцатого января 1676 г.". - Он показал, что умеет улыбаться. - Но эта эпитафия широко известна в этих местах.

- По моим данным, когда Грив был капитаном "Орандж три", у него был помощник по имени Чарлз Гаскон, который впоследствии стал капитаном военного корабля. Он умер от старой раны в 1683 г., и вроде Грив привез его хоронить в Клейе.

- Понятно, - сказал он вежливо, но без особого интереса, и в голосе его послышалось некоторое нетерпение.

- На кладбище в Клейе нет никаких его следов, - сказал я. - Нет их и в церковных книгах. Я побывал в церквах в Уивтоне, Глэндфорде и Блэкни с тем же результатом.

- И вы думаете, что он может быть здесь?

- Я снова просмотрел свои записи и вспомнил, что мальчиком он был католиком, и я подумал, что он, возможно, похоронен на католическом кладбище. Я остановился в отеле в Блэкни и разговорился там с одним из барменов, который сказал, что в Стадли Констабл есть католическая церковь. Это действительно забытое богом место. Я искал его целый час.

- Боюсь, что зря. - Он встал, опираясь на палку. - Я в этой церкви двадцать восемь лет и могу уверить вас, что никогда не встречал какого бы то ни было упоминания о Чарлзе Гасконе.

Это был мой последний шанс, и конечно же разочарование мое вырвалось наружу, потому что я упорствовал:

- Вы абсолютно уверены? Как насчет церковных книг того времени? Возможно, есть запись о захоронении.

- Так получилось, что история этих мест - предмет моего личного интереса, - сказал он с некоторым ехидством. - Нет ни одного документа, связанного с этой церковью, с которым я не был бы по-настоящему знаком, и могу вас уверить, что ни о каком Чарлзе Гасконе нигде нет упоминания. А теперь извините меня, пожалуйста. Мой ленч ждет меня.

Священник сделал шаг, но тут палка его скользнула, и он чуть не упал. Я схватил его за плечо и нечаянно наступил ему на левую ногу. Он даже не повел глазом.

Я сказал:

- Простите, чертовски неловко с моей стороны.

Он улыбнулся во второй раз.

- Вы мне не сделали больно. - Он постучал по ноге палкой: - Проклятая неприятность, но, как говорят, я научился с ней жить.

Эти слова не требовали ответа, да священник и не ожидал его. Мы медленно пошли по проходу, и я сказал:

- Необыкновенно красивая церковь.

- Да, мы гордимся ею. - Он открыл передо мной дверь. - Мне очень жаль, что не смог вам помочь.

- Ничего не поделаешь, - ответил я. - Вы не возражаете, если я похожу по кладбищу, раз уж я здесь?

- Вижу, вас трудно убедить. - Но в голосе его не было досады. - Почему бы нет? У нас есть несколько очень интересных плит. Особенно рекомендую вам западную часть кладбища. Ранний восемнадцатый век и, по-видимому, работа того же местного мастера, что и в Клейе.

На этот раз он тотчас же подал руку. Когда я пожимал ее, он сказал:

- Знаете, мне ваше имя показалось знакомым. Не вы ли написали книгу о событиях в Ольстере в прошлом году?

- Я. Мерзкое дело.

- Война всегда мерзкая, мистер Хиггинс. - Лицо его стало мрачным. - Человек предстает со своей самой жестокой стороны. До свидания.

Он закрыл дверь, а я вышел на паперть. Странная встреча. Я закурил сигарету и пошел под дождем. Могильщик ушел, и на некоторое время я оказался на кладбище один, конечно если не считать грачей. Грачей из Ленинграда. Я снова подумал о них, но потом решительно выбросил эту мысль из головы. Надо было делать свое дело. Правда, после разговора с отцом Верекером особой надежды найти могилу Чарлза Гаскона у меня не было, да и, сказать по правде, мне казалось, смотреть-то там было не на что.

Я медленно шел от могилы к могиле, начав с западного края, обращая внимание на плиты, о которых он говорил. Они действительно были любопытными. С барельефами и гравировкой, выразительно, хотя и грубо изображающими орнамент из костей, черепов, крылатых песочных часов и архангелов. Интересно, но к Гаскону никакого отношения они не имели.

Осмотр всего кладбища занял час двадцать минут. В отличие от большинства нынешних сельских кладбищ, оно содержалось в очень приличном состоянии. Трава выкошена, кусты пострижены, встречалось очень мало заросших мест. Но в конце концов я понял, что ничего не найду.

Итак, Чарлза Гаскона нет. Стоя у только что вырытой могилы, я признал себя побежденным. Старый могильщик укрыл могилу брезентом, чтобы не дать дождю залить ее, и один его конец свесился в яму. Я нагнулся, чтобы поправить его, и, когда начал выпрямляться, заметил странную вещь.

В нескольких ярдах от меня, у стены под колокольней, лежала плоская могильная плита на холмике, покрытом зеленой травой. Плита эта относилась к раннему XVIII веку и была типичным примером работы местного каменотеса, о котором я уже говорил. Вверху был мастерски изображен череп со скрещенными костями, а принадлежала плита торговцу лесом по имени Джеремиа Фуллер, его жене и двоим детям. И тут я заметил, что из-под этой плиты как будто виднеется другая плита.

Моя кельтская кровь легко загорается, и меня охватило необъяснимое волнение, будто я почувствовал, что стою на пороге чего-то интересного. Я встал на колени и попытался взяться за плиту, что оказалось довольно трудно. Но вдруг, совершенно неожиданно, она поддалась.

- Вылезай, Гаскон, - тихо сказал я. - Пусть это будешь ты.

Плита сдвинулась вбок, один ее угол приподнялся, и мне открылось… Думаю, это был один из самых удивительных моментов в моей жизни. Под верхней плитой я действительно увидел еще одну, но с немецким крестом вверху - таким, который можно было бы назвать "Железным крестом". Надпись, сделанная по-немецки, гласила: "Здесь покоятся подполковник Курт Штайнер и 13 немецких парашютистов - свободных охотников, павших в бою 6 ноября 1943 г.".

Я не очень хорошо владею немецким, в основном из-за отсутствия практики, но для этой надписи его было вполне достаточно.

Лил дождь. Я присел на корточки, тщательно проверяя свой перевод, и хотя он был правильным, надпись казалась мне бессмысленной. Во-первых, я знал, поскольку когда-то написал на эту тему статью, что, когда в Кэннок Чейсе, графство Стаффоршир, в 1967 г. открыли немецкое военное кладбище, туда перевезли останки 4925 немецких военнослужащих, умерших в Великобритании во время первой и второй мировых войн.

"Павших в бою" - написано на камне. Нет, это какая-то чушь. Чей-то хитрый розыгрыш. Не иначе.

Все дальнейшие размышления по этому поводу были прерваны внезапным яростным криком:

- Что, черт побери, вы тут делаете?

Отец Верекер ковылял ко мне между могил, держа над головой большой черный зонт.

Я весело воскликнул:

- Думаю, вам это покажется интересным, отец! Я сделал поразительное открытие.

Когда он приблизился, я увидел, что сделал что-то не так. Даже очень не так, потому что лицо священника побелело, и он затрясся от ярости.

- Как вы посмели двигать эту плиту? Кощунство - вот единственное слово, которым можно назвать ваши действия.

- Ладно, - сказал я. - Простите меня за это, но посмотрите, что я обнаружил под ней.

- Плевал я на то, что вы обнаружили под ней. Немедленно положите ее на место.

Теперь я начал раздражаться.

- Не глупите. Разве вы не понимаете, что здесь написано? Если вы не читаете по-немецки, позвольте, я вам скажу. "Здесь покоятся подполковник Курт Штайнер и 13 немецких парашютистов - свободных охотников, павших в бою 6 ноября 1943 г.". Неужели вы не находите это дьявольски интересным?

- Не особенно.

- Вы хотите сказать, что уже видели его раньше?

- Конечно нет. - Теперь в нем появилось что-то загнанное, в голосе прозвучало отчаяние, когда он добавил: - Будьте так любезны, положите плиту на место.

Я ни на мгновение не поверил ему и спросил:

- Кто был этот Штайнер? Что это было за дело?

- Я уже сказал вам, что не имею ни малейшего представления, - произнес он с еще более загнанным видом.

И тут я кое-что вспомнил.

- Вы ведь были здесь в 1943 году, правда? Вы же тогда получили этот приход. Так написано на доске в церкви.

Он взорвался:

- Говорю вам в последний раз, положите плиту на место!

- Нет, - возразил я, - боюсь, что сделать этого не смогу.

Странно, но, казалось, он взял себя в руки.

- Очень хорошо, - спокойно сказал священник. - Тогда вы очень меня обяжете, если немедленно удалитесь.

Похоже было, что спорить не о чем, учитывая его настроение, поэтому я подчинился.

- Хорошо, отец, если вы этого желаете.

Я дошел до дорожки, когда он крикнул мне вслед:

- И не возвращайтесь. Если вы вернетесь, я без малейшего колебания вызову местную полицию.

Я вышел через покойницкую, сел в "пежо" и уехал. Его угрозы не беспокоили меня. Я был слишком взволнован, слишком заинтригован. Все в Стадли Констабл казалось таинственным. Это было одно из мест, которое можно найти только в Норфолке, и больше нигде. Деревня, которую вы вдруг нечаянно находите, а потом так и не можете найти снова. И начинаете сомневаться, а существует ли она вообще.

Нельзя сказать, чтобы деревня была очень большой. Церковь, старый дом священника в саду за забором, пятнадцать или шестнадцать разного рода коттеджей, разбросанных вдоль реки, старая мельница с массивным колесом, деревенский паб "Стадли армс".

Дальше