- Думаю, что вы приписали этому письму более глубокий смысл, чем тот, который в нем содержится на деле, - упрямо повторил Эдвард свое утверждение. - Тот факт, что у Джеймса и Рональда состоялась сделка, еще не говорит о том, что никто не спрашивал Элизабет, хочет она выходить замуж на Рональда или нет. К тому же следует принять в расчет следующее: сама мысль о том, что она может стать опорой всей своей семьи, должна была быть приятна Элизабет.
- Ну, может, это и так, - неохотно согласилась Ким. - Но вся беда в одном: мне известно, что произошло с ней в дальнейшем.
- Но вы ведь все еще не знаете точно, была она повешена или нет, - напомнил ей Эдвард.
- Это все верно, - проговорила Ким. - Но из этого письма, по крайней мере, становится ясно, что, выйдя замуж за Рональда, Элизабет поставила себя в очень уязвимое положение, и это сделало обвинение против нее довольно легким делом. Из того, что я прочитала, мне стало ясно: в те пуританские времена было не принято менять свой социальный статус. А если люди все же это делали, то считалось, что они нарушают Божью волю. Под эту категорию, несомненно, подпадает и Элизабет, которая из дочери бедного фермера неожиданно превратилась в жену преуспевающего торговца.
- Между уязвимостью и судебным обвинением есть большая разница, - пробовал убедить ее Эдвард. - Так как я не встречал имени Элизабет ни в одной из прочитанных мной книг, я все еще сомневаюсь, судили ли ее вообще.
- Моя мать думает, что ее имя не упоминается ни в одном списке, потому что наша семья пустилась во все тяжкие, лишь бы имя Элизабет не упоминалось публично в связи с процессами. Она даже предполагает, что семья сделала это из-за того, что считала Элизабет виновной.
- Неожиданный поворот дела, - признал Эдвард. - В каком-то отношении это имеет смысл. В семнадцатом веке люди искренне верили в колдовство. Может быть, Элизабет действительно занималась им.
- Подождите секунду, - прервала его Ким. - Значит, вы полагаете, что Элизабет на самом деле была ведьмой? Я же думаю, что она виновна лишь в чем-то вроде смены своего социального статуса, но определенно она не считала себя колдуньей.
- Может быть, она занималась магией, - не унимался Эдвард. - В те времена существовала белая и черная магия. Разница в том, что белой магией занимались с благими намерениями: с ее помощью, например, пытались лечить людей или животных. Черной магией, напротив, - со злым умыслом и называли колдовством или ведьмовством. Очевидно, тогда было время, когда во мнениях, что считать белой магией, а что черной, существовал разнобой.
- Ну хорошо, может, вы попали в самую точку, - нехотя призналась Ким. Она на мгновение задумалась, но потом решительно покачала головой. - Этого я не могу принять. Моя интуиция говорит мне совершенно противоположное. Я чувствую, что Элизабет ни в чем не виновна и ужасная трагедия обрушилась на нее по воле какого-то коварного поворота судьбы. Каков бы ни был этот поворот, но, видимо, он страшен. И то, как обращаются с ее памятью, еще более усиливает несправедливость по отношению к ней. - Ким окинула взглядом шкафы, бюро и коробки. - Вопрос заключается в следующем: возможно ли найти объяснение, в чем бы оно ни состояло, в этом море документов?
- Я бы сказал, что находка этого письма - хороший знак, - проговорил Эдвард. - Если есть одно письмо, возможно, существуют и другие. Если вы собираетесь найти ответ, то, скорее всего, он содержится в частной переписке.
- Хорошо бы, конечно, если бы эти бумаги находились хоть в каком-нибудь хронологическом порядке, - посетовала Ким.
- Что насчет старого дома? - спросил Эдвард. - Вы приняли решение поселиться в нем?
- Да, - ответила Ким. - Пойдемте, я вам все расскажу. Оставив автомобиль Эдварда у замка, они поехали к дому в машине Ким. Охваченная энтузиазмом, Ким устроила Эдварду настоящую экскурсию, рассказав, что решила последовать его предложениям разместить удобства в пристройке. Самой важной частью новой информации было то, что она согласилась на предложения архитекторов устроить ванную между спальнями.
- Это будет просто замечательный дом! - воскликнул Эдвард, когда они покинули строение. - Я даже как-то ревную вас к нему.
- Я очень волнуюсь, - призналась Ким. - Я с нетерпением жду, когда можно будет начать украшать интерьеры. Чтобы заняться этим, я возьму очередной отпуск и, может быть, даже отпуск за свой счет в сентябре, чтобы посвятить себя этому делу.
- Вы все собираетесь делать сами? - спросил Эдвард.
- От начала до конца, - ответила Ким.
- Это восхитительно, - поразился Эдвард. - Я на такие подвиги не способен.
Они сели в машину Ким, глядя на дом через ветровое стекло. Заводя мотор, Ким некоторое время колебалась.
- Вообще-то я всегда мечтала быть художником по интерьеру, - произнесла Ким с сожалением.
- Вы не шутите? - спросил Эдвард.
- Это была упущенная возможность, - сказала Ким. - Ребенком и подростком я с удовольствием занималась разными видами искусства. Особенно увлекло меня это в средней школе. Я была тогда очень прихотливой артистической личностью и с трудом приспосабливалась к работе в коллективе.
- Я, признаться, тоже никогда не отличался склонностью работать в группе, - проговорил Эдвард. - Почему же вы не стали художником по интерьеру?
- Родители отговорили меня от этого, - ответила Ким. - Особенно усердствовал отец.
- Я ничего не понимаю. В пятницу, за ужином, вы сказали, что никогда не были особенно близки с отцом.
- Мы не были близки, но он оказал на меня огромное влияние, - пояснила Ким. - В том, что мы так и не сблизились, моя вина. Поэтому я тратила массу усилий, чтобы доставить ему удовольствие. Хотя бы даже тем, что пошла в медицинские сестры. Он хотел, чтобы я стала медицинской сестрой или учительницей, ведь это "приличные" профессии. Наверное, он считает профессию декоратора неприличной.
- Да, отец может оказать на ребенка нешуточное воздействие, - выразил согласие Эдвард. - У меня тоже был такой порыв - угодить отцу. Когда я вспоминаю об этом, мне начинает казаться, что в то время на меня нашло какое-то умопомрачение. Мне надо было просто-напросто проигнорировать его мнение. Проблема заключалась в том, что он смеялся надо мной, потому что я заикался и не проявлял интереса к спорту. Я был для него сплошным разочарованием, так, во всяком случае, мне кажется.
Они подъехали к замку, и Ким поставила свою машину рядом с автомобилем Эдварда. Он начал было вылезать из машины, но потом передумал и снова уселся на сиденье.
- Вы что-нибудь ели? - спросил он. Ким отрицательно покачала головой.
- И я тоже голоден. Почему бы нам не поехать в Салем и не поискать там приличный ресторан?
- И правда, - согласилась Ким.
Они выехали из имения и направились в город. Ким заговорила первая.
- Я отношу свою неуверенность в себе при общении, которая проявилась во время учебы в колледже, на счет родителей. Причина была именно в них. В моих с ними отношениях, - сказала она. - С вами было то же самое?
- Именно так, - ответил Эдвард.
- Просто удивительно, как важна в жизни правильная самооценка, - рассуждала Ким, - и немного страшно сознавать, что в детстве любая малость может непоправимо ее подорвать.
- В зрелом возрасте тоже, - не согласился с ней Эдвард. - А уж если подорвано самоуважение, то неизбежно нарушается поведение. Проблема заключается в том, что процесс может стать неуправляемым, автономным и повлечь за собой биохимические изменения, которые сами по себе уже будут работать в направлении снижения самооценки. Таким образом, замыкается порочный круг.
- Сейчас мы опять заговорим о прозаке? - догадалась Ким.
- Косвенно. - Эдвард не принял издевки. - У некоторых больных прозак может исправить положение.
- Стали бы вы, учась в колледже, принимать прозак, если бы он тогда был вам доступен? - спросила Ким.
- Возможно, - признался Эдвард. - Думаю, мой жизненный опыт тогда был бы другим.
Ким украдкой искоса взглянула на Эдварда. Тот улыбался. Она почувствовала, что он только что сказал ей нечто очень личное и сокровенное.
- Если не хотите, можете не отвечать на мой вопрос, который мне, пожалуй, не следует вам задавать. Но я все же спрошу. Вы сами принимали когда-нибудь прозак?
- Я охотно отвечу на ваш вопрос, - проговорил Эдвард. - Я какое-то время принимал его пару лет назад. Тогда умер мой отец, и у меня началась небольшая депрессия. Я не ожидал, что моя реакция на его смерть будет такой тяжелой, учитывая наши с ним непростые отношения. Один коллега посоветовал принимать прозак, и я последовал его совету.
- Прозак помог ликвидировать депрессию?
- Помог. Я в этом убежден, - ответил Эдвард. - Это произошло не сразу, но со временем. Однако самое интересное, на фоне приема прозака у меня появилась несвойственная мне напористость. Я не рассчитывал, что она проявится в результате лечения, поэтому такой необычный эффект нельзя считать эффектом плацебо. Несмотря на его неожиданность, этот эффект тоже пришелся мне по вкусу.
- А были ли какие-нибудь побочные эффекты? - спросила Ким.
- Очень легкие. Но в них не было ничего ужасного. В сравнении с депрессией это ничего не значащая мелочь, на которую не стоило обращать никакого внимания.
- Интересно, - искренне проговорила Ким.
- Надеюсь, мое признание в том, что я принимал психотропные лекарства, не встревожило вас, что вполне возможно, учитывая ваш фармакологический пуританизм.
- Не говорите глупостей, - рассердилась Ким. - Как раз наоборот, я уважаю вашу прямоту. Кроме того, кто я такая, чтобы судить вас? Я никогда не принимала прозак, но, учась в колледже, я лечилась у психотерапевта. Так что мы квиты.
Эдвард рассмеялся.
- Ну, приехали! - воскликнул он. - Значит, мы оба психи!
Они нашли маленький скромный ресторанчик, где подавали свежую рыбу. Все места в зале были заняты, и им пришлось сидеть за стойкой бара. Они ели печеную рыбу и пили ледяное пиво. На десерт заказали старинный индейский пудинг и мороженое.
После шумной атмосферы ресторана на обратном пути в имение они наслаждались тишиной в машине. Въезжая в ворота, Ким заметила, что Эдвард явно нервничает. Он ерзал на месте и часто откидывал со лба волосы.
- Что с вами? - спросила Ким.
- Все в порядке, - ответил он заикаясь.
Ким остановилась рядом с машиной Эдварда, притормозила, но не стала выключать двигатель. Она ждала, понимая, что у него что-то на уме.
- Вы не хотите заехать ко мне на обратном пути? - наконец выпалил он.
Это приглашение поставило Ким в затруднительное положение. Она понимала, какого труда и мужества потребовали от Эдварда эти слова, и не хотела, чтобы он чувствовал себя отвергнутым. В то же время она знала, что завтра ей придется заниматься тяжелыми больными и надо быть в хорошей физической форме. Наконец ее профессионализм победил.
- Мне очень жаль. Но сегодня уже слишком поздно, я очень устала, а завтра мне надо вставать в шесть часов. Потом, я учусь в вечерней школе, и сегодня мне еще надо сделать домашнее задание, - добавила она, пытаясь смягчить свой отказ.
- Но еще рано, только начало десятого, - настаивал он. Ким удивилась такой настойчивости и почувствовала неловкость.
- Мне кажется, что мы взяли слишком быстрый для меня темп, - сказала она. - Мне с вами очень легко и приятно, но я не хочу форсировать события.
- Да, конечно, - согласился Эдвард. - Совершенно очевидно, что я с вами тоже очень хорошо себя чувствую.
- Мне очень нравится ваше общество, - продолжала Ким. - На этой неделе я свободна в пятницу и субботу, так что если это не помешает вашей работе, то…
- Может, мы пообедаем в четверг? - спросил Эдвард. - И вы не будете в этот вечер делать уроки?
Ким рассмеялась.
- Я с удовольствием пообедаю с вами. Думаю, что к тому времени я наверняка справлюсь со своими домашними заданиями.
4
Пятница, 22 июля 1994 года
Ким несколько раз моргнула и окончательно открыла глаза. В первый момент она никак не могла сообразить, где находится. Незнакомые оконные занавески скупо пропускали и без того не слишком яркий утренний свет. Повернув голову и увидев спящего рядом Эдварда, она сразу все вспомнила.
Инстинктивно Ким закрылась до подбородка простыней. На новом месте она чувствовала себя неловко и неуютно.
"Какая же ты лицемерка!" - мысленно сказала она себе.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как она говорила Эдварду, что не хочет торопить события, и вот, пожалуйста, она просыпается в его постели. Еще никогда отношения с мужчинами не заканчивались у нее такой скорой интимной близостью.
Решив одеться, пока Эдвард не проснулся, Ким попыталась осторожно выскользнуть из постели. Попытка не удалась. Отвратительный маленький белый терьер Эдварда по кличке Буфер громко зарычал и оскалил зубы. Сидя у изножья кровати, он явно стерег каждое движение гостьи.
Эдвард проснулся, сел, пинком отпихнул собаку от кровати и со стоном снова повалился на подушку.
- Который час? - пробурчал он, не открывая глаз.
- Начало седьмого.
- Почему ты так рано проснулась? - спросил он.
- Я уже привыкла, - ответила Ким. - Я всегда просыпаюсь в это время.
- Но ведь мы легли почти в час.
- Это не имеет значения, - сказала Ким. - Прости, пожалуйста, мне просто не надо было у тебя оставаться.
Эдвард открыл глаза и внимательно посмотрел на Ким.
- Тебе неудобно здесь? - спросил он. Ким кивнула.
- Мне очень жаль, что так произошло, не надо было тебя уговаривать остаться.
- Это не твоя вина, - возразила Ким.
- Но ты же хотела уйти, значит, это моя вина, - настаивал Эдвард.
Они обменялись короткими взглядами и одновременно улыбнулись.
- Мы, кажется, начинаем повторяться, - не погасив улыбки, произнесла Ким. - Мы снова начали наперегонки извиняться.
- Это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно, - проговорил Эдвард. - Я надеялся, что хоть теперь-то нам удастся сдвинуться с мертвой точки.
Ким повернулась к нему и обвила его руками. Некоторое время они молчали, наслаждаясь объятием. Молчание нарушил Эдвард.
- Ты все еще испытываешь неудобство?
- Нет, - ответила Ким. - Мы просто поговорили о нем, и оно исчезло.
Когда Эдвард отправился в душ, Ким позвонила Марше, которая вот-вот должна была уйти на работу. Марша очень обрадовалась, услышав ее голос, но все же мягко упрекнула Ким за то, что та не позвонила ей накануне вечером и не предупредила, что не придет ночевать.
- Да, мне, конечно, следовало позвонить, - признала Ким.
- Отсюда я могу заключить, что вечер прошел удачно, - скромно заметила Марша.
- Все прекрасно, - согласилась Ким. - Просто когда я спохватилась, было уже так поздно, что я не стала звонить. Ты, наверное, уже спала, а мне не хотелось тебя будить. Кстати, ты не забыла накормить Шебу? - добавила она, меняя тему. Марша сразу все поняла, она слишком хорошо знала свою подругу.
- Твоя ненаглядная кошечка пообедала с большим аппетитом, - сообщила Марша. - Да, чуть не забыла, есть еще одна новость. Вчера вечером звонил твой отец. Просил при случае перезвонить ему.
- Мой отец? - переспросила Ким. - Он же мне никогда не звонит.
- Мне ты можешь не рассказывать об этом. Мы живем с тобой несколько лет, и я ни разу не разговаривала с ним по телефону.
Выйдя из душа, Эдвард удивил Ким предложением пойти позавтракать на Гарвард-сквер. Она думала, что он сразу очертя голову бросится в лабораторию.
- У меня в запасе еще два часа, - объяснил Эдвард. - Лаборатория подождет. К тому же за последний год это был самый приятный для меня вечер, и я хочу его продлить.
Радостно улыбнувшись, Ким обвила руками шею Эдварда и тесно приникла к нему. Чтобы дотянуться до его лица, ей пришлось привстать на цыпочки. Он вернул ей ласку с избытком.
Они сели в машину Ким: ее надо было срочно убирать, поскольку Ким оставила ее накануне в неположенном месте. На Гарвард-сквер Эдвард повел ее в студенческую забегаловку, где они позавтракали яичницей с беконом и выпили по чашке кофе.
- Какие у тебя планы на сегодня? - спросил Эдвард. В столовой стоял невыносимый шум - экзаменационная сессия была в полном разгаре, и ему приходилось кричать.
- Поеду в Салем, там началась реконструкция коттеджа. Я хочу посмотреть, что делается, - сказала Ким. Она назвала старый дом коттеджем, чтобы подчеркнуть, что речь идет не о замке.
- Когда ты рассчитываешь вернуться?
- Пораньше, во второй половине дня, - ответила Ким.
- Может быть, мы встретимся в Харвест-баре в восемь?
- Договорились, - согласилась Ким.
После завтрака Эдвард попросил Ким подбросить его к зданию Гарвардских биологических лабораторий.
- Может, я отвезу тебя домой, чтобы ты взял свою машину? - предложила Ким.
- Нет, спасибо, - отказался Эдвард. - В кампусе я сейчас не найду свободного места для парковки. Я доеду на университетском автобусе. Я часто так делаю. Очень выгодно жить недалеко от работы.
Ким высадила его на углу Киркленд-стрит и Дивинити-авеню. Он стоял у обочины и махал ей до тех пор, пока она не скрылась из виду. Он понимал, что любит, и любим, и ему нравилось ощущение собственной влюбленности. Повернувшись, он зашагал по Дивинити-авеню. Ему хотелось петь. Особенное наслаждение доставляло то, что ему начало казаться, будто Ким испытывает по отношению к нему такие же чувства. Все, что ему оставалось, - это надеяться, что связь их продлится не один день. Он вспомнил о цветах, которые посылал ей каждый день, и подумал, не переусердствовал ли он с этим, но проблема заключалась в том, что в любви Эдвард был сущим младенцем, поэтому ему не удалось прийти ни к какому выводу.
Войдя в биологический корпус, Эдвард посмотрел на часы. Было уже около восьми. Поднимаясь по лестнице, он беспокоился, что ему придется ждать прихода Скрэнтона. Но опасения его оказались напрасны. Кевин был на месте.
- Я очень рад, что ты пришел, - сказал Кевин. - Я как раз собирался тебе звонить.
- Ты нашел Clavicepspurpurea? - с надеждой в голосе спросил Эдвард.
- Нет, - ответил Кевин, - не Claviceps.
- Вот черт! - ругнулся Эдвард. От отчаяния он буквально рухнул на стул. В груди появилось неприятное ощущение разочарования и пустоты. Он так рассчитывал на положительный результат, он так надеялся сделать приятное Ким. Он хотел преподнести ей Claviceps как дар науки, чтобы снять с Элизабет напрасное и несправедливое обвинение.
- Не смотри таким букой, - проговорил Кевин. - Там не оказалось Claviceps, но зато там выросла куча другой плесени. Один из ее видов морфологически напоминает Clavicepspurpurea, но это неизвестный доселе науке вид.
- Ты шутишь, - недоверчиво произнес Эдвард. Лицо его несколько просветлело. По крайней мере, они сделали открытие.
- Конечно, это не бог весть как удивительно, - продолжал Кевин. При этих словах лицо Эдварда снова потемнело. - В настоящее время известно около пяти тысяч видов грибков. Многие специалисты полагают, что на самом деле в природе существует от ста тысяч до четверти миллиона их видов.
- Другими словами, ты хочешь сказать, что это не такое уж фундаментальное открытие? - спросил Эдвард с кислой миной.