Хотя кое-что я могу сказать – не думаю, что на Рождество у меня получится приехать к тебе в Лоссай. Как я могу оставить Командора в этой ситуации? Может, в честь праздников нам все-таки позволят его навестить. Томмазо Гай, который играет в футбол в команде психов, говорит, что самые спокойные устраивают на Рождество театральное представление и что на него приглашаются и родственники всех больных.
К тому же я не смогу оставить Дзелию. Она никак не успокоится, бедняжка, все плачет по ночам и видит кошмары. Галинуча хотела спать у нее в комнате во второй кровати под Везувием, но Астрид Таверна не позволила. Она сказала, что все это лишь капризы, что Дзелия уже большая и что Галинуча не должна забывать своего места. Тогда спать с Дзелией пошла я (и взяла с собой плакат с Кочисом, только там, где я его повесила, его уже нельзя погладить ногой).
Так что теперь Купидону не в кого стрелять из лука. Так ему и надо, после всех его подлостей.
Тереза, я тебе уже писала, что в обмен на списывание медицинского заключения Томмазо Гай захотел поцелуй Элизы? И ей пришлось согласиться, ведь кто знает, может, нам еще понадобится его помощь. Но Элиза сказала мне, что ей совсем это не понравилось и что она пошла на это лишь ради меня.
Обнимаю тебя крепко-крепко. Надеюсь, в следующем письме новости будут повеселее. Твоя
Диана.
Глава десятая,
в которой жизнь продолжается и Командора так никто и не навещает
Мама поднималась теперь рано, потому что по утрам у нее была куча дел. Вместе с тетей Офелией она готовила инвентаризацию постельного белья, столового серебра и фарфора, которые хранились в огромных шкафах на вилле "Верблюд". Они проверяли содержимое всех ящиков и комодов, включая и те, что находились в кабинете Командора, и нашли в них школьные тетрадки и предрождественские письма младенцу Иисусу от трех детей: Дарио, Туллио и Лилианы; старые пожелтевшие фотографии; любовные письма, которыми Командор обменивался несколько веков назад с бабушкой Серра. Была там и записка "хитрой швеи", и ее фотография, на обороте которой было надписано: "Дорогому Джулиано" – все это они немедленно вручили адвокату Денгини, не забыв перед этим поименовать бывшую невесту "неграмотной крестьянкой" из-за ее неуверенного почерка.
Где-то к обеду они направлялись в кабинет театра, где вместе с дядей Туллио и тетей Лилианой проверяли бухгалтерские отсчеты за последние три-четыре года.
У Дианы сложилось впечатление, что взрослые делают все это вместе не для того, чтобы помочь друг другу, а скорее для того, чтобы друг друга контролировать.
Но эти новые привычки имели и положительную сторону: теперь мама всегда завтракала вместе с дочерьми и обменивалась с ними несколькими словами. Спрашивала о школе. Шутила. Рассказывала, как сама была маленькой и как всегда мечтала путешествовать. Особенно в дальние страны. Но ни словом не упоминала о том, что она назвала "прискорбным случаем".
А вот Дзелия каждое утро спрашивала ее:
– Ты пойдешь сегодня к Командору?
– Нет, сегодня нет.
– А кто пойдет?
– Думаю, никто.
– Тогда ты ему позвонишь?
– Ты же знаешь, что с больными нельзя говорить по телефону.
– Но тогда откуда тебе знать, как он себя чувствует?
– Мне скажет это доктор.
– И когда ты говорила с доктором? И что он тебе сказал?
Может показаться невероятным, но за все это время ни один член семьи Серра не нашел времени, чтобы съездить в клинику, поговорить с главврачом, узнать, как протекает болезнь старика, каковы результаты лечения.
– Долгая это история, – вздыхал дядя Туллио. – Нужно запастись терпением. В первые дни лучше оставить его в покое. У них есть наш номер телефона, если будут какое-то изменения, то нам непременно позвонят.
Все были страшно заняты.
– Командор оставил дела в ужасном беспорядке. Вот уж точно, совсем выжил из ума в последнее время.
Нужно было решать, какие ленты брать напрокат на период между Рождеством и Новым годом. Печатать рекламные манифесты для Сезона прозы. Обдумать, кому доверить организацию праздника Масленицы, который обычно устраивался в фойе театра. (Командор не то чтобы забыл обо всех этих делах, но он принял такие абсурдные решения, что дяде Туллио приходилось менять все на ходу.)
Кроме всего прочего, нужно было послать кого-то в переулок Синего Цветка проверить, убралась ли восвояси хитрая швея.
Несмотря на угрозы и предупреждения синьора Ниннета еще не уехала. Каждый день она тайком встречалась с Галинучей в парке за школой Дзелии и плача говорила ей:
– Да куда же мне ехать?
– Хотите, я попробую попросить синьора Туллио дать вам немного денег? – предлагала няня.
– Нет, что вы, нет! Какой стыд! С тех пор как умер мой бедный муж, я всегда сама зарабатывала себе на жизнь.
Конечно же, Галинуча передавала каждое слово обеим сестрам. Она не осмеливалась провести их в дом к швее в переулке Синего Цветка, потому что если бы об этом узнали, то ей грозило бы моментальное увольнение. Но делала все, чтобы связь между "этой несчастной" и "двумя единственными христианками" в доме Серра не прерывалась.
Диана так беспокоилась о судьбе синьоры Нинетты, что при поддержке Элизы и Приски решилась на рискованный шаг: она не только снова стала давать на прокат свою карточку, но и перестала сама водить клиентов в кино, продавая оба места и не придавая никакого значения тому, что на карточке было написано "строго персональная". Карточка давалась напрокат каждый день на все пять сеансов: двухчасовой, четырехчасовой, шестичасовой, восьмичасовой и даже на самый последний, который заканчивался почти в полночь. (Ночных клиентов ей находила Галинуча и другие служанки среди своих знакомых продавцов, механиков, каменщиков, садовников – в общем взрослых, которые могли идти спать так поздно. Цена на последний сеанс была особенно низкой, и от клиентов не было отбоя.)
Конечно, иногда случалось, что кто-то из контролеров замечал обман и намеревался устроить сцену.
Но Дзелия с ее способностью легко знакомиться с новыми людьми подружилась с ними еще с первых своих дней в городе; она знала привычки и слабости каждого из них, их святых покровителей и любимые ругательства; каждый раз интересовалась при встрече об их собаках, внучатах, их ревматизме; Дзелия готова была поспорить, что они пойдут им навстречу и закроют на все глаза. Тем более что все они были на стороне синьоры Нинетты, которая, как ни крути, являлась одной из них, их коллегой, и все они не переносили дядю Туллио, который, по их мнению, слишком бахвалился тем, какой же он идеальный администратор, тогда как был просто переросшим цыпленком, выросшем в курятнике, и позволял этим "трем ведьмам" погонять себя как дурак.
За несколько дней заработок Дианы достиг головокружительных размеров в сравнении с тем, склько она зарабатывала до этого. Но его все равно не хватало, чтобы обеспечить крышу над головой бедной синьоре Нинетте.
В это время в школе и на площади тоже случались странные вещи. Например, кто-то разрушил алтарь Кочиса под партой у Дианы. Разорвал на мелкие клочки фотографию вместе с рамочкой, растоптал цветы, смял в шарик алюминиевую бумагу и, чтобы уж совсем его доканать, вылил сверху стакан липкого вишневого сиропа.
Разъяренная Диана спрашивала у всех, чьих рук это дело, и искала виновника. Точнее, виновницу, потому что подозревала, что без Звезы Лопес дель Рио здесь не обошлось. Но никто ничего не видел, и она была слишком занята "прискорбным случаем", чтобы посвятить поискам больше времени и сил.
Класс продолжал играть в Троянскую войну, несмотря на то что холод и приближение Рождества заметно опустошили ряды греков и троянцев. Приска словно с цепи сорвалась – она бегала на пару с Элизой, провоцируя Гектора-Гая почти до неприличия. Но тот, храня в сердце полученый поцелуй, ограничивался лишь тем, что смотрел на Ахилла телячьими глазами, даже не пытаясь его поймать.
Диана, как обычно, почти сразу же попадала в плен, но теперь совсем недолго оставалась на тротуаре врага, потому что Паломбо Лоренцо тут же бросался освобождать ее. Очевидно, Паломбо вел себя так потому, что в четвертой книге "Илиады", которую они только что закончили, Менелай был ранен (причем подло, этим предателем Пандаром) и старший брат Менелая Агамемнон обращался с ним особенно заботливо.
Пятая книга рассказывала о войне, которая вспыхнула после нарушения троянцами договора о перемирии.
Война была очень кровопролитной, прямо, по словам Элизы, настоящей резней, и боги снова иногда спускались с Олимпа и мешались среди людей, ведя себя хуже некуда. Апполон, например, раскрыл троянцам слабое место греков, которое те хотели удержать в секрете: отсутствие на поле боя Ахилла. Афина помогала грекам, особенно некоему Диомеду. Но Диомед был сильным и мужественным и прекрасно справился бы и сам без чьей-либо помощи.
Ребята скучали на уроке и еле-еле продвигались вперед: ничего интересного кроме убийств, убийств и еще раз убийств. Приска после каждой строфы все больше убеждалась, что боги, вместо того чтобы быть справедливыми и идеальными, как это от них требуется, были подлыми лгунами и предателями, от которых лучше держаться подальше.
Разочаровалась Приска и во взрослых. Ей казалось невероятным, что никто еще не бросился на спасение Командора.
– Если его не вытащить оттуда как можно быстрее, то он и на самом деле свихнется, – жаловалась она. Она возмущалась предательством адвоката Денгини и не понимала, почему нельзя поручить защиту старика другому адвокату.
– На это могут пойти лишь ближайшие родственники, – повторял ей отец.
– Но если они и есть его главнейшие враги!
– Это ты так говоришь.
– Диана тоже ближайшая родственница. Почему же она не может назначить нового адвоката для своего деда?
– Потому что она несовершеннолетняя.
– Но где же тогда справедливость? Если слабые не могут защищаться…
– Не разводи, пожалуйста, демагогию. Что за привычки у этой девочки! Неужели тебе так трудно заниматься собственными делами, ухаживать за своей внешностью, чтобы не казаться уличной оборванкой, навещать иногда бабушку…
Последней надеждой для подруг был доктор Леопольдо Маффей, дядя Элизы и друг Командора. К сожалению, в эти дни кардиолог находился в отъезде. Сначала он был свидетелем на свадьбе своего друга в другом городе, потом, не заезжая домой, направился в Лоссай на медицинский конгресс. Но как только он вернется!..
Часть шестая
Глава первая,
в которой Дзелия ищет двойника и находит книгу
Среди множества пословиц, которыми пользовался Командор для поддержки своих сумасбродных идей, была и такая: "Если тебе вдруг захочется сделать доброе дело, то ляг в постель и подожди, пока это пройдет". Дзелия страшно сердилась, когда слышала эти его слова, и кричала:
– Нельзя быть таким эгоистом! Аурелия, наша повариха в Лоссае, всегда говорила мне, что добрыми делами мы устилаем себе место в раю!
– Ага. И устилаем неприятностями свою земную жизнь, – весело ухмыльнувшись, отвечал старик.
– Неправда. Вы очень злой. И будете за это наказаны, – строгим тоном возражала девочка.
Но теперь Дзелия не так уж была уверена насчет размеров радости, которую должно бы автоматически приносить тебе собственное великодушие. С одной стороны, она была рада, что оставила Пеппо в "Оливковом саду", где он мог составлять компанию бедному узнику. Но, с другой, ей ужасно не хватало этой старой плюшевой обезьяны. Особенно по ночам, потому что Дзелия привыкла брать Пеппо с собой в постель, обнимать его, когда ей было немного страшно, доверять ему свои секреты.
Галинуча, чтобы хоть как-то утешить свою воспитанницу, положила ей как-то на кровать целлулоидную куклу, одетую в одежки бедного Пеппо. Но девочка дико рассердилась на наглого узурпатора, сорвала с него все одежды и растоптала ногами.
– Попробуем набить одежду Пеппо старыми носками? – не смущаясь, предложила тогда няня. – И попросим Розальбу нарисовать лицо, а я вышью его черными нитками.
В фильме "Лесси, вернись домой" маленькая хозяйка гордо отвечала: "Я не хочу другую собаку!" Вот и Дзелия возмущенно кричала: "Я не хочу другую обезьяну!"
Мама, конечно же, не знала, куда делся Пеппо (по официальной версии, Дзелия просто его потеряла), но заметила его пропажу и не смогла скрыть радости: "Наконец-то ты избавилась от этой старой тряпки!"
На следующий день она явилась домой с великолепным подарком, купленным у отца Розальбы, который, как всегда в середине декабря, превращал свой магазин одежды "Кардано. Элегантность под рукой" в блестящий "Детский рай".
Это была немецкая кукла по имени Труди (ясно, девочка), мягкая, одетая в пушистые шерстяные одежки и с пуговицей на макушке чепчика. Этой пуговицей можно было поворачивать голову Труди и менять выражение ее лица. Выражений было три: Труди спящая, Труди бодрствующая и улыбающаяся, Труди бодрствующая и рассерженная – причем рот у нее открывался в плаче настолько, что отчетливо виднелись гланды.
– Это не рождественский подарок, – пояснила мама. – Еще не время. Это запоздалый подарок на твой день рождения. Его послал тебе кто-то, кто тебя очень любит.
– Командор?!
– Не говори глупостей!
– А тогда кто?
– Скоро узнаешь, – и мама загадочно улыбнулась.
Но и трехлицая Труди не помогла Дзелии позабыть о ее пропаже! Эхо ее страданий донеслось до кухни – штабквартиры главнокомандующей Форики, которая однажды после обеда (ровно через неделю после заключения Командора в клинику) подозвала Дзелию к себе.
– Что, таки потеряла этот мешок вшей? – строго сказала Форика. – Если он был тебе так дорог, нечего было быть такой разиней.
– Я вовсе не была разиней, – обиженно ответила Дзелия. Теперь ее еще и ругают! Очевидно, дедова пословица была правдой. Добрые дела приносят лишь неприятности.
– Не отвечай так старшим, соплячка. Ты что, намекаешь на то, что у тебя украли эту драную тряпку?
Это было уже слишком. Бедный Пеппо, верный и великодушный друг! Дзелия разрыдалась.
– Перестань ныть! Я позвала тебя не для того, чтобы подтирать тебе сопли, а чтобы прекратить эти вечные рыдания. Ты знаешь, что в доме должна быть еще одна обезьяна, такая же, как твоя?
– Это невозможно. – Еще бы, Пеппо прибыл издалека, из-за границы, много лет назад. У него не было ничего общего с современными куклами немецких фирм, такими, как, например, Труди.
– Ты что, хочешь знать больше, чем я? – прикрикнула на нее Форика. – Я говорю есть, и это обезьяна твоей кузины. Правда, Сильвана вряд ли помнит о ее существовании.
И Форика рассказала, что по возвращении из его путешествия по Германии сразу же после войны Командор привез из Нюрнберга двух одинаковых плюшевых обезьянок для своих внучек. Маленькая Диана мгновенно привязалась к своей, назвала ее Пеппо и через некоторое время увезла с собой в Лоссай, где, спустя несколько лет и после длительной войны, в которой позволительны были любые методы, Дзелия все-таки упросила сестру подарить Пеппо ей.
А Сильвана, считавшая себя уже "синьориной", нисколько не обрадовалась подарку и засунула его бог знает куда.
– А синьора Офелия наверняка ее сохранила. Вот уж кто никогда ничего не выбрасывает, – закончила Форика. – Теперь высморкайся и пойдем со мной. Все остальные Серра вышли, а мои девочки не посмеют за нами шпионить.
В квартире на втором этаже находилась кладовка, где хранились всякие старые вещи. София Лодде расчистила им дорогу и указала пальцем на шкаф, который был битком набит платьями и игрушками Сильваны с той поры, когда она была еще ребенком.
– Была там обезьяна, – сосредоточенно произнесла она. – Сильвана никогда с ней не играла, но я ее где-то видела. Может, на верхней полке за сумками и одеялами с военных времен.
Она подняла Дзелию и посадила себе на плечи.
– Тебе что-то видно? На самой верхней полке.
Дзелия сунула руку в эту пыльную кучу всякой всячины. Грубые суконные одеяла ужасно кололись. Подумать только, из такого же сукна раньше делали и одежду! Ей рассказывала об этом Галинуча.
– Ничего, – разочарованно протянула она. – А до самого верха я не достаю.
– Попробуй что-нибудь скинуть, там все равно одни только тряпки.
Но вместе с тряпками с полки упала книга в кожаном переплете, раскрытая, с помявшимися страницами и загнутыми уголками.
– Ну и ничего. Если ее здесь оставили, значит, никому она больше не нужна, – невозмутимо заметила София.
– Вот он!!! – возбужденно закричала Дзелия. Она только что дотронулась рукой до чего-то пушистого. Схватив, она потянула за это что-то (похоже, за лапку), и на голову Форики полетели старые поеденные молью свитера.