- А потом, - продолжал я, - когда дети играют и разговаривают, им бывает легче рассказать о том, что они чувствуют, то есть легче выразить свои чувства.
- Я могу выразить свои чувства говорением, - сказала она.
- Чудесно, - согласился я. - Давай говорить.
Она уселась на кожаную кушетку, а я опустился в свое кресло, стоявшее напротив. Она еще немного посмотрела по сторонам, потом положила руки на колени и стала смотреть прямо на меня.
Я сказал:
- Ну вот. Давай начнем разговор с того, кто я такой и почему ты здесь. Я психолог. Ты знаешь, что означает это слово?
Она помяла пальцы и стукнула по кушетке пяткой.
- У меня есть проблема, а вы такой доктор, который помогает детям, у которых проблемы, и вы не делаете уколов.
- Прекрасно. Все это рассказал тебе Джейкоб?
Она покачала головой.
- Мама. Доктор Уэгнер рассказала ей о вас - она дружит с мамой.
Я вспомнил, что говорила мне Айлин Уэгнер о кратком разговоре - о девчушке, которая бродит и прячется в большом, пугающем доме, - и задумался над тем, что этот ребенок называет дружбой.
- Но ведь доктор Уэгнер встретилась с твоей мамой из-за тебя, Мелисса, не так ли? Из-за твоего звонка в службу помощи.
Ее тело напряглось, а руки замесили быстрее. Я заметил, что подушечки пальцев у нее розовые и чуть-чуть шелушатся.
- Да, но ей нравится мама.
Она отвела глаза и уставилась на ковер.
- Ну хорошо, - отступился я. - Доктор Уэгнер действительно была права. Относительно уколов. Я никогда не делаю уколов. Даже не умею их делать.
Это не произвело на нее никакого впечатления. Она смотрела на свои туфли. Потом вытянула ноги вперед и стала болтать в воздухе ступнями.
- И все же, - продолжал я, - даже если идешь к доктору, который не делает уколов, иногда бывает страшновато. Оказываешься в новой ситуации, не знаешь, как все будет.
Она резко вскинула голову, зеленые глаза смотрели с вызовом.
- Вас я не боюсь.
- Прекрасно. - Я улыбнулся. - И я тебя тоже не боюсь.
Она взглянула на меня чуточку озадаченно, но в основном с пренебрежением. Знаменитое делавэровское остроумие на этот раз не достигло цели.
- Я не только не делаю уколов, - сказал я, - но и вообще ничего не делаю детям, которые сюда приходят. Я просто работаю вместе с ними. Как одна команда. Они рассказывают мне о себе, и, когда мы хорошенько познакомимся, я показываю им, как перестать бояться. Ведь боязнь - это что-то такое, чему мы научаемся. А раз так, то можно и разучиться бояться.
В глазах девочки промелькнула искорка интереса. Ноги ее расслабились. Но месить она продолжала, причем быстрее, чем раньше.
Она спросила:
- Сколько еще детей приходят сюда?
- Много.
- Сколько много?
- От четырех до восьми в день.
- А как их зовут?
- Этого, Мелисов, я тебе сказать не могу.
- Почему же?
- Это секрет. Точно так же я никому не могу сказать, что сегодня приходила ты, - без твоего на это разрешения.
- Почему?
- Потому что дети, которые приходят сюда, рассказывают о вещах, которые касаются лично их, и не хотят, чтобы об этом узнал кто-нибудь еще. Это их частная жизнь - ты понимаешь, что я имею в виду?
- Частная жизнь, - сказала она, - это когда идешь в туалет, как взрослая молодая леди, совершенно одна, и закрываешь за собой дверь.
- Правильно. Когда дети рассказывают о себе, они иногда говорят мне такие вещи, о которых никогда никому не говорили. Одна из сторон моей работы - это умение хранить секреты. Поэтому все, что происходит в этой комнате, секретно. Секретны даже имена людей, которые сюда приходят. Вот почему здесь есть эта вторая дверь. - Я показал ей. - Она выходит в холл. Это для того, чтобы пациенты могли уйти отсюда, не заходя в приемную и не встречаясь с другими людьми. Хочешь посмотреть?
- Нет, спасибо.
Я ощутил возросшую напряженность.
- Мелисса, тебя сейчас что-нибудь беспокоит?
- Нет.
- Хочешь, мы поговорим о том, что тебя пугает?
Молчание.
- Мелисса?
- Все.
- Тебя пугает все?
Пристыженное выражение лица.
- Как насчет того, чтобы начать с чего-то одного?
- Воры и бродяги. - Это было продекламировано без колебаний.
Я сказал:
- Тебе кто-нибудь говорил, о чем я буду спрашивать тебя сегодня?
Молчание.
- Джейкоб, да?
Кивок.
- И мама?
- Нет. Только Джейкоб.
- И как отвечать на мои вопросы, Джейкоб тоже сказал?
Нерешительность.
Я продолжал:
- Если он это сделал, то все в порядке. Он хочет помочь. А я просто хочу, чтобы ты обязательно рассказала мне, что чувствуешь ты. Ведь звезда в нашем шоу - это ты, Мелисса.
Она сказала:
- Он велел мне сидеть прямо, говорить четко и рассказывать правду.
- Правду о том, что тебя пугает?
- Угу. И тогда вы, может быть, сможете мне помочь.
С ударением на "может быть". Я почти слышал голос Датчи.
Я сказал:
- Прекрасно. Датчи, очевидно, очень умный человек и с большой заботой относится к тебе. Но когда ты приходишь сюда, то становишься самой главной. И можешь говорить, о чем захочешь.
- Я хочу говорить о ворах и бродягах.
- Ладно. Тогда именно этим мы и займемся.
Я подождал. Она ничего не говорила.
Я спросил:
- А как выглядят эти воры и бродяги?
- Это не настоящие воры, - сказала она опять пренебрежительным тоном. - Они в моем воображении. Понарошку.
- Как они выглядят в твоем воображении?
Снова молчание. Она закрыла глаза. Руки яростно месили свой комок теста, тело начало слегка раскачиваться, а лицо сморщилось. Казалось, она вот-вот расплачется.
Я наклонился ближе к ней и сказал:
- Мелисса, нам не обязательно разговаривать об этом прямо сейчас.
- Большие, - сказала она, не открывая глаз. Но слез не было видно. Я понял, что напряженное выражение лица было не предвестником слез, а свидетельством интенсивной попытки сосредоточиться. Ее глаза под закрытыми веками бегали с невероятной быстротой.
Погоня за образами.
Она сказала:
- Он большой... в такой большой шляпе...
Внезапное прекращение движения под веками.
Ее руки расцепились, плавно поднялись вверх и стали описывать широкие круги.
- ... и в длинном пальто, и...
- И что еще?
Руки перестали описывать круги, но остались в воздухе. Рот слегка приоткрылся, не издав, однако, ни звука. Лицо приобрело расслабленное выражение. Сонное.
Гипнотическое.
Спонтанная гипнотическая индукция?
Встречается нередко у детей ее возраста: маленькие дети с легкостью пересекают границу между реальностью и фантазией, причем наиболее смышленые из них часто являются наилучшими субъектами гипноза.
Добавьте к этому одинокое существование, которое описывала Айлин Уэгнер, и я мог себе представить, как она регулярно смотрит кино у себя в голове.
Только иногда там показывают фильмы ужасов...
Ее руки упали обратно на колени, нашли друг друга и вновь начали катать и месить свой комок теста. На лице осталось выражение человека, находящегося в трансе. Она молчала.
Я сказал:
- На воре большая шляпа и длинное пальто. - Бессознательно я заговорил тише и медленнее. Подлаживаясь под нее. Лечение - это тоже парный танец.
Напряженность. Никакого ответа.
- Что-нибудь еще? - мягко спросил я.
Она молчала.
Сработала моя интуиция. Что-то вроде научной догадки, возникшей на почве множества других сорокапятиминутных сеансов.
- У него есть еще что-то, помимо шляпы и пальто? Так, Мелисса? Он что-то держит в руке?
- Мешок. - Едва слышно.
Я сказал:
- Да. У вора с собой мешок. Для чего он?
Ответа нет.
- Чтобы класть туда вещи?
Ее глаза резко распахнулись, а руки шлепнули по коленям. Она опять начала раскачиваться, все сильнее и быстрее, держа голову напряженно, словно ее шея была лишена подвижных сочленений.
Я наклонился и коснулся ее плеча. Птичьи косточки под хлопчатобумажной тканью.
- Ты хочешь поговорить о том, что он кладет в этот мешок, Мелисса?
Она закрыла глаза и продолжала раскачиваться. Потом вздрогнула и обхватила себя руками. Слезинка прокатилась у нее по щеке.
Я снова дотронулся до ее плеча, достал бумажную салфетку и вытер ей глаза, наполовину ожидая, что она отпрянет. Но она позволила мне промокнуть ей глаза.
Первый сеанс прошел драматически, настоящий фильм недели. Но, пожалуй, пока хватит, нельзя торопить события - так можно поставить под угрозу все лечение. Я попромокал еще немного, размышляя, как бы спустить все на тормозах.
Она зарубила эту идею одним-единственным словом:
- Детей.
- Вор сажает в мешок детей?
- Угу.
- Значит, на самом деле это не вор, а похититель детей?
Она открыла глаза, встала, повернулась лицом ко мне и протянула руки, сложенные как бы для молитвы.
- Он убийца! - выкрикнула она, содрогаясь при каждом слове. - Это Микокси с кислотой!
- Микокси?
- Микокси с кислотойкотораяотрава! Жгучая отрава! Микокси облил ее, и он опять придет и опять сожжет ее и меня тоже!
- Кого он облил отравой, Мелисса?
- Маму! А теперь он вернется!
- А где сейчас этот Микокси?
- В тюрьме, но он выберется оттуда и опять сделает нам больно!
- Но зачем ему это делать?
- Затем, что он не любит нас - сначала мама ему нравилась, но потом разонравилась, и он плеснул в нее ядовитой кислотой и хотел ее убить, но яд только обжег ей лицо, и она все равно была красивая и могла выйти замуж и родить меня!
Она стала ходить взад и вперед по кабинету, держась за виски, ссутулившись и что-то бормоча, словно маленькая старушка.
- Когда все это случилось, Мелисса?
- До того, как я родилась. - Она раскачивалась, повернувшись лицом к стене.
- Тебе об этом рассказал Джейкоб?
Кивок.
- А мама тоже говорила с тобой об этом?
После небольшого колебания она отрицательно покачала головой.
- Она не любит говорить об этом.
- А почему?
- Ей от этого становится грустно. Она раньше была веселая и красивая. Люди ее фотографировали для кино. Потом Микокси сжег ее лицо и ей пришлось делать операции.
- У Микокси есть еще какое-нибудь имя? Как его еще зовут?
Она повернулась и посмотрела на меня по-настоящему озадаченно.
- Я не знаю.
- Но ты знаешь, что он в тюрьме.
- Да, но он скоро выйдет, и это нечестно и несправедливо!
- Он скоро выходит из тюрьмы?
Еще большее замешательство.
- Это Джейкоб сказал тебе, что он скоро выходит?
- Нет.
- Но он говорил с тобой о справедливости.
- Да!
- А как ты понимаешь справедливость?
- Это когда все по-честному!
Она посмотрела на меня с вызовом и уперлась руками в то плоское место, где потом у нее будут бедра. От напряжения сморщилась полоска лба, видимая под челкой. Губы ее скривились, и она погрозила пальцем.
- Это было нечестно и глупо! Надо было все сделать по честной справедливости! Надо было его убить этой кислотой!
- Ты очень сердита на Микокси.
Еще один недоверчивый взгляд на этого идиота в кресле.
Я сказал:
- Это хорошо. То, что ты по-настоящему на него разозлилась. Раз ты на него злишься, значит, не боишься его.
Обе ее руки были сжаты в кулаки. Она разжала их, уронила, вздохнула и посмотрела на пол. Потом опять начала месить и катать ком теста.
Я подошел к ней и опустился на колени, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, если она захочет поднять свои.
- Ты очень умная девочка, Мелисса, и ты мне очень-очень помогла, потому что не побоялась говорить о страшном. Я знаю, как тебе хочется больше никогда не бояться. Я уже помог многим другим детям, смогу помочь и тебе.
Молчание.
- Если тебе хочется поговорить еще немного о Микокси или о ворах, или о чем-то другом, то давай поговорим. Но если не хочешь, то и не надо. У нас с тобой еще осталось время до возвращения Джейкоба. Мы можем провести его так, как ты хочешь.
Ни движения, ни звука. Секундная стрелка на часах в виде банджо на противоположной стене комнаты обежала половину круга. Наконец она подняла голову. Обвела глазами всю комнату, избегая смотреть на меня, потом вдруг взглянула мне прямо в глаза и прищурилась, будто хотела, чтобы я был в фокусе.
- Я порисую, - сказала она. - Но только карандашами, а не мелками. Они сильно пачкают.
* * *
Она медленно водила карандашом, высунув кончик языка с одной стороны рта. Ее художественные способности были выше среднего уровня, но законченное творение поведало мне лишь о том, что на первый раз с нее довольно: она нарисовала улыбающуюся девочку рядом с улыбающимся котом перед красным домом и дерево с толстым стволом, усыпанное яблоками. А надо всем этим - огромное золотое солнце с лучами в виде рук.
Закончив рисунок, она подтолкнула его через стол и сказала:
- Возьмите это себе.
- Спасибо. Потрясающая вещь.
- Когда я приду в следующий раз?
- Как тебе дня через два? В пятницу?
- А почему не завтра?
- Иногда бывает лучше, если дать детям какое-то время подумать о том, что произошло, а потом уж продолжать.
- Я думаю быстро, - сказала она. - И я не все еще рассказала.
- Ты правда хочешь прийти завтра?
- Я хочу вылечиться.
- Ну что ж, ладно. Мы могли бы встретиться в пять часов. Если Джейкоб сможет тебя привезти.
- Он сможет, - сказала она. - Он тоже хочет, чтобы я выздоровела.
Я пошел проводить ее через отдельный выход и заметил идущего по коридору Датчи с бумажным пакетом в руке. Увидев нас, он нахмурился и посмотрел на часы.
Мелисса сказала:
- Джейкоб, мы должны опять приехать к нему завтра, в пять часов.
Подняв брови, Датчи сказал:
- Я как будто бы вовремя, доктор.
- Вы точны, - сказал я. - Я просто показывал Мелиссе отдельный выход.
- Чтобы другие дети не увидели меня и не узнали, кто я, - сказала она. - Это частная жизнь.
- Понятно, - сказал Датчи, посмотрев в обе стороны коридора. - Я вам кое-что принес, юная леди. Чтобы дотерпеть до обеда. - Верхняя половина пакета была аккуратно сложена гармошкой. Он открыл пакет кончиками пальцев и достал оттуда овсяное печенье.
Мелисса радостно пискнула, взяла у него печенье и приготовилась откусить.
Датчи кашлянул.
Мелисса застыла с печеньем в руке.
- Спасибо, Джейкоб.
- На здоровье, юная леди.
Она повернулась ко мне.
- Хотите печенья, доктор Делавэр?
- Нет, Мелисса, спасибо. - Я почувствовал себя поступающим в "школу обаяния".
Она облизнула губы и приступила к поглощению печенья.
Я сказал:
- Мне хотелось бы поговорить с вами одну минуту, мистер Датчи.
Он снова взглянул на часы.
- Движение на шоссе... чем дольше мы задерживаемся...
Я перебил его.
- В ходе сеанса кое-что выяснилось. Кое-что важное.
Он сказал:
- Право же, это совсем...
Я заставил себя терпеливо улыбнуться.
- Если я хочу сделать свою работу, то мне потребуется помощь, мистер Датчи.
У него на лице появилось такое выражение, словно я испортил воздух на посольском обеде. Он еще раз кашлянул, сказал: "Подожди минутку, Мелисса" и отошел на несколько шагов дальше по коридору. Мелисса с набитым ртом проводила его глазами.
Я улыбнулся ей.
- Мы всего на одну секунду, малышка. - И присоединился к нему.
Он посмотрел в обе стороны коридора и сложил руки на груди.
- Что случилось, доктор?
При ближайшем рассмотрении он оказался гладко выбритым, и от него пахло лавровишневой водой и свежевыстиранным бельем.
Я сказал:
- Девочка говорила о том, что случилось с ее матерью. О каком-то человеке по имени Микокси.
Он вздрогнул.
- Право же, сэр, это не в моей компетенции.
- Это важно, мистер Датчи. И явно связано с ее страхами.
- Лучше, если ее мать...
- Правильно. Но дело в том, что я звонил несколько раз и просил передать ее матери, чтобы она связалась со мной, но так и не дождался звонка. Обычно я не соглашаюсь даже просто встретиться с ребенком без непосредственного участия родителей. Но Мелиссе явно нужна помощь. И немалая. Я берусь ей помочь, но для этого мне необходима информация.
Он так долго и так старательно жевал щеку, что я испугался, как бы он не прогрыз ее насквозь. Стоя в отдалении, Мелисса уплетала печенье и пристально смотрела в нашу сторону.
Наконец он сказал:
- Это все случилось еще до рождения девочки.
- Хронологически это, может быть, и так. Но не психологически.
Он долго изучающе смотрел на меня. Капелька влаги выступила у него в уголке правого глаза; она была не больше бриллиантика на дешевом обручальном кольце. Он мигнул, и капелька исчезла.
- Право же, я в крайне неловком положении. Я служу в этом доме...
Я не стал настаивать.
- Хорошо, я не хочу ставить вас в затруднительное положение. Но прошу вас передать от моего имени, что кто-то должен со мной поговорить в самое ближайшее время.
Мелисса пошаркала ногами. Печенье исчезло. Датчи посмотрел на нее серьезным, но удивительно нежным взглядом.
Я сказал:
- И я действительно жду ее завтра в пять.
Он кивнул, подошел ближе еще на шаг, так что мы почти соприкасались, и прошептал мне на ухо:
- Она произносит "Микокси", но этого проклятого негодяя звали Макклоски. Джоэль Макклоски.
Он опустил голову и выдвинул ее вперед, словно выглядывающая из своего панциря черепаха. Ждал, как я на это отреагирую.
Ждал, что мне что-то известно.
Я сказал:
- Это ни о чем мне не говорит.
Голова вернулась в обычное положение.
- Вы жили десять лет назад в Лос-Анджелесе, доктор?
Я кивнул.
- Об этом писали в газетах.
- Я еще учился. Мое внимание целиком поглощали учебники.
- Март 1969 года. Третьего марта, - уточнил он. Его лицо исказила болезненная гримаса. - Это... это все, что я могу сейчас сказать вам, доктор. Возможно, в другой раз...
- Ладно, - сказал я. - Жду вас завтра.
- В пять часов. - Он выдохнул воздух, выпрямился и, потянув себя за лацканы пиджака, откашлялся. - Возвращаясь к настоящему, хочу надеяться, что сегодня все шло по плану.
- Да, прекрасно.
Мелисса направлялась в нашу сторону. Белый атласный пояс развязался и волочился по полу. Датчи поспешил к ней и завязал бант, отряхнул платье от крошек, выправил ей плечи и велел стоять прямо, потому что "кривой позвоночник никуда не годится, юная леди".
Она улыбнулась, смотря на него снизу вверх.
Выходя из здания, они держались за руки.