После уроков Гилли дожидалась Уильяма Эрнеста возле его класса - мальчик еще не совсем оправился, ему нельзя было драться с ребятами, она знала - при ней его никто и пальцем не тронет.
Агнес Стоукс торчала рядом - надеялась заманить Гилли в магазин. Но Гилли хотела проводить Уильяма Эрнеста до самого дома.
- Хочешь, зайдем ко мне и разыграем кого-нибудь по телефону, будем громко сопеть в трубку.
- Отстань, Агнес. Не валяй дурака. Глупо это.
- Нет, не глупо. Человека можно жутко напугать, я сама слышала, как с перепугу орут на другом конце провода.
- Это глупо, Агнес. Понимаешь? Глупо, глупо, глупо.
- Ты всегда говоришь так, если не сама придумала.
- Точно. Я глупостей не придумываю.
- Ну пойдем, Гилли, давай сообразим что-нибудь. Мы с тобой уже давно ничего не вытворяли.
- У меня в семье все болели.
Агнес ухмыльнулась.
- В какой такой семье? Все знают…
- Мой брат, - Уильям Эрнест гордо поднял голову, - моя мама и мой… дядя.
- Гилли Хопкинс. Ты что, спятила?
Гилли резко повернулась, она поджала губы, скривила рот, точь-в-точь как киноактер Хэмфри Богарт, и подошла к Агнес вплотную.
- Ты что, нарываешься на скандал, дорогуша?
Агнес отступила.
- Давай не будем… - сказала она, отступая еще дальше.
Уильям Эрнест прижался к Гилли, она невольно задевала его во время ходьбы.
- Хочешь, я отлуплю ее? - шепотом сказал он.
- Не мешало бы, - ответила Гилли, - но лучше не связываться. Это будет нечестно. Ты - против этой замухрышки.
Троттер дожидалась их у входа. Дверь распахнулась прежде, чем они подошли к крыльцу. У Гилли похолодело внутри. По напряженной улыбке и съежившейся фигуре Троттер она догадалась - дело плохо.
И точно. На коричневом стуле в гостиной восседала мисс Эллис. На этот раз женщины не ругались, они просто дожидались ее. Сердце у Гилли упало, как холостая ракета. Она тут же села на диван и обхватила себя руками, чтобы не дрожать.
Неожиданно заговорила мисс Эллис. Голос у нее был звонкий, фальшивый, как телевизионная реклама слабительного.
- Так вот, Гилли, у меня есть для тебя довольно неожиданная новость.
Гилли обхватила себя еще крепче. В ее жизни слово "новость" никогда не предвещало ничего, кроме сообщения о переезде на новое место.
- Твоя мать…
- Мама приезжает? - она сразу же пожалела об этой вспышке. Брови мисс Эллис полезли вверх, что обычно случалось у нее при упоминании слова "мама".
- Нет. - Брови продолжали дергаться. - Твоя мама находится в Калифорнии. Но твоя бабушка…
- А я тут при чем?
- Сегодня утром она звонила в нашу контору, а потом приехала на машине из самой Вирджинии, чтобы поговорить со мной.
Гилли украдкой взглянула на Троттер, та сидела на другом конце дивана и гладила Уильяма Эрнеста по спине. Ее рука была у него под курткой, а глазки - маленькие, как у медведя на индейском тотеме.
- Она и твоя мать, - брови мисс Эллис снова поползли вверх, - хотят, чтобы ты переехала к бабушке.
- К кому?
- К твоей бабушке. Насовсем.
Мисс Эллис словно раскачивала последнее слово перед носом Гилли, как будто ожидая, что та вскочит на задние лапки, сделает стойку и начнет плясать.
Гилли распрямилась. За кого они ее принимают?
- Я не хочу жить с ней, - сказала она.
- Но, Гилли, с тех пор как ты научилась говорить, ты постоянно твердишь…
- Я никогда не говорила, что хочу жить с ней! Я говорила, я хочу жить с мамой. Она не моя мама. Я даже совсем не знаю ее!
- Но свою мать ты тоже не знаешь.
- Нет, знаю! Я помню ее! Не говорите за меня, что я помню и чего не помню!
Лицо мисс Эллис вдруг стало усталым.
- Да хранит Господь обездоленных детей хиппи, - сказала она.
- Я прекрасно помню ее.
- Так вот, - мисс Эллис наклонилась вперед, ее миловидное лицо стало напряженным и жестким, - твоя мать хочет, чтобы ты переехала к бабушке. Я говорила с ней по телефону.
- Разве она не сказала, что хочет, чтобы я переехала к ней в Калифорнию, как она написала мне?
- Нет, она сказала, что хочет, чтобы ты переехала к твоей бабушке.
- Но они не могут заставить меня сделать это.
Мягко:
- Могут, Гилли, могут.
Ей показалось, что рушатся стены; она с отчаянием озиралась вокруг в поисках спасения. Глаза ее остановились на Троттер.
- Троттер не позволит им забрать меня. Правда, Троттер?
Троттер втянула голову в плечи, но продолжала с каменным лицом смотреть на мисс Эллис и растирать спину Уильяма Эрнеста.
- Троттер! Посмотри на меня! Ты же сказала, что никогда не отдашь меня. Я же сама слышала. - Гилли стала кричать: - "Никогда! Никогда! Никогда"! Это же твои слова! - она вскочила, затопала ногами и продолжала кричать.
Женщины безмолвно следили за ней, как будто она находилась за стеклянной перегородкой, и они не могли приблизиться к ней.
Это сделал Уильям Эрнест. Он выскользнул из-под большой руки Троттер и бросился к Гилли. Мальчик схватил ее за полу куртки и стал дергать до тех пор, пока Гилли не замолчала и не остановилась. За толстыми стеклами очков она увидела маленькие близорукие глаза, полные слез.
- Не плачь, Гилли.
- Я и не плачу, - она вырвала куртку из его рук. - Я кричу.
Мальчик остолбенел. Его руки были подняты вверх, словно он все еще держал полу куртки.
- Вот так, малыш, - она схватила его за руки, - не беспокойся. Все будет в порядке.
Она вздохнула и села на диван. Он сел рядом, совсем близко, она почувствовала его тепло. Это придало ей сил, и она опять вызывающе подняла голову.
Мисс Эллис смотрела на них, как любитель птиц на невиданную породу. И тут Троттер - Гилли видела, гримаса боли исказила ее окаменевшее лицо, - вздрогнула и, словно цирковой слон, с трудом поднялась с дивана.
- Объясните ребенку, как все будет, - сказала она. - Пошли, Уильям Эрнест, детка, - она протянула к нему большую руку, - тут мы ничем не можем помочь. - И когда он замешкался, она наклонилась и нежно заставила его подняться на ноги. Они закрыли за собой дверь, и Гилли осталась одна, застывшая, одинокая.
- Ты, кажется, о многом думаешь теперь по-другому.
- Ну и что из этого?
- Ты же сама заварила эту кашу. Верно?
Гилли молчала. Не все ли равно.
- Интересно, зачем ты отправила это дурацкое письмо?
- Вам этого не понять.
- На этот раз ты права. Не понимаю. Зачем понадобилось такой умной девочке рыть себе яму? Ты же могла оставаться здесь, сколько захочешь. Они в тебе души не чают. - Мисс Эллис откинула назад свои белокурые волосы. - Но дело сделано. Завтра утром твоя бабушка приедет в мою контору. Я заеду за тобой около девяти утра.
- Завтра?
- Гилли, поверь, это к лучшему. В таких случаях нечего тянуть.
- А школа… Значит, я не успею даже попрощаться с красивой строгой мисс Харрис и глупой маленькой Агнес?
- Твои документы перешлют потом. - Мисс Эллис поднялась и стала застегивать пальто. - Должна признаться, несколько недель назад, когда ты удрала, я подумала: "Ну вот, начинается все сначала". Но я была неправа, Гилли. В этом доме ты вела себя хорошо. Я очень довольна тобой.
- Тогда разрешите мне остаться.
Никогда еще Галадриэль Хопкинс никого так не умоляла.
- Не могу, - ответила мисс Эллис, - теперь это от меня не зависит.
РАССТАВАНИЕ
В этот вечер Троттер запекла к ужину курицу. Она получилась такой поджаристой, что хрустела во рту. Электрическим миксером Троттер сбила вкуснейшее картофельное пюре. Мистера Рэндолфа ждала его любимая зеленая фасоль с кусочками ветчины, а для Гилли и Уильяма Эрнеста был приготовлен фруктовый салат с маленькими кусочками зефира. Кухню наполнял кисло-сладкий аромат вишневого пирога; но никому из четверых, сидящих за столом, не хотелось ни есть, ни разговаривать.
Плакал только Уильям Эрнест - большие безмолвные слезы скапливались в уголках оправы его очков и медленно стекали по щекам. Мистер Рэндолф, казавшийся еще меньше и тоньше обычного, сидел, слегка наклонившись вперед, и застенчиво улыбался, как будто собирался что-то сказать, но не решался. Троттер дышала так, как будто только что поднялась по лестнице. Она то и дело переставляла на столе тарелки, словно собиралась подкладывать добавку. Но вся эта суета была ни к чему - к еде никто не притрагивался.
Гилли не отрывала глаз от Троттер - пыталась понять, что сказала ей мисс Эллис. Знает ли она, что во время праздников к ним в дом приезжала ее бабушка? Знает ли Троттер - хоть бы не знала - об ее идиотском письме? Гилли все еще не могла вспомнить, что же именно она написала в нем. Назвала ли она Уильяма Эрнеста умственно отсталым? Она сгорала от стыда. Голова отказывалась работать. Господи, только бы Троттер не узнала обо всем! Я же совсем не хотела обижать их. Я просто хотела…
Чего же она хотела? Дома? Но Троттер старалась, чтобы она чувствовала себя здесь дома. Уверенности? Но Троттер пыталась внушить ей и это. Нет, ей хотелось того, что Троттер была не в силах ей дать. Она не хотела оставаться так называемым приемным ребенком. Она хотела быть обыкновенным ребенком. Принадлежать кому-то по праву и самой иметь на кого-то право. Быть лебедем, а не гадким утенком, явиться Золушкой в обеих туфельках, стать, наконец, самой собой - Галадриэль Хопкинс.
Но для нее теперь не оставалось ничего, кроме расставания.
- Ну-ка, принимайтесь за ужин, а не то я… - Троттер остановилась в поисках настоящей угрозы. Она глубоко вздохнула - …буду прыгать на столе и квохтать как индюшка.
- Правда? - Уильям Эрнест снял очки и вытер их о штаны, чтобы было лучше видно.
Напряженная улыбка мистера Рэндолфа сменилась нервной усмешкой. Гилли попыталась проглотить комок, застрявший в горле, и с хрустом отгрызла кусок от куриной ноги.
- Так-то лучше! - Троттер вытерла краем передника свое лоснящееся лицо. - Сегодня мы должны веселиться, а вы сидите будто на похоронах.
Она повернулась к мистеру Рэндолфу и почти крикнула:
- Знаете, мистер Рэндолф, ее семья родом из Вирджинии, округ Лудоун.
- О, это прекрасные места, мисс Гилли, прекрасные места. Родина вирджинских лошадей.
- А… там есть лошади, Гилли?
- Не знаю, Уильям Эрнест. - Трудно было представить себе маленькую неуклюжую леди верхом на лошади, а там, кто знает?
- А я могу их увидеть?
- Конечно, если они у меня там есть.
Гилли поймала предостерегающий взгляд Троттер - та метнула его поверх головы мальчика, - но Гилли притворилась, что не заметила.
- Я же еду не на край света, черт побери. В любую минуту ты можешь забраться в автобус и махнуть ко мне в гости.
Троттер покачала головой и положила руку на плечо Уильяма Эрнеста.
- Когда человек уезжает, детка, ему надо обвыкнуть на новом месте, притерпеться, - сказала она. - И бывает лучше спервоначала не мешать ему.
"Если ты хочешь сказать этим "никогда", Троттер, так и говори. Неужели так оно и будет? Неужели я никогда больше не увижу всех вас? Неужели ты позволишь им схватить меня и уволочь? Не бросай меня, Троттер. Оставь мне хоть каплю надежды! Ну да ладно, придумаю что-нибудь".
- Я напишу тебе, Уильям Эрнест. И почтальон принесет письмо. Оно будет адресовано тебе.
- Мне? - переспросил он.
- Только тебе. - Она воинственно посмотрела на Троттер, но та сделала вид, что занята - передвинула на столе миску с салатом и поставила на ее место блюдо с мясом.
После ужина Гилли принялась за уроки, хотя знала, что делать это бесполезно: мисс Харрис никогда не увидит аккуратно выведенных цифр - доказательство, что Гилли Хопкинс хорошо усвоила метрическую систему. Покончив с домашним заданием, Гилли собралась было позвонить Агнес, но что она скажет ей - "до свиданья"? Да она никогда толком не сказала ей "здравствуй". Бедная Агнес. Что из нее получится, в конце концов? Провалится ли она от злости в тартарары, или чей-нибудь волшебный поцелуй превратит ее в принцессу? Увы, Агнес, к сожалению, в мире так мало тех, кто захочет поцеловать лягушку.
Нет, не станет она звонить. Может, когда-нибудь напишет Агнес письмо.
Уильям Эрнест проводил мистера Рэндолфа домой и возвратился с "Оксфордской антологией английской поэзии" - прощальный подарок Гилли от мистера Рэндолфа.
- Гилли, детка, да ты понимаешь, что это за подарок?
- Можно догадаться.
- Будто оторвал от сердца и отдал тебе.
Гилли провела пальцем по коричневой сморщенной коже книжного переплета - кожа была почти такая же, как у самого мистера Рэндолфа, но сравнение показалось ей слишком грубым, и она промолчала.
Гилли дождалась, когда Троттер, отдуваясь, поднялась по лестнице вместе с Уильямом Эрнестом - мальчику пора было укладываться, - открыла антологию и стала искать знакомое стихотворение:
Рожденье наше - только лишь забвенье.
Душа, что нам дана на срок земной,
До своего на свете пробужденья
Живет в обители иной…
Но не в бессильной немоте,
Не в первозданной наготе,
А в ореоле славы мы идем…
От мест святых, где был наш дом.
Стихи по-прежнему были совершенно непонятны. Если рожденье - это забвенье, то что ж тогда смерть? Но не в том дело. Ей нравилось само звучание слов, волшебство сменяющихся звуков:
…Но не в бессильной немоте,
Не в первозданной наготе…
Кто мог подумать, что эти простые слова могут расплескаться в такое море света? И ее любимое "И в ореоле славы мы идем…". Возникало ли это чудо из-за звучания слов или из-за неясной картины, которая, как комета, промелькнула в ее воображении?
"От мест святых, где был наш дом". Картина расплывалась. Может, этот дом и есть святое место?..
Ночью она проснулась и попыталась вспомнить сон, который ее разбудил. Сон был печальный, иначе почему же сердце, - точно комок плохо размятого картофеля? Ей приснилась Кортни. Кортни приехала за ней, но когда увидела ее, отвернулась и сказала грустно: "Никогда, никогда, никогда". Но это был голос Троттер. Гилли уткнулась в подушку и тихонько заплакала, почему и о ком - не знала. Может, из-за всей этой свистопляски, с которой она так старалась совладать, но не сумела.
А потом появилась Троттер, села на кровати и наклонилась к Гилли, пружины под ее тяжестью затрещали, распущенные волосы ее спутались с волосами Гилли.
- У тебя все в порядке, детка?
Гилли повернулась к этой громадине, пахнущей молоком и детской присыпкой. В темноте она не могла различить лица Троттер.
- Ага, - всхлипнула она. - В порядке.
Троттер подняла край своей пижамной кофты и осторожно вытерла глаза и нос Гилли.
- Я не имею права показывать свои чувства, детка, - сказала она. - Я тебе не родная мать, но, видит Бог, девочка, я так хочу, чтобы тебе хорошо жилось с твоими родными. И все равно… - тут ее зычный голос сорвался, - я просто не переживу, что ты уезжаешь от нас. - Громадное тело содрогнулось от громких рыданий.
Гилли поднялась и, как могла, обхватила громадину Троттер.
- Никуда я от тебя не уеду, - пробормотала она сквозь слезы, - ничего у них не выйдет. Они не могут увезти меня силком. - Троттер мгновенно затихла.
- Нет, детка. Ты должна ехать. Прости, что я ничем не могу помочь тебе.
- Я буду часто приезжать к вам.
Троттер засунула свою большую теплую руку под пижаму Гилли и стала гладить ее по спине, как Уильяма Эрнеста.
- Нет, малышка. Так не получится. Я уж говорила тебе сегодня в ужин. Доставила кого шлюпка на пароход, значит, уж там ему и быть. На двух палубах сразу жить нельзя.
- Я могла бы…
Большая рука, ласково скользившая вверх и вниз по ее спине, остановилась, и Троттер тихо сказала:
- Ты уж, детка, не делай нам всем еще больней.
Может, Гилли и не должна была успокаиваться, но она поддалась власти ласкового ритмичного движения большой руки, под которой хотелось свернуться в комочек, стать крохотным слепым котенком и забыть про весь этот вонючий мир.
Здесь, в тишине, в тепле большой ласковой руки, что снимала всю эту боль, можно было и забыть. И ею наконец овладела дремота. Она легла.
Троттер подвернула одеяло, бережно подоткнула простыню вокруг ее подбородка и ласково погладила.
- Я горжусь тобой, детка, слышишь?
- Ага, - шепнула Гилли и погрузилась в сон.
