- Может, их и нет, - вставила я. - Мы повсюду убирали и ничего не видели.
Он благодарно улыбнулся, словно я ему помогла.
- Да, - сказал он. - Мыслишка сумасшедшая.
От его тона меня пронзил озноб.
- Вы подумаете об этом, - скорее сказала, чем спросила сестра.
Он пожал плечами.
- Ладно. От сумасшедших мыслей особого вреда нет.
Назавтра он уплыл паромом в Крисфилд, не предупредив нас. Нам сообщил об этом капитан Билли. Ни к ночи, ни на следующий вечер он не вернулся. Мы-то знали; мы ходили на пристань каждый вечер.
Прибыл он на третий день, махая нам с палубы. Сердце у меня подпрыгнуло, а сама я чувствовала себя так, словно опять прижимаюсь к его шершавой рубахе. Крик и Каролина махали и кричали в ответ, а я дрожала, сунув руки под мышки, прижав ладони к бокам.
Паром причалил. Капитан окликал нас по имени. Он хотел, чтобы мы с Каролиной за чем-то присмотрели, а Крик подал ему руку.
Каролина, как всегда, меня опередила.
- Ой, гляди! - крикнула она. Когда я подошла туда, где сыновья капитана Билли сносили на берег багаж, я увидела кресло - большое, темное, с плетеным сиденьем, плетеной спинкой и большими железными колесами в резиновых черных ободках. Эдгар и Ричард снесли его на пристань. Каролина улыбалась.
- Честное слово, он так и сделал! - воскликнула она.
Что-то было в моем взгляде, и она сказала иначе, нетерпеливо вздохнув:
- Ну, понимаешь, он женился.
Мне было некуда бежать, да и вообще я бы не успела. Они вылезали из каюты. Вверху, очень медленно, показался Крик, точней - его голова на пригнутой шее. Наконец, появились все трое; Крик и Капитан сделали из рук сиденье, а тетушка Брэкстон обнимала их обоих за плечи. Когда они достигли верха лестницы, я увидела, что к ее плечу приколоты хризантемы.
- Женился! - тихо сказала Каролина, но слово это разорвалось, словно шрапнель, у меня в животе. Сестра подхватила кресло и повезла его к сходням так гордо, словно расстилала ковер перед королевой. Крик и Капитан бережно опустили тетушку на плетеное сиденье.
Выпрямившись, Капитан увидел меня и позвал:
- Сара Луиза! Иди сюда. Поздоровайся с миссис Уоллес.
Старая женщина посмотрела на него благоговейно, как раскаявшийся грешник. Когда я подошла, она протянула мне руку. Пальцы у нее были, как тонкие веточки, но взгляд прямой и ясный. Кажется, она сказала:
- Как живешь, Сара Луиза?
Слова разобрать я толком не смогла, но сказала:
- Добро пожаловать, миссис Труди.
Назвать ее "миссис Уоллес" я не могла бы ни за что.
Глава 14
Если бы тогда, в ноябре, я могла раздобыть спиртное, я бы, наверное, спилась. А так я утешалась одними книгами. У нас их было немного, теперь я это знаю. Я побывала в больших библиотеках и знаю, что и дома, и в школе стояло совсем мало книг. Но там был Шекспир, и Диккенс, и Вальтер Скотт, и Фенимор Купер. Каждый вечер, задернув темные шторы (затемнение!), я жадно читала, притулившись у лампы. Можете себе представить, как подействовал на такую девицу "Последний из могикан". Я полюбила не бесцветную Кору, а Ункаса, только Ункаса, готового умереть у Делавэра; Ункаса, с которого враг срывает рубашку, открывая миру голубую черепаху, татуированную на груди.
Как я мечтала о таком знаке, который выделил бы меня из всех! Но я не была последней из могикан, я вообще никем не была, только близнецом Каролины.
Почему-то я скрыла, что после бури, почти разорившей нашу семью, у меня осталось чуть меньше пятидесяти припрятанных долларов. Теперь среди прочего, приходилось отказаться от Каролининых занятий. При любых стипендиях мы не потянули бы дорогу. К чести моей сестры надо признать, что она не канючила и терпеливо упражнялась, надеясь, что весной, к концу устричного сезона, мы заработаем достаточно на ее поездки. Похвалю и себя, я очень нуждалась в одобрении - злорадством я не грешила. Собственно говоря, меня не раздражали музыкальные таланты сестры, я ими скорей гордилась. Мне иногда хотелось ей помочь, но я не решалась признаться, что припрятала деньги. Да и было их немного; и вообще, они мои, я их заработала.
После свадьбы я была у Капитана один раз. Пригласил он всех троих - Каролину, Крика, меня, и днем, к обеду. Наверное, он хотел отпраздновать с нами свою женитьбу. Во всяком случае, на столе стояла бутылочка вина, и он предложил нам выпить. Мы с Криком ужаснулись и отказались, Каролина немножко выпила, хихикая и гадая, что было бы, если бы узнали, что Капитан нарушил сухой закон нашего островка. Закон этот был не юридическим, а религиозным (мамин херес мы крепким напитком не считали). У нас не было полиции, а уж тем более - тюрьмы. Если бы люди прознали про вино, они бы обозвали Капитана нехристем и молились бы о нем по пятницам. Вообще-то, они и так это делали с самого его приезда.
- Такое вино я покупал в Париже, - рассказал нам Капитан. - Не так-то легко в военное время!
Конечно, я решила, что речь идет об этой войне, но сейчас мне кажется, что он имел в виду ту, Первую. Я никак не могла запомнить, какой он старый.
Зато с тетушкой Брэкстон было все ясно. Сидела она во главе стола в кресле на колесиках (плетенье с деревом) и простодушно улыбалась. Волосы у нее были совсем белые и такие редкие, что сквозь них просвечивала розоватая кожа. Улыбалась она криво, наверное - после удара, из-за которого, к тому же, сломала ногу. Ей было трудно держать бокал в костлявой лапке, но Капитан помог ей, она прихлебнула, хотя и перепачкала подбородок. Это ее не смутило. Она благоговейно смотрела на мужа ясными, детскими глазами.
Он бережно промокнул вино салфеткой, говоря жене:
- Душенька, я тебе не рассказывал, как проехал в машине через весь Париж?
Для нас, еще не покидавших острова, машина была почти такой же экзотикой, как Париж. Я немножко обиделась, что нам с Криком он об этих приключениях не сказал. Да, в его передаче то были приключения.
Снова усевшись как следует, он поведал, что здесь, в Америке, водил машину только раз, и то по проселочной дороге. Во Франции же приятель, моряк, предложил ему купить автомобиль в Гавре и перегнать его в Париж, для вящей веселости прихватив девочек. У Капитана деньги были, ему хотелось повеселиться на воле; однако он не знал, что приятель никогда машину не водил.
- Ladneau, - сказал нам Капитан, имитируя французский акцент. - Tchego tam!
Однако ему удалось отговорить приятеля, он сел за руль, и началось неописуемое путешествие, закончившееся тем, что они проехали через весь Париж в час пик.
- Машины, повозки, грузовики - ну, с восьми сторон! Стоять - раздавят, ехать - верная смерть!
- Что же вы сделали? - спросил Крик.
- Одной рукой вцепился в руль, другой - в гудок, ногами нажал на акселератор, закрыл глаза и ка-ак рвану!
- Вот это да! - отозвался Крик. - А живы остались.
Раздалось что-то вроде кудахтанья. Мы поглядели на тот конец стола и увидели, что тетушка Брэкстон смеется. Тогда засмеялись все, даже Крик, который понимал, что смеются и над ним. Но я не засмеялась.
- Ты что, не усекла? - спросил меня Крик. - Если бы он не…
- Усекла, чего тут не усечь? Я просто не вижу, чего тут смешного.
Каролина повернулась к тетушке Брэкстон.
- Не обращайте внимания.
Она ослепительно улыбнулась Крику.
- Она у нас вообще не смеется.
- Еще как смеюсь! - завопила я. - А ты врешь! Врешь, врешь, врешь…
- Ли-ис! - укоризненно протянула сестра.
- Я тебе не лис! Я человек, а не зверь какой-то!
Слова мои прозвучали бы лучше, если бы голос не сорвался на последнем.
Каролина засмеялась, словно я шучу. За ней засмеялся и Крик. Они переглянулись и просто зашлись, как будто я сострила. Закрыв лицо рукой, я ждала, что закудахтает тетушка и загремит трубой смех Капитана. Но Капитан не смеялся. Я ощутила его руку на плече и услышала голос.
- Сара Луиза, - ласково сказал он, - что это с тобой?
О, Господи! Что он, не знает? Я могу выдержать все, кроме его доброты. Чуть не перевернув кресло, я бросилась прочь из этого мерзкого дома.
Тетушку Брэкстон я больше не видела до самых ее похорон. Каролина исправно сообщала мне, как счастливы они с Капитаном. Сама она, вместе с Криком, ходила к ним чуть не каждый день. Капитан всегда просил ее спеть: "Труди так любит музыку". Он знал о тетушке гораздо больше тех, кто прожил столько лет с ней рядом.
- Вообще-то, она разговаривает, - сообщала мне Каролина. - Мы не все понимаем, а он - все. И когда я пою, она слушает, правда слушает, не витает невесть где. Капитан зря не скажет - она любит музыку, очень любит, даже больше, чем мама.
Когда она так говорила, я утыкалась в книгу и делала вид, что не слышу.
Была заупокойная служба. Я удивлялась - никто не помнил, чтобы тетушка или Капитан ходили в церковь; но проповедник у нас был молодой, серьезный и отслужил по ней, как все решили, "чинно и благоговейно". Капитан попросил нас сидеть впереди, с ним рядом, и мы сидели, даже бабушка, которая, слава Богу, ничего не учудила. Сам он сидел между мной и Каролиной. Когда запели двадцать второй псалом - "Аще бо пойду посреди сени смертныя, не убоюся зла, ибо Ты со мной еси" - моя сестрица взяла его за руку, словно он маленький ребенок, которого надо вести и пасти. Другой рукой он утер слезы. А я, сидя так близко от него, как давно не сидела, поняла, какой же он старый, и сама чуть не заплакала.
Мама пригласила его поужинать, он отказался, и никто его не неволил. Мы с Каролиной и Криком проводили его до дверей того дома, который он теперь мог назвать своим. Никто не сказал за дорогу ни слова, а когда Капитан кивнул нам на прощанье, мы кивнули в ответ и пошли обратно. Оказалось, что он не зря отказался пойти к нам, бабушка была совсем плоха.
- Он ее убил, - сообщила она, как только мы вошли.
Мы очень удивились. Даже для бабушки это было слишком сильно.
- А как же, ему дом нужен. Я сразу поняла, когда он явился.
- Мама, - мягко сказал отец, - не надо… не стоит.
- Хотите знать, как он управился?
- Мама…
- Отравил ее, вот как, - она победно оглядела стол. - Крысиным ядом.
Она откусила большой кусок и шумно его жевала. Мы вообще перестали есть.
- Луиза знает, - продолжала бабушка тонким голоском, и улыбнулась мне, - да не скажет. Не скажешь, верно? А я знаю, почему, - она захихикала и протянула нараспев, как дразнилку: - А я зна-зна-а-а…
- Заткнись! - закричала Каролина то, что я крикнуть не посмела.
- Каролина! - ужаснулись папа и мама.
Сестра покраснела от ярости, но сжала губы. Бабушка произнесла, как ни в чем не бывало:
- Видели, как она на него смотрит?
- Мама!
- Она думает, я глупая старуха. Не-ет, я знаю. Уж я-то знаю!
Бабушка посмотрела мне прямо в глаза. Я слишком испугалась, чтобы отвести их.
- Часом, ему не помогла? А, внучка? Не помогла?
Взор ее хитренько искрился.
- Девочки, - очень тихо сказал папа, - идите к себе.
На этот раз мы обе тут же послушались. Даже у себя, в безопасности, говорить мы не смогли. Мы не могли ни шутить над глупой, вздорной старухой, которую знали всю свою жизнь, ни как-то ее оправдывать. Шок был так силен, что мои ничтожные страхи растворились в темном, безграничном ужасе.
"Кто знает? - спрашивал голос из мрака. - Кто знает, какое зло таится в сердце человеческом?"
Теперь мы это знали.
Позже, когда мы уже ложились, Каролина сказала:
- Надо мне отсюда бежать, пока она меня не уела.
"Тебя? - подумала я, но промолчала. - Тебя? Что она может тебе сделать? Тебе незачем избавляться от зла. Ты что, не видишь? Речь обо мне. Это меня вот-вот проглотит вечный мрак". Но я промолчала. Я не сердилась на сестру, только устала до смерти.
Наутро, при ясном свете, я попыталась себя убедить, что ужасы прошлого вечера мне примерещились. Разве я когда-то не говорила Крику, что Капитан - немецкий шпион с подводной лодки? Чего ж я тогда так горюю из-за бабушкиных обвинений? Однако, вспомнив ее искрящийся взор, я поняла, что это вещи разные. Сама она вроде бы все забыла. Она опять была просто глупой и сварливой; и мы с облегчением притворились, что тоже забыли все.
В феврале Крик бросил школу. Его мама и бабушка совсем обеднели, папа предложил ему ходить с ним на "Порции", отбраковывать устриц. Папа брал их длинными деревянными щипцами, вроде ножниц с железными грабельками на конце, потом разжимал щипцы и бросал добычу на особую доску. Тут Крик в больших резиновых перчатках приступал к отбраковке. Он отбивал специальным молотком пустые раковины, а ручкой (на ней было заострение) счищал слишком мелких устриц. Мусор выбрасывали в воду, крупных устриц клали в особую лодку, на которой позже их отвозили на рынок. Уходили папа с Криком затемно, в понедельник, до самого воскресенья, и спали всю неделю на узких скамьях, в крохотной каюте. Самые лучшие устрицы были слишком далеко, чтобы плавать туда каждый день, тем более, что бензина отпускали очень мало.
Конечно, я завидовала Крику, но с удивлением поняла, как мне его не хватает. Папа уходил на ловлю всегда, к этому я привыкла, а Крик был тут, рядом - или просто со мной, или где-нибудь поблизости. Теперь мы видели его только в церкви.
Каролина каждое воскресенье куковала над ним вовсю. "Ну, Крик, мы ужасно по тебе скучаем!" Мы… Ей-то откуда знать. И вообще, девице неприлично говорить вот так, прямо.
Каждую неделю он становился тоньше и выше, а руки все больше покрывались шершавой бурой корой, как у всех моряков. И держался он иначе. Раньше, даже в детстве, он был до смешного важным; теперь обрел какое-то достоинство юности. Нетрудно было понять, что он гордится мужским статусом - как-никак он один кормил женщин, от которых раньше зависел. Я заметила, что прошлым летом мы отдалились друг от друга, но винила сестру. Теперь стало еще хуже: именно то, что придавало ему и привлекательность, и силу, уводило его в мужской мир, куда мне доступа не было.
Позже, зимой, я снова стала ходить к Капитану. Не одна, с Каролиной - мы, барышни, не могли бывать в одиночку у холостяка. Он учил нас играть в покер. Сперва я упиралась, но когда начала, не без удовольствия ощутила себя страшной грешницей. По-видимому, только здесь была настоящая колода карт; добрые методисты позволяли себе играть разве что в дурака и в "старую деву". Мы притворялись (особенно я), что зубочистка - это золотая монета. Особенно радовалась я, что могу начисто обыграть сестру. Это было заметно - она говорила недовольным тоном: "Ну, Ли-ис! Мы же просто играем", когда я загребала через стол ее зубочистки.
Однажды, после особенно приятной победы, Капитан поглядел на меня, потом - на сестру, и сказал:
- С тех пор, как Труди нет, ты совсем не поешь. Хорошее было время!
Каролина улыбнулась.
- Да, хорошее.
- А ты упражняешься, не бросила?
- Да как сказать… Вроде бы все в порядке.
- В порядке, в порядке, - заверила я, чтобы скорее начать игру.
Сестра покачала головой.
- Мне трудно без уроков. Я и не знала, как они важны.
- Какая жалость! - сказала я, как говорят взрослые, чтобы отвязаться от ребенка. - Теперь всем трудно.
Капитан кивнул.
- Наверное, эти уроки очень дорогие.
- Дело не в деньгах, - поспешила сообщить я, стараясь не думать о припрятанных бумажках и мелочи. - Бензин… то-се…. В Крисфилде такси не схватишь… Вот если бы нас послали в интернат, как этих, со Смит-Айленд….
- Ах, Лис, что бы это дало? - воскликнула моя сестрица. - Какая там у них музыка? Мы их побили в прошлом году по всем статьям.
- Что ж, - не отстала я, - можно поехать в особую школу, у нас ведь особые обстоятельства.
- Да кто за нас заплатит? - печально сказал Каролина. - Совет графства? Тем более, в хорошую школу.
- А должны бы, - сказала я, пытаясь свалить вину на власть имущих. - Правда, должны, Капитан?
- Да, кто-нибудь должен бы.
- А они не хотят! - не унималась я. - Этот совет по образованию - просто чучела набитые.
Все засмеялись, тема была закрыта, к большому моему облегчению. Жаль, конечно, что Каролина не учится, но, в конце концов, два года она проучилась, и ей было неплохо. И потом, я не виновата. Не я начала войну и нагнала бурю.
Капитан к нам не ходил. Мама исправно приглашала его каждое воскресенье, но он вроде бы знал, что идти не надо, и как-то уворачивался. Поэтому я очень удивилась, когда примерно через неделю увидела, что он бежит по дорожке к нашему крыльцу, и лицо у него просто пылает - от волнения, не от бега.
- Сара Луиза, - кричал он, размахивая письмом, - у меня замечательные новости!
Он остановился у дверей.
- Папы нету?
Я покачала головой; была только пятница.
- Ну, тогда позови маму. Я очень спешу.
Он просто сиял от радости.
Бабушка качалась в своей качалке, читая большую Библию в кожаном переплете, или, вернее, притворяясь, что читает. Он ей кивнул и сказал: "Миссис Луиза". Она на него не взглянула. Мама и Каролина уже шли из кухни.
- А, это вы, капитан Уоллес! - сказала мама, вытирая руки о передник. - Заходите, посидите у нас. Луиза, Каролина, вы не вскипятите чаю?
- Нет-нет, - сказал он. - Присядем все на минуту. У меня прекрасные новости. А так я очень спешу.
Мы сели.
Он положил на колени письмо и начал свою речь.
- Теперь молодым здесь так трудно. Вам, миссис Сьюзен, с вашим воспитанием, больно видеть, что ваши дети лишены таких важных занятий.
"К чему он ведет?" - гадала я, все больше волнуясь.
- Вы знаете, - продолжал он, - как я отношусь к вашей семье, как обязаны мы с Труди… вам всем. А сейчас… - он едва сдерживался и вдруг улыбнулся мне. - Спасибо Саре Луизе, это она подсказала. Понимаете, Труди кое-что оставила. Я не знал, что с этим делать - я ведь поклялся, что никогда не трону ее денег. Там немного, но на школу с пансионом хватит, - он заулыбался еще сильней. - Я все разузнал. Каролина может поехать в Балтимор и заниматься своей музыкой. Труди была бы очень рада, вы уж мне поверьте.
Я застыла, словно он швырнул в меня огромный камень. Каролина!
Сестра вскочила и обняла его.
- Постойте, - говорила тем временем мама, видимо, припомнив, что у нее две дочери. - Спасибо вам большое, но я не могу… Я должна поговорить с мужем…
- Надо его убедить, миссис Сьюзен. Сара Луиза, скажи маме то, что говорила тогда, про особые обстоятельства. Каролину нужно послать в самую хорошую школу, чтобы она училась дальше. А Сара Луиза? Ты ведь сама говорила?
Я издала горлом странный звук, заменивший, по-видимому, "да". Капитан так это и понял. Бабушка повернулась в качалке, чтобы на меня посмотреть. Я побыстрее отвела глаза. Она улыбалась.
- А, Сара Луиза? - сказала она, передразнивая Капитана. - Ты ведь сама говорила?