Это автобиографическое произведение, чье действие происходит по большей части в Черни в первые годы после становления Советской власти. Юношеское восприятие помогает особенно точно передать повествование о целой полосе русской жизни, которая ознаменовалась значимыми историческими событиями. Произведение Георгия Скребицкого написано с огромной душевной теплотой, оно необычайно поэтичное и доброе.
Текст повести остался незавершенным - после смерти Георгия Скребицкого к печати его готовила Вера Чаплина.
Содержание:
-
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ 1
-
Я РЕАЛИСТ - УРА! 2
-
НОВАЯ ФОРМА 2
-
"ВИШНЕВЫЙ САД" 3
-
НА ДРУГОЙ ДЕНЬ 3
-
ДОМОЙ 6
-
НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ 8
-
НА РЫБАЛКЕ 9
-
ПАМЯТЬ О СТАРОМ ДРУГЕ 11
-
МИХАЛЫЧ ПОКАЗЫВАЕТ КЛАСС 11
-
ВОЗВРАЩЕНИЕ 14
-
РАДИ ЧЕГО МЫ ВОЮЕМ 15
-
АЛЕША ЗАБОЛЕЛ 16
-
В БОЛЬНИЧНОМ САДУ 17
-
МАЛЕНЬКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ 17
-
САМЫЙ ЛУЧШИЙ ПОДАРОК 19
-
НА ОХОТЕ 19
-
ВЕСТИ ИЗ ДЕРЕВЕНЬ 21
-
МОЖНО ИЛИ НЕЛЬЗЯ? 22
-
УРОК НА ВСЮ ЖИЗНЬ 23
-
ЧЕТВЕРОНОГИЙ НАСТАВНИК И ДРУГ 24
-
ЕЩЕ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ 24
-
ВОТ ЭТО РАДОСТЬ! 25
-
ДИЧЬ КОРОЛЕВСКАЯ И ДИЧЬ ПРОСТО 26
-
МЫ НАЧИНАЕМ УЧЕБНЫЙ ГОД 27
-
ИСКУССТВО - ВЕЛИКАЯ ВЕЩЬ 29
-
ТВОРЧЕСКАЯ КОМИССИЯ ПРИСТУПАЕТ К РАБОТЕ 31
-
С ГОНЧИМИ 31
-
ПОНЕДЕЛЬНИК СОВСЕМ НЕ ТЯЖЕЛЫЙ ДЕНЬ 33
-
ВОТ КОГДА НАСТОЯЩАЯ РЕВОЛЮЦИЯ НАЧИНАЕТСЯ 35
-
ШКОЛЬНЫЙ ВЕЧЕР 36
-
ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ 37
-
ЛЕВА 39
-
В ГОСТЯХ У МАРГАРИТЫ ИВАНОВНЫ 41
-
СЛУХИ, СПЛЕТНИ, СЛУШКИ 42
-
ТАК ВОТ ОНО, ЭТО НОВОЕ! 44
-
БУНТ 45
-
КОМУ РАДОСТЬ, КОМУ ОГОРЧЕНИЕ 46
-
НЕЖДАННОЕ ПРИОБРЕТЕНИЕ 47
-
ПО ПОСЛЕДНЕЙ ПОРОШЕ 47
-
ДОЛОЙ БУКВУ "ЯТЬ" И ДРУГИХ "ВРАГОВ" 50
-
СЧАСТЬЕ 51
-
НАРДОМ 52
-
"ГЛЯДЯ НА ЛУЧ ПУРПУРНОГО ЗАКАТА…" 54
-
В ЛЕСУ 55
-
САЛОЧКИ-РУСАЛОЧКИ 57
-
Я ДОЛЖЕН ОБЪЯСНИТЬСЯ 58
-
НА РЕКЕ 59
-
БОЛЕЗНЬ И ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ 60
-
ОПЯТЬ "ПУПОЧКА-МУМОЧКА" 62
-
В ШКОЛЕ И В НАРДОМЕ 62
-
"НА ТО И ЩУКА В РЕЧКЕ, ЧТОБЫ ПЕСКАРЬ НЕ ДРЕМАЛ" 63
-
ОТКРЫТИЕ НАРОДНОГО ДОМА 64
-
Я ПРИНЯТ В ТРУППУ 66
-
ОЛЬГА ВЛАДИМИРОВНА РАХМАНОВА 67
-
Я НЕПРЕМЕННО БУДУ АКТЕРОМ 67
-
С ЛЕДЯНОЙ ГОРЫ 69
-
НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА 70
-
ХОРОШЕЕ ВРЕМЯ 71
-
ВСЕ ПО-НОВОМУ 73
-
КЕМ БЫТЬ! 74
-
В МОЛОДЕЖНОМ КЛУБЕ 76
-
ДИСПУТ 77
-
ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ 79
-
ПОСЛЕДНЯЯ ЗИМА 80
-
СЕРДЦЕ НЕ КАМЕНЬ 82
-
"И ЖИЗНЬ, И СЛЕЗЫ, И ЛЮБОВЬ" 83
-
НЕТ ДЫМА БЕЗ ОГНЯ 83
-
Примечания 84
Георгий Скребицкий
У птенцов подрастают крылья
Ведет тропа примятая
По горкам, по лесам.
Бреду по ней куда-то я,
Куда - не знаю сам.Березка ветви свесила,
Зовет забраться в тень.
И солнечно, и весело
В весенний светлый день.Ты, песенка, лети моя,
Тебя я запою
Про даль необозримую,
Про молодость мою,Про лета зори алые,
Лазоревый рассвет,
Про счастье небывалое,
Про счастье юных лет.
Не сидится в гнезде молодежи.
Вечера у костра полюбил я,
Мне приволье всего дороже.
РАЗГОВОР ПО ДУШАМ
У птенцов подрастают крылья, молодежи тесно становится в родном гнезде, тянет выбраться из него, сперва кое-как, хоть недалеко, перепархивая с дерева на дерево, с куста на куст, полетать вокруг, ознакомиться с тем, что есть поблизости.
Это еще не дальние перелеты в чужие края, даже еще не кочевки в соседние поля и леса - это пока еще только проба сил, подготовительная тренировка к предстоящим скитаниям.
Такие птенцы-подростки, едва слетевшие с гнезда и начавшие перепархивать с ветки на ветку, зовутся слётками, или поршками. Эти слетки, или поршки, есть не только в птичьей семье, но и в людской.
В начале жизни наступает пора, когда уже перестаешь быть ребенком, а до юноши еще не дорос. Подросток - говорят про тебя. И это очень точно, очень верно сказано. Уже не малыш, но еще и не взрослый, а именно подросток, вот так, как в лесу бывает молодой подлесок.
И всё в эту пору у тебя подрастает: и туловище, и особенно руки и ноги. Они становятся какими-то несуразно длинными. Дома не успевают отпускать рукава у курточки и брюки. Только все сделали как следует, а через месяц глядь - опять уже коротки.
В такую пору и голос, как говорят, ломается. Он то по-детски тонкий, то вдруг забасит, точь-в-точь как у подростка-петушка: это уже не цыплячий писк, но еще и не петушиное пенье, а так, что-то промежуточное, толком и не разберешь что.
Подросток уже не ребенок; хочется быть взрослым, свободным от повседневной опеки, независимым. И желания, и интересы появляются не детские. И знакомства, и дружба завязываются по-новому, уже не на почве прежних детских игр. Но вместе с тем сколько совсем еще детского остается в душе, в интересах, в делах.
Я отлично помню себя в эту пору. Я уже имел настоящее охотничье ружье, ходил со взрослыми на охоту и в то же время частенько, гуляя один в саду или в лесу, играл сам с собой в охоту. Суковатая палка превращалась в ружье, а пеньки и наросты на деревьях - в птиц и зверей. И, скажу правду, до сих пор не знаю, какая из двух охот, настоящая или придуманная, была мне более интересна.
Детство еще не ушло, не отпускало, тянуло к себе, юность уже звала вперед, манила куда-то в неведомые дали. Именно об этой поре жизни так хорошо сказано у Герцена в его "Былом и думах": "Ребячество" с двумя-тремя годами юности - самая полная, самая изящная, самая наша часть жизни да и чуть и не самая важная: она незаметно определяет все будущее".
Ранняя юность - тревожное, но чудесное время, время новых знакомств, новых увлечений, "время первых пробных полетов вокруг родного гнезда".
И дальше в той же книге Герцен пишет: "Каждая жизнь интересна если не в отношении к личности, to к люхе, к стране, в которой она живет".
В лом мне посчастливилось. Лично мое "ребячество" с двумя-тремя годами юности - это 1917–1921 годы. Это первые годы революции. Пусть я тогда был еще слишком юн и не мог многое понять, оценить, осмыслить. Но я все-таки был живым свидетелем того, как повсюду, будто вековые, уже одряхлевшие деревья, рушились старые устои жизни и на смену им появлялись первые ростки нового, никогда и нигде дотоле не виданного.
В своей повести я буду писать только о том, чему был лично свидетелем, что увидел сам глазами подростка, или о том, что узнал от своих тогдашних друзей. Пусть это будут немногие строки, порой всего лишь отдельные отрывочные заметки о больших, важных событиях. Но и об этих событиях я хочу рассказать, как о чем-то своем, мной лично пережитом.
Итак, у птенцов подрастают крылья… Настала пора вылетать из гнезда, вылетать и впервые знакомиться с тем, что тебя окружает.
Об этом-то я и расскажу вам, мои дорогие друзья-читатели, в своей повести "У птенцов подрастают крылья", которая является продолжением моей книги о детстве - "От первых проталин до первой грозы".
Я РЕАЛИСТ - УРА!
- Довольно. Хорошо. Очень хорошо! - прервал меня экзаменатор. Он снял очки и, протирая их, улыбнулся приветливо, совсем по-домашнему. - Можете идти домой.
Не чуя от радости ног, я вышел в широкий коридор.
Ах, как хотелось припуститься во весь дух по этому блестящему, как стекло, паркету! Однако я сдержался и чинно вошел в просторную приемную.
- Ну как, сдал? - волнуясь, спросила мама.
Я не успел ответить. Мой ликующий вид сказал все без слов.
- Сдал! Слава богу, слава богу! - просияла мама и стала сразу такая молодая, такая счастливая. - Нужно сейчас же на почту, Михалычу телеграмму дать: он ведь ждет, тоже волнуется.
Я кивнул. На душе было слишком хорошо, даже не хотелось говорить. Да и разве выразишь словами настоящее, полное счастье!
Мы сели на диванчик. Маме не терпелось узнать все подробно, что меня спрашивали, что и как я отвечал.
Я вкратце рассказал. Мама слушала, широко раскрыв глаза, улыбаясь и поминутно качая головой.
- Так и сказал: "Хорошо, очень хорошо!"? - переспросила она, видимо желая еще раз услышать, как меня похвалил учитель. И потом, глубоко вздохнув, украдкой перекрестилась. - Ну и слава богу. Теперь можешь все лето отдыхать, ловить рыбу, бабочек… Что хочешь, то и делай.
- Мама, а отпустишь меня с ребятами на рыбалку с ночевкой? - быстро спросил я, спеша воспользоваться такой подходящей минутой.
- Отпущу, и с ночевкой отпущу, - счастливо улыбаясь, ответила мама. Но тут же, будто спохватившись, прибавила: - Только, конечно, если погода хорошая. А в дождь, в сырость разве можно?..
- Нет, нет, в хорошую погоду, - перебил я, видя, что разговор принимает нежелательный оборот.
На это мама только рукой махнула: что, мол, с тобой теперь поделаешь!
В это время из коридора вышел какой-то важный господин в в синем мундире с золотыми пуговицами. Он подошел к нам и, приветливо улыбаясь, протянул маме руку.
- Поздравляю. Ваш сын сдал все экзамены. Мы его принимаем в пятый класс.
- Хорошо сдал? - сияя от счастья, спросила мама.
- Хорошо, молодец! - и господин в мундире потрепал меня по плечу. - Осенью придет к нам, будет у нас учиться.
- А как же теперь… - мама немножко замялась, - теперь, после революции, все по-старому будет, или как-нибудь по-другому, по-новому?
Господин пожал плечами.
- Думаю, по-старому. Пока никаких указаний не имеем.
Мама облегченно вздохнула.
- Ну и хорошо!
Мы спустились в прихожую. Старичок швейцар засуетился, подавая маме летнее пальто, шляпу и зонтик.
Одевая пальто, мама не выдержала. Она кивнула головой в мою сторону и сказала старичку:
- А мой-то в пятый класс выдержал. С осени у вас учиться будет.
- Вот это хорошо. Это очень хорошо! - почему-то обрадовался швейцар. - Я ихние галошки тогда крестиком помечу, чтобы не перепутали, не переменили. Это ведь детвора. За ними только гляди да гляди!
- Верно, верно, - поддержала мама и, дружески прощаясь с таким милым, приветливым старичком, подарила ему рубль: то ли за то, что я хорошо сдал экзамен, то ли за сохранность моих будущих галош и моего будущего форменного одеяния.
Выйдя на улицу, я с удовольствием оглянулся на массивное серое здание, в котором сегодня так счастливо решилась моя судьба, - оглянулся и прочитал вывеску над входом: "Реальное училище Воскресенского".
Значит, теперь я буду ходить в зеленой шинели и и форменной фуражке с кокардой. Вот здорово! И даже само здание, еще утром такое суровое, враждебное, теперь, в ярком солнечном свете, наоборот, показалось веселым и очень приветливым, будто само приглашало меня под свой гостеприимный кров.
"Итак, я - реалист! - как победный клич, пронеслось в голове. - Я реалист - ура!"
НОВАЯ ФОРМА
Прямо из училища мы отправились покупать мне форму.
"Скорее, скорее надеть длинные форменные брюки, серую гимнастерку с золотыми пуговицами и подпоясать ее черным лакированным поясом. Куй железо, пока горячо!"
Искоса поглядывая на маму, на ее то сияющее, то слегка озабоченное лицо, я отлично все угадывал и понимал. Теперь у мамы в душе борются два желания: одно - поскорее увидеть меня в форме, а другое - подождать покупать ее до осени. Во-первых, летом все равно некуда одевать, а во-вторых, за три летних месяца я сильно вытянусь и, чего доброго, к зиме вырасту из купленной теперь формы. Все эти мысли и сомнения, как в зеркале, отражались на мамином лице.
Поэтому я и торопился с покупкой. Не купим сегодня, сейчас же - к завтрему мама все спокойно обдумает, взвесит и, конечно, решит, что покупать форму теперь, к лету, просто безумие. Но сейчас, после моей победы, мама еще не опомнилась, сейчас, под горячую руку, она, наверное, купит. Нужно только спешить!
Прежде всего мы зашли в магазин головных уборов и купили мне форменную фуражку. Я надел ее и посмотрелся в зеркало. Какой ужас! Из овальной рамки на меня таращил глаза совсем незнакомый мальчишка. В новой фуражке с высоким околышем и небольшими полями лицо у меня казалось длинным, будто вытянутым. И голове было жестко, неудобно: виски, темя, лоб будто сдавили твердым обручем… То ли дело моя обмятая, обношенная кепочка…
Но я понимал, что в форменной одежде и в кепочке ходить нельзя. Что ж поделать: придется смириться, привыкать. К счастью, я тут же вспомнил смятые, похожие на блины фуражки знакомых гимназистов. Вспомнил, что ими можно и даже нужно стирать пыль с сапог, на них полагается сидеть, а во время прогулок ими зачерпывают воду из родника. Приятели рассказывали, что только после всех этих процедур ученическая форменная фуражка становится именно тем, чем и должна быть. У первоклашек, да у зубрил, да еще у маменькиных сынков она имеет непотребно аккуратный вид, а настоящему ученику в такой и ходить неприлично.
Вспомнив все это, я сразу успокоился и бодро зашагал рядом с мамой по залитой весенним солнцем московской улице.
Вот и магазин готового платья. Вошли, попросили показать форму реального училища.
Веселый, расторопный приказчик принес на руке несколько готовых форм разных размеров и позвал меня в примерочную. Не прошло и десяти минут, как я вышел из-за портьеры неузнаваемый - весь в сером.
Мама сорвалась со стула, бросилась навстречу и принялась меня вертеть и ощупывать - не тесно ли, не жмет ли где.
- Понимаете, к осени он вдвое вырастет, к осени эта форма ему и на нос не полезет, - возбужденно говорила она, с отчаянием хватая меня за рукав и поднимая вверх мою руку. - Видите, видите, рукава ему и сейчас только впору, а что же осенью будет?
Приказчик стоял рядом со мной. Он был совершенно спокоен, как полководец во время сражения. Видимо, к подобным бурям и натискам он уже давно привык.
Наконец, когда мама высказала все свои сомнения и опасения, приказчик взялся за рукав моей курточки, вывернул его конец и показал, какой имеется запас материи на случай, если рукава окажутся коротки. Такой же запас оказался и у брюк. Мама успокоилась, но ненадолго. Настал черед выбирать и примерять шинель. Тут уж мама сразу потребовала: чтобы верхняя одежда на ребенке сидела свободно. "Не на один год покупаем. Это надо учитывать".
- Учтем-с, - наклонил голову приказчик. Он исчез и вскоре вновь появился, выглядывая из-под груды шинелей.
Снова началась примерка. На этот раз мама принимала в ней самое непосредственное участие. К моему ужасу, она вспомнила, что на зиму под шинель необходимо будет подложить еще ватную стеганую подкладку. Для этой будущей подкладки нужно было тоже оставить свободное место. В общем, все примеряемые шинели, на мамин взгляд, казались тесноваты. Я совсем приуныл.
- Сударыня, да что же вы хотите: чтобы в одну шинель сразу двое могли одеться? - наконец не выдержав, улыбнулся приказчик.
Мама грозно взглянула на него, видимо находя такую шутку совсем неуместной.
- Я хочу, чтобы верхняя вещь годилась не на один год, - сухо пояснила она, - и, кроме того, я хочу, чтобы зимой ребенок не замерзал от холода.
Приказчик вздохнул, покорно наклонил голову и вновь удалился.
- Вот это студенческая шинель, - заявил он, вернувшись. - Самый большой размер, больше у нас не имеется.
- Зачем нам студенческая, нам для реального училища нужна…
- Цвет и фасон один и тот же, - так же бесстрастно отвечал приказчик, - только на воротнике нашивки разные. Это мы тут же переделаем.
Я облачился в какое-то широченное одеяние.
- Вот эта, кажется, свободно сидит, нигде не жмет, - одобрила мама. - И вату на зиму есть куда подложить.
- Да, уж тут запас богатый! - подтвердил приказчик.
- Ну как, Юрочка, пожалуй, на этой и остановимся? - сразу повеселев, ласково спросила мама.
Вообще у мамы была какая-то страсть все вещи покупать мне "на рост". Не знаю, большая ли этим достигалась экономия, но огорчений в юности из-за этого я пережил далеко не мало.
Конечно, купленный балахон мне совсем не нравился. Куда лучше были шинели, которые мама сразу забраковала - те как влитые на мне сидели. Но я по опыту знал, что в этих делах мама ни за что не уступит. Утешало только то, что до осени ее все равно не носить, а там видно будет. Впрочем, у этого балахона было и свое достоинство: ведь это не школьная, а настоящая студенческая шинель. Может быть, ради одного этого стоило согласиться ее приобрести.
- Если тебе нравится, давай купим, - покорно ответил я, - только не будем до осени нашивки менять. Может, к тому времени совсем новые будут.
- Вот это верно, - сразу же согласилась мама, - может, какие-нибудь революционные введут.
Итак, форма была приобретена.