- Да уж прочнее и не бывает, - похвалил железнодорожник-замковый. Камень в нем возили, уголь… Борта-то железные… Под гаубицу самый подходящий вагон!
- И сколько же в нем, интересно, железа? - полюбопытствовал комбриг. Всего, на круг?
- А тысяча двести пудов! Вот сколько.
Я был занят проверкой данных, и до моего слуха лишь урывками доходил этот разговор. В третий и четвертый раз клал я спичку на карту, заново прочитывал показания компаса… "Все правильно… - твердил я, досадуя на комбрига. - Что он придирается? Тут вымокнешь весь!…"
Ребята вдруг дружно захохотали.
- Что он сказал? - шепнул я матросу. - Над чем смеются?…
Оказывается, комбриг сказал, что под нами и вокруг нас столько железа и вагон, и гаубица, и паровоз, - что живем мы как бы в железных горах. Это сравнение и развеселило ребят.
Пока матрос все это быстренько пересказывал, комбриг, выглянув из своего капюшона, обратился ко мне:
- Товарищ командир бронепоезда, попрошу дополнить меня. Расскажите красноармейцам, что в железных горах бывают магнитные бури и на компас там не полагаются.
Если бы магнитная буря занесла меня на самую высокую гору и оттуда опрокинула в пропасть, я не был бы так обескуражен. Пользоваться компасом, стоя на тысячепудовой массе железа, - да где мои руки, где моя голова?…
- Огорчаться нечего, - сказал Теслер, подойдя ко мне. - Без ошибок никто не учится. Объясните бойцам, в чем ваша ошибка, и действуйте дальше.
А у меня рот будто мочалой набит, и никак я от нее не могу освободиться. Все же пробормотал что-то бойцам - совестно было признаться, что дал маху!
Но бойцы, и даже Малюга, выслушали меня очень серьезно, без тени усмешки. И это сразу придало мне бодрости.
Однако я не знал, как действовать дальше.
Тогда комбриг подозвал бойцов и задал всем нам задачу: "На каком расстоянии от железных масс бронепоезда компас даст безошибочное показание?"
Тут каждый начал показывать свое остроумие; мудрили, мудрили, но решения не нашли. Мне подумалось, что ответить на вопрос возможно только путем высших математических расчетов, недоступных нам, а дело-то решилось шутя! Ну что за Август наш Иванович! Позавидуешь светлой голове!… Даже племянник, не приученный крутым своим дядей думать самостоятельно, и тот уловил суть дела.
А задачу решили так. Заготовили две длинные тонкие жердины. Одну воткнули в землю у вагона, а другую я поволок в поле. Отойдя шагов на сто, я поставил и эту, затем вынул компас, заметил показание стрелки и, держа компас перед глазами, отправился обратно.
Я шел от одной жерди к другой, или, как говорят, в створе двух вех. Чуть только я уклонялся от створа, меня поправляли голосом с бронепоезда: "Правее!" или "Левее!", потом: "Так держать!" Матрос распоряжался; ему, сигнальщику, это дело с руки.
Я шел по прямой линии, и стрелка компаса, понятно, не меняла показания.
Но вдруг стрелка ожила под стеклом и начала поворачиваться, будто желая черным своим носиком нацелиться на бронепоезд.
Я остановился. До бронепоезда оставалось шагов двадцать. Подошел Теслер и объявил, что я уже в магнитном поле.
Я пошел назад, все так же не выходя из створа, и вернул стрелку к нормальному показанию. Это было шагах в сорока от бронепоезда.
- Вот где вы вправе пользоваться компасом, - сказал Теслер. - Понятно? Ориентируйте заново карту.
Никогда еще меня так не кидало в жар. Подумать только, какую я совершил ошибку!… По подсчетам, сделанным в вагоне, орудие глядело бы на северо-запад. А настоящая цель-то - на юго-западе!
- Товарищ комбриг! - вскричал я. - В первый раз в жизни увидел, что земля вертится!
Теслер посмотрел на меня и улыбнулся моей шутке.
- Командуйте!
Впрыгнув в полувагон, я спрятал карту и компас от дождя. Прокашлялся:
- Орудие к бою!
Все приготовились. К правилу, в помощь матросу, встал один из пулеметчиков.
- По невидимой цели…
Я дал направление, и ребята схватились поворачивать орудие. Хвост лафета легко пошел по намокшему бревну.
- Дождь-то… Он понимает морячка… - забалагурил матрос. - Ишь, у правила нам помогает…
Малюга доложил о готовности к бою.
- Сто шестьдесят делений! - крикнул я. - Огонь!
Прогрохотало орудие. Тысячепудовый вагон вздрогнул от выстрела и несколько секунд ходил взад и вперед, словно десятичные весы, на которые бросили груз.
Заложили другой снаряд. Третий.
Дождь усиливался. Малюга то и дело протирал стеклышки прицела.
Странно было стрелять сквозь сплошную завесу дождя. Казалось, что снаряды, вылетая из ствола, куда-то сразу без толку проваливаются.
Комбриг прохаживался по вагону, считая вслух выстрелы. Он велел то убавлять, то прибавлять деления, то рассеивать огонь в стороны.
- Довольно, отбой! - сказал комбриг на сорок пятом выстреле и наклонился над своей картой - так, чтобы на нее не попадал дождь. Свободной рукой он вытянул из кармана карандаш и перечеркнул деревню красным крестом. - Ну, вот и все!
- Товарищ командир бригады, но что же такое мы все-таки обстреливали? спросил я.
- За что, как говорится, работали? - поддакнул матрос, вытирая мокрый лоб.
Комбриг усмехнулся.
- Этой ночью, - сказал он, - бригада галичан сосредоточила в деревне свои артиллерийские парки. А нам это мешает. Вот мы с вами и распорядились парками по-своему. Только и всего.
Он протянул мне и Малюге руку и кивнул остальным.
- Ну, товарищи, сегодня вы мне больше не понадобитесь. Можете отдыхать. Советую вам использовать будку, она ведь годится не только как точка на карте.
Ординарец подал лошадь, и комбриг уехал. А мы, накинув на орудие чехлы, кубарем выкатились из вагона и побежали в железнодорожную будку.
* * *
Скорее, это был домик: сени, кухня, комната. Поглядели - кругом пусто. Стоит шкаф, дверцы полуоткрыты, внутри одни крошки. У стены железная кровать, но без матраца. А в углу, на месте рукомойника, всего только ржавый гвоздь.
- Что же, ребята, надо хату обживать, - заговорил матрос, деловито обшаривая углы. - Как это говорится: Робинзоны Крузо в пятницу…
Я шепотом поправил моряка:
- Ты, наверное, хотел сказать: "Робинзон и Пятница"?
Федорчук посмотрел на меня ясными детскими глазами.
- А разве я не так сказал? - слукавил он и, крякнув, продолжал свой обход.
- Э, да тут, поглядите-ка, живая душа есть! - И он вытащил из-под плиты кошку. Поднял ее и повернул к себе перепачканной в золе мордочкой.
- Принимай, хозяйка, гостей. Ну, учили тебя разговаривать?
Кошка слабо мяукнула.
- Ну, вот так…
Тут кошку перехватил с рук на руки Никифор. Стал гладить ее, почесал ей за ухом. Та сразу развалилась у него на руках и громко замурлыкала.
- Ишь ты, - осклабился матрос. - Гости не кормлены, а она сразу же и песни петь. Обожди, хозяйка, с песнями, дай сперва людям обсушиться.
- Возьмем ее, а? Будет жить у нас в поезде, - сказал Никифор, присаживаясь с кошкой на кровать.
- Еще чего выдумал! - ответил матрос. - Да эта животина от первого же выстрела так сиганет из вагона, что ее и снарядом не догонишь. Пускай уж она при своем доме остается. Вышибем вот контру, и хозяева сюда воротятся.
Матрос прыгал на одной ноге у порога, защемив другую ногу дверью и стаскивая намокший сапог. Наконец сапог провалился куда-то в сени, а матрос шлепнулся на пол.
Долговязый пулеметчик уже растапливал плиту, усердно поддувая огонь. Он был у нас теперь и за кока. Сонливый парень, но под начальством матроса куда каким проворным стал!
- Обожди слюни-то распускать, - сказал сопевшему коку Федорчук, подвешивая над плитой свои сапоги для просушки. Потом, шлепая босыми ногами, побежал в вагон и принес пучок орудийного пороху - каждая пороховинка с лучинку. Этих лучинок он подсыпал в плиту, и огонь сразу загудел, как от бензина.
Тут и все принялись за дело. Наш слесарь взял топор и стал откупоривать банки с консервами. Малюга с ведром "Ст. Проскуров" пошел по воду.
А свободных людей матрос усадил, под командой Панкратова, чистить овощи: огород был под боком, тут же, при домике. Накопали ребята молодой картошки, надергали из гряд сладкой сахарной свеклы, капусты и принялись стругать сочную зелень и крошить ее в ведро.
Пока просыхала у плиты одежда, подоспел чай. А там подошло время и обедать.
Все устроились вокруг ведра, а Малюга с племянником отделились: начерпали себе борща в миску и отошли в сторону. Норовистый старик уже не в первый раз обедал отдельно, и никто не обращал на это внимания: "Не нравится из ведра хлебать, ешь из миски, твое дело". Но на этот раз дядя с племянником залучили к себе еще долговязого пулеметчика, и все ребята сразу это заметили.
- Партию свою составляет. Это он против тебя, - полушутя-полусерьезно сказал матрос.
А Малюга между тем достал из бумажки кусок сала и стал крошить его в миску.
- Откуда это у него? - спросил я вполголоса матроса.
- А он вчера свое барахлишко выменял. В форме же он теперь, шитая рубаха да калоши ему больше ни к чему, вот и променял в деревне на сало. Теперь он как рыбак с прикормом: сидит на бережку - вот и долговязый клюнул… Говорю, партию составляет!
- Брысь! - вдруг яростно крикнул Малюга, и от него, фыркнув и подняв хвост трубой, отскочила кошка. Видно, нацелилась полакомиться салом, да не вышло.
- Что же ты, угостил бы животную, - сказал матрос, - она к тебе с почтением, а ты - "брысь".
Старик, не удостоив матроса ответом, стал хлебать свой борщ. Подтрунивания Федорчука задели меня за живое: в самом деле, старик обособляется. Обидно, что я к нему всей душой, а он мое внимание и заботы в грош не ставит! А чтоб командиром меня назвать - не было такого случая. Может, еще думает, что новыми сапогами да гимнастеркой с шароварами я хотел задобрить его? Может, рассчитывает, что я обхаживать его начну, в глаза ему льстиво заглядывать?… Зло меня взяло, и быть бы ссоре, да я вовремя спохватился: опять вспомнил, с кем имею дело. Нет, силой этого дядька не переломишь. Стрелять надо научиться, а потом побить его на мастерстве артиллериста! Вот это ему понятно. Далеко, Медников, замахиваешься, далеко… Но добьюсь же я своего!
- Федорчук, давай по рукам!
Матрос прищурился, пристально посмотрел на меня, но моей мысли, видать, не понял.
- Тоже торговать захотел? - повел он шутливый разговор. - Только чего же тебе, голышу, продавать-то с себя? У меня тоже ничего продажного - разве что буква "ять"…
- Да не о том, - сказал я, - а чтобы, не отступаясь, выполнить задуманное!
Матрос подмигнул мне: ясно, мол, - и мы ударили по рукам.
Отошло маленько сердце. Я не стал больше глядеть на Малюгу и на его артель у миски; подсел к Федору Федоровичу. Машинист мне понравился с первого же дня нашей совместной службы. Скупой на слова, нелюдимый, он как-то сразу располагал к себе своей суровой степенностью, и его уважала вся команда.
Федор Федорович редко выходил к общему столу, то есть, правильнее сказать, к ведру: свою порцию он забирал на паровоз. И тут тоже не высидел похлебал, похлебал с нами, а доедать борщ все-таки ушел к себе в будку: опасался оставить свой паровоз даже на полчаса, хотя там у него был помощник, кочегар. Никому не доверял машину.
Обед закончился песнями. В первый раз запели, а как ладно вышло! Запевать взялся Никифор, мой телефонист. И так он чисто, так задушевно запел, что мы все бросили подтягивать, только слушали. А он словно только этого и ждал: пустился петь во весь голос, и что ни песня, то у него выходила краше.
- Эх, гармошку бы! - вздыхал матрос, слушая и перебирая в такт по колену пальцами. - Поиграл бы я тебе под твой голос…
Наш солист придержал на секунду дыхание, развел руками и вдруг взял такую ноту, что все посмотрели на потолок.
Послушали мы задушевных украинских песен, а потом сладились и затянули широкую сибирскую:
Славное море - священный Байкал,
Славный корабль - омулевая бочка…
Эй, баргузин, пошевеливай ва-ал,
Молодцу плыть недалечко…
Матрос на ходу присочинил, и все подхватили:
Славный корабль - боевая площадка…
Эй…
Певцы подмигнули и грохнули:
Эй, командир, становись за штурва-ал,
Плыть молодцам недалечко…
* * *
Вскочил я поутру - и первым делом за карандаш и книжку. Мелко-мелко исписал две странички, перечитал с начала до конца и вывел чертежным шрифтом заголовок: "Урок № 2. Стрельба по невидимой цели, с картой и компасом". Есть такое дело! Два урока уже. Для почина это совсем неплохо, а вообще-то… Не всякий день приезжает командир бригады!
Я решил во что бы то ни стало раздобыть себе учебник по артиллерии. Созвонился с ближайшего пункта связи по телефону с командиром батареи и вечером, после отбоя, взяв винтовку и насовав, как всегда, в карманы патронов, отправился к артиллеристам на хутор. До хутора, где они ночевали, было всего четыре версты. Светила луна, а у меня еще карта в руках, дойти было просто.
Решил я поговорить с командиром второй батареи.
Комбатра-2 я немного знал, он бывал у нас в политотделе и брал книжки из библиотеки. А Иван Лаврентьич рассказывал, что комбатр-2 прежде учился в артиллерийской академии в Петрограде.
Вот такого знатока мне и надо!
Комбатра я застал в крестьянской хате. На земляном полу хаты были разбросаны шинели, конские попоны, солома, седла, всюду спали бойцы, а сам комбатр сидел в углу и что-то читал. Ему светила на столе коптилка флакончик из-под духов, налитый керосином, с фитилем, пропущенным наружу сквозь ружейную гильзу.
Войдя, я плотно прикрыл за собой дверь. Комбатр тотчас обернулся и с минуту разглядывал меня, заслонившись от света ладонью. У него было длинное белое лицо и волосы бобриком. Видимо, узнав меня наконец, он закрыл и отложил книжку. "Ленин. Государство и революция", - прочитал я, скосив глаза на переплет.
- Здравствуйте, молодой человек, - сказал комбатр, протягивая мне руку. - Итак, вы хотите пройти курс артиллерии? Мне говорил об этом начальник политотдела.
- Да, собственно, не знаю уж как и сказать… - Я несколько смешался от такого прямого вопроса. - Может быть, не курс, а хотя бы только часть курса… Мне вот наблюдателем приходится работать.
- Артиллерийским наблюдателем?
- Ну да, я делаю пристрелку, веду огонь. Вообще я кое-что уже знаю. Разок и по карте пострелял…
- Это вчера, с комбригом? Слышал, слышал, - закивал командир батареи.
- А что же вы слышали?
- Операция вполне удалась. Вы взорвали в деревне большое количество припасов. Не знаю, насколько господа петлюровцы и галичане обеднели от этого - хозяева у них богатые, американские и английские миллионеры, - но, во всяком случае, их батареи отвечали нам сегодня очень кисло…
- Вот видите. А ведь еще в дождь стреляли… Ну ни черта не видно! Вот так вот - куст, а дальше… Скажу ребятам - ох и обрадуются!
Комбатр посмотрел на меня и рассмеялся:
- В том-то, батенька, и все дело, что был дождь. Будь погода, командир бригады не открыл бы стрельбу по карте. Наблюдать бы он вас послал, с биноклем и телефоном.
- Как так? Почему?
- Почему? Да вы ведь наудачу стреляли, по всей площади деревни нащупывали противника… Сколько же вы снарядов, скажите, выпустили?
Я сказал.
- Сорок пять снарядов! - подхватил командир. - А при нормальной стрельбе с наблюдением знаете сколько ушло бы у вас? Пятнадцать, ну двадцать снарядов за глаза довольно, чтобы всю деревню смести! Вы подумайте только гаубичные снаряды… Это же не шутка! - Он даже покачал головой. - Короче: вчера у штаба не было выхода. Любыми средствами, а надо было уничтожить эти парки. Но вы никак не должны брать этот случай за правило.
Вот так штука!… Не ожидал я такого примечания к "уроку N 2".
- Садитесь, присаживайтесь, - сказал комбатр.
Он подвинулся, и я сел на скамью. Другая половина скамьи была занята его постелью: подушка, клетчатый плед, под пледом - свежий сноп соломы.
- Вам следует поучиться работать с приборами, - сказал комбатр, когда мы уселись рядом. - Приборы в артиллерии простые, никакой особой хитрости в них нет…
Он наклонился, пошарил руками под столом и вытянул оттуда довольно грузную серую трубу, очень похожую на звено обыкновенной водосточной трубы. Труба была со стеклами - они блеснули при свете коптилки, как глаза.
- Это дальномер, - сказал комбатр, кладя трубу себе на колени. Он наклонился еще раз и достал ящичек красного дерева. Откинул крышку. - А это буссоль. - Он протер носовым платком стекло прибора. - Кстати, очень хорошо, что вы уже знаете стрельбу по карте, - сказал комбатр. - Ведь, в сущности, мы на батареях делаем то же самое. Это вот наша "спичка". Ух тяжела.
Я принял у него дальномер и перевалил к себе на колени.
- А буссоль - это наш компас.
Комбатр вытряхнул из ящичка медный прибор величиной с кулачок.
Поглядел я - и верно компас. Только сверху к этому компасу приделана визирная трубка, а весь ободок прибора испещрен черточками.
- Это для точности работы, - пояснил комбатр. - В компасе обозначают только страны света: N - S, O - W, а нам этого мало. Запишите себе для памяти: круг буссоли разбит на шесть тысяч частиц. Они называются: "деления угломера".
- Опять деления! - вырвалось у меня невольно. - Я знаю деления по двадцати саженей…
- Вы знаете дистанционные деления, - сказал комбатр. - Но вам не обойтись и без делений угломера. Представьте случай: ваше орудие стоит в тылу. Противник виден только с наблюдательного пункта. Как же вы, наблюдатель, укажете наводчику направление огня?
- Да пока что обходились без угломера, - сказал я. - Даю пробный снаряд - тут сразу и видно, куда надо повернуть орудие. Ну, скажем, так: с пробного выстрела снаряд забрал вправо от цели. Кричу в телефон: "Взять левее!" Кладем второй снаряд, этот ложится еще ближе к цели, следующий еще ближе, еще…
- А противник тем временем, не будь дурак, и убежал от вас. Бывает так?
- Случается, - признался я.
Комбатр взглянул на меня с любопытством:
- Ну и что же вы в таком случае делаете?
- Ору в телефон благим матом!
Мы оба рассмеялись.
Комбатр пододвинул к себе лежавшую на столе газету и начертил на полях треугольник. Потом обозначил буквами вершины: О - орудие, НП наблюдательный пункт, Ц - Цель.
- В бою надо работать быстро, точно и уверенно, - заговорил комбатр, продолжая рисовать, - а это достигается только тщательной подготовкой. Как же готовится к стрельбе артиллерист? А вот как. Еще до начала боя он должен сделать засечки всех точек впереди, всех подозрительных мест, где может сосредоточиться противник. Например, в районе противника овраг - надо его засечь, перекресток дорог - тоже засечь, интересный холм, деревенька засечь. Все засекать! Всю эту работу артиллерист выполняет частью при помощи приборов, частью посредством вычисления треугольников… Тригонометрию-то вы знаете? - вдруг спросил комбатр.