Она подняла крышку, ткнула вилкой в котлету и стряхнула её на пол. Кеша съел. Он был очень голоден. Может быть, и не надо бы есть в этом доме, где он всё равно не мог оставаться. Может, и не надо бы. Но съел. И даже лизнул половицу, где только что была котлета.
– Ариадна!
Хлопнула дверь, и на кухню вошла пожилая женщина в короткой юбке, в тенниске и в кедах на шерстяной носок.
– Ариадна, откуда на кухне собака?
– Тётя Нора, она будет у нас жить.
– Нет. Этого не будет.
– Тётя Нора, мне скучно. Мне не с кем играть. С Иваном ты не разрешила. Я буду играть с собачкой.
– Вздор. Иван тебе не общество, а от собаки ты получишь инфекцию. Играть мы будем в теннис.
– Я не хочу в теннис.
– Теннис продлил мне молодость и сделал содержательной жизнь. Теннис – очаровательный вид спорта.
Кеша не знал, что такое теннис, но ни о чём не спросил.
– Ариадна, бери ракетку, мы идём на корт!
– Ну, тётя Нора, это же не корт, это просто поляна возле пруда на задах.
– Фи, какие ты говоришь слова!
– Все так говорят. Там огороды, а за ними огородные зады. За забором. У пруда.
– Перестань болтать! Бери ракетку. Я обещала твоим родителям сделать из тебя человека.
– А я кто?
– Всякий человек должен уметь играть в теннис.
– Тётя Нора, а собачка останется дома? – спросила девочка с надеждой.
– Ариадна, не ерунди!
– Тётя Нора, ну разреши… Её будут звать Пират. Нет, Джек. Нет, Рекс. Рекс, поди сюда!
Тётя Нора взяла две теннисные ракетки – маленькую и побольше – и двинулась к калитке. Калитка послушалась её и открылась. Кеша выскочил первым и тут же позвал:
– Ростик!
Нет, Ростика нигде не было. Кеша перебежал улицу. Ростика нет. Лавочка пахнет Ростиком. Кеша кинулся обнюхивать дорогу. Слабый коровий запах, чей-то чужой запах… Керосин! Опять керосин! Кеша чихнул.
Ариадна оглянулась:
– Рекс, Рекс, идём с нами!
Кеша немного проводил девочку и тётю. Из вежливости. Потом незаметно отстал и побежал обратно. Где-то здесь должен быть Ростик. Опять та же лавочка. Пахнет Ростиком. Куда потом девался Ростик? Куда пошёл? Никаких следов ни у забора, ни у другого забора, ни посреди дороги – нигде! Что же будет с Ростиком? Он заблудится. Кеша сам его сюда привёл, Ростик ведь не знает обратной дороги! И с ним хорошо. Ростик – настоящий друг. Он добрый. Ростик – он ведь всё понимает… Нет, нет нигде его следов! Как же быть, как теперь быть?
– Ты чего, ласковый, потерялся, а?
Посреди улицы стоял человек. Очень высокий. Синеглазый. Улыбался. Кеша не испугался его, подошёл.
Человек присел перед Кешей на корточки прямо на пыльной дороге. Это был лейтенант Грошев. Лейтенант милиции Грошев.
Глава пятая.
Тревожно
Воспитательница Мария Васильевна была расстроена. Подумать только! Второй день на даче – и вдруг пожалуйста: один уже в изоляторе. Она медленно поднялась на крылечко, держа на развёрнутых ладонях полную тарелку супу, и позвала:
– Ростик!
Ответа не последовало.
– Харитонов! – крикнула она, уже немного сердясь. – Отвори мне дверь, у меня руки заняты!
Молчание.
Мария Васильевна пристроила тарелку на перила и дёрнула ручку.
В изоляторе было тихо. Ветер отдувал от окна марлевую занавеску, на подушке отдыхал солнечный зайчик.
Берёза молчала. Очевидно, она решила ни во что не вмешиваться.
– Ростислав! Тихо, тихо, тихо.
Забыв про тарелку с супом, Мария Васильевна спустилась с крылечка и обошла изоляторный домик.
Мальчика нигде не было.
– А-а, наверное, Елизавета Елизаровна увела его в кабинет и осматривает.
Мария Васильевна двинулась в сторону врачебного кабинета, но не дошла. Елизавета Елизаровна шла навстречу.
– Ну что? Туссис? Я хочу сказать – кашель.
– Елизавета Елизаровна, Харитонов у вас?
– Я иду в изолятор посмотреть его, я ведь и спрашиваю: кашляет?
– Его нет.
– Кашля нет?
– Да Харитонова нет!
– Что вы говорите, Мария Васильевна! Как можно, чтобы инфицированный ребёнок не находился в изоляторе? Правда, может быть, это и не пертуссис, но всё-таки его нельзя пускать в группу, опомнитесь!
– Его нет в группе, ребята обедают.
– Я вас не понимаю, Мария Васильевна, уж извините великодушно…
* * *
– Ребята, кто видел Ростика?
– Я его вчера видел, а потом ведь его в изолятор изолировали?
– Мария Васильевна, а я видел лягушку, а Павлик говорит, что это жаба. А это не жаба: у неё пупырышков нет!
– Я спрашиваю: Харитонов не приходил сюда?
– Не.
– Нет.
– Не приходил.
– А ночью филин прилетает. Если не спишь.
– Павлик, это моя ложка, отдай!
– Ну, быстро, чтобы всё съели – и умываться!
* * *
– Уже три часа. А вдруг он заблудился?
– Елизавета Елизаровна, ну где тут можно заблудиться? Три сосны, да три берёзы, да луг до самой реки – всё видно… Паршивец!
– Боже мой, как же я забыла про реку! А вдруг он упадёт в воду?!
– Пойдёмте сходим к реке. Там паром, люди, спросим… Вот паршивец!
– Я с ума сойду!
* * *
– Вы давно здесь?
– Давно, дамочки, давно. Некому ездить – в поле работают. Работа есть работа.
– А мальчика не видели тут?
– Рыбу ловил тут какой-то.
– Да нет, маленького, шесть лет.
– А кто его знает!
– Ну а… скажите, умоляю вас… тут… никто… не утонул?
– Как же, утонул.
– Что?!
– Когда?
– Да вот когда я ещё пацаном был, в тридцать восьмом году, что ли… Мужик один утопился, вроде как тронутый.
– Зачем же вы так испугали нас?
* * *
– Алло! Дежурный слушает.
– Это пореченская милиция?
– Да.
– У нас пропал ребёнок.
– Что?
– Ребёнок.
– Какой ребёнок? Откуда вы звоните?
– Это детский сад льнокомбината.
– Попрошу подробнее. В котором часу? Приметы?
– А он не… Мы боимся, что утонул.
– Нет, сегодня несчастных случаев на воде не зарегистрировано. Так, я вас слушаю.
– Мария Васильевна, вы. Говорите вы, я не могу, я с ума сойду!
* * *
– Ну, что они сказали?
– Сказали, будут искать, позвонят… Вот паршивец!
– Кто? Милиционер?
– Да при чём здесь милиционер! Милиционер очень вежливый.
– Кого же вы ругаете?
– Харитонова ругаю. И оставила-то всего на один час. Не разорваться же мне! Дуся обещала присмотреть. Она и заходила к нему.
А потом обедом занялась. Запереть надо было его!
– Мария Васильевна, а что, если…
– Что?
– Что, если он вздумал домой?
– Да с чего бы это? Парень с трёх лет в саду. Никогда ему ничего такого в голову не приходило.
– Может быть, позвоним родителям?
– Так они же на работе.
– На льнокомбинат позвоним.
– Да зачем это? Мать тревогу поднимет. А он, может, сейчас явится.
– Вы думаете? Вы думаете?
– Я пойду погляжу ребят. Вроде спят все. И в изолятор ещё схожу.
* * *
– Это кто там не спит? Павлик?
– Мария Васильевна, а Ростик нашёлся?
– Он не терялся. Спи, Павлик.
– Мария Васильевна, а где он?
– В изоляторе. Спи.
– А его скоро в группу переведут?
– Не мешай ребятам, Павлик, спи.
– Сплю.
Глава шестая.
Лейтенант Грошев
– Ну что, ласковый, хозяина потерял? – Лейтенант Грошев погладил Кешу по голове. – Я смотрю, что ты всё от забора к забору бегаешь. Ищешь кого?
Кеша поглядел на него недоверчиво и побоялся ответить: поймёт или не поймёт, неизвестно ещё.
– Ты здоров? Нос прохладный. Значит, здоров. Вроде бы ты расстроен чем-то, а? Зовут-то тебя как?
– Кеша, – решился ответить Кеша.
– Кеша? Хорошо тебя назвали.
Кеша поднял глаза на лейтенанта Грошева. Потом Кешин хвост качнулся и быстро-быстро замелькал в воздухе. И наконец весь Кеша – от хвоста до кончика чёрного влажного носа – наполнился радостью. Понимает! Кешины слова не кажутся ему пустым, бессмысленным лаем.
– А я в милиции работаю. Я – лейтенант Грошев, – назвал себя Кешин собеседник. – А ты где живёшь?
Ну где может жить бездомная собака, которая то и дело переходит от надежды к отчаянию? И Кеша, испытывая полное доверие к лейтенанту Грошеву, как, например, к Глебу или Ростику, рассказал ему свою короткую собачью жизнь.
– Потерялся, говоришь?
– Потерялся, – подтвердил Кеша. – Надо его найти. Он без меня обязательно заблудится. Ростик – он дороги сам не знает.
– Да… – задумался лейтенант. – Ну вот что, ласковый, тут я с одним заявлением разберусь, мой этот участок теперь, понимаешь? Словом, работу кончим, тогда и приятеля твоего поищем. Может, к дедушке Колдырю сходить? У него вечно ребятня толкается, точно там не смолокурня, а пасека.
Кеша не успел спросить, что это – смолокурня или пасека. Откуда-то издалека раздался крик, слов нельзя было разобрать, но было ясно, что это крик какой-то неприятный.
* * *
Лейтенант Грошев и Кеша пошли на голос. Быстро прошли узким проулочком между двумя заборами и оказались у маленького круглого пруда. На пруду, недалеко от берега, плавали гуси. Они держались стайкой. Время от времени заводили разговор ржавыми голосами. На берегу тётя Нора и Ариадна ракетками кидали друг другу теннисный мячик. А кричала та самая тётка с парома, которая назвала Кешу самым ненавистным ему словом "Развелитутсобак". У тёти Норы было каменное лицо, у Ариадны – испуганное. Теннисный мячик говорил: пок-пок-пок.
– Что случилось? – спросил лейтенант Грошев. – Вроде по радио хорошую погоду обещали, а тут гром гремит.
– Вот, товарищ милиционер, полюбуйтесь. Я тут птицу пасу, а они на выпасе который день мяч гоняют. Гусю от этого вред.
– Ну? Гуси спортом, стало быть, не увлекаются?
– Да какой тут спорт? – не поняла его тётка. – Штраф надо наложить, и всё тут. Я уже и заявленьице писала.
– Прочёл с интересом, – сказал лейтенант Грошев.
– Вы, значит, наш участковый будете?
– Да уж и есть с сегодняшнего дня.
– Вот и ладно. Значит, я там всё описала. Непорядок, чтоб гусей пугать.
– Это и есть перепуганные гуси? – кивнул лейтенант Грошев в сторону пруда.
– Мои, как же, мои это гуси.
– Да вроде у них настроение бодрое, а?
– Чегой-то? – не расслышала тётка.
Тётя Нора, пока лейтенант Грошев говорил, стояла неподвижно, как статуя в парке, и глядела куда-то вдаль, поверх гусиных голов.
Ариадна сначала испугалась, увидев милиционера, потом, почувствовав, что бояться нечего, подняла голову.
– Рекс, Рекс, тётя Нора, это же наш Рекс! – загудела басом Ариадна.
Она кинулась к Кеше.
Кеша попятился, вспомнив о несговорчивой калитке, попытался спрятаться за ногу лейтенанта Грошева. Вид собаки вызвал у тётки новый прилив красноречия.
– Видите, видите, товарищ милиционер! Собак водют. Собака тоже может гуся угрызть. Штраховать, одно слово!
– Кого штрафовать, собак, что ли? Тётка на мгновение оторопела, но, поняв, что лейтенант Грошев шутит, сама захихикала. Потом, боясь, чтобы её не перебили, стала быстро-быстро говорить:
– Я в город молоко вожу. Мне одна женщина, учёная очень, даже сказала: от собак деревьям извод, сохнут они, значит…
– Что же они, собаки, керосином, что ли, заряжены? – перебил её лейтенант. – Всё дело-то яйца выеденного не стоит, нашли о чём заявление писать. Ну люди, ну гуси, ну собаки… В мире надо жить, вот что!
– А штраховать? – спросила тётка.
– Да некого и не за что, – спокойно ответил ей лейтенант Грошев.
Он козырнул сначала тётке с парома, потом тёте Норе и быстро пошёл прочь. Кеша кинулся за ним.
– Ты чего это, ласковый? Рексом тебя зовут?
– Да нет. Я же рассказывал. Это там, где калитка.
– А-а, ну-ну, – сказал Грошев, думая о чём-то своём. А потом сказал, видимо что-то додумывая, вслух: – Грамотные. Пишут. Руки грамотные, а души тёмные. – И обращаясь к Кеше: – Ну вот и пришли!
Домик милиции был маленький, в четыре окна, обшит досками и покрашен синей краской.
Палисадника у домика не было, а прямо возле крыльца цвёл куст сирени и росла мальва – вытянулась уже, но ещё не цвела, раскачивала на ветру длинные стебли с бутонами.
– Это наше отделение, – сказал лейтенант Грошев.
На вывеске было написано: "ПОРЕЧЕНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ МИЛИЦИИ".
– Погоди на крылечке, я сейчас, ласковый, и пойдём тогда.
– А они меня не прогонят?
– Кто – они? Тут народ хороший. Никого не бойся.
Кеша сел.
Лейтенант Грошев зашёл в синий домик и очень быстро вышел.
Кеша тут же поднялся ему навстречу.
– Вот дела-то какие. Ещё поработать надо. Какой-то пацан Харитонов пропал. Убежал из детского сада. Харитонов. А как звать – неизвестно. Дежурный не понял. Два раза, говорит, переспросил. Отвечают: "Хвостик". А какое же это имя для пацана – Хвостик? Ну, ласковый, пойдём искать. Поможешь мне, ладно? А потом уж и твоего приятеля разыщем.
Глава седьмая.
Преступники в бузине
– Ты погоди, цыплачок, – утешал дедушка Колдырь. – Ну не плачь, не плачь, я это так сказал. Сейчас уладим. Иди-ка сюда.
Дедушка повёл Ростика за дом. За домом были грядки. Над молодыми ещё огуречными плетями, покачиваясь, расцветали маки.
К стволу высокой и голой, одной-единственной на огороде сосны был прибит рукомойник. Кусок серого хозяйственного мыла лежал на блюдечке, прямо на земле.
– Мой ноги-то, – сказал дедушка и большим пальцем правой руки нажал носик рукомойника.
Из рукомойника потекла тёплая, нагретая на солнце вода. Ростик сбросил сандалии.
– Ну вот, то и сё, вроде керосин отбили.
– А всё-таки как собака-то, дедушка, а? – спросил Иван.
– Собака-пёс? Искать будем. Только тебя-то вот, цыплачок, как бы маманя искать не стала.
– А мама в городе, на работе. Она на льнокомбинате работает.
– Ну, стало быть, не угадал. Бабаня, стало быть.
– Нет, бабушка далеко живёт, в Пензе.
– С кем же ты живёшь?
– С детским садом.
– С кем, с кем?
– Ну, на той стороне, – вмешался Иван. – За переправой. Сад. Льнокомбинатский.
– А-а-а, то-то я тебя на пароме видал. С собакой-псом. Погоди, дак тебя там хватились небось, в саду-то!
Ростик опустил глаза.
– Я не знаю, что делать, – честно признался он.
Ростику пришлось рассказать дедушке Колдырю всю историю с самого начала.
– Глеб, говоришь? – переспросил дедушка. – У кого же это внучонок Глеб?
– А есть ещё Кирилл и Мефодий, – некстати вылез со своей учёностью Иван. – Они азбуку сочинили. Чего смеяться-то? Буквы изобрели.
– Да это, никак, Митрия Глебыча, – продолжал размышлять дедушка. – У них всегда в роду Глебы. Да, Митрий Глебыч, он как можжевеловый корень, карактерный… Вот чего, чурачки. Людей так нельзя тревожить. Ты, Ванюш, давай на паром да мальца в его детский сад проводи. А то они там измытарются, чай, уже заискались.
– А как же Кеша? – приуныл Ростик.
– Да схожу к Митрию Глебычу, погляжу. Может, он, собака-пёс, туда сам придёт.
– Кеша умный, – сказал Ростик.
– Ясно, умный, – подтвердил дедушка. – Ну, в добрый час, цыплачки. Ванюшка, ты потом зайди, я тебе камеру-то залепил, сохнет.
Иван и Ростик пошли обратно к посёлку. Некоторое время шли молча. Солнце зашло за облако. В роще было уже не так светло. И на душе у Ростика тоже было мрачно.
– Ростислав, слышь, на минутку домой зайдём, есть охота. Бабушка оладьев напекла.
Вот и лавочка. Вот и калитка. Иван нырнул во двор. Ростик остался ждать. Сколько собачьих следов на дороге! А вдруг Кешины? Нет, наверно, не Кешины. Мало ли собак ходит по дорогам!
Из калитки выглянул Иван. Выражение лица у него было хитрое. Он подмигнул Ростику и скрылся. А через секунду калитка не просто открылась, а как-то с грохотом отпрыгнула. Иван стремительно выкатил со двора мопед.
– Видал?! – кричал Иван в полном ликовании. – Видал?! Федька мопед запереть забыл. Айда, сейчас до парома доедем!
– А разве тебе разрешат?
– А кто спросится-то? Ведь он его не запер!
Мопед слепил глаза никелем. Сзади, за седлом, был голубой багажник. Иван скомандовал:
– Садись на багажник, Ростислав! Сейчас до парома доедем.
Ростик влез на багажник, сел. Иван взгромоздился в седло, нажал на педали. Мотор не завёлся. Ивана это не смутило.
– Слезай! С горы поедем, он с горы заведётся.
Иван почти бегом повёл мопед за красные резиновые ручки. Ростик поплёлся за ним, последний раз с тоской оглянувшись на собачьи следы. Кешины? Или не Кешины? Может, дурак, что не подождал на лавочке? Может, Кеша приходил?
Иван выкатил мопед на дорогу. Она спускалась вниз крутым скатом и соединялась с большой дорогой, по которой Ростик и Кеша утром поднялись от берега к посёлку. Там торчал уже знакомый Ростику осокорь, и бузинные кусты тоже были на месте. Паромный причал был скрыт за поворотом, зато виднелся тот берег, поросший соснами, и стайка белых уток у того берега, и чья-то лодка возле травы.
"Как далеко отсюда видно!" – подумал Ростик.
Солнце опять выглянуло из-за облака. Высоко в небе, неслышный с земли, казалось, медленно плыл-уплывал маленький блестящий самолёт. Запел жаворонок. Ростик поискал глазами, где он поёт, но не нашёл. Возле дороги росла серебристая полынь. Ростик сорвал листок, растёр пальцами, понюхал. Мама всегда так делает.
– Вроде бы дорога не очень крутая, – сказал Иван. – Чего смеяться-то! Я видел, как с неё раскатили "Москвича", а потом он завёлся. А это – мопед. – Он что-то покрутил возле руля, постучал по голубым щиткам, попробовал, крепкие ли спицы, надуты ли шины. Словом, явно подражал старшему брату Фёдору, владельцу нарядного мопеда. – Ну, садись, Ростислав!
Ростик опять залез на багажник. Иван, переваливаясь с боку на бок – ноги ещё толком не доставали, – стал жать на педали. Мопед двинулся, как самый простой велосипед. Мотор молчал. Но с горы машина поехала быстрее, и скорость её всё увеличивалась на спуске. И вот уже мопед несётся почти сам по себе, нисколько не желая слушаться Ивана. Иван вцепился в руль так, что у него пальцы стали лиловыми. У Ростика во рту противно дрыгает язык. Какие-то камешки подскакивают с дороги и больно бьют Ростика по ногам и ударяются о спицы, и спицы неприятно взвизгивают.