Книга "Кот Барбосный. Весёлые рассказы" – это сборник из рассказов, сказок и повести современной писательницы Ксении Драгунской. Каждое её произведение – это весёлая и живая история из жизни ребят, их родителей и даже кошек и собак. Вместе с Ксенией Драгунской вы загляните в самые настоящие кошачьи сны, научитесь понимать собак и, конечно, окунётесь в невероятно весёлую атмосферу её рассказов. Повесть "Наша Новая Дордонь" печатается впервые. Рисунки Н. Салиенко.
Для младшего школьного возраста.
Содержание:
-
Мужское воспитание Рассказы про семью 1
-
Прыгучая котлета. Рассказы про школу 8
-
Кошачьи сны. Рассказы про животных 14
-
Наша Новая Дордонь. Повесть 20
-
Сноски 26
Ксения Драгунская
Кот Барбосный. Весёлые рассказы
Мужское воспитание Рассказы про семью
Про папу моего
Когда я была маленькая, у меня был папа. Виктор Драгунский. Знаменитый детский писатель. Только мне никто не верил, что он мой папа. А я кричала: "Это мой папа, папа, папа!!!" И начинала драться. Все думали, что он мой дедушка. Потому что он был уже совсем не очень молодой. Я – поздний ребёнок. Младшая. У меня есть два старших брата – Лёня и Денис. Они умные, учёные и довольно лысые. Зато всяких историй про папу знают гораздо больше, чем я. Но раз уж не они стали детскими писателями, а я, то написать чего-нибудь про папу обычно просят меня.
Мой папа родился давным-давно.
В 2013 году, первого декабря, ему исполнилось бы сто лет. И не где-нибудь там он родился, а в Нью-Йорке. Это вот как вышло – его мама и папа были очень молодые, поженились, и уехали из белорусского города Гомеля в Америку, за счастьем и богатством. Про счастье – не знаю, но с богатством у них совсем не сложилось. Питались они исключительно бананами, а в доме, где они жили, бегали здоровенные крысы. И они вернулись обратно в Гомель, а через некоторое время переселились в Москву, на Покровку.
Там мой папа плохо учился в школе, зато любил читать книжки. Потом он работал на заводе, учился на актёра и работал в театре Сатиры, а ещё – клоуном в цирке и носил рыжий парик. Наверное, поэтому у меня волосы – рыжие. И в детстве я тоже хотела стать клоуном.
Дорогие читатели!!! Меня часто спрашивают, как поживает мой папа, и просят, чтобы я его попросила ещё что-нибудь написать – побольше и посмешней. Не хочется вас огорчать, но папа мой давно умер, когда мне было всего шесть лет, то есть тридцать с лишним лет назад, получается. Поэтому я помню совсем мало случаев про него.
Один случай такой. Папа мой очень любил собак. Он всё время мечтал завести собаку, только мама ему не разрешала. Наконец, когда мне было лет пять с половиной, в нашем доме появился щенок спаниеля по имени Тото. Такой чудесный. Ушастый, пятнистый и с толстыми лапами. Его надо было кормить шесть раз в день, как грудного ребёнка, отчего мама немножко злилась… И вот однажды мы с папой приходим откуда-то или просто сидим дома одни, и есть что-то хочется. Идём мы на кухню и находим кастрюльку с манной кашей, да с такой вкусной (я вообще терпеть не могу манную кашу), что тут же её съедаем. А потом выясняется, что это Тотошина каша, которую мама специально заранее сварила, чтобы смешать с какими-то витаминами, как положено щенкам. Мама обиделась, конечно. Безобразие – детский писатель, взрослый человек, и съел щенячью кашу.
Говорят, что в молодости мой папа был ужасно весёлый, всё время что-нибудь придумывал, вокруг него всегда были самые клёвые и остроумные люди Москвы, и дома у нас всегда было шумно, весело, хохот, праздник, застолье и сплошные знаменитости. Этого я, к сожалению, уже не помню – когда я родилась и немножко подросла, папа сильно болел гипертонией, высоким давлением, и в доме нельзя было шуметь. Мои подруги, которые теперь уже совсем взрослые тётеньки, до сих пор помнят, что у меня надо было ходить на цыпочках, чтобы не беспокоить моего папу. Даже меня к нему как-то не очень пускали, чтобы я его не тревожила. Но я всё равно проникала к нему, и мы играли: я была лягушонком, а папа – уважаемым и добрым львом.
Ещё мой папа собирал колокольчики, у нас дома целая коллекция, и теперь я продолжаю её пополнять. Если, например, читать папины "Денискины рассказы" внимательно, то понимаешь, какие они грустные. Не все, конечно, но некоторые – просто очень. Я не буду сейчас называть, какие. Вы сами перечитайте и почувствуйте. А потом – сверим. Вот некоторые удивляются, мол, как же это удалось взрослому человеку проникнуть в душу ребёнка, говорить от его лица, прямо как будто самим ребёнком и рассказано?.. А очень просто – папа так всю жизнь и оставался маленьким мальчиком. Точно! Человек вообще не успевает повзрослеть – жизнь слишком короткая. Человек успевает только научиться есть, не пачкаясь, ходить, не падая, что-то там делать, курить, врать, стрелять из автомата или наоборот – лечить, учить… Все люди – дети. Ну, в крайнем случае – почти все. Только они об этом не знают.
Помню про папу я, конечно, не много. Зато умею сочинять всякие истории – смешные, странные и грустные. Это у меня от него. А мой сын Тёма очень похож на моего папу. Ну, вылитый! В доме в Каретном ряду, где мы живём в Москве, живут пожилые эстрадные артисты, которые помнят моего папу молодым. И они Тёму так и называют – "Драгунское отродье". И мы вместе с Тёмой любим собак. У нас на даче полно собак, а те, которые не наши, просто так приходят к нам пообедать. Однажды пришла какая-то полосатая собака, мы её угостили тортом, и ей так понравилось, что она ела и от радости гавкала с набитым ртом.
Вот…
Страшная тайна
Когда я была маленькая, однажды в нашем саду "Эрмитаж" появился новый мальчик, Егор. Он приехал из другого района, чтобы теперь жить у тёти. Он прямо так и сказал:
– Родители уехали на год работать за границу, и я буду жить у ммммм… ээээээ… тёти.
Тётя у Егора была просто необыкновенная. Не какая-нибудь там тётя-мотя в платочке, как у других, и даже не какая-нибудь там седая тётя в больших очках, как у других других.
Тётя Егора была тонкая и высокая, с длинными жёлтыми волосами, которые она закалывала в хвост блестящей заколкой. Она носила красные сапоги-чулки на больших платформах, шуршащий чёрный плащ и большие тёмные очки. Она всё время читала модные журналы и слушала пластинки на проигрывателе. Иногда она даже жвачку жевала!!!
А это тогда было – ну вообще…
Егор называл её не "тётя", а просто Ира. Всё это было очень странно. Однажды я услышала, как Егор, когда Ира ему что-то не разрешала или на что-то не соглашалась, прошипел страшным голосом:
– Сейчас всем скажу, кто ты на самом деле!
И она тут же ему всё разрешила.
А я умирала от любопытства: кто же она? Секретный агент? Инопланетянка?
В молодости Ира была артисткой. Она танцевала в ансамбле русских народных танцев. Егор показал мне фотографию – там было много девушек с косами и в платьях с вышивкой. Девушки были похожи одна на другую как близнецы и улыбались. У Иры было полно друзей в разных странах, они присылали ей открытки с видами далёких городов.
Ира всё время говорила, что скоро выйдет замуж и уедет далеко-далеко.
А ещё у неё были разные шляпы. Много.
И вот однажды…
Нам в школе сказали: кто будет участвовать в спектакле на английском языке, тому поставят лишние пятёрки, и можно улучшить четвертные оценки по инглишу. Егор, конечно, тут же стал участвовать со страшной силой и пообещал принести для спектакля настоящие шляпы, как в старину, из прошлой жизни. Ведь шляпы принести гораздо легче и приятней, чем английские глаголы учить, а лишняя пятёрка никому не помешает.
– А тебе разрешат шляпы взять? – спросила я.
– Разрешат. К Ире сегодня придёт в гости дядька из Франции, – сказал Егор. – Они познакомились давно, там, во Франции, когда он приходил на концерт. А теперь он приехал в Москву по делам, бороться за мир и дружбу. Он большой друг нашей страны, даже по-русски говорить умеет.
Мы зашли к Егору.
Французский борец за мир пил чай с тульскими пряниками. Ира, красивая, как в русской народной сказке, смотрела на него.
– Познакомьтесь-познакомьтесь, – даже не заговорила, а прямо-таки запела Ира. – Вот, Анри, это мой племянник Егор, а это его подруга Ксюша.
Борец за мир ласково улыбнулся советской детворе.
– Здрасьте, – вежливо сказали мы. – Мы на минутку, а то у нас репетиция.
Егор открыл шкаф в коридоре и начал деловито выгружать оттуда шляпы и запихивать их в мешок.
Из кухни на нас смотрела Ира.
– Ты куда мои шляпы тащишь? – забеспокоилась она.
– Надо, Ира, для спектакля по инглишу, – как-то между делом, как само собой разумеющемся, сказал Егор.
– Для какого ещё спектакля? Я не разрешаю! – Ира вышла из кухни к нам.
– Ира, там целый коллектив ждёт, – строго сказал Егор.
– Ты что, слов не понимаешь? Коллектив какой-то… Этак ты всю квартиру растащишь… Говорю же, нельзя.
И она стала тащить мешок со шляпами из рук Егора.
И тут…
Егор зажмурился…
Набрал побольше воздуха…
– Бабушка, только не бей! – тонким голосом, словно он собирался заплакать, очень громко завопил Егор. – Бабушка, миленькая, только не бей!
Хотя в общем-то ясно было, что никто его не бьёт, даже не собирается.
– Бабушь? Где есть бабушь? Бабушь бьётся? – французский борец за мир тут же выскочил в коридор и тревожно оглядывался по сторонам, желая обнаружить, где затаился злой и страшный "бабушь", чтобы немедленно обезвредить его и защитить славных русских малюток.
Между тем Ира сделала Егору страшные глаза. Очень страшные. Я даже подумала, что от такого взгляда запросто можно испариться или превратиться в пепел.
– Марш во двор, – стиснув зубы, прошипела она. – Берите что хотите, и чтобы я вас не видела… А потом поговорим.
Мы схватили драгоценные шляпы и помчались по лестнице вниз, даже лифт вызывать не стали – вдруг Ира передумает?
– А ты почему Иру бабушкой обозвал? – спросила я.
– А кто она, по-твоему? Папина мама. Просто она говорит, что ещё молодая, и слово "бабушка" у нас запрещено…
Как они с Егором потом поговорили, я не знаю. В школу он на следующий день пришёл вполне целый и невредимый.
Теперь совсем другие времена. Теперь и не такие бабушки бывают. Бабушки теперь на скутерах ездят и под куполом цирка болтаются. Но, наверное, всё равно они не любят, когда их при посторонних называют бабушками. Наверное, они всё что угодно сделать готовы, чтобы только при посторонних быть Ниночками и Катями, а не бабушками. Хотя, если разобраться, ну чего такого уж неприличного в слове "бабушка"?
Поэтому, дружок, возьми на вооружение. На самый крайний случай.
Если у твоей бабушки есть жених, который думает, что она твоя тётя или даже старшая сестра, помни, что можно однажды открыть ему правду.
Если тебя обижает старший брат, а у него есть любимая девушка, тоже можешь ей нажаловаться. Уж она ему задаст!
Да и у мамы наверняка имеется лысый одноклассник в очках с толстыми стёклами, который дарит ей на 8 Марта фотоальбомы с видами пустыни Сахары. Предупреди маму, что наябедничаешь на неё лысому. Расскажешь, что она называет его чокнутым тюленем, а то и вообще каким-нибудь лысым чудовищем.
Ведь родители, бабушки с дедушками и братья с сёстрами жалуются на тебя друг другу. И ты жалуйся! Ябедничай!
Иногда можно. Только в самом крайнем случае. Когда другого выхода нет. Очень редко.
Но можно.
Ложь во спасение
Когда я была маленькая, моя мама работала учительницей английского языка в училище для медсестёр. Ей там ужасно не нравилось. Ну, заниматься английским с девочками – это ещё ничего. А вот всякие собрания, заседания и педсоветы мама просто терпеть не могла.
И вот однажды…
Пять уроков закончились. Половина второго. Мы с Иркой и Верой Ильинской идём по Садовому. В булочной куплены свежие булки с изюмом, идём и едим на ходу – красота, наслажденье, жизнь, товарищи, совсем хорошая, как верно заметил писатель Гайдар в рассказе "Голубая чашка".
Верка Ильинская грустит – получила двойку по математике, а дома её всегда ругают за плохие отметки.
– Везучая ты, Ксюшка… Никогда за отметки не ругают.
Да, за отметки меня не ругают. Но у меня свои, "личные" трудности.
Рано утром, когда я собиралась в школу, а мама – на работу в училище, она дала мне важное и ответственное задание.
– Сегодня у нас в училище после занятий собрание, – сказала мама. – Мне совершенно не хочется там сидеть лишних два часа. Поэтому, пожалуйста, Ксюша, когда придёшь из школы, позвони ко мне на работу, в учительскую, и скажи, что у тебя болит живот и что ты просишь меня скорее прийти домой.
– Но у меня не болит живот!
– А ты скажи, что болит. Это никакое не враньё, а ложь во спасение, – строго сказала мама. – Всё, ровно в полчетвёртого звони в учительскую. Я уже буду сидеть там у телефона.
Время подходит к половине четвёртого. Я в ужасе таращусь на телефонный аппарат и даже несколько раз снимаю трубку. Но я не могу!!! Все поймут, что я вру, и вообще, я стесняюсь.
Время идёт. Я мучаюсь.
Звонит телефон.
– Что это значит? – сквозь зубы, то ли от раздражения, то ли чтобы никто не услышал, шипит мама. – Я кому сказала? Немедленно звони сюда… Ой, что-то я волнуюсь, – нарочно громко и встревоженно говорит она теперь, наоборот, чтобы все слышали. – Дочка трубку не берёт… Ой… Она сегодня с утра что-то плохо себя чувствовала… Животик… А вдруг аппендицит?.. Она ведь там одна, нет у нас никого…
Мама приходит домой. Отпустили с собрания, ведь дома дочка одна с больным животиком.
– А если бы была война?! – взыскательно спрашивает она, и глаза у неё от злости становятся "зелёные, как крыжовник" (правильно папа в рассказах про Дениску написал). – А если бы фашисты тебя спросили, куда побежали партизаны? Ты бы тоже им правду сказала? Бывает просто ложь, а бывает ложь во спасение… Ты видела, что партизаны побежали в ту сторону. И вот приходят враги и спрашивают: "Куда побежали партизаны?" Ты что, им ответишь, как было на самом деле?
– Нет, – пищу я.
– Правильно! Ты скажешь врагам, что они побежали совсем в другую сторону, туда, где непроходимые болота, чтобы враги в них потонули. Это и есть ложь во спасение.
Мне очень стыдно, что я не умею врать, что у меня никак не получается научиться, я чувствую себя ужасно, ужасно виноватой и не решаюсь спросить у мамы:
– А почему партизаны именно побежали? Разве они могут бегать? Партизанам положено передвигаться ползком, по-пластунски, так в кино показывают…
Некоторые взрослые, конечно, скажут: да не может такого быть, чтобы мама учила врать!
Может.
Может! И в моей жизни полно такого, чего быть никак не может, а оно было и есть.
Другие некоторые взрослые скажут: как это нехорошо, писать про маму, что она так непедагогично себя вела, учила врать, ай-яй-яй…
Но ведь так и не научила. Именно поэтому мои истории – честные. Это честные истории, понятно? Не нравится – читайте другие, мне-то что!
До свидания. До новых встреч.