Здесь под монастырской стеной на клеенках, на тряпках, просто на земле грудами лежали дверные ручки, скобы, подсвечники, шпингалеты, рубанки, напильники. Сидя на корточках, покупатели рылись в железном хламе, а продавцы стояли поодаль. Чуть не у каждого продавца на груди висело ржавое ожерелье, составленное из английских, амбарных, секретных, сарайных, бородатых и трехбородых ключей. На ключи было много покупателей, их брали десятками.
Здесь же стоял человек, который продавал ошейники. На каждую его руку, от запястья до плеча, были нанизаны самые разные ошейники – мягкие кожаные, строгие железные, фигурные, составленные из латунных колец, на которые можно навешивать собачьи медали.
Для приманки покупателей он надел себе на шею лучший, мельхиоровый ошейник, на котором было выгравировано:
ЧЕМПИОН ПОРОДЫ.
– А вот – грабли! – сказал кто-то позади нас.
Я оглянулся и вздрогнул.
Перед нами стоял гражданин Никифоров, а вокруг него будто из-под земли вырастал лес граблей.
Гражданин Никифоров стукнул об землю граблями и сказал мне прямо в глаза:
– И дед и отец мой были хлеборобами! Понял?
Чтение мыслей на небольшом расстоянии
Понять это было невозможно.
Казалось невероятным: откуда взялся гражданин Никифоров на Кармановском рынке? Как, где, когда вчерашние грабли успели размножиться?!
Крендель поголубел от изумления.
В голове его, как змеи, зашевелились подозрительные мысли. Как же так, вчера бродил по нашему переулку, а сегодня вдруг в Карманове. Получается какая-то странная связь. В чем дело?
И гражданина Никифорова такая связь, как видно, изумила. Вчера еще он видел нас в переулке, а сегодня вдруг – в Карманове.
Крендель и гражданин застыли, глядя друг другу в глаза.
Вдруг над головой моей пронесся тревожный шквал, шевельнул волосы и обрушился на гражданина Никифорова. Этот шквал был не что иное, как мысли Кренделя.
"Что такое? Как же так? Вчера – в переулке, а сегодня – в Карманове!" – стремительно мыслил Крендель.
Шквал был отброшен встречным ураганом.
"Как же так! – думал Никифоров. – Вчера – в переулке, а сегодня – в Карманове!"
И тут над головой моей со свистом полетели самые разные мысли – мысли Кренделя и гражданина Никифорова. Они скрещивались, как шпаги.
"Вчера…" – думал Крендель.
"…в переулке…" – парировал Никифоров.
"А сегодня…" – думал Крендель.
"…в Карманове!" – мысленно кричал Никифоров.
"Грабли! Грабли! При чем здесь грабли?"
Некоторое время мысли Кренделя топтались на граблях, но вдруг напали на новую жилу.
"Грабли – для отвода глаз! Он связан с Кожаным!"
"Слежка!" – в ту же секунду мелькнуло в голове гражданина.
Несколько мгновений мысли Кренделя и гражданина бушевали вовсю. Они вливались в мою голову, как мутные потоки в озеро.
"Грабли!" – гремело с одной стороны.
"Слежка!" – бурлило с другой.
Голова моя трещала от напора чужих мыслей. Но вот мне немного полегчало – думы противников поуспокоились.
"Ерунда, – думал, наконец, Никифоров. – Откуда они знают? Я чист, как голубь. Все – суета".
"Спокойно, Кренделюша, спокойно, – успокаивал себя Крендель. – При чем здесь Кожаный? Надо понаблюдать".
Успокоившись, гражданин Никифоров решил оформить кое-какие мысли словами.
– Вы что тут делаете? – спросил он.
– А вы?
– И дед и отец мой были хлеборобами! – пояснил гражданин Никифоров. – А я грабли строю… для нужд сельского хозяйства.
– А мы так… – сказал Крендель. – Тоже для нужд… интересуемся…
– Не мною ли? – намекнул гражданин.
– Да нет, мы для нужд… насчет парикмахерской…
– Насчет парикмахерской ничем помочь не могу, – твердо сказал гражданин Никифоров. – Моя специальность – грабли… Гражданочка, гражданочка! – закричал он, отворотясь. – Купите грабельки! Сами согребают, сами разгребают. Преполезный прибор!
– Что-то уж больно длинные, – сомневалась гражданочка, приглядываясь к граблям. – И крепкие ли зубья?
– У этих граблей зубья крепче, чем у крокодила, – пояснял Никифоров. – Изготовлены из лучших пород березовой древесины. Хоть землю греби, хоть опавший лист.
Когда она отошла, Крендель спросил:
– А вы не знаете, как нам найти Кожаного?
– Да вон он стоит, – сказал Никифоров, отмахиваясь. – Вон он стоит, Кожаный. В кожаном пальто.
Кожаный
Человек, на которого указывал Никифоров, стоял к нам спиной. В этой слегка сутулой, длинной и узкой спине чудилось что-то парикмахерское.
Над кожаными острыми плечами виднелась кожаная кожаная кепка, а снизу, из-под пальто, торчали блестящие хромовые брюки и ботинки бычьего цвета.
Крендель подошел к кожаной спине и, робея, кашлянул.
Спина хрустнула – человек обернулся. К моему изумлению, он и спереди был затянут в кожу. Из распахнутого пальто виднелся замшевый жилет, перепоясанный сыромятным ремешком.
Из-под жилета – кожаная майка.
– В чем дело? – спросил Кожаный. Голос его был скрипуч и хрустящ.
– Мы насчет обстригания, – начал Крендель и растерялся. – Не стригли ли вы… Мы из Москвы… Насчет стрижки-брижки…
Крендель махнул рукой, хотел пояснить, но не смог. В Карманове он чувствовал себя неуютно. В Москве-то, да еще в Зонточном, он бы сразу взял парикмахера за кожаные бока, а тут потерял лицо и замямлил:
– Не приносили ли вам стричь… Бывает, что приносят… Конечно, и в Москве обстригают, но…
– О какой стрижке идет речь? – надменно сказал Кожаный и вынул из кармана руку в замшевой перчатке. В руке он держал небольшой портсигар из крокодиловой кожи.
– Нам сказали, что вы обстригаете… – неуверенно пояснил Крендель.
– Я – обстригаю?! Что за чушь?! Я и ножниц-то сроду в руках не держал. Вот алмаз – пожалуйста. Режет любое стекло, в какую хочешь сторону.
Он вытащил из портсигара небольшой предмет, похожий то ли на молоточек, то ли на гриб опенок, с железной головой и деревянной ножкой.
– Почем? – громко сказал кто-то за моей спиной.
Я оглянулся. За нами стоял Веснушчатый нос, тот самый, что приставал в тамбуре с вопросами к Усачу в шляпе.
– Почем? – спрашивал Нос, наваливаясь мне на плечи и разглядывая алмаз.
– Червонец.
– Даю пятерку.
– Пятерку за алмаз, который режет в любую сторону!
– Пятерка тоже деньги, – веско сказал Нос. – Ну ладно, накину трешку.
– Накинь еще два рубля.
– Да скинь хоть рублишко.
– Нужен алмаз – бери, не нужен – вали, – сказал Кожаный, покачал алмазом и сунул Веснушчатому носу под нос. Тот наклонился, оценивая инструмент глазом, и почему-то понюхал его.
– Ладно, – согласился он. – На деньги – давай сюда алмаз.
– То-то, – говорил Кожаный, пересчитывая деньги. – Три, четыре… семь, восемь… а где еще рубль?
– Может, скинешь все-таки? – предложил Нос, укладывая алмаз во внутренний карман.
– Я те скину! – рассвирепел Кожаный, хватая покупателя за рукав и норовя добраться до внутреннего кармана. – Ребята, держи его!
Крендель подскочил к покупателю справа, нажал в бок:
– Слышь, парень, не шути!
– Ладно, ладно, успокойся, – сказал Веснушчатый, отталкивая Кренделя. – Обложили со всех сторон.
Он вынул из кармана рубль, отдал продавцу и исчез в толпе.
Кожаный запахнул пальто и, даже не кивнув нам, пошел в другую сторону.
Крендель потерянно глядел ему вслед. Да, в Карманове он был не в своей тарелке. Его тарелкой был Зонточный, а здесь все шло по-другому, даже воздух здесь был особый, кармановский, пропахший пивом, подсолнечными семечками.
– Я, кажется, не то говорил. Надо было спросить про монахов.
– Еще бы, – подтвердил я.
– А ты что ж молчал! – рассердился Крендель, схватил меня за руку и потащил к выходу. – Ищи кожаную спину!
Мы побежали через рынок, и я крутил головой, но не видел уже нигде кожаной спины. Да и вообще спин как-то не было видно:
рынок то глядел исподлобья,
то поворачивался боком,
то показывал ухо,
золотой зуб,
кудрявую челку,
и только когда мы подбежали к выходу, рынок вдруг повернулся спиной.
Выпуклой и вогнутой, черной и коричневой оказалась спина Кармановского рынка, но ничего кожаного не было видно в ней.
Зато я заметил желтую бочку на колесах, а у бочки с кружкой кваса в руке стоял Веснушчатый нос. Рядом – Усач в соломенной шляпе. Он тоже держал в руках кружку, из которой высовывалась белая папаха пены. Сунув усы в эту папаху, Усач разглядывал алмаз-стеклорез, который держал в другой руке.
– Да вы понюхайте? – послышалось мне.
Обтерев усы рукавом, Усач приблизил алмаз к носу.
– Пахнет хлебом, – сказал он.
– Это квас пахнет хлебом, нюхайте внимательней.
– У тебя, Васька, нос как у собаки, – сказал Усач и, отхлебнув кваса, снова понюхал алмаз.
Крендель дернул меня за рукав.
– Давай, давай, а то спину упустим! – крикнул он, и мы проскочили в ворота, не в те, через которые входили на рынок, а в другие, с противоположной стороны.
"Молоко" и "яблочко"
С другой стороны Кармановского рынка тоже, оказывается, имелась площадь. Здесь, как видно, недавно была ярмарка.
Посреди площади торчало странное сооружение, похожее на какой-то капитанский мостик. Рядом лежала на земле коричневая лужа. По углам площади стояли железные домики без окон. Из-за железных дверей на улицу доносились хлопающие звуки, будто внутри кто-то заколачивал гвозди.
Мы подошли к железному домику, на котором висела табличка:
ЯБЛОЧКО.
Крендель открыл дверь, и мы увидели длинный деревянный барьер.
У барьера спиной к нам стояли несколько человек. Они держали в руках духовые винтовки.
– Тир! – огорошенно шепнул Крендель, и тут же все винтовки разом выстрелили.
– Тьфу, опять в незрелое, – раздраженно сказал один стрелок, снял шляпу и вытер ею лоб.
На задней стенке висели четыре мишени. На каждой из них было нарисовано огромное зеленое яблоко. Внутри этого незрелого яблока заключалось другое – желтое. В середине желтого – было оранжевое, а в самой сердцевине багровело спелое яблочко, в которое и метились стрелки.
– А вам чего тут надо? – раздраженно сказал стрелок, попадающий в незрелое, оборотясь к нам. – Это тир для взрослых.
Он снова выстрелил, снял шляпу и сильно ударил ею о прилавок:
– Опять в незрелое!
– Да ты сходи за молоком! – сказал патронщик, и все стрелки ухмыльнулись.
Незрелый побагровел, бросил винтовку и выскочил на улицу.
С минуту метался он по площади и скрежетал зубами.
Как видно, неудачи в стрельбе сильно его огорчали. Отдышавшись, стрелок подошел к соседнему домику, над дверью которого висела вывеска:
МОЛОКО.
Мы нырнули за ним в приоткрытую дверь, и сразу обрушились на нас звуки заколачиваемых гвоздей. Точно такой же барьер, как и в "Яблочке", перегораживал комнату, но мишени за ним висели другие – белые, будто облитые молоком. В центре каждой из них чернел кружок размером с трехкопеечную монету. Попасть в кружок было трудно. Дырки от пуль большею частью чернели в "молоке".
Незрелый суетился у барьера, запихивал в ствол патроны и торопливо стрелял.
– Давай! Давай! – подзадоривал патронщик. – Крой! Кроши!
– Вы что это ходите за мной! – закричал вдруг стрелок, оборачиваясь к нам. – Сглазить хотите?! Не выйдет!
Он снова выстрелил и промазал. Это его потрясло. Подпрыгнув на месте, он сдернул с головы шляпу, бросил на пол и, как конь, растоптал ее.
Мы с Кренделем выскочили на улицу и, подгоняемые криками и выстрелами, побежали через площадь к третьему железному домику. Над дверью его красовалась самая большая вывеска, на которой был нарисован усатый человек в шляпе с павлиньим пером. Из усов его выливалась кривая надпись:
ВОЛШЕБНЫЙ СТРЕЛОК.
Отчего-то робея, мы заглянули в дверь и застыли на пороге. Перед нами в кресле сидел Кожаный и горстями высыпал на прилавок духовые патроны.
"ВОЛШЕБНЫЙ СТРЕЛОК"
– Ага! – сказал он, увидев нас. – Старые знакомые! Прошу. Любая винтовка. На выбор.
– У нас денег нет, – растерялся Крендель.
– Денег нет – это плохо. Без денег какая же стрельба, – нахмурился Кожаный.
В тире не было ни души. Вот сейчас бы и надо было ясно и толково поговорить о монахах. Крендель вздохнул, приоткрыл рот, но тут Кожаный сказал:
– Чего вздыхаешь? Пострелять хочется?
– Еще бы, – вздохнул и я.
– Ладно уж. По старой памяти вот вам два патрона – палите.
Замшевым перчаточным пальцем он выкатил из россыпи два патрона, и Крендель сразу схватил винтовку.
Поблескивая сизым металлом, винтовки лежали на прилавке. Приподняв одну с прикладом густого кофейного цвета, я почувствовал, какая она тяжелая. От нее пахло маслом и сталью.
Левой рукой я надавил на ствол. Он туго крякнул и переломился, открывши влажный от масла канал. Я вставил туда пульку, похожую на свинцовый наперсточек, прижал к щеке блестящий приклад.
– В слона! – шепнул Крендель и выстрелил.
Серый, рябой от пулевых ударов слон не шевельнулся.
– Промазал, – недовольно сказал Кожаный.
Крендель отложил винтовку и, тяжело дыша, стал глядеть, как я целюсь.
Три железные птицы свисали передо мной с потолка: утка, гусь, и лебедь с особенно тоненькой шеей. Вместо ног под каждою птицей торчал рычажок с белой кнопкой.
– Ну давай, давай, стреляй скорее, – не выдержал Крендель.
– Куда спешить, – ответил за меня Кожаный. – Надо выбрать.
Под птицами к стене была приделана бочка с надписью "Пиво", рядом стояла мельница с красными крыльями. А в самом нижнем ряду мишеней разместился настоящий зоопарк: рябой боевой слон, тигр, подкрадывающийся к антилопе, жираф. Неведомо как и заяц затесался в эту компанию, прилетевшую в город Карманов прямо из джунглей.
– Бей в тигра! – сказал Крендель таким тоном, будто слон был у него в кармане.
Я поцелился в тигра, в жирафа и, в конце концов, выбрал сундучок, который притулился сбоку. Что-то таинственное было в этом сундучке. Хотелось узнать, зачем он висит такой простенький среди ярких мишеней.
– Ты в сундучок не целься, – сказал Кожаный. – В сундучок стреляют самые лучшие стрелки. Цель в слона.
Я прицелился в слона.
– Бери чуть ниже, – командовал Кожаный. – Под самую кнопочку. Плавно нажимай спуск, не дергай.
Я подвел мушку под самую кнопочку и плавно нажал. Винтовка сухо треснула, а слон, который до сих пор крепко стоял на ногах, вдруг рухнул на колени.
– Вот это стрелок! Слона подбил! Хочешь еще разок?
– Еще бы, – ответил я.
– Хватит, – сказал Крендель, побледневший от огорчения. – Некогда нам стрелять.
– Что такое?
– Дело есть… Надо поговорить… В тот раз я спрашивал насчет парикмахерской, так не в ней дело…
– Что за чушь! – плюнул Кожаный. – Опять парикмахерская?!
– Да нет… дело в том, что мы ищем монахов.
– Монахов?! – изумился Кожаный, привстал и, как мне показалось, немного побледнел.
– Монахов, – подтвердил Крендель. – Вот и хотели у вас спросить, посоветоваться, как их найти, может, вы слыхали…
Кожаный заволновался. Оглянулся зачем-то на дверь и тихо спросил:
– Каких монахов?
– Наших, – ответил Крендель, тоже понизив голос.
– Сколько же вам надо монахов?
– Пять.
Кожаный снял кожаную кепку, вытер пот, выступивший у него на лбу.
– Не много ли? – сказал он. – Может, одного хватит?
– Нам хотя бы Моню, – жалобно ответил Крендель.
– Моню? – изумился Кожаный. – Что ж вы раньше-то молчали? Надо было сразу дело говорить. Все монахи здесь, а Моня… – вдруг он замолчал и приложил палец к губам.
Дверь дернулась, и в тир вошел новый посетитель.
– Почем выстрел? – спросил он, подходя к барьеру.
Это был тот самый Веснушчатый нос, которого звали Василий.
Стрельба по-кармановски
– Пять копеек, – недовольно ответил Кожаный, делая нам знаки пока помолчать.
– А сколько всего мишеней?
– Десять.
– Вот полтинник, – сказал Нос, выкладывая на прилавок деньги.
– Ого! – восхитился Кожаный и подмигнул нам. – Десять выстрелов! Может быть, лучше одиннадцать или двенадцать?
– Хватит десяти.
– Вот это я люблю. Ты, оказывается, настоящий стрелок.
– А вы, оказывается, не только на рынке торгуете.
– Торговля – это так, ерунда. А сердце мое здесь.
– Оно у вас тоже кожаное? – спросил Нос. – Не дожидаясь ответа, он вскинул винтовку и выстрелил.
Пуля ударила в кнопочку – утка железно крякнул и перевернулась.
– Отличный выстрел! – похвалил Кожаный. – А сердце у меня мягкое, отзывчивое. По правде говоря, оно – золотое.
– Может, алмазное? – спросил Василий и выстрелил в гуся.
Гусь рухнул.
Кожаный нахмурился.
Василий перезарядил винтовку и сшиб лебедя. Размахивая длинной шеей, лебедь закачался, как маятник стенных часов.
Веснушчатый ударил в мельницу. Взвизгнула какая-то пружинка – и красные крылья закрутились, замелькали, сливаясь в сплошное розовое колесо.
– Теперь в бочку, – шепнул Крендель, и тут же щелкнул выстрел.
В бочке что-то загремело, и оттуда выскочил ухмыляющийся медведь с кружкой пива в руках.
– Вот какие стрелки у нас в Карманове! – с гордостью сказал Кожаный и похлопал ладонями, изображая аплодисменты. – Ни в Тарасовке, ни в Перловке сроду не было таких стрелков.
Он встал и торжественно снял кожаную кепку.
– Как ваше имя и отчество?
– Василий Константинович.
– Позвольте, уважаемый Василий Константинович, и мне стрельнуть в вашем присутствии.
Отойдя к задней стенке, Кожаный хлопнул медведя по голове, затолкал его в бочку, наладил остальные мишени. Вернувшись к барьеру, быстро зарядил все пять винтовок.
– Стреляем по-кармановски! – крикнул он и выстрелил.
Утка крякнула и перевернулась.
Вторую винтовку Кожаный взял одной правой рукой, а левую руку сунул в карман, чтоб не мешала.
Выстрел – гусь рухнул.
Лебедя он сшиб одной левой, а в мельницу стрелял обеими руками, но даже не донес винтовку до плеча. Выстрелил от живота – и крылья мельницы закрутились.
Медведя же, сидящего в бочке, Кожаный совсем обидел. Он вообще не целился в него. Даже не поднял винтовку с прилавка, просто нажал курок – и медведь выскочил из бочки со второй кружкой пива в руках.
– Заряжай! – крикнул стрелок и похлопал сам себе ладонями.