По промерзшей тундре день за днём движется маленький поезд из нарт. В далёкое путешествие отправилась семья якутов - старики родители и трое их детей: старший сын, кормилец семьи, по имени Сын Гостя, младший - по имени Ваненок, и дочь Мая.
Труден путь, и полон опасностей, но Сын Гостя упрям и силён, и его ведёт вперёд мечта: добраться до Кладбища Мамонтов, добыть драгоценные бивни и начать наконец жить "как русские" - в тёплом доме с русской печью и с "машиной, которая делает хлеб"…
Содержание:
-
I. ТИШИНА СМЕНЯЕТСЯ ВЕТРОМ 1
-
II. ВЕТЕР ПРИБЛИЖАЕТ ВЕСНУ 1
-
III. ВЕСНА ВЕДЕТ К ЦЕЛИ 2
-
IV. КЛАДБИЩЕ МАМОНТОВ 3
-
V. ЧЕЛОВЕК СО СТЕКЛАМИ НА ГЛАЗАХ 4
-
VI. КОГДА ПЛАЧУТ ЛЮДИ СО СТЕКЛАМИ НА ГЛАЗАХ 5
-
Примечания 6
Лев Гумилевский
КЛАДБИЩЕ МАМОНТОВ
Повесть
I. ТИШИНА СМЕНЯЕТСЯ ВЕТРОМ
Одиннадцать дней висела в звенящем воздухе морозная тишина. Дыхание опускалось инеем и вода, выплеснутая ковшом из урасы падала на снег острыми кусками каменного льда.
Двенадцатою ночью неожиданно взвыл океанский ветер. Олени вернулись из тайги и стали за урасою бок-о-бок, как одно четырнадцатиголовое чудовище. Собаки тихонько выли, забившись под теплые оленьи животы. Ветер занес все снегом. Темнели неподвижные оленьи хребты и делали стадо похожим на костяную спину огромной черепахи, дремлющей вторую тысячу лет на снегу.
Ветер выдувал из урасы тепло, крутился в плетенке, обмазанной глиною, как печь, веял в очаге снег и пепел, погасил угли и вынес их в тайгу.
Ночью Сын Гостя проснулся от холода и ветра. Он высунул черную голову из оленьих шкур, сшитых в мешок для спанья, и прислушался. Плоское лицо его обвеяло тончайшими иглами льда, метавшегося с ветром и брызгами снега. Тогда он проворно выпростался из мешка, прополз по земляному полу до другого огромного мешка, где спали остальные, и всунул ноги в пролаз. Нога придавила скрюченную руку отца. Отец не проснулся, но простонал жалобнее собак, воющих на холоду, во сне:
- Я все отдал, что нужно, не трогай меня!
Ветер заглушил его бред. Сын Гостя влез в мешок, тесня спящих. Отец выдернул больную руку из-под его спины и крикнул, хрипя от боли:
- Ты слышал? Я заплатил все!
Он проснулся от собственного крика, напоминавшего лай простуженного пса. Он узнал сына по телу и запаху и, узнавши, спросил коротко:
- Ты, Андрей?
Андрей усмехнулся:
- Йоры подняли вой и ветер. Угли погасли. Мне стало холодно! - Он ударил локтем отца в голую грудь и спросил: - не с тем ли гостем ты говорил во сне, в честь которого меня называют Сыном Гостя?
Вздохнув от боли, отец ответил покорно:
- Это был он. Йоры с ветром принесли его тень. И он опять крестил тебя, дал тебе имя Андрей, как у русских, и я не мог ослушаться, потому что на нем были светлые пуговицы, и он собирал шкурами подати русскому царю!
- Не пил ли ты с ним и огненную воду, старый волк с перешибленной лапой?
Отец отодвинулся от сына, боясь удара локтя в голую грудь. Сын толкнул его больную руку:
- Благодари старика, что это была только тень гостя!
Мать слышала их слова. Она перекатилась через мужа и легла между ним и сыном. Сын Гостя прижался к ее горячему телу, греясь и засыпая. Она обняла его голову, рассказывая как сказку:
- Тебя зовут Сыном Гостя, потому что ты хитер, как русский гость, который крестил тебя и дал тебе такое же, как у него, русское имя. И мы сделали так, как хотел он, потому что гость - хозяин в жилище сохи.
Она положила руку на голову сына и продолжала говорить, слушая вой ветра и сливающийся с ним свой собственный поющий голос:
- Старый Ивана, мой муж и отец твой, похожий на загнанного оленя, не может убить сохатого, чтобы кормить нас, и ты стал господином в доме. Мы слушаемся тебя и повинуемся. Но разве ты не соха? Ты соха, хотя тебя называют Сыном Гостя.
Она прислушалась к ветру и дыханию сына и прислушавшись продолжала петь тихо:
- Двенадцать стоянок идут по следам нашим томузы и на десятой стоянке они предлагали за сестру твою, Маю, нарту лисиц куниц, соболей и голубых песцов! Глаза Маи светлее реки, имя которой она носит, потому что там она родилась, но разве мало за нее предлагают томузы? И мы не отдали ее в жены самому богатому из томузов, потому что он томуз, а не соха! Таков закон. Пусть Мая плачет, потому что он ей мил, пусть останутся соболи и голубые песцы у томуза. Мы покорны закону, так же как ты, господин.
Ветер метался в урасе, крутился над очагом, выметая пепел. Собаки, зарывшись в снег, выли под теплыми животами оленей Сын Гостя положил руку пол голову и другою затянул над собою меха, укрываясь от холода и ветра.
Мать пропела чуть слышно:
- Ветер заметает следы, и йоры делают злое дело. Глаза томуза сверкают от любви, когда он смотрит на Маю. Что с ветром нашепчут ему в уши в эту ночь йоры?
В закрытом мешке было душно, глаза старухи смыкались. Она погладила голову сына, сказала - "Спи, господин!" - и заснула вдруг, падая в сон, как камень, опущенный в воду.
Сын Гостя грелся теплом матери и брата в общей постели; он дышал дыханием отца и сестры и, согревшись, заснул крепко, думая об усталости пройденного пути.
Путь был велик, как цель, к которой он приближался.
Сын Гостя двигался к побережью Ледовитого океана вторую зиму. Он шел с Маи, где родилась его сестра. На Мае в камышах отец встретился с невиданным зверем, оставившим руку его навсегда скрюченной. Сын Гостя задушил своими руками желтую собаку, и тогда видевшие зверя и раны отца говорили, что Сын Гостя убил тигра.
С Маи шли по Алдану до впадения его в Лену, по Лене шли вниз до устья, к Быкову мысу, с которого счастливцы могли добираться до Кладбища Мамонтов.
А разве убивший тигра не был счастливцем?
Сын Гостя шел твердыми шагами вперед.
Они останавливались над убитой добычей и стояли до тех пор, пока хватало мяса убитого. В урасе горел очаг, вялилось мясо. Когда мясо кончалось, пили несколько дней горячий чай, лежали молча и с собачьей ласковостью следили глазами за Сыном Гостя. Голод становился нестерпимым. Сын Гостя брал ружье и брата, уходил по следам зверя вперед, выслеживал, караулил и убивал без промаха из кремневого ружья.
Ваненок шел назад к стоянке. Лыжи поднимали вихорьки сухого снега за его спиной. Сын Гостя оставался сторожить убитого. Огромная туша сохатого стыла на снегу. Сын Гостя вырезывал из ляжки жирный кусок и ел.
В урасе с приходом Ваненка поднимался шум и начиналось движение. На нарты укладывали все, что было здесь, и самые стены урасы. Ваненок впрягал оленей, собаки гнали стадо и все вместе - люди, собаки, олени, имущество передвигалось на двадцать, иногда тридцать верст вперед к месту удачной охоты.
На новом месте, возле самой добычи, разгребали снег, ставили шесты, завешивали шкурами, заваливали снегом, вставляли кусок льда, вместо окна, в очаге зажигали огонь, потом ели мясо, пока не съедали все.
Тогда пили чай, несколько дней лежали молча и спали, лениво двигались и ждали покорно, пока Сын Гостя возьмет ружье и Ваненка.
Так Сын Гостя двигался вторую зиму, так шли за ним отец, мать, сестра и брат. Он приносил им пищу, и они звали его господином, не спрашивая, куда он ведет их.
II. ВЕТЕР ПРИБЛИЖАЕТ ВЕСНУ
Ночью Сын Гостя слышал шум и голоса. Он улыбнулся им, как сну, и не открыл глаз.
Ветер вымел очаг дочиста. Вода в чайнике давно уже стала куском льда, когда Сын Гостя проснулся. Он протянул руки над головою и не нашел выхода. Сын Гостя вскочил на колени, ища пролаз.
Он был завязан снаружи. Сын Гостя толкнул отца, ощупал костлявую спину матери, нашел голову Ваненка, но пальцы руки его нигде не чувствовали гладкой кожи сестры. Налившись огненной злобой, он крикнул, вставая в мешке:
- Мая, не ты ли завязала нас тут?
Никто не ответил. Оленья кожа крепка, нож оставался на поясе одежды снаружи. Сын Гостя давил ногами голую грудь отца рвал руками мешок и стонал от бессилия.
- Грызи зубами, - сказал отец, - здесь были томузы. Они украли Маю, как крадут задремавшего оленя голодные волки!
Сын Гостя вложил складку меха в рот и стал грызть. Тугая кожа скрипела под острыми зубами. Уставши он упал на голову стонущей матери и тогда над собою в прогрызенной коже увидел звездочку дневного света.
- Грызи! - повторил отец, - выгрызи дыру, чтобы высунуть руку!
Сын Гостя грыз с остервенением. Знакомый вкус теплой крови во рту остановил его. Он ощупал пальцами зубы и пошатал тот, который причинял боль.
Отец сказал хрипло:
- Ветер заносит следы, и никто не найдет следов тех, кто украл кис. Торопись. Легче найти камень в Лене, чем человека в тайге. Грызи, потому что моими зубами нельзя перегрызть и горла томузу, укравшему кис.
Сын Гостя выгрыз в мешке дыру. Дневной свет сделал ее похожею на маленькое солнце. Оно светило в черную пещеру, забитую съежившимися от страха людьми. Сын Гостя просунул пальцы в белое солнце и надорвал кожу. Пальцы его заломило болью.
Отец крикнул:
- Готово. Гляди, что там!
Сын Гостя передохнул, всунул руки и разорвал кожу, раздавшуюся с тугой неохотой под силою его освирепевших рук.
- Ступай, - крикнул отец.
Сын Гостя вышел в отверстие. На голые плечи его осыпался со шкур снег. Он выпростался из мешка и, не одеваясь, метнулся к выходу: гора шкур лежала там, запорошенная снегом. Вход был открыт, ветер нес в урасу льдистые снежинки. Сын Гостя поднял голыми руками груду мехов. Шкуры лисиц упали, и под ними мелькнули меха голубых песцов и соболей.
- Выкуп! - усмехнулся Сын Гостя, - Мая стоит этого!
Отец вылез из мешка, дрожа от холода и гнева. Он одевался сам и бросил одежду сыну. Сын Гостя оделся и сел на разбросанные шкуры, греясь в тепле оленьего меха.
Отец завернулся в куклянку, задыхаясь от гнева и проклятий. Он снял с пояса нож и катаясь по полу, прежде чем могли его остановить, разрезал две шкуры голубого песца на клочки.
Сын Гостя вырвал у него нож. Тогда отец выполз из урасы наружу с хриплым воем, созвавшим из-под оленей насторожившихся собак. Он вернулся скоро. Сын Гостя посмотрел на него с усмешкой, и он ответил уныло:
- Уж нет ни одного следа. Ветер несет тучи снега. Йоры помогают им. Они взяли лучших оленей из твоих и выпрягли своих. Один из них дохнет, как я. Возьми нож и прирежь.
Он сжал руками голову и завыл от боли в скрюченной руке и отчаянного бессилия. Сын Гостя снял с пояса нож и вышел, не глядя на отца.
Мать высунулась из мешка и крикнула сыну:
- Ваненок, иди скорее сюда. Воры оставили загнанного оленя, и Андрей вышел зарезать его. Я развожу огонь. Сегодня мы будем есть.
Голое темнокожее тело высунулось вслед за матерью. Они оделись, протерли снегом глаза и стали глядеть на выход, с быстротою встряхнувшихся после сна собак. Сын Гостя вёрнулся с ободранной тушей оленя. Он бросил шкуру в угол и втащил за собою дымящуюся груду розового мяса. Никто не прикоснулся к нему, пока Сын Гостя не вырезал лучший кусок и не съел его до остатка.
Он ел медленно. Мать и Ваненок, даже отец, переставший на минуту стонать и выть, смотрели на его губы, сочившие оленью кровь, на его челюсти, двигавшиеся мерно и неторопливо.
Сын Гостя проглотил последний кусок и подал нож отцу. Тот вырезал свой кусок, и тогда все стали смотреть на его челюсти, на его губы, поеживаясь от голода и дрожи.
Тепло наливалось в грудь Сына Гостя. Он перебирал шкуры, любуясь ими. Отец крикнул хрипя:
- Изрежь на куски шкуры, потому что мы не берем выкупа от томузов. Возьми нож и ищи оскорбителя и не приходи раньше, чем ты изрежешь в клочья грудь вора, как эти шкуры!
Сын Гостя оглянулся на отца и, вырвав у него нож, отдал его матери.
- Пусть есть мать и Ваненок! - сказал он и посмотрел на отца с презрением, - разве ты не слышал, дохлый пес, как вязали тебя томузы? Или тебя завязала твоя дочь в мешке, потому что ты не можешь ее кормить!
Отец не ответил. Он смотрел, как мать вырезала кусок из розовой туши и подавала его Ваненку в протянутую руку. Сын Гостя презрительно толкнул ногою оленя:
- От тебя меньше толку, чем от этого загнанного оленя, и не мне слушать тебя. Мая ушла к тому, кто ей мил. Разве томуз не человек? Ступай собирать хворост, потому что для этой работы не нужно двух рук!
Отец вырвал у матери кусок мяса и стал есть, торопясь и давясь кусками и злобой:
- Я сам догоню их. Кровь томуза смоет обиду!
Сын Гостя отвернулся от них.
- Ветер приближает весну, - сказал он, глядя на крутившийся в очаге снег, - и этой весною я уйду на Кладбище Мамонтов. Русские ценят кости мамонта дороже лисиц и куниц. Я выловлю их из весенних озер столько, сколько нужно, чтобы мне дали на Алдане русскую печь и русскую избу, и русскую машину, которая делает хлеб. Русские живут зимою так же хорошо, как летом. Они не боятся ночной зимы, потому что они сами зажигают в избах солнце. Я буду хитер, как они, у меня будут зимою яйца птиц, молоко коров, соленая нельма и хлеб. И у меня не будет скрюченных рук, как у прибитого волка!
- Томузы украли твою сестру, и ты отомстишь им! - сказал отец.
Сын Гостя оглянулся на него:
- Ступай за хворостом, старый пес! Ты говоришь о том, что умерло, потому что умерли твои законы, и твоя жизнь догорает, как угли в очаге. Молчи и уходи! Не мешай мне. И если ты не пойдешь за своим делом, то я скручу твою другую руку, не хуже желтой собаки! Барда!
Отец спустил на лоб и уши рыжие отвороты шапки, закрылся шерстью мехов и выполз покорно из урасы. Сын Гостя посмотрел ему вслед и принял из рук матери кусок розового мяса.
III. ВЕСНА ВЕДЕТ К ЦЕЛИ
Ветер дул короткими днями и долгою ночью. В очаге тлели угли, на углях томилось оленье мясо. Сын Гостя лежал на мехах с свинцовым от сытости животом и думал о солнцах, горящих в русских избах.
В мешках лежали отец, мать и Ваненок. И у них были тяжки сытые животы, и им не хотелось двигаться и говорить. От сытости звенело в ушах, томила жажда, но олень был не доеден до конца и чая не пили - глотали снег и лед. Сон приходил неожиданно быстро, так же как пробуждение. Проснувшись, ели мясо, топившее нежный жир на угли, и бросали двигать челюстями, лишь изнемогая от усталости.
На утро третьего дня олень был съеден. Мать топила снег в чайнике, кипятила воду и заваривала черный кирпичный чай.
Весь третий день и утро четвертого пили чай. Ветер утих в ночь. Морозная тишина повисла в воздухе. Дыхание стояло туманом, и вода, выплеснутая ковшом из урасы, успевала выжечь в снегу черные язвы, как в теле прокаженного. Олени ушли в тайгу, и Сын Гостя взял ружье.
Шесть черных блестящих глаз, сквозь узкие щелочки плоских лиц, с собачьей ласковостью следили за Сыном Гостя и его ружьем. Сын Гостя сказал Ваненку:
- Пойдем!
И оба, закутавшись в меха, подвязали лыжи. Выйдя за урасу, Сын Гостя прислушался. Где-то в светлой, как горный хрусталь, вышине веял ветер, и чудесный слух якута уловил его.
- Ветер идет обратно, - сказал он, - ветер будет гнать нас к морю. Горы Хараулах кончаются. Мы спустимся в бадараны. Конец пути близок. Мы войдем в Быков мыс раньше, чем гуси тронутся в путь, и на Кладбище Мамонтов мы придем вместе с лебедями, чтобы есть их яйца.
Сын Гостя вынес ковш воды и выплеснул его на спину Ваненка. Ваненок облил спину Сына Гостя - вода настыла на мехах тонким стеклянным покровом, и одежды стали непроницаемы для ветра.
Сын Гостя усмехнулся небесной тишине, звеневшей только ему одному приближением бури, вскинул на плечи ружье и взял в руки шесты.
- Ветер приближает весну и выдувает в бадаранах снег, как волосы с головы пьяницы, - усмехнулся он, - держи в бадараны: там будут сохатые. Ветер избавил их от труда копаться под снегом, чтобы доставать олений мох.
Ваненок сверкнул черными зрачками в узких отверстиях глаз. Они горели охотничьей жадностью. Сын Гостя шел сзади него, вихря лыжами сухой снег, и говорил:
- Теперь я буду учить тебя караулить сохатого и стрелять наверняка. Мы уйдем далеко сегодня. Ленивый соха не пойдет вперед, когда он сыт. Они будут ждать нас долго и тогда пойдут вперед живо. Если я не вернусь с Кладбища Мамонтов, ты будешь старшим в доме и будешь кормить отца и мать.
- Ты вернешься, - сказал Ваненок, - потому что ты Сын Гостя и хитер, как русские. Но мать считает мне четырнадцатую весну. Я взрослый.
Сын Гостя засмеялся, сверкая глазами:
- Да, я научу тебя держать ружье и караулить зверя. Но было бы лучше, если бы ты стал жить, как русские!
Ваненок оглянулся на брата:
- Почему?
Сын Гостя пошел тише, легко катясь по нетронутому покрову снежной степи.
Ваненок говорил:
- Разве мало причиняли горя нам русские, когда сжигали нас огненной водою? И разве мало отняли соболей, куниц и голубых песцов те, у кого светлые пуговицы ослепляют глаза, как жар летнего солнца?
Сын Гостя усмехнулся:
- Русские не делают больше светлых пуговиц, и они убили царя, которому повиновались, обижая якутов.
Сын Гостя оглянул снежное море, раскинул шестами, указывая на весь простор снега, сливавшийся на горизонте с голубым небом:
- Русский знает, почему небо сине, отчего падает снег, как выросла земля. А разве ты не хотел бы знать путь на небо и вокруг земли так же хорошо, как путь к Кладбищу Мамонтов от Маи и пещер Алдана?
Ваненок смотрел на брата сверкающими глазами. Лыжи скользили тихо. Он слушал и молчал, Сын Гостя говорил:
- Ты видел, как живут якуты, которые делают хлеб. Они живут хорошо. Только томузы бродят в тайге, как голодные волки. Якуты стали делать теплые юрты, вместо урасы, и жить, не двигаясь, как мы. Я вел русских воинов, указывая им путь к врагам через тайгу, и тогда я узнал много!
Сын Гостя замолчал уныло. Они выходили в снежный простор. В белом покое тонули склоны гор и далеко позади оставалась темная кайма последней тайги. Ветер бился в их остекляненные льдом спины и отскакивал, не проникая в одежду.