- Так ты теперича натурально кантонистом зачислен? На Шварца–редуте? Как там обстоятельства? - как взрослого расспрашивал его возница.
- Ничего, воюем, - небрежно бросил Колька. - У меня под началом две мортиры.
- Целых две?! - изумился кум.
- Палят, аж загляденье!..
Несколько дней назад лейтенант Шварц распорядился дать юному бомбардиру две "кегорновые" мортирки. Миниатюрные эти орудия служили для стрельбы по ближним целям. Николка установил их за боковой насыпью редута (за траверсом), удачно замаскировал и метко бил по передней французской траншее…
Дверь открылась. На пороге появилась Алёнка. За ней - женщина, невысокая, с худым морщинистым лицом - крёстная. В руках крёстная держала пирог.
- Мир дому сему, - поклонилась гостья и подошла к Саввишне. - Вот, бери, с утра состряпала, на случай, коли заваруха помешает.
Алёнка стояла у стола, зачарованно глядя на игрушки. Потом перенесла подарки на сундук, в угол комнаты. Присела на корточки, стала аккуратно расставлять их на крышке сундука, не переставая восхищённо ахать.
Антонина Саввишна расстелила скатерть, выставила деревянные чарки, и взрослые уселись за стол.
- Алёнка, - громко позвала крёстная, - бери своего гостя, и - к нам. Начинать пора - дело к вечеру движется!
Возница торжественно поднял чарку.
- За здравие Алёнки нашей! Дай ей бог здоровья поболе, горестей помене. Аминь!
Выпив ещё, взрослые разговорились, как обычно, забыв о маленькой виновнице торжества. Дети, прихватив игрушки, ушли во двор. Они уселись на старом почерневшем бревне. Алёнка, помолчав, тихонько сказала:
- А мамка, знаешь, как тебя любит… Говорит, всё равно как братишка ты мне.
Колька взял из рук девочки чёртика, стал сосредоточенно рассматривать его.
- Ты сказывал, будешь наведывать маманю почаще, а сам…
- С увольнением нынче строго. Я теперь числюсь на довольствии полном, - не без гордости сказал мальчик. - Служба - она ведь служба: коли отпустят…
Из домика послышалась заунывная песня:
Пала грусть–тоска тяжёлая
На кручинную головушку;
Мучит душу мука смертная,
Вон из тела душа просится…
- Маманя петь любит, - сказала Голубоглазка, - и песен тьму знает. - Потом вдруг спросила: - А как обученье твоё? Скоро книги читать будешь?
- Вчерась всю кириллицу прикончил! - радостно заговорил Колька. - Сам Михаил Павлович Шварц проверку делали. Всё прочитал по пушке, без единой закавыки.
Девочка смотрела на него с уважением. А Николка продолжал:
- Вот погоди - выучусь, потом тебя обучу. Непременно! Ещё месячишко, и скорострельно читать научусь.
Дети сидели, прижавшись друг к другу, и на какое-то время позабыли о войне, о бастионах, о французах. Было удивительно тихо…
Оставляя след в темнеющем небе, пронеслась английская конгревова ракета. Колька встал, натянул потуже бескозырку.
- Пойду в хату - распрощаюсь. Пора на редут.
Рано утром у землянки раздался зычный голос унтер–офицера:
- Николку Пищенко к их благородию лейтенанту
Появился удивлённый Лоик.
- Чего стряслось-то?
Унтер насупил брови и громко, чтоб слышал Колька, спросил:
- Когда вчерась Пищенко возвратился из увольнения?
- Как велено… До полуночи, - растерянно ответил Евтихий.
-- Ну, ну, - проворчал унтер–офицер и отвернулся, словно ожидая, когда наконец он появится, этот нарушитель.
Из землянки вышел Николка. Унтер–офицер внимательно осмотрел его.
- Ремень - потуже! За мной!
Николка зашагал вслед. Одна за другой встревоженные мысли проносились в голове. Но причины раннего вызова так и не мог понять.
Подошли к командирскому блиндажу. Унтер пропустил мальчика вперёд.
Три ступеньки вниз. Николка приставил ногу и чётко отрапортовал:
- Кантонист Пищенко по вашему приказанию прибыл!
- Вольно!
Кроме лейтенанта Шварца, за маленьким столиком сидел незнакомый офицер. Он мельком взглянул в документ, лежавший подле него.
- Ты Пищенко Николай, сын бомбардира Тимофея Пищенко?
- Так точно, ваше благородие!
Шварц улыбнулся, решив не томить больше паренька.
- Лейтенант Забудский, - сказал Михаил Павлович, - представил тебя к награде.
- Поздравляю, - торжественно произнёс гость.
А Шварц подошёл к Николке и ласково поцеловал в лоб.
Парнишка вышел из блиндажа.
- Могу добавить, что со своей стороны я так же, как и господин Забудский, составил представление на юного воина.
У офицера штаба удивлённо приподнялись брови.
- Не изволите показать?
- С преогромным удовольствием. Я зачту. "Канонир Николай Пищенко, сын покойного Тимофея Пищенко, матроса 37–го флотского экипажу, в боях на вверенном мне редуте явил храбрость и находчивость. Будучи приставлен ко 2–му орудию, Пищенко отличился меткостью глаза, быстротой в действиях, в схватке за контрапроши участвовал в рукопашном единоборстве и достойно показал себя, несмотря на малые лета. Считая вышеупомянутого кантониста обученным артиллерийскому делу, мною были выделены две мортиры, из коих Николай Пищенко вёл успешный прицельный огонь по ближним траншеям и одиночным целям. В момент смертельной опасности не захотел оставить свою позицию, заявив: "Маркелами заведую, при них и умру". Сообразив достославное служение Пищенко со статусом ордена святого великомученика и победоносца Георгия, считаю, что оный может быть представлен к награждению".
- Я передам ваше представление главнокомандующему, - с готовностью предложил офицер штаба.
А под вечер весь личный состав редута был выстроен за небольшим скатом у землянки. Ждали Нахимова.
Поднимаясь по склону, адмирал говорил одному из своих флаг–офицеров:
- Воистину удивителен наш моряк! Казалось бы, от земли отвыкнуть должен с парусами да вантами, а глядишь, он, как истый сапёр, вгрызается в грунт да под землю уходит, коли надобно-с…
Прозвучала команда:
- Равняйсь! Смирно!
Нахимов прибыл на редут, чтобы вручить награды отличившимся в последних боях. В ответ на приветствие адмирала прокатилось "ура!". Адъютант развернул и стал зачитывать фамилии. Павел Степанович сам прикалывал награждённому орден или медаль, говорил каждому благодарственные слова.
Адъютант хотел выкрикнуть очередную фамилию, но, что-то вспомнив, остановился. Негромко сказал Нахимову несколько слов. Тот улыбнулся, кивнул.
- Канонир Лоик Евтихий Иванов! - прозвучал глуховатый, чёткий голос адмирала.
Бородач на мгновение опешил - не ожидал он вызова самого Павла Степановича!
- Мы ждём тебя, голубчик, - ласково повторил он.
Лоик вышел вперёд, печатая шаг, направился к адмиралу.
- Матрос второй статьи…
Павел Степанович перебил:
- Знаю, знаю, командир редута докладывал о тебе… Наградной лист направлен по инстанции, а пока.. За воспитание канонира Николая Пищенко примите от меня. - Адмирал протянул Лоику золотую пятирублёвку.
Старый матрос никогда не тушевался перед офицерами, держал себя с достоинством, а тут растерялся на радостях. Он низко поклонился Нахимову:
- Благодарствую, ваше превосходительство.
Офицеры улыбнулись неуставному ответу. Нахимов обхватил Лоика за плечи и, повернувшись к своим помощникам, произнёс:
- Вот кого-с нам нужно возвышать, господа! Учить возбуждать смелость, геройство, ежели мы не себялюбцы, а действительные слуги Отечества. - Адмирал отпустил плечи Евтихия. - Я тебя не задерживаю, голубчик.
Вновь раскрыв список, адъютант громко произнёс:
- Пищенко Николай!
Нужно сделать два шага вперёд, но ноги словно приросли к месту. Наконец Колька оторвал от земли тяжёлые сапоги… Он понимал и не понимал, что происходит. Он видел впереди лишь зелёное сукно мундира с блестящими эполетами и пуговицами.
"У меня будет награда - как у Доценко - вдруг вспомнился юному бомбардиру его дружок.
- За славные действия на пятом бастионе награждается серебряной медалью "За храбрость", - звучал голос Нахимова. - Сын матроса не уронил честь и славу отцову и пронёс храбрость убиенного в сердце своём. Благодарю за добрую службу Отечеству!
Адмирал приколол медаль, наклонился к мальчику и три раза поцеловал его.
* * *
Сегодня у нас торжество: Фролова приняли в комсомол. Стас - комсомолец! Не успела оглянуться, как пролетело два года.
На стене комнаты Стаса - портреты генералов и адмиралов первой Севастопольской обороны. Рисунки пушек и литографии морских сражений.
- Совсем помешался мальчишка на истории, - улыбается мама.
- А что в дневнике?
- Похоже, восьмой класс закончит без троек… Жаль, отца нет в такой праздник. Радиограмму прислал - поздравляет.
Фролов–старший сейчас в океане, как раз проходит экватор на своём корабле. Мама продолжала:
- Но подарок отец ему приготовил. Велел в этот день вручить.
И она торжественно вынула из шкафа тяжёлую книгу в кожаном переплёте. Это была старинная лоция Чёрного моря.
- Мы, Стас, тебе тоже приготовили подарок: сегодня закончили главу, где Николку награждают…
- … медалью "За храбрость"! Прочитайте!
Лицо Стаса расплылось в победной улыбке:"Вот теперь правильно!"
Да, эта глава исправляет ошибку в наших статьях, на которую в своё время указал следопыт. Оя оказался прав, хотя не во всём: орден Святого Георгия - высшую, по сравнению с медалью, награду - Пищенко всё же получил, но… значительно позже,
О многом переговорили мы в тот вечер. Уже под самый конец праздника решили полюбопытствовать:
- Станислав Петрович, судя по всему, после школы ты задумал поступать на исторический?
Фролов вздохнул. Взглянул на портрет отца в форме капитана дальнего плавания и после паузы проговорил:
- Я ещё сам не знаю…
* * *
С тех пор как разбило матросскую землянку, дядька Евтихий с Николкой достроили себе "фурлыгу" на двоих: выдолбили в каменистой, неподатливой земле углубление, приладили навес. Посреди сложили "грубку" - нечто вроде печи. Помещались здесь только лёжа.
Колька шмыгнул в "фурлыгу" и начал подавать оттуда котелок, ложки, хлеб и прочее. Надо сказать, что на случай, если готовый обед разобьёт снарядом, у Евтихия и Николки были свои запасы.
Лоик установил у входа в "фурлыгу" две коряги с перекладиной и начал раздувать угли.
- Так, - проговорил он, - пока на обед позовут, мы чайком с хлебом побалуемся.
Вылез Николка, взял котелок и пошёл на камбуз попросить у кока воды.
Новый кок, худой и длинный, для батарейцев оказался кладом. С тех пор как он появился на редуте, с питанием заметно улучшилось. Он даже завёл кое–какую живность - по редуту расхаживало полдюжины кур. Правда, в последнюю бомбардировку их не успели загнать в укрытие, и в результате перебило всех, кроме одного петуха.
Петух этот был гордостью кока. Голенастый, рыжий, с оборванным наполовину гребнем, гордец ступал, высоко поднимая растопыренные пальцы, вскинув чёрный, побитый в драках клюв. Батарейцы прозвали петуха по имени французского главнокомандующего Пелисье. Эта кличка так прижилась, что никто даже не замечал в ней иронии острых на словцо русских солдат.
Колька заполучил воду, выскочив из камбуза, успел щёлкнуть по клюву Пелисье и помчался к своей"фурлыге". Вдогонку ему ругался кок:
- Вот пострелёнок, шагу не пройдёт, чтобы Пелисье не зацепить!
Едва Евтихий и Колька уселись возле остывающих углей, как раздался голос сигнальщика:
- Летит! "Лохматка"!
Снаряд пришёлся так близко к землянке кока, что петух от испуга - а может, от взрывной волны - от¬летел единым махом метров на пятнадцать и вскочил на вал. Кок бросился за крикуном, но тот, взмахнуа крыльями, вдруг понёсся в сторону французских окопов.
- Держи! Держи его! - кричал кок.
Матросы и солдаты повскакивали на насыпь. Пелисье метался шагах в тридцати от них, очумев от страха. И тут… все увидели: соскочив с вала, Колька помчался за петухом.
Мальчишка бежал, ловко перепрыгивая через рвы и воронки, прямо к французским траншеям, чтобы отрезать Пелисье дорогу.
- Назад! Николка, назад!..
Раздались выстрелы. Французы, не разобрав, в чём дело, открыли беспорядочный огонь. Петух ошалел ещё больше и уже два раза выскакивал из-под самого носа мальчишки.
Батарейцы, с тревогой смотревшие на окопы противника, увидели, как одна за другой стали показываться головы в тёмно–синих шапочках. Прекратив стрельбу и бурно жестикулируя, французы подбадривали ловца.
Колька, зацепившись за корягу, растянулся на земле. Это вызвало вздох сочувствия с обеих сторон. Но тут же мальчишка вскочил, не на шутку разозлился, сделал обходной манёвр. Резкий бросок и… петух забился в руках у преследователя.
Николка перемахнул через вал, сунул хрипевшего Пелисье коку и, тяжело дыша, опустился на банкет.
С французской стороны послышалось несколько выстрелов.
- Это они для острастки, - сказал один из солдат. Другой добавил:
- Перед офицерами неудобно - вот и пальнули разок–другой.
Возле "фурлыги" Евтихий помог Кольке умыться. Мальчуган был вымазан, как после боя. Лоик всё никак не мог успокоиться, отчитывал его за бесшабашность:
- Я за тебя отвечаю, еретик ты окаянный. Разумиешь?!
- Ага! - улыбался Колька. - Разумию, Евтихий Иванович.
- А то придётся, - продолжал ворчать бородач, - замест тебя сундучок твой Голубоглазке на вечну память нести. Да ще серебряную медаль…
Парень был счастлив, что всё-таки поймал окаянного Пелисье, не опозорился перед своими и перед противником!
А лейтенант Шварц в это время возвратился к себе в блиндаж. Когда началась пальба, Михаил Павлович пошёл к орудиям. Он наблюдал всю сцену и постарался уйти незамеченным.
Нам позвонила библиограф севастопольской библиотеки Евгения Матвеевна Шварц.
- Тут у меня сидит паренёк, восьмиклассник, - сказала она, - уже неделю как приходит и заказывает книги по артиллерии. Говорит, что он красный следопыт и что помогает вам…
- Да, да! Это наш Стасик. Стасик Фролов.
- Понимаете, его интересует почему-то артиллерия прошлых веков. Тут никакой ошибки?
- Никакой, Евгения Матвеевна! Мы с ним книгу о Коле Пищенко пишем.
В трубке раздался весёлый смех:
- Теперь ясно, почему он так допытывался, не родственница ли я лейтенанту Шварцу! У него есть подозрение - это с его слов! - что одна из ниточек родословной командира редута тянется ко мне. Но я же вам рассказывала, что семейный архив Михаила Павловича не сохранился… Но я подарю мальчику портрет лейтенанта.
- Вот спасибо, - обрадовались мы. - А откуда он у вас?
Евгения Матвеевна снова рассмеялась:
- Если ваш следопыт утверждает, что ниточка тянется ко мне, так почему бы не оказаться у меня портрету лейтенанта Шварца? И ещё одно: мальчик берёт тома энциклопедий, справочников и словарей на букву К. Может, я могу помочь?
Мы рассказали, что Стас разыскивает в старых книгах описание маленьких мортирок, из которых стрелял Николка Пищенко. В некоторых источниках их называют "кугорновыми", в других - "кегорновые". А в одном из документов мы встретили написание "регорасовые", что, исходя из смысла фразы, означает то же самое: двенадцатифунтовые мортирки. Что они собою представляли, почему так (и как точно) назывались? Наконец, каково было их прямое назначение в бою? Все эти вопросы очень интересуют нас, потому что Николка вошёл в историю именно с этими двумя мортирками!
- И пожалуйста, Евгения Матвеевна, пригласите к телефону нашего юного друга. Придётся сделать ему небольшое внушение.
Стас удивился, что мы разыскали его в библиографическом кабинете.
- Станислав Петрович, нельзя бросаться из крайности в крайность: то ты мобилизуешь целые отделы архивов и музеев, то устраиваешь секреты и тратишь уйму времени там, где специалисту не понадобится и пяти минут!
- Я бьюсь уже неделю. Даже сотрудники Панорамы, даже оружейники ничего не могут толком сказать! Ни в одной книге нет разъяснений про "кегорновые" мортиры. Откуда же библиограф…
- Стас, ты не представляешь себе, какие удивительные книги могут обнаружиться в подвалах Морской библиотеки!
Так оно и оказалось, Шварц отыскала редчайшее издание:
ВОЕННО–ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ ЛЕКСИКОН,
издаваемый обществом военных и литераторов
1843 г.
Санкт–Петербург.
То есть книга эта вышла за десять лет до начала Крымской войны. Вот какую выписку из неё принёс нам Стас.
"КЕГОРН (или Кугорн) - генерал–лейтенант и инспектор артиллерии и фортификации Голландской Республики в семнадцатом столетии…"
Это и есть изобретатель Николкиных мортирок.
Через несколько дней наш настойчивый следопыт появился с большим рисунком. Станислав сделал "портрет" двенадцатифунтовой кегорновой мортирки. На деревянном брусе–лафете устремлён вверх бронзовый короткий ствол с кольцевым утолщением. Ствол похож на старую медную ступку, которую и сейчас можно отыскать во многих квартирах. По торцам лафета - металлические ручки, как у сундука, чтобы легче было переносить кегорну с одной позиции на другую. Стреляли из неё пятикилограммовыми гранатами.
Под рисунком написано:
"Мортиры, которыми командовал одиннадцатилетний бомбардир Н. Т. Пищенко. Редут Шварца, июнь - август 1855 года".
- Ну, а теперь, Стас, - попросили мы его, -покажи нам портрет самого лейтенанта Шварца. Глядя на лицо двадцатидевятилетнего офицера, с тонкими чертами, маленькими усиками и набриолиненными волосами, трудно предположить и волю и незаурядную храбрость. Скорее лицо изнеженного, хрупкого человека. Но перед нами герой Синопа, командир редута, вошедшего в историю под его именем.