- Впереди мы видим речку! - радостно сказал Алёша и стукнул меня по плечу. - Я говорил, как по этому лесу ни петляй, всё равно выйдешь к реке.
Действительно, впереди за деревьями тускло блестела река. Потом мы увидели, как чуть левее на берегу вспыхнула спичка. Огонёк опустился вниз, почти коснулся земли и стал расти, разбегаясь в стороны и вверх. Два человека, сидя на корточках, разжигали костёр. Алёша сказал мне "Тш-ш", встал на пенёк и с минуту наблюдал за неизвестными, сидящими к нам спиной людьми в плащах, с острыми капюшонами на голове. Потом он соскочил, тихо вскрикнул и, обхватив руками левую ногу, сел на пенёк.
- Ты что?
- Ничего. Оступился.
Он встал, ступил на левую ногу и опять сел.
- Скажи, пожалуйста! Совсем не могу идти.
- Может, перелом?
- Какой, перелом? Вывих!
- Обопрись на меня. Я тебя до костра доведу.
- Нет, Толя, от этого костра нам надо сломя голову бежать.
- Беги.
- Вот посижу немного, и побежим. Я тебе серьёзно говорю. Ты к капюшонам присмотрись. Я таких в деревне ни у кого не видел.
- Ты что же думаешь, это милиция на берегу сидит?
- Определённо.
- Ты, может, считаешь, что они и весь лес окружили сейчас?
- А как же? С чего бы это двое из них на берегу стали сидеть?
- Больной ты, Алёша, человек, вот что я тебе скажу. Мания величия у тебя. Вся московская милиция приехала его ловить. Идём! Некогда тут возиться с тобой.
- А ты не возись, - зло ответил Алёша и оттолкнул меня. - Иди!
- Скажешь! Как же я брошу тебя?
- Ты уже не раз собирался меня бросать, вот и бросай. Ты же с детства привык мимо чужой беды проходить.
Эти слова, как кнутом, стеганули меня, и, словно лошадь, я взвился на дыбы.
- А ну, повтори! - сказал я и полез на Алёшу с кулаками.
- И повторю. Тебе лишь бы самому в беду не попасть, а до других тебе дела нет.
Это было непостижимо! Если бы три дня назад мне сказали такие слова, я бы только усмехнулся. Но сейчас я думал, что ничего на свете не может быть оскорбительней. Я, конечно, поступил подло, но в эту минуту я совсем забыл про Алёшину ногу. Я кинулся на него, повалил на землю и чуть было не стукнул его кулаком по лицу. Но Алёша оказался сильнее меня. Он не хотел драться со мной. Он только схватил меня за руки и стал выворачивать их. И вдруг мы замерли, ослеплённые ярким светом.
Из мрака за лучом фонарика насмешливый, спокойный голос сказал:
- Что же это вы? Такие неразлучные друзья, братья, как говорится, разбойники, и вдруг такое несоответствие - драка!
Это был Степан Петрович Пеночкин. Фонарик погас, и при свете луны мы увидели второго человека, склонившегося над нами. Это был не кто-нибудь, а сам старшина милиции товарищ Березайко.
"Ну, вот и всё! - мелькнуло у меня в голове, - Рука правосудия, как красиво пишут в книгах, настигла нас. И что ей, этой руке, до того, что я не виноват, что за последние три дня стал совсем другим человеком? Родная мама и та не узнала бы меня. Правда, и до этого я не совершал никаких преступлений. Но на многое в жизни смотрел я совсем другими глазами. И видели те глаза всё в жизни вкривь и вкось. И совсем не Алёша Петухов, а дядя Пантелей показался бы им тогда замечательным человеком. Но, конечно, это не преступление и за это надо не судить, а перевоспитывать меня. Только разве всё это рука правосудия поймёт? Ведь недаром же она рука, а не голова…"
Алёша отпустил меня, и я приподнялся.
- Вы меня не держите, - сказал я, хотя старшина и не думал дотрагиваться до нас, - я сейчас всё равно не убегу.
- А зачем же тебе бежать от меня? - спросил старшина и опустил руку в карман. Но достал он оттуда не пистолет, а папиросы и спички.
- Это, верно, - глубоко вздохнул я, - от вас всё равно не убежишь. Только вот что я вам скажу, товарищ старшина. Потом вы можете с нами делать что хотите, но сейчас не арестовывайте нас. Могу вам даже честное пионерское дать: как только мы одного человека спасём, сами к вам в милицию придём. А ещё лучше, если и вы поможете нам её в лесу отыскать. Раз вы милиция, значит должны людей из беды выручать. Правда, Алёша? У тебя вот нога подвернулась. Самим нам теперь её ни за что не найти.
Старшина присел рядом со мною на корточки и зачем-то осветил фонариком моё лицо.
- Ты погоди, Корзинкин, спокойно говори, думай, будто каждое твоё слово в протокол будет занесено. Рассказывай толком: кого надо спасать?
- Девчонка одна из лагеря убежала, - сказал Алёша.
- Какая девчонка?
- Ну, та самая, с которой вы ещё в Москве ловили нас, - ответил я. - Рыжая. И дура.
- Выдали характеристику, - сказал Пеночкин. - За что же, умник, ты её в дурочки записал?
- А разве умный человек ночью в лес побежит? Вы лучше скажите, поможете нам искать её или нет?
- Да как тебе сказать… - ответил Березайко. - Вроде бы и незачем её искать.
- Вам, значит, всё равно, если человек заблудится и погибнет в этом дремучем лесу?
Но старшина не ответил мне. Он только переглянулся с Пеночкиным и улыбнулся. Мы помогли Алёше подняться, и все вместе подошли к костру. Здесь мы увидели палатку. Старшина, всё не переставая улыбаться, подвёл нас к ней и посветил фонариком внутрь. Там, свернувшись калачиком, на надувном матраце спала Вера.
- Нашлась! - радостно закричал я и рванулся в палатку, но Пеночкин удержал меня:
- Да тихо ты, разбойник! Разве не видишь, спит человек?
- Видал, хитра до чего! - сказал я Алёше. - Мы с тобой под дождём два часа бродим из-за неё, зубами стучим, а она преспокойно под крышей спит и даже улыбается.
- В лагере, наверное, ищут её, - угрюмо заметил Алёша.
- Её-то? Не должны, - сказал Пеночкин. - Поскольку на сегодняшнюю отлучку вожатой разрешение специальное дано.
- Что это за праздник такой сегодня у нас? - всё так же хмуро поинтересовался Алёша.
- Для тебя он, может, и невелик, а для неё праздник. Отец её на два дня прибыл сюда.
Товарищ Березайко улыбнулся, потом щёлкнул каблуками, отдал нам честь и протянул руку:
- Будем знакомы. Как отец этой рыжей девчонки, прошу извинить, что напрасно потревожились вы из-за неё.
Я до того привык удивляться за эти два дня, что у меня уже не было сил удивляться.
- Стечение обстоятельств, - сказал я Алёше и осторожно пожал руку старшине. - Вы меня, конечно, извините за то, что я её дурой обозвал…
С Верою было всё в порядке, и теперь мы могли подумать и о своей судьбе.
- В Москву нас сейчас повезёте или до утра подождём? - спросил я, когда мы сидели возле костра и старшина, осмотрев Алёшину ногу, перетянул её своим носовым платком.
- В Москву? - с недоумением переспросил старшина и улыбнулся. - А вы, стало быть, всё ещё нарушителями считаете себя?
- Мы не считаем. Это вы считаете, если хотите нас в милицию обратно отвезти.
- Не медали же вам за ваши проделки выдавать!
- Мы вам объясняли: стечение обстоятельств. Не верите - не надо, - сказал я.
- Опять же из милиции вы убежали, - всё так же улыбаясь, сказал старшина, - доверие обманули моё.
- А ведь они, как явствует, - вмешался в разговор Степан Петрович, - полагают, что ты специально за ними из Москвы прикатил. Так?
- Ну, может, и не специально, - угрюмо ответил я, - может, и на Веру посмотреть заодно.
- Раньше, помнится, всё больше Алёша за тебя говорил, - сказал старшина и расхохотался. - А глупые вы, выходит, хлопцы, вот что я вам скажу. Моя Вера вам в этом деле, - он покрутил пальцем у виска, - сто очков вперёд даст.
Старшина милиции товарищ Березайко подтолкнул плечом Степана Петровича и, не переставая смеяться, принялся рассказывать ему нашу историю. Я понял, что рассказывает он её уже не в первый раз.
- Возвращаюсь я тогда, Степан Петрович, и вижу: задержанных моих и след простыл. Я туда, сюда, к двери, к окну - нету, будто ветром унесло. Родителей Петухова я тогда разыскал. С соседями Корзинкина обстоятельную беседу имел. Вижу, не могут ребята все эти поступки по злому умыслу совершить. Действительно, печальное стечение обстоятельств… Про Анатолия прямо говорят: трус и прежде всего о своём покое думать привык, неспособен он всё, что у вас в протоколе записано, по злому умыслу совершить. Ты уж, Анатолий, меня извини, как было, так и говорю. Тётя Катя твоя очень беспокоилась, как ты тут в лагере без рюкзака будешь существовать. Успокоил я её, говорю: "Я как раз в те края на рыбалку еду на три дня, отец дружка моего фронтового там в деревне возле самой речки живёт". Обещал я ей рюкзак с собой захватить…
Старшина вдруг замолчал и прислушался.
- Карась плеснул. Играет. Эй, хлопцы, а самое это разлюбезное занятие - ночь у костра просидеть, а рассвет с удочками в руках встречать.
Я думал, что старшина теперь долго будет говорить про природу что-нибудь лирическое, но он опять вернулся к нашему разговору.
- Ну, оставался ещё у меня и протокол, где все ваши художества изложены. Да и свидетельские показания тоже документ. Однако на имя начальника от одного свидетеля вскоре письмо пришло.
- От какого свидетеля? - спросил я, опять пугаясь этого слова.
- А вот от Пеночкина Степана Петровича. Что, дескать, снимает все свои обвинения, поскольку познакомился с задержанными, разобрался и видит, что все их поступки никак невозможно злым умыслом объяснить.
- Это когда же он познакомился с нами?
- Да в тот самый день, когда вы в гости пожаловали ко мне, старику, - ответил Алёше Степан Петрович.
- Неужели вы нас прямо сразу и узнали?! - удивился Алёша, - Значит, вы всё это время обманывали нас?
- Был грех. Однако я так рассудил: вы меня обманываете, почему же и мне, старику, вас не обмануть? А память у меня хоть и стариковская, а пока ни разу не подвела. И на сообразительность пожаловаться не могу.
Пеночкин заварил чай прямо в котелке и налил нам с Алёшей по полной кружке. Потом он обнял нас за плечи и привлёк к себе:
- Горячий вы народ, как я погляжу! - и он засмеялся жидким, дребезжащим смехом, - валенки-то… Слышь, Тимофей, валенки-то, говорю… Вы уж извините, добрые молодцы, старика, а не мог я их от вас в подарок принять. Я ведь тут первый мастер валенки подшивать. По заплате могу определить, какие чьи. Так что я их в тот же день Пантелею и отнёс. А крючки я вам обратно верну, поскольку от истинного Вени Басова нынче свои получил.
- Алёша, - сказал я, - помнишь, что шофёр Николай сказал, когда учил тебя разбойника на сцене играть? Он сказал: "Ты тут рожи не корчи. Это тебе высокая трагедия, а не водевиль". Ты спросил: "А что это такое, трагедия, и что такое водевиль?" А Николай сказал: "Трагедия - это когда с героями происходят разные трагические вещи и зрители верят, что происходят они всерьёз, а водевиль - это когда на сцене происходят с героями разные неприятности и недоразумения, а зритель знает, что всё выяснится и окончится благополучно, и ему уже заранее от всего, что он видит, смешно…" Так вот, никудышные мы, Алёша, артисты с тобой. Мы с тобой три дня думали, что это трагедия, а попали в водевиль.
- Ну и хорошо, что в водевиль, - улыбнувшись, ответил Алёша, - куда хуже было бы, если бы ты вместо водевиля в настоящую трагедию попал…
Я посмотрел на Алёшу. Лицо его было освещено костром и казалось очень серьёзным. И я подумал, как хорошо, что мы с ним оказались честными людьми. И это ничего, что нам пришлось три дня вне закона жить. Ведь про честного человека всё равно становится известно, что он честный… Позади меня раздался шорох. Я оглянулся и увидел Вениамина Павловича. Ощупывая перед собою пространство, он медленно приближался к костру. И только теперь я заметил, что сюда, к костру, ведёт тропинка, та самая, по которой мы только вчера утром спускались из лагеря к реке. Два часа мы петляли по лесу, а оказались в двадцати шагах от лагерных ворот.
- Заждались мы вас, - сказал Пеночкин Вениамину Павловичу, - беспокоиться начали уже.
- Извините, - протянул Басов руку старшине, а потом старичку. - Добрый вечер, добрый вечер.
Он протянул руку и нам, но вдруг на лице его появилось выражение испуга. Он протёр очки и ещё раз внимательно посмотрел на нас.
- Простите, - сказал он старшине вполголоса. Мне стало жаль его, потому что он выглядел очень смущённым. - Последнее время со мной происходят самые удивительные вещи, например - вот.
Он достал из кармана и показал старшине десятирублёвую бумажку.
- Я не очень полагаюсь на свои наблюдения, но не кажется ли вам, что эти двое и есть те самые, которые пытались в Москве похитить мои чемоданы? А?
- Эти? - удивлённо переспросил старшина и переглянулся с Пеночкиным.
- Может быть, конечно, я и перепутал что-нибудь, но…
- Перепутали, товарищ Басов, - твёрдо сказал старшина.
- Да? Ну и чудесно. А я, собственно, пришёл предупредить, чтобы не ждали вы меня. Я на рассвете прямо к камышам подойду. В лагере пропали двое ребят. То есть они постоянно пропадают и находятся, но, вожатая подняла такой переполох, что и мне придётся принять участие в поисках… Боже мой, какая тёмная ночь! Человека от осины с трудом отличишь.
- Петухов! Корзинкин! - где-то совсем рядом закричала вожатая, и мы с Алёшей подскочили. Но старшина удержал нас и посадил обратно.
- Что касается пропажи, то искать её нечего - вот она.
- Эти? - удивился Басов.
- Они.
- Ну и чудесно! - обрадовался он, схватил нас за руки и потащил в сторону леса. - Поймал! Валентина Степановна, поймал! Потом он остановился, приблизил ко мне своё лицо и пробормотал:
- Удивительное сходство! Удивительное!
Навстречу нам бежала старшая вожатая. За руку она вела Маринку. Маринка обрадовалась и закричала:
- Ты, Алёша, мне спасибо скажи! Это я весь лагерь на ноги подняла.
А Валентина Степановна заглянула нам в лица, убедилась, что это мы, и сказала:
- Завтра же домой. Категорически! Завтра же! В Москву!..
***
Но домой нас не отправили.
Утром на линейке нам объявили благодарность.
И не одну, а сразу две. Директор леспромхоза прислал телеграмму, а Марфа Семёновна приехала сама. Она предложила всему лагерю помочь колхозу в уборке урожая, и все согласились.
Телеграмму мне Валентина Степановна отдала, и я решил, что дома я её, будто почётную грамоту, к стенке прибью. В телеграмме директор благодарил меня и Алёшу Петухова, и я удивился, откуда он узнал Алёшину фамилию. Про свою я не удивился: её со сцены объявляли, когда я на аккордеоне играл, а Алёшину фамилию никто не объявлял. Я спросил об этом у Валентины Степановны, а она хитро прищурилась и сказала:
- Если ты, Корзинкин, дашь мне слово никому об этом не говорить, я отвечу на твой вопрос.
Я, конечно, дал честное слово, и тогда Валентина Степановна наклонилась к самому моему уху:
- Был там на вечере один человек, который с тебя и Алёши глаз не спускал. Как ты думаешь, кто?
- Ясно, кто, - сказал я, - Митька Рыжков или Костя. Кто же ещё?
- Нет, Корзинкин. Ходил этот человек по сцене в белом платье и говорил он вот так: "Она протянула вперёд руку и гордо откинула голову назад: "И ты, червь будешь приказывать?.. А если на твоё приказание ответят презрительным смехом?"
- Амалия! - воскликнул я. - Теперь я догадался, что это были вы. Я и тогда всё время сидел и думал: до чего же мне этот голос знаком!
Валентина Степановна приложила палец к губам и оглянулась.
- И, значит, в фанерной будке у реки репетировали тогда тоже вы? - зашептал я. - Неужели вы за два дня такую огромную роль выучили наизусть?
- Ну что ты! - ответила Валентина Степановна. - Я ведь и всю первую смену в этом лагере жила. Только помни уговор: об этом никому.
- Но почему? Знаете, как ребята обрадуются, когда узнают, что…
- Что их старшей, пионервожатой, - строго перебила меня Валентина Степановна, - два отъявленных разбойника признаются в любви? Нет, Корзинкин, в пионерской работе главное - это авторитет среди ребят.
И она направилась к трём девочкам, которые шли по аллее, обнявшись, и, пели песню. Сейчас по расписанию был не хоркружок а спортивные игры. А Валентина Степановна не любила беспорядка.
Потом ко мне подошла Вера и спросила, как там Алёшина нога. Я сказал, что это обыкновенный вывих и после обеда ему разрешат встать. Тогда Вера достала из кармана записку, которую ей передали братья Рыжковы, и, покраснев, спросила, правда ли, что написал её мой друг. Тогда я тоже покраснел от удовольствия, что она назвала Алёшу моим другом. Я не стал врать ей. Я сказал, что это написал Алёша, но не надо написанному верить. Это братья Рыжковы заставили его проявить героизм и написать ей такую записку. Такое уж тогда вышло печальное стечение обстоятельств для нас.
Вера вздохнула, разорвала записку и медленно пошла к столовой. И тут у меня мелькнула мысль, что Алёша написал в записке правду. Я вспомнил, какими глазами он смотрел на эту рыжую Верку и как он испугался, когда она вечером убежала в лес. Ну, конечно же, Алёша написал правду. Но я не побежал за Верой, чтобы сказать ей об этом. Не годится третьему вмешиваться в такие дела. Он, конечно, пускай рассуждает по-своему, а я девчонок всё равно не люблю. Пускай разбираются сами.
В это утро братья Рыжковы играли в регулирование уличного движения. Костя держал в руке палку, называл её жезлом и делал вид, что стоит на оживлённом перекрёстке. А Митя крутил воображаемый руль, дудел и ехал туда, куда ему указывала Костина палка. Но, увидев меня, они позабыли о своей игре, подбежали ко мне и стали наперебой говорить мне про то, как это здорово, что я за эти три дня так неожиданно для них переменился. Они хвалили меня и за леспромхоз и за работу в саду. И ещё они сказали, что это гениальная мысль - пойти всем лагерем работать в колхоз. Если б не я, сказали они, такая мысль бы и в голову не пришла никому. Мне было очень приятно слушать это, но я остановил их красноречие и сказал:
- Что вы тут разорались оба: "Молодец да молодец!" Когда преувеличивают, мне противно, слушать не могу. Если хотите знать, я тут и вовсе ни при чём.
- Рассказывай! Кто же тогда тут при чём?
- Ясно, кто, с гордостью сказал я, - мой лучший друг Алёша Петухов!
КОНЕЦ.
ОБ АВТОРЕ
Юные читатели!
Вы не раз, наверное, слушали по радио, па телевидению, читали в газетах, журналах, книгах весёлые, наполненные мягким юмором стихи автора этой книги Геннадия Семёновича Мамлина.
В детскую литературу Геннадий Семёнович пришёл в 1956 году с книгой "Никита Снегирёв". Затем вышли его книги "Лекарство от лени" и "О дяде Романе".
Повесть "А с Алёшкой мы друзья" - первая книга, написанная Геннадием. Семёновичем Мамлиным в прозе. Как вы уже убедились, прочитав эту книгу, и в ней, так же как и в своих стихах, писатель рассказывает о ваших сверстниках - двенадцати- четырнадцатилетних ребятах, о том, как они учатся, живут в пионерских лагерях, дружат, ссорятся, какие приключения порой переживают. Словом, все ваши ребячьи радости и горести близки сердцу писателя. И, высмеивая порой в своих произведениях недостатки ребят, писатель хочет одного - чтобы ребята от них избавились и выросли замечательными людьми, достойными своей великой Родины.