- Она может и не знать всего, - возражает Юрка. - Заблоцкий, как ты сказал, собирался с Жоркой в Москву. Почему они не поехали? Почему завод поручил такое трудное дело только им двоим? Могло бы прийти и больше рабочих, быстро бы перенесли, и не по частям, а сразу все ящики…
- Здесь, конечно, что-то не так…
- Думаю, не повредит, если ты об этом расскажешь отцу.
- Отцу - нет, - не согласился Лешка, - еще отлупит за то, что шляюсь по ночам… Лучше Касьянову. Утром пойду на завод…
Под утро работу закончили. Кованые ящики стояли в сарае. Их прикрыли всякой всячиной. Двери закрыли на замок. Ключи инженер положил себе в карман.
- Теперь можно спокойно ехать в Москву - добывать алиби… - сказал он, вытирая полотенцем руки.
Жорка, шатаясь от усталости, выкладывал на стол хлеб, сало, огурцы, картошку. Он с удовольствием растянулся бы сейчас на кровати - ныли руки, спина…
- Алиби?.. А что это? - спросил Жорка, решив, что это какие-то детали для станков.
Инженер улыбнулся как человек, которому показался странным такой вопрос. Не торопясь с ответом, он сел за стол, вынул из портфеля коньяк, откупорил бутылку.
- Пожалуйста, рюмочки. Поменьше желательно, - попросил он, словно они были в первоклассном ресторане, а не в бедной хате.
- Рюмок у нас нет.
- Тогда стаканы.
- Тоже нет. Есть две кружки… Инженер поморщился:
- Коньяк пьют из маленьких рюмочек. Увы - ничего не поделаешь. - И он налил в кружки, себе - больше, Жорке - меньше.
- С тебя еще слабый питок, - объяснил, чтобы Жорка не принял его за скрягу. - Свалишься - и проспишь Москву.
Конечно, Жорка не хотел проспать Москву. Черт с ним, с коньяком. Он никогда не пил его и может не пить сто лет.
- Коньяк обычно закусывают лимоном, - осушив свою кружку, продолжал Заблоцкий просвещать неопытного парня. - Придется салом. - Ел он его не с толстого куска, как Жорка, а нарезал тонкими пластинками.
- Учись, молодой человек. В Москве в ресторане будем кушать. Увидишь, как там обедают, ужинают. Правда, теперь не та публика, что раньше, в добрые старые времена.
У Заблоцкого заблестели глаза, когда он начал рассказывать про былых завсегдатаев роскошных салонов, разодетых дам и мужчин во фраках. Жорка одного такого господина во фраке и цилиндре с перекошенным от злобы лицом видел на плакате. А под ним надпись: "Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит, буржуй!"
"Касьянов не так рассказывал про буржуев, - подумал Жорка. - Буржуи хотят задушить Советскую власть и вернуть свое господство над рабочими и крестьянами". То, что говорил Касьянов, было более близким и понятным рабочему парню. И вообще Жорка любил токаря. Ему хотелось быть похожим на него. Подумав о Касьянове, Жорка вспомнил о предстоящем вступлении в комсомол. В субботу, как только вернется из Москвы, его будут принимать. Спросят и о поездке за деталями. И он будет врать, что привез их оттуда. А они эти детали брали здесь ночью как воры.
Заблоцкий еще налил себе в кружку. На мгновение задержал рыльце бутылки над Жоркиной кружкой, раздумывая - налить еще или нет? Коньяку ему не было жалко. Боялся, чтобы парень его не подвел. Все же налил немного.
- Так ты интересовался, что такое алиби? - вспомнил Заблоцкий, закусывая.
Жорка не прикоснулся к своей кружке. Инженер не заставлял его и продолжал:
- Алиби - латинское слово. Оно означает: "Где-нибудь в другом месте". О, латынь - мудрый язык. Коротко и ясно. Мы с тобой не здесь, а где-то в другом месте. Понял? Вижу - не понял. Тогда слушай дальше. Например, какой-то человек захотел сделать что-то незаконное. Перед этим он думает: "А когда меня спросят, чем буду оправдываться?" Заранее он готовит себе алиби. Судья спросит его, ну… предположим: "Вы украли и продали детали, которые принадлежат заводу?" "Когда?" - спросит обвиняемый. "Тогда-то и тогда", - скажет судья. "Извините, гражданин судья, я в тот день был в другом месте - в Москве. Вот командировка с отметкой, на ней точная дата, а вот железнодорожный билет, багажные квитанции…" Судье и крыть нечем. Закон оправдывает такого человека. Не мог же он быть одновременно в двух местах…
Заблоцкий посмотрел на часы:
- Ну-с, пора. - Он закупорил бутылку, - Допьем в вагоне, закуску прихватим в буфете на вокзале.
Несколько минут спустя они вышли на улицу. Осмотревшись, чтобы ни с кем не встретиться, быстрым шагом направились в сторону Сенной площади. Оттуда, обходя хорошо освещенные улицы, по переулкам дошли до вокзала.
- Жена думает, что я уже подъезжаю к Москве… Это тоже алиби, - пошутил Заблоцкий.
Шутка не развеселила Жорку, наоборот, - встревожила. Еще когда переносил в сарай детали, думал: "делаю это для завода". Теперь родилось сомнение: "А что, если это афера? Возможно, Заблоцкий продал кому эти детали? Завтра ночью, а может быть, сегодня, пока темно, приедет кто-то на повозке, погрузит ящики, потом инженер скажет директору: "Увы, не достал ничего", а ему, Жорке, соврет: "Украли. Что поделаешь? Я же был с тобой". Попробуй тогда доказать, если у него есть это самое алиби…"
Волнение росло. Жорке уже расхотелось ехать в Москву, хотя он там ни разу не был.
При входе в вокзал, в конце левого крыла его, он увидел вывеску: "Милиция". И еще больше заволновался.
- Давай туда, - кивнул Заблоцкий в слабо освещенный угол зала ожидания, - подальше от глаз…
До отправления поезда оставалось полчаса с минутами. Время тянулось медленно, хотелось спать, но в облюбованном инженером месте не было даже на чем присесть. "Хотя бы прогулялся куда", - тоскливо подумал Жорка. Инженер как прилип: не отходил от него ни на шаг.
- Скоро будем сидеть в купе. Отдохнем, а там и матушка-Москва. Что наш город по сравнению с Москвой - провинция. А там - Кремль, храм Василия Блаженного, Третьяковская галерея. Чудеса, молодой человек, увидишь…
"В самом деле, дураком буду, если не поеду, - подумал Жорка под влиянием этих слов. - Ящики никуда не денутся".
- А закусь? - спохватился инженер. - Надо купить…
Показываться лишний раз на глаза людям Заблоцкий не хотел. Можно встретить знакомого. Жорку кто там знает! Инженер достал деньги.
- Сбегай купи чего получше в буфете. Водички бутылочку…
Жорка охотно пошел. В одном месте дорогу ему преградили носильщики. Сзади их торопил какой-то человек:
- Быстрее, браточки, грузите!
"Вдруг и ящики там грузят?" - подумалось Жорке. Он осмотрелся и прошмыгнул к выходу. С крыльца вокзала повернул в милицию.
- Что вам угодно, молодой человек? - спросил дежурный милиционер.
- Позвонить на завод директору товарищу Браткову. Очень важное дело, - на одном дыхании выпалил Жорка.
- Какой завод?
- "Металлист".
Милиционер внимательно посмотрел на взволнованного парня.
- Звоните, - показал на телефонный аппарат.
- Я не знаю номера телефона.
- Сейчас… - Дежурный отыскал в справочнике нужный номер и поднял трубку. - Соедините с директором завода "Металлист". Спасибо. Товарищ директор? Дежурный железнодорожного отделения милиции вас беспокоит. С вами рвется поговорить один молодой человек. Пожалуйста. Передаю трубку.
- Товарищ Братков. Это я, Жора Борковский. Командировка в Москву - обман. Сегодня ночью мы выкопали три ящика деталей в саду Леванцевича. Они в моем сарае. Я боюсь - их могут украсть. Что мне делать?
В это время в кабинете директора сидели Касьянов и Лешка. Голос Жорки разносился по всей комнате.
- Спасибо, Жора. Хорошо, что позвонил. - Братков посмотрел на Касьянова. Тот махнул рукой: пусть едет.
- Можешь быть спокойным. Мы примем меры. А в командировку поезжай. Это тебе как награда. Заблоцкому - ни слова. Вернется, мы подготовим ему встречу.
- Ключ от сарая у инженера! Так вы, если что, гвоздем, замок легко откроется! - крикнул в трубку Жорка и побежал в вокзальный буфет.
Милиционер с улыбкой глядел ему вслед.
Тамара нашла Лешу и Юру в конце сквера. Они сидели на лавочке, сумки с книжками лежали рядом. У Юры уже кончились уроки, а Леша еще только шел в школу.
- Так и знала, что вы здесь. И не стыдно вам? Договорились же вместе, - с упреком сказала девочка. - Были вчера ночью в саду?.. Были, были, догадываюсь. Ну честно, по-пионерски, были?
- Были, Тамара, - признался Лешка, хотя никто и не собирался от нее это скрывать.
- А меня не позвали…
- Не обижайся. Произошло все не так, как мы задумали. Садись. Сейчас все расскажем.
- А что в том ящике?
- Не театральные занавеси, - улыбнулся Юра.
- Так что же?
- Детали от заводских машин.
- И только? - разочаровалась Тамара.
- Это очень ценные вещи, - горячо возразил Лешка. - Без них станки не могут работать. Сколько лет их искали!
- Как же они очутились в нашем саду? Кто их закопал?
- Этого мы не знаем. А выкопал их инженер Заблоцкий… - Жорку Леша не назвал.
- Кто такой Заблоцкий?
- Спекулянт и обманщик. Взял заводские деньги, чтобы за них купить детали, которые принадлежат тому же заводу. Если бы мы, копая с тобой яму в саду, не обнаружили ящик, они б и теперь там лежали.
- Как же он узнал, что детали в нашем саду?
- Тетя Зина, наверно, сказала. Она просила меня сбегать узнать, работает ли Заблоцкий на заводе.
- Неужели тетя Зина знала тайну и молчала?
- Если бы тетя Зина знала, - заступился за нее Леша, - детали давно были бы на заводе.
- Это правда. Тетя Зина помогла поймать бандитов. Не утаила бы она и это преступление. Заблоцкий обманул ее, я так понимаю, - высказал свое предположение Юра.
"Кто же тогда знал? Отец! - решила Тамара и вспомнила, как в тот день, когда обнаружили ящик, после обеда тетка долго разговаривала о чем-то с отцом в саду. Она показывала место, где были зарыты листья. Видимо, расспрашивала про ящик. Тамара слыхала, как уже в коридоре, когда они вернулись из сада, отец сказал: "Это не наше дело, Зиночка", - и пошел отдыхать. Отцу всегда ни до кого нет дела. Пусть бандиты грабят людей, пусть стоят станки, а люди ходят без работы… Правду говорят о нем люди: "старорежимный". А я не хочу быть в стороне. Буду, как Юрка и Леша, помогать людям".
- Что ты замолчала, Тамара?
Девочка повернулась к Юрке. Лицо ее выражало решительность:
- Юра, одолжи мне до завтра галстук, - неожиданно попросила она. - Утром буду идти в школу - отдам. Только до утра…
- Зачем он тебе?
- Надо.
- Вступай в пионеры - и каждый день будешь носить пионерский галстук.
- Ого, татка ей не разрешит, - тряхнул головой Леша. - Знаешь, какой он "старорежимный".
- А я вступлю без его разрешения. Вступлю, и все…
- Правильно, Тамара. Бить же он тебя не будет, доктор ведь…
Лешка взглянул на каланчу:
- Мне пора, ребята. До встречи…
- Ой, и мне пора, - глядя вслед убегающему Лешке, вскрикнула Тамара. - Тетя Зина уже накрывает стол. - И, повернувшись к Юрке, умоляющим голосом повторила просьбу: - Так одолжишь, Юра, а?
- Да, конечно… но только до утра. - снимая галстук, сказал Юра. - И что б ни одного пятнышка.
- Не бойся. Я не маленькая.
Тамара бережно сложила галстук и положила его в сумку.
- И у меня будет свой… - сказала на прощанье. По дороге домой Тамара думала: "В столовую приду в Юрином галстуке. Скажу: "Делайте со мной что хотите - я вступила в пионеры!" "Без нашего разрешения?" - строго спросит отец. "Как ты могла?" - вскрикнет мать. "А если мне очень хотелось, а вы не разрешили бы…" Отец в отчаянье разведет руками: "Слышишь, Аннушка, она знала, что мы не разрешим, и все же вступила…" Он схватится за сердце, мать побежит за валерьянкой. Начнется такое!.."
"Но меня еще не приняли в пионеры и вдруг не примут, - опомнилась Тамара. - Наделаю шуму, встревожу родителей и… окажусь вруньей? Нет… скажу так: "Вот в этом галстуке буду ходить в школу, если меня примут в пионеры". Пусть это будет началом. Репетицией. Добьюсь своего, буду пионеркой…" И запела, подбадривая себя:
Взвейтесь кострами,
Синие ночи,
Мы пионеры -
Дети рабочих.
Но бодрое настроение покинуло Тамару, как только в окне она увидела отца в белом халате и чепце. Он как раз снимал халат. Через несколько минут Леопольд Антонович явится в столовую. Перекрестится, пожелает всем приятного аппетита. В доме Леванцевичей начнется обед.
Вся эта церемония, введенная еще дедом, должна была укреплять порядок в семье и авторитет ее главы.
Чтобы не встретиться с отцом в коридоре, Тамара обошла дом и вошла в свою комнату с черного хода.
- Мой быстрее руки, моя девочка, - озабоченно сказала Зинаида Антоновна, - стол уже накрыт.
Тамара положила на стол сумку, в которой лежал галстук, повесила пальто.
- Тамара, быстрее, - напомнила еще раз Зинаида Антоновна из кухни.
- Иду, - посмотрев на сумку, отозвалась Тамара. Возле умывальника она увидела в зеркале свое лицо.
- У… трусиха… - разозлилась сама на себя.
- Что ты? - спросила тетя Зина, недослышав.
- Я не люблю вот эту девчонку…
- Какую? - удивилась Зинаида Антоновна.
- Вот эту, - показала Тамара на себя в зеркале.
- За что же ты ее не любишь? - подойдя к племяннице, спросила тетя.
- Она - трусиха… И та милая женщина, которая стоит рядом, тоже.
- Почему?
- Она побоялась открыть добрым людям тайну кованых ящиков.
- Но они все же узнали.
- Благодаря пионерам.
- На них эта женщина и рассчитывала, - улыбнулась Зинаида Антоновна.
Тамара круто повернулась:
- А та женщина знала, что в нашем саду зарыты ящики?
- Узнала только в тот день, когда закапывали листья.
- И открыла тайну ящика обманщику. Зинаиду Антоновну передернуло - это был уже допрос и обвинение, - но она сдержала себя:
- Она не могла договориться с братом.
- А брат ее знал все?
- Знал, - Зинаида Антоновна почувствовала, что Тамаре нужно говорить только правду.
- И молчал столько лет?
- Он забыл о них.
- А когда ему припомнила однажды в саду эта женщина?
- Вспомнил.
- Чтобы снова забыть?
- Такой он…
- А я не хочу быть такой, не хочу! - Тамара бросила на руки тетке полотенце и выбежала из кухни.
Зинаида Антоновна сразу же все поняла. Тамара встретилась с Лешей и Юрой. Ребята ей все рассказали. Девочке стыдно за отца и тетку. И все же Зинаиде Антоновне понравился задиристый тон племянницы, бунт двенадцатилетней девочки против несправедливости. "Тамара взрослеет, выходит на свою дорогу", - с удовлетворением подумала она. Но когда открыла дверь в комнату племянницы и увидела ее в красном галстуке, встревожилась:
- Что это за спектакль? - Это еще только генеральная репетиция, - ответила Тамара и решительно направилась в столовую.
За столом уже сидели мать и отец. Они как будто не обратили внимания на появление дочери, но Тамара знала, как сердится сейчас отец: опоздание на обед было недопустимым нарушением порядка.
- Мне можно сесть за стол? - спросила тихим голосом, словно опасаясь испортить аппетит родителям.
Леопольд Антонович, склонившись над тарелкой, продолжал есть. Мать задвигалась на стуле.
- Сначала следует извиниться и попросить прощения, - сказала она и повернулась в сторону мужа, глазами спрашивая: "Не так ли, Леопольд?"
- Извините за опоздание… - виноватым голосом попросила Тамара.
Ей довелось постоять возле стула в ожидании разрешения сесть еще несколько томительных минут, пока отец наконец поднял голову, чтобы выразить свое недовольство поведением дочери, и - увидел на ней красный галстук. О, это было уже не только нарушением порядка, это была целая революция!
- Что это значит?! - блеснул стеклами очков Леопольд Антонович. В его голосе - вопрос и угроза.
Тамара вздрогнула и, заикаясь, начала объяснять:
- Ах, галстук… Это… у нас репетиция… я торопилась… забыла снять…
- Какая репетиция?
К счастью, она вспомнила в этот момент про спектакль, который собирались вместе с Лешей и Юрой поставить в "клубе", и, уже осмелев, начала импровизировать:
- Мы готовим постановку… спектакль… Мне в спектакле дали роль девочки… По пьесе она не пионерка, но очень хочет вступить в пионеры, а родители ей не разрешают… И тогда она попросила у одного мальчика галстук, примерила и немножко походила в нем… Это так по пьесе… На репетиции я надела галстук, а вернуть его мальчику… забыла…
- Ну, если это по пьесе в спектакле, тогда другое дело…
- Погоди, Аннушка, - наконец заговорил отец. - Театр - великое искусство, не шуточная игра. Нельзя сравнивать разные вещи… - И, повернувшись к дочери: - У тебя музыка, и терять время попусту - не разрешаю.
Снимая пальто, Лешка услышал голос матери, доносившийся из кухни:
- Нечем кормить, Менделька. Сено дорогое. Дочь приехала, надо справить ей обнову. Студентка же!
- Я вам, Антониха, продам Маргариту так, как никто не продаст. Уж в этом вы можете не сомневаться.
- И жалко мне ее. Кормила она нас в самые тяжелые годы. Это еще матери-покойницы корова. И дом ее. У нас не было ни кола, ни двора. Мать хотела, чтобы я вышла за богатого. И был такой жених. А я полюбила Антона и ушла к нему. Мать моя, женщина властная, сказала, чтоб ноги моей не было в ее доме. Все: и дом, и постройки, и огород отписала брату. А когда война началась, брата на войну взяли. Погиб, бедняга. Жена его с двумя детишками тоже не поладила со свекровью, уехала к своим в деревню. Там все же легче, чем в городе. И осталась мать одна. Стала просить-молить меня: вернись, дочка. Посоветовались мы с Антоном, хоть не люб он теще - вернулись…
- А муж ее, матери вашей?
- Бросил он ее. Еще девчонкой я была. Влюбился в Юстыну, тетку мою, сестру матери, все бросил и уехал с ней в Америку. Меня хотел забрать, а брата ей оставить. Пожалела я мать. Не поехала. Свой дом родной дороже. Но тоже потом ушла…
Лешка слушал, затаив дыхание. Так вот что происходило на этом дворе, по которому он бегает, не задумываясь: отсюда ушел на фронт его дядя Володя и погиб на войне. Отсюда уехал далеко в Америку, может быть, скитается в поисках работы… его дед.
- Да что это я, - вдруг спохватилась мать, - начала с коровы и во куда заехала. Да, коровка была хорошая. С телушки я ее растила… Состарилась уже. Антон давно говорил - пора ее продать. Да разве ж он сумеет!
- Не говори мне про Антона. Он токарь. А я меняю шило на мыло. Свое возьму, а чужого мне не надо.
- Так и я прошу, Менделька, помоги…
Лешке все стало ясно. Он вздохнул: жаль Маргариту. Вошел в комнату. Янка с открытой книгой в руке, глядя в потолок, учил стихотворение:
Не сядзiцца ў хаце
Хлопчыку малому,
Клiча яго рэчка,
Цягнуць caнкi з дому.
- Мамачка, галубка,-
Просiць ён так мiла…
- Не бубни, как пономарь, - прерывает его Янина. - Разве ты так просишь маму, когда хочешь погулять? Представь, что это не какой-то маленький мальчик, а ты.
- Я не маленький, - сердито отвечает Янка.
- Тогда вспомни, когда был маленьким.