- Ну, пошли.
На галерке было много свободных мест. Лачинский привел мальчиков на первый ряд.
В зале было светло и красиво. Все блестело и сверкало золотом. Внизу сидели хорошо одетые люди, а прямо перед глазами стена была завешена бархатом.
- Там сцена, - сказал Вася. - Когда потухнет свет, она откроется. А в цирке нет занавеса. Там арена.
Рядом сидела седая женщина в позолоченном пенсне. Леша сразу узнал ее. Она жила возле Сенной площади. Сына ее называли Кадетом. Леша носил им как-то молоко. А потом Кадет куда-то скрылся.
Женщина неприязненно посмотрела на мальчиков. Леша подумал, что она сейчас скажет: "И ты в театр пришел?" Но женщина ничего не сказала и отвернулась. Леша почувствовал, что ей неприятно сидеть в театре рядом с уличными мальчишками, которых она не пустила бы на порог своего дома.
Когда погас свет, Леша забыл обо всем. Открылся занавес, по сцене ходили мужчины и женщины, что-то говорили, приветливо улыбались. Он не все понял, но чувствовал, что происходит что-то очень важное.
Вася вел себя иначе. Ему скоро наскучило смотреть на сцену, и он не выдержал.
- А в цирке интересней, - зашептал он. - Один слон чего стоит. У него знаешь какой хобот! Он может поднять…
- Безобразие, - услышал Леша голос. Он повернулся и увидел рядом с седой женщиной мужчину с черной бородкой.
- Успокойся, Евгений, - шепнула седая женщина. Человек с бородкой сел возле седой женщины после того, как погас свет. Если б не черная бородка, Леша сразу узнал бы его.
Вася снова начал что-то рассказывать про цирк.
- Замолчи ты, мальчик, - шепнул кто-то за спиной.
Вася на какое-то время замолчал, но ему было скучно, и он снова заговорил про цирк. Видимо, кто-то пожаловался контролеру. Пришел Лачинский, за ухо вытащил Васю из кресла и увел в коридор.
А на сцене гудел паровоз. Колеса громыхали по рельсам, и Анна Каренина бросилась под поезд…
У Леши сжалось сердце. Он посмотрел в сторону Васи - его не было. Посмотрел в сторону седой женщины, она вытирала слезы. Мужчина с черной бородкой куда-то исчез.
Все начали выходить. Леша тоже встал и пошел за людьми. На лестнице его ждал Лачинский. Рядом стоял Вася и протирал заспанные глаза.
Подождали, пока все выйдут. Лачинский внимательно оглядел галерку:
- Ну, все кончилось. Пошли.
Внизу он начал запирать двери, а Леше сказал:
- Поищи отца.
Возле театра стояли извозчики. Пестрого коня не было.
Подождали немного и пошли домой пешком. Платить за каждого в трамвае по пять копеек Лачинский считал излишним.
Шли молча. Лачинский злился на Антона: "Не мог подъехать, забрать детей". Лешу волновала Анна Каренина. Он был уверен, что артистка, исполнявшая ее роль, действительно погибла под поездом. У Васи горело ухо, за которое так безжалостно отец вытащил его с галерки в коридор. Но он не угомонился и только повторял свое:
- А все же в цирке интересней.
- Молчи ты уж! - сердито буркнул отец.
Все были утомлены. Да и есть хотелось. А тут еще ко всему начал моросить дождь.
- Идемте быстрей, - обернулся Лачинский к мальчикам, которые плелись позади, - а то дождь загонит куда-нибудь в подворотню и проторчишь с вами там до утра, театралы.
Сам Лачинский давно доехал бы на трамвае до Покровской и был бы уже дома.
С площади Свободы спустились вниз по Гоголевской. Запахло свежим душистым хлебом. Теплый воздух из открытых подвальных окон пекарни приятно обдал ноги мальчиков.
На гору по той же Гоголевской подниматься было трудней. Да еще запах хлеба раздразнил аппетит.
Кое-как поднялись на гору. Шли уже мимо церкви. Большая часть пути осталась позади. Леша повернулся и посмотрел на каланчу: стрелка часов перевалила за двенадцать. На улице не было ни одного человека.
- Извозчик! - вдруг крикнул Лачинский и рванулся вперед.
Леша поднял голову.
- Татка! - обрадовался он, увидев Пестрого. Экипаж с Гоголевской свернул на Покровскую и быстро понесся в сторону Сенной площади.
Мальчики побежали за Лачинским. Кричали: "Татка, дядька Антон!" - но извозчик их не слышал. Экипаж скрылся в темноте.
На какой-то момент Леше показалось, будто на козлах сидел не отец, а кто-то другой. "Но кто на Пестром может ехать, кроме отца?" - подумал и успокоился. Лачинскийй заметил, что на сиденье не было пассажира, и потому разобиделся на Антона:
- Гонит пустые дрожки. Нет чтобы детей подобрать.
И уже до самого дома злился на Васю, а на Лешку вообще не обращал внимания, будто его и не было. Даже возле дома при прощании на слова Леши: "Спасибо вам, дядя Максим" стукнул калиткой и ничего не ответил.
Почин хоть был бесплатный, но счастливый. Только подъехал Антон к стоянке и поставил свои дрожки в ряду извозчиков, как видит - с вокзала выходят двое хорошо одетых мужчин и идут прямо к нему.
- Давай прокатимся на Пестром, - с усмешкой сказал один из них, белобрысый круглолицый мужчина, другому, более солидному человеку, хоть и молодому, но со слегка седыми висками.
В очереди стояли более приличные экипажи, чем собранные из отдельных частей дрожки Антона. И лошади лучше Пестрого. Так, видно, захотелось этим пассажирам.
- Куда вас? - повернувшись к ним, спросил Антон.
- Прокатите по городу, - ответил белобрысый. Извозчики с завистью посмотрели на пассажиров Антона. Они предвидели хороший заработок, а он попадался не часто.
Пассажиры, видимо, люди столичные, разглядывали с любопытством улицы бывшего губернского города. Кое-где просили остановиться. Иногда спрашивали извозчика, что теперь в том или другом здании.
Антон уважительно отвечал на вопросы. Однако его ответы лишь забавляли пассажиров, особенно белобрысого. Может, потому, что Антон старался говорить по-русски, но выговаривал русские слова с белорусским акцентом. Или просто им было весело. Все же Антон чувствовал себя униженным. Если бы не копейка, которую надо было заработать на овес и на хлеб, он говорил бы с этими господами более просто и открыто. Обращаться к седокам "товарищи" он не решался. Могут посчитать за оскорбление. Какой извозчик им товарищ? А назвать их "господа хорошие" ему не хотелось.
Больше часа возил Антон пассажиров по городу. Показал им городскую ратушу, бывший дом губернатора, памятник, поставленный в городе к столетию Отечественной войны 1812 года. Антон не видел, как за его спиной переглядывались пассажиры, как кивали головами, как вздыхали, особенно возле дома губернатора. Не слышал, когда белобрысый шепнул на ухо своему спутнику:
- Помнишь, Гриша, бал в этом доме?
Гриша только нахмурил свои черные брови и пожал колено белобрысому.
Пассажиров менее всего заинтересовал завод "Металлист", мимо которого проезжали. Только спросили:
- Работает?
- Слабо, - сдержанно ответил извозчик.
- Хозяина нет?
- Есть, да без денег, - ответил Антон.
С козел в окно Антон увидел, как в главном цехе мелькают рабочие. Это его обрадовало. Вскоре ему не надо будет кланяться "господам хорошим".
Возле вокзала пассажиры хорошо заплатили извозчику и, посмеявшись еще над Пестрым, направились в здание вокзала.
Антон стал в свою очередь.
- Ну, Пестрый, - сказал он довольно, - сегодня ты заработал на чистый овес, без сечки.
Подошли друзья-извозчики.
- Ну как, Антон, хорошо заплатили тебе эти пассажиры?
- Ничего себе, - сдержанно ответил Антон. - Не обидели.
- А мы вот стоим, хоть бы полтинник кто дал заработать.
Окна вокзала большие. Свет их освещает грустные лица извозчиков. Стоянка рядом с вокзальным рестораном.
- Ты теперь можешь туда зайти, - показал кнутом один извозчик на окна. - Вон как раз и твои пассажиры там. Может, тебе чарку поставят.
Действительно, от дверей через зал ресторана шли пассажиры, которых возил по городу Антон. Они сели за столик, к ним быстро подбежал официант. Сразу приметил столичных гостей.
- Хватит мне и того, что заработал, - ответил Антон, а про себя подумал: "В ресторан не в ресторан, но зайти в магазин и взять четвертинку, а жене и детям конфет сегодня, может, и не грешно".
С вокзала вышли новые пассажиры. Извозчики вернулись к своим дрожкам с надеждой, может, кто сядет. Повезло только двоим. Трое остались, в том числе и Антон, ждать следующего поезда. Остальные - старик и молодой извозчик - снова подошли к Антону.
- Эх, - вздохнул молодой, - не то что на овес, на сено не заработаешь. Надо закрывать эту лавочку.
- Ну, продашь, коня, дрожки. Проешь деньги, а потом что? Куда денешься?
- На биржу труда пойду. В очередь безработных стану. Говорят, теперь долго не стоят.
- Скоро "Металлист" пустят на всю мощность, - сказал Антон. - И меня уже зовут вернуться к станку. Им нужны специалисты.
- А я уже никуда не пойду, - вздохнул старый извозчик. - Всю жизнь просидел на козлах, на них и помру, если бог даст легкую смерть.
На старом извозчике был колпак, который он не снимал ни зимой, ни летом. Седая борода его была аккуратно подстрижена. Он приблизился к Антону и хитро спросил:
- А ты знаешь, почему те пассажиры выбрали твоего коня?
- Откуда мне знать?
- А я смекнул. Тот же, что повыше, с черными бровями, сын графа. Имение его верст двадцать отсюда было. Возил я графа. Кучером у него одно время работал. А это сын его, чернобровый Григорий. Приезжал к отцу из Петербурга. Я за ним на станцию ездил. Только виски у него не были тогда седыми.
Если бы он меня узнал, мой бы был пассажир.
- Ну, а почему он выбрал моего коня?
- Вот в том-то и загвоздка. В имении графа была пара таких пестрых. Сынок любил на них ездить.
- Так он, может, к отцу приезжал? - сказал Антон, не подумав.
- К какому отцу? Граф помер еще до революции, а землю в революцию крестьяне поделили и имение под школу забрали. Разве что взглянуть хотел на родной угол. Где человек не слоняется, а к своему гнезду тянет.
Прибыл еще один поезд. Снова двоим повезло. До Антона очередь не дошла. В окно ресторана он видел, что его знакомые пассажиры уже выпивали. С ними сидел еще один человек с черной бородкой. Захотелось и Антону промочить горло. Было и чем закусить. Жена что-то завернула ему в дорогу.
Заморосил дождь. Антон слез с козел, постоял минуту и пошел в магазин.
Вернулся он с покупками. Спрятал их под сиденье, а оттуда вынул женин узелок. Сел на пассажирское сиденье и откупорил бутылку.
Антон пил редко, берег каждую копейку.
Приятное тепло разлилось по всему телу. И мысли пошли приятные: вернется к своему станку, продаст дрожки и Пестрого, купит одежонки, чтоб дети ходили в школу. Правда, жаль Пестрого. Весь дом, да что - дом, вся улица его любила. Потом Антон начал думать о жене. Он представил себе, как сегодня приедет домой. Жена сразу узнает, что он выпил, и рассердится, а он, усмехаясь в ус, скажет:
"Матулечка, я же тебе конфетку привез", - и положит на стол конфеты, деньги, и жена смягчится.
Поезда приходили и отходили, а к извозчикам редко кто подходил. А те, что и подходили, спросив цену, качали головами и тащили свои узлы и чемоданы к трамваю.
- Овес же дорогой, - говорили извозчики, но это мало помогало.
"Пора уже ехать, - решил Антон. - В театре скоро кончится представление. Заберу мальчишек - и домой".
Антон влез на козлы. Взял вожжи.
- Ну, Пестрый…
- Домой? - спросил старый извозчик.
- А чего стоять.
- Тебе хорошо, - сказал молодой извозчик.
С вокзальной площади Антон выехал на Вокзальную улицу. Четырех- и трехэтажные дома на ней стояли один к одному. Улица была узкая, но она и еще Замковая были самыми любимыми улицами в городе. Тут допоздна гуляла молодежь.
Из кинотеатра "Художественный" выходила публика с последнего сеанса. На извозчика никто не обращал внимания.
С Канатной улицы быстрым шагом вышел мужчина в черном плаще и свернул в сторону вокзала, но, заметив извозчика, крикнул:
- Эй, свободный? Антон остановил коня.
- Куда вам?
- На Оршанское шоссе…
Антону не понравился пассажир, и он нарочно заломил большую цену, чтоб пассажир отказался.
- Вези, - согласился тот сразу и вскочил на дрожки.
Пришлось везти.
"Ладно, - подумал Антон, - отвезу его и еще успею вернуться, хоть на трамвайной остановке на Покровской встречу своих театралов".
- Но, милый! - рванул вожжи Антон. Пестрый быстро побежал, цокая подковами по мостовой.
Старый извозчик остался на стоянке один. Он надеялся еще, что графский сынок выйдет из ресторана и даст ему заработать, а заодно они вместе вспомнят былые дни. Он напомнит Григорию, как возил его на бал в дом губернатора. С бала он ехал с барышней. Барышня все время щебетала как сорока. Григорий отвечал сдержанно и неохотно.
"Все это не так просто, Анна, как вам кажется".
В чем было дело, старик не помнит, но знал, что Анна потом вышла замуж за сына известного доктора Леванцевича и уехала с ним за границу.
После смерти графа Григорий хотел раздать землю крестьянам, но братья уперлись. Тогда Григорий отказался от своей доли наследства и вернулся в Петербург.
Подошел постовой милиционер:
- Что, батя, люди пьют, гуляют, а мы тут торчим?
- У кого есть деньги, тот и пьет, - ответил старый извозчик. - А если у вас нет, так вы топчетесь тут да слюнки глотаете, заглядывая в окно.
- Как это нет денег? - не согласился милиционер. - Есть, но служба…
- У одного весь век служба, а у другого гульба и раздольное житье.
- Ну, таких теперь нет. Перевелись паны да графы. Теперь не старый режим.
И старый извозчик не выдержал.
- А вон за столиком, видите, - ткнул он кнутом. - Граф… Сам его на балы при старом режиме возил…
А за столом тем временем шел отнюдь не дружеский разговор.
- Так ты осуждаешь меня, граф Григорий? - сверля черными глазками, спросил Кадет.
- Да тише вы. Не забывай, Евгений, что ты не на губернаторском балу… - вмешался белобрысый.
- Подожди! - перебил белобрысого Кадет. - Я хочу выяснить свои отношения до конца.
- Осуждаю, - ответил Григорий. - Ты очень низко пал, Евгений.
- Успокойся, Григорий. Центр нас послал воодушевить их на борьбу, помочь, - снова вмешался белобрысый.
- Я не знал, что эта борьба ведется таким грязным способом, - ответил спокойно Григорий. - Вы мутите воду. У вас одни подонки. И ты… - запнулся Григорий.
- Ну, ну… продолжай.
- Что продолжать? Я видел сам, как ты засунул руку в грязный карман оборванца.
- Зато золотые монеты чистые, - язвительно усмехнулся белобрысый.
- Не глупи! Мы были когда-то друзьями. Леванцевич достойный человек. Да есть ли еще у него золото. И вся ваша авантюра с хирургическими инструментами и золотом, которое вы надеетесь раздобыть, мне просто противна. Вы же грабите своих бывших друзей.
- Ну, а если есть у Леванцевича золото? - сказал белобрысый. - Не заберут люди Евгения, заберут чекисты. Да, кстати, если инструменты будут в руках Евгения, то пойдут на пользу России.
- Бросьте вы эти высокопарные слова. России не помогли генералы и целые армии…
- Но генералы соберутся за рубежом и вновь станут силой…
- Так и скажи, Евгений, тебе нужны деньги, чтоб жить за границей.
Пока шел этот разговор бывших друзей, втянутых своей ненавистью к Советской власти в преступные дела, в железнодорожном отделении милиции велась своя служба. Сегодня тут было больше милиционеров, чем это положено по штату. Среди них были и одетые в штатское. Это заметил постовой милиционер, когда зашел, чтоб передать начальнику то, что он услышал от старого извозчика.
- Идите на свой пост, - сказал, выслушав его, начальник. - Нам все известно, и мы принимаем меры.
А старый извозчик заснул, так и не дождавшись богатого пассажира.
Расставшись с Васей и Лачинским, Леша пошел домой один. Ночь была темная, небо затянули тучи. "Тата, наверно, распрягает, а может, уже и распряг коня", - подумал Леша.
Остановился у ворот. Прислушался. Тихо. В окнах темно. "Значит, пассажира повез. Но он тут где-то близко. Сейчас приедет", - подбадривал себя Леша и начал ощупью искать задвижку. Потянул. Задвижка брякнула. Он открыл калитку. Залаяла собака.
- Зиська, глупая, это я.
Собака начала ластиться, лизать Леше руки.
Будить мать не хотелось. "Разбужу, когда приедет отец", - решил Леша. Он сел на скамейку возле сеней. Зиська покрутилась возле его ног и притихла.
Время тянулось медленно. В хлеву загремела цепью Маргарита. Закудахтали и тут же смолкли куры. Тревожно шелестели листья на вербах. Каждый угол казался таинственным и подозрительным. И если бы не Зиська, наверно, было бы очень страшно.
Слипались глаза. Можно было пойти в дощатую пристройку возле навеса и лечь там на сене. Отец, когда возвращался поздно и чтоб не будить жену и детей, шел спать туда. Но Леша решил еще подождать: там, в дальнем углу двора, одному страшновато. Тут, возле сеней, все же ближе к дому.
Леша начал думать про театр. Поплыли перед глазами самые впечатляющие сцены. Гудит паровоз, искры летят из трубы. По сцене бежит красивая женщина, шаль слетает с ее плеч…
Разбудила Лешку Зиська. Он бросился к воротам: "Тата приехал!"
- Тата? Это ты?
- Я, сынок, - будто простонал отец, - открой. Леша быстро открыл ворота, но на улице не было ни коня, ни дрожек. Отец стоял, опершись о косяк, и стонал.
- Тата, что с тобой? Где конь?
- Избили меня, сынок. И коня забрали, и дрожки. Держась за ворота, он, тяжело переставляя ноги, пошел во двор. Шапки на нем не было.
- Кто избил?
- Пассажир… Ударил меня сзади чем-то по голове. Очнулся я во рву. Ни коня, ни дрожек, ни того пассажира. Едва дополз до дома.
- А мы видели Пестрого на Покровской.
- Когда?
- Когда шли из театра.
- Так это он, гад. Пассажир. Куда он ехал?
- На Сенную… Быстро мчался.
Антон едва дошел до скамейки, сел. Леша увидел на светлой брезентовой куртке большое темное пятно. Оно начиналось на воротнике возле уха.
- Тата, ты же весь в крови.
- Тихо. Мать разбудишь. Еще успеет наплакаться. Несколько минут отец сидел молча, тяжело дыша, а Леша не знал, как ему помочь.
- Нет ли там в ведре воды?
Леша быстро отыскал ведро на крыльце. Оно было с водой. Отец начал пить. Руки его дрожали. Леша придерживал ведро.
- Ох ты, горе какое, - вздохнул, напившись, отец. - И не хотелось мне этого гада везти. Вот как он меня искалечил. Хотел я в милицию идти - вижу, не дотащусь…
- Тата, я сбегаю в милицию. Нет, лучше к Юрке. А ты ляг в пристройку, на сене полежи.
- Хорошо, сынок.
Опираясь на плечо Леши, отец с трудом дошел до пристройки. Леша помог ему лечь.
- А ты куда? - цыкнул он на Зиську, которая хотела бежать за ним. - Стереги дом.
- Беги, сынок, по меже, - простонал отец. - Ближе будет.
- Хорошо, тата.