- Костик, это он, - быстро сказал Стас, - помереть мне на месте, если не он!
- Кто?
- Генка. Нагруженный, как верблюд. Видел?
- Ага!
Они одновременно добежали до угла забора и осторожно выглянули. Генка стоял у подъезда пятиэтажного дома на другой стороне улицы. Рюкзак он уже снял и держал его в руке, чемодан поставил на землю. Генка всё время воровато оглядывался, и лицо его было испуганное. Он зашёл в подъезд и сразу же снова выглянул, повертел головой, пошамкал губами, будто разговаривал сам с собой.
Улица была пустынной. Генка закурил и исчез в подъезде.
- Чего это он? - Костик недоумевал.
- Чего, чего! Тут дело нечисто. Видал, как он оглядывался? Честные люди так не оглядываются. И мешок у него тяжеленный. Да ещё чемодан.
Стас схватил друга за руку, потащил за собой.
- Пойдём посмотрим!
- Куда?
- Как это куда? За Генкой! Поглядим, куда он это всё тащит.
- Так ты и узнал! - Костик присвистнул. После треклятых голубей, после ужасной крыши не больно-то хотелось встречаться с этим типом. - Держи карман шире.
Но Стас упрямо тащил его за рукав. У самого подъезда он взглянул ему в лицо своими бесстрашными, светлыми глазами, усмехнулся.
- Боишься?
- Ага, - сказал Костик. - Пошли.
И они вошли в подъезд.
Наверху слышались грузные шаги, железные перила тихо дребезжали. Мальчишки на цыпочках взлетели на третий этаж. Остановились там. Послышался лязг замка и протяжный скрип. Потом всё стихло.
Ребята осторожно и медленно поднимались.
С площадки пятого этажа вёл ещё один пролёт лестницы, и наверху в желтоватом свете пыльной лампочки виднелась узкая дверь на чердак, обитая железом.
Дверь была наполовину отворена. В толстом стальном кольце качался здоровенный амбарный замок.
Стас решительно зашагал по лестнице. У самой двери обернулся, поджидая Костика, и скользнул в темноту чердака. Костик за ним. Под ногами было что-то мягкое - стружки или опилки.
Глаза немного привыкли к темноте, и они увидели совсем рядом основание печной трубы. Мальчишки прошли вдоль неё и выглянули. В дальнем конце чердака, в жидком свете слухового окна, копошился Генка. Он что-то вынимал из рюкзака и осторожно ставил подальше, к самой стрехе.
Вдруг он выпрямился и пошёл прямо на мальчишек. Они попятились в тень трубы, присели на корточки. Генка прошёл мимо них к двери. Резко запахло чесноком.
Затем они услышали скрип и чёткий металлический лязг защёлкнувшегося замка. Стало тихо-тихо. И жутковато.
Костик поглядел на Стаса. Тот растерянно улыбался.
- Ты чего?
- "Ах, попалась, птичка, стой! Не уйдёшь из сети". Очень похоже, - ответил Стас.
Костику было страшно. Показалось, что Стас выламывается.
- Брось-ка, Стас, шуточки. Давай поглядим, что он там принёс, и будем сматываться, пока не вернулся.
Стас неопределённо хмыкнул, пожал плечами.
- Давай.
Костик первым подбежал к слуховому окну, на коленках пробрался в угол и нащупал какие-то банки: четыре железные - круглые и тяжеленные, одну стеклянную, обвязанную тряпкой.
Стас стащил тряпку, сунул руку внутрь. Рука утонула в чём-то густом и вязком. Он испуганно выдернул её - рука пахла рыбой и была тёмная, будто в кожаной перчатке. Подтащил банку к свету.
- Чёрная икра, - сказал Стас.
- Да, - подтвердил Костик. Икринки лежали одна к другой, плотно, как дробь. - Он её с консервного завода украл.
- Какой ты догадливый, - ехидно ответил Стас.
Он аккуратно обвязал банку тряпкой и поставил на место.
- А вон чемодан.
Стас потащил жёлтый щегольской чемодан к свету. Замки не открывались. Стас огляделся, увидел черепицу, недолго думая сшиб замок.
- Что ты делаешь? - испугался Костик.
- Тихо. Это жулики. Надо всё узнать, раз уж такой случай подвернулся.
В чемодане лежал добротный костюм, туалетные принадлежности, здоровенные штиблеты.
В углу чемодана лежал перевязанный бечёвкой, завёрнутый в газету пакет. Стас надорвал угол пакета. Это были деньги. Красные новенькие тридцатки.
- Ого! - выдохнул Костик.
Столько денег они никогда в жизни не видели.
Стас молча вытащил брюки, приложил их к себе - он мог спрятаться в них по подбородок.
Вдруг рука его быстро скользнула в правый карман брюк, вытащила плоский воронёный пистолет.
- Дела! - сказал Стас. - Браунинг. Они не просто жулики и спекулянты. Это похуже.
И тут им стало страшно по-настоящему. Сами того не сознавая, они столкнулись со смертельно опасной тайной. Игры кончились. Друзья понимали, что Генка просто мелкая сошка. Фальшивый немой! Этот зверюга был посерьёзнее. Достаточно вспомнить его разговор с Генкой!
Стас скомкал брюки, швырнул их в чемодан, задвинул его подальше и сунул пистолет в карман.
Только сейчас Стас огляделся цепким взглядом.
- Теперь самое бы время отсюда уходить. И как можно быстрее, - сказал он. - А чемоданчик-то для "немого". Уезжать собрался.
Костик с завистью глядел на его отвисший от тяжести браунинга карман и молчал.
- Айда на крышу! - позвал Стас.
Деваться было некуда. Через слуховое окно они выбрались на крышу. Сперва старались не громыхать железом. Балансируя, наступали только на острые ребра. Потом им надоело балансировать, и ребята стали ходить как вздумается. Но от этого ничего не изменилось.
Далеко внизу торопились по домам редкие прохожие, чуть дальше виднелись бурая крыша и кусочек двора рыбоконсервного завода.
Равнодушные прохожие, равнодушная пустая крыша. Никому до них не было дела. И выхода не было. Стас потрогал водосточную трубу - она была старая, проржавевшая.
- Не выдержит, - сказал он.
- Факт, - отозвался Костик. - Может, есть пожарная лестница?
- Нет её, сам видишь. Может, и должна быть, только её нету.
Ребята вернулись на чердак, подёргали дверь - бесполезно.
Конечно, был один очень неверный шанс выбраться. Оба это знали. Можно было просто-напросто выбраться на крышу и орать, звать прохожих. И всё объяснить - громко и жалко. Может, их и вызволили бы, но уж тогда ищи-свищи: Генка со своими жуликами-бандитами тоже с ушами, за икрой и чемоданом никто бы не пришёл.
Они сидели под слуховым окном и думали.
- Надо дожидаться, - сказал Стас. - Ты как, не боишься?
- Боюсь, - сказал Костик, - давай дожидаться. Только вдруг они через неделю придут?
- Не может быть, - не очень уверенно ответил Стас.
Но даже сквозь неуверенность в голосе его слышалось упрямство.
- А икра - вкусная штука, - сказал Костик.
Стас сглотнул слюну. Они переглянулись и рассмеялись, хотя ничего смешного в их положении не было. Потом Стас притащил банку, и мальчишки руками стали есть из неё. Они припомнить не могли, когда ещё так вкусно ели, - жаль только, хлеба не было. Очень было вкусно.
Наконец Стас отвалился от банки и улёгся на опилки. Он уставился на сучковатые брёвна стропил, брезгливо, будто что-то грязное, вытащил браунинг.
- Заряженный, - сказал он. - Костик, а что будет, если Генка нас поймает здесь?
- Худо будет, - ответил Костик, - самого его поймать надо. Помнишь голубей и крышу?
- Ха! Ещё бы!
- Такой, наверное, не только ворует. Он и убьёт - не поморщится.
- Да. И отсюда не удерёшь. Если только с крыши сигать.
- Сказанул. Но во второй раз я ему в лапы не дамся.
- Понимаешь, - Стас стиснул Костику руку, и тот почувствовал, что рука его вздрагивает, - понимаешь, после света здесь ничего не видно. Он пойдёт за икрой, а мы - к двери. Выскочим - и поминай как звали.
- Хорошо бы, - ответил Костик.
- Иначе пропадём. - Голос у Стаса был необычно серьёзен. Сухой, совсем взрослый голос.
Костика знобило. Странное дело - теперь, когда он точно знал, что Стасу тоже страшно, ему почему-то стало спокойнее. Мало ли что страшно! Ничего не боятся только глупцы, но он скорее бы умер, чем сознался, что боится.
Друзья сидели не просто так, они ждали врага.
В кармане Стаса лежал пистолет, но он не прикасался к нему, и оба старались о нём не думать. Потому что пистолет - на самый-самый крайний случай, и если думать об этом крайнем случае, становилось страшно вдвойне. Они росли во время войны и знали: оружие - это серьёзная штука, оружие убивает, с оружием не шутят.
Костик встал, попрыгал на месте.
- Тебе тоже холодно? - спросил Стас.
Они подошли к трубе, сели рядом, прижавшись к её тёплому боку.
Костик старался не думать о доме, о маме. Что толку? Всё равно ничего не изменишь.
Тепло медленно разливалось по телу. Мышцы, сжатые холодом и напряжением, постепенно расслаблялись. Он обнял Стаса за плечи и неожиданно для себя уснул.
Проснулся он резко, будто в бок кулаком толкнули. Во рту пересохло, страшно хотелось пить. Костик впился напряжёнными глазами в темень чердака, но ничего не увидел - уже наступил вечер, а то и ночь.
Вдруг он вспомнил о Стасе. Пошарил руками вокруг себя - Стаса не было.
- Ты где, Стас? - шёпотом спросил он.
- Тихо ты! - прошипел откуда-то сбоку Стасов голос. - Слушай!
Костик затих и явственно услышал, что у двери кто-то возится. Долго скребли ключом по замку - видно, не могли отомкнуть. Потом кто-то выругался и хриплый бас сказал:
- Дай-ка я сам.
Замок лязгнул, заскрипела дверь, и в темноту ворвался яркий луч фонаря. Жёлтый круг, как солнечный зайчик, запрыгал по стропилам, пошарил в дальнем углу, затем упёрся в пол и стал медленно приближаться. Ясно, что вошедшим ничего не было видно без фонаря, но Костик-то со Стасом видели хорошо, глаза их успели привыкнуть к темноте. Даже глаза Костика, едва проснувшегося.
Перед ними были Генка и фальшивый немой.
- Ты бы ещё в печную трубу вещи засунул, - проворчал "немой".
- Да ведь я как лучше хотел, - пролепетал Генка. Он так юлил перед своим спутником - глядеть было тошно.
"Немой" с размаху стукнулся головой о стропило.
- Э-э, чёрт бы тебя взял! - выругался он. - Сколько банок-то приволок?
- Четыре, Аркадий Витальевич.
- Маловато, ну да ладно, времена сейчас голодные, с руками оторвут, хватит. Ладно. А то ещё не донесу, пожалуй.
Оба прошли так близко от мальчишек, что, казалось, должны услышать, как колотятся сердца Костика и Стаса.
Мальчишки подождали, пока те отойдут подальше, и бросились к двери. Через секунду они стояли на лестнице.
- Уйдут! Уйдут же! - бормотал Стас.
Его трясло от возбуждения. Он мял кепку, выкручивал, как мокрую тряпку, горячечно шептал:
- Что делать? Что же делать?
Костик вдруг поглядел на дверь и чуть не заорал от неожиданной и простой мысли.
- Стас, гляди, - прошептал он, одной рукой снял с кольца тяжёлый замок, другой изо всех сил дёрнул дверь. Она с грохотом захлопнулась.
Он быстро продел в оба кольца дужку замка и повернул ключ. Всё произошло мгновенно.
Костик обернулся к Стасу. Тот поглядел на замок, на Костика - и вдруг завопил что-то радостное и непонятное. Он вцепился Костику в плечи, тряс его, тискал, вертел и всё приговаривал:
- Вот это да! Вот это номер! Поменялись, значит, местами?!
Дверь затряслась под ударами. Видно, в неё колотили ногами. Но это была крепкая, на совесть сработанная дверь. Те двое, видно, очень волновались. Они всё лупили и лупили каблуками и ругались страшными словами.
А Стас начал вдруг хохотать, и Костик, глядя на него, тоже. Они просто корчились от смеха, и вместе с этим неестественным, нервным смехом из них выходило всё напряжение, все страхи этого дня.
Они смеялись, а те, за дверью, распалялись от этого ещё пуще.
Потом Стас одёрнул рубаху и сказал:
- Айда на завод. В проходную. Там сторож сидит. С револьвером на боку. Вот смеху-то! С револьвером! У него из-под носа таскают, а он с револьвером сидит.
Мальчики говорили громко, и за дверью примолкли.
А потом вдруг заголосили жалобно и просительно. Противными, трусливыми голосами.
Но ребята уже бежали, прыгая через две ступеньки, вниз, к людям.
Глава восьмая. Пропажа
Витя с недоумением глядела, как по комнатушке мазанки мечется, ломая руки, заливаясь слезами, Елена Алексеевна.
Лицо её было таким необычным, такое отчаяние, такое горе было на нём, что Витя испуганно вскочила.
"Неужели кто-нибудь погиб?!" - панически пронеслось в мозгу.
Она подбежала к Елене Алексеевне, обняла её, изо всех сил прижала к себе. Сухонькое, почти невесомое тело судорожно вздрагивало.
- Украли… Украли… - в ужасе шептала Елена Алексеевна.
- Да что? Что украли? - спрашивала Витя. "Значит, никто не погиб", - облегчённо вздохнула она.
- Это ужасно!.. Какие негодяи!.. У кого же рука поднялась?
- Что украли?! - почти кричала Витя.
Будто очнувшись, Елена Алексеевна умолкла, вгляделась в Витю, словно только сейчас заметила её.
- Голову… Исчезла голова нашей статуи, нашей богини, - прошептала Елена Алексеевна и в изнеможении опустилась на табуретку. Она спрятала лицо в ладони и зарыдала так горько, что Витя испугалась не на шутку. Чтобы так плакали взрослые люди, Витя никогда ещё не видела. Она бросилась к полке с находками экспедиции и увидела - мраморной головы нет.
- Как же так? - растерянно пробормотала Витя. - А папа? Папа знает?
Но Елена Алексеевна ничего не слышала, горе оглушило её.
Витя судорожными движениями, не попадая ногами в штанины джинсов, оделась и метнулась за дверь.
Никого ещё не было, рабочий день не начался. Отец, успевший уже перемазаться машинным маслом, возился со своим "упрямым козлом", как он называл газик, что-то тихонько мурлыкал себе под нос.
Витя остановилась. Ей вдруг стало пронзительно жаль отца. Такое у него было добродушное, родное лицо! Он чему-то улыбался про себя и оттого казался беззащитным.
И небо - ярко-синее, не успевшее ещё выгореть, сделаться белёсым от жаркого солнца. А солнце висело совсем низко над утренним спокойным морем - такой огромный рыжий круг. Вокруг был покой.
Витя зажала ладонью нос, чтобы не всхлипнуть громко.
Ей хотелось, чтобы весь этот покой вокруг, пропитанный честностью, той самой честностью, которая испокон веков не знала, что такое замки, запоры и подозрительность, длился как можно дольше. Она знала, что одним словом своим разрушит сейчас всю эту жизнь, которой только и должны жить люди, потому что такая жизнь правильная. А всё другое - отвратительно. Но она ничего не успела сказать. Просто отец услышал, как плачет Елена Алексеевна.
Он резко обернулся и увидел на крыльце Витю. Видно, лицо у неё было такое необычное, что отец испугался. Он одним прыжком взлетел на крыльцо, притиснул дочку к своему мускулистому, надёжному боку, поцеловал её и прошептал:
- Не бойся, Витька, всё будет хорошо. Ты только не бойся и не плачь.
Он отпустил её и переступил порог. Через несколько минут он вылетел из мазанки с белыми от бешенства глазами. Он успел погладить Витю по голове, бормотнуть: "Найдём! Никуда они не денутся, воры, мерзавцы!" - и прыгнул в газик. Послушная юркая машина рванула с места и, поднимая осевшую за ночь пыль, стала карабкаться вверх, в город.
Проснувшиеся Серёга с Олегом метались по лагерю, выспрашивали Елену Алексеевну, Витю, поспешно натягивали штормовки.
"Андрюху бы сейчас, Андрюху!" - тоскливо подумала Витя. - Когда не надо, он вечно торчит на крыше, а теперь… Вот здесь его спокойствие в самый раз пригодилось бы! А то отца нет, Елены Алексеевны всё равно что нет, а остальные только и делают, что суетятся без толку…"
Но вместо Андрея появился в самом нелепом виде Жекете. Он шёл понурив голову, заплетая по песку ногами, а когда поднял лицо, Витя ахнула. На физиономии Федьки живого места не было - синяк на синяке.
На руках глубокие царапины, рубаха изодрана, и такие же царапины виднелись на спине.
Сперва на него никто не обратил внимания - только Витя. Слишком вся экспедиция была потрясена пропажей. Всем хотелось что-то немедленно делать, куда-то бежать, ловить… А Витя пережила это состояние. Она сбегала в дом, вернулась с двумя ватками - одна была пропитана перекисью водорода, другая - зелёнкой.
"Не зря я всё-таки в этом кружке занималась, на санитарку, - с гордостью подумала она, - девчонки из класса хихикали, а вот вам! Может, человека от заражения крови спасу!"
Жекете сперва упирался - он вообще был странный какой-то, не похожий на себя, напряжённый весь. И ещё словно ему всё равно - будь что будет. Но Витя прикрикнула на него, и он покорно стал первым Витиным пациентом. И Витя была благодарна ему за это, она мгновенно простила, ему все его дурацкие выходки и словечки. Она отважно приступила к врачеванию. Первым делом заставила его снять с себя остатки рубахи.
Федька всё так же покорно выполнил приказание. Витя мимолётно пожалела его - вокруг всё пропитано солнцем, а тут человек белый, как сметана, словно прячется от него. Удивительно! Но все эти мысли промелькнули и не задержались: предстояло главное - лечить человека.
Витя, как её учили, протёрла ссадины и царапины перекисью, та запузырилась, а Федька взвыл от боли, но тут же умолк, закусил губу. Он терпел изо всех сил. Но когда Витя принялась мазать зелёнкой, терпение его кончилось, и Жекете заорал так, что все обернулись. Витя дула на царапины и приговаривала:
- Ну, потерпи, Феденька, потерпи. Ты же мужчина! Сейчас всё кончится и будет не больно. Я точно знаю. Знаю, что пройдёт. Сейчас вот перестанет жечь. Ты же мне веришь, Жекете? Честное пионерское, пройдёт.
Она видела, что Федьке очень больно, но он перестал извиваться и вновь закусил губу, да так сильно, что по подбородку медленно скатились две алые капельки крови.
Витя знала, как это больно. В прошлом году маме удалось выкроить две недели отпуска, и они провели его в Крыму, в поразительно красивом местечке под названием Новый Свет. Там Витя, ныряя, ободрала плечо и ногу об острые ракушки мидии, и мама безжалостно вымазала её зелёнкой. Витя помнила, как она орала от боли. Потому и понимала Федьку прекрасно - её царапины по сравнению с его были просто пустяком.
- Уважаю, - сказала Витя, и Жекете улыбнулся во весь щербатый рот. Она знала, что через несколько минут всё пройдёт.
Федька сделался похожим на тигра. Только у тигра полосы чёрные, а у Жекете - зелёные и не поперёк боков, а вдоль. Глядеть на него без смеха было сверх человеческих сил. Все покатывались со смеху. Даже Витя не удержалась, разглядев дело рук своих, фыркнула несколько раз.
- И ты… - печально сказал Федька.