В других классах уроки кончились, и ребята, подхватив сумки, убежали домой, а Насыр-ака все еще занимался кораном. Он был настойчив и раздражителен, ругал ребят за малейшие ошибки и похвалил только сына писаря, хотя он отвечал не лучше других. Наконец и он отпустил учеников.
- Уф, - выдохнул он, оставшись наедине с Талибом. Насыр-ака вытер пот со лба и грустно улыбнулся мальчику. - Тяжелое дело - быть учителем в Бухаре. Понимаешь?
Талиб кивнул. Они вышли во двор. Солнце растопило снег, он уже стек с крыш, во дворе на солнцепеке стояли лужи, а в теневых углах лед не таял.
Возле калитки стоял тот водонос, который утром просил Талиба замолвить словечко перед учителем. Мальчик совсем забыл о нем и сейчас, вспомнив, засуетился:
- Насыр-ака, это к вам. Он хочет, чтобы вы приняли его сына в свою школу.
Настроение у Насыр-ака было мрачное. Он подозвал водоноса, выслушал его просьбу и сказал, что у него в начальном классе и так много ребят, пусть, мол, водонос придет на следующий год, с осени.
- О учитель, - сказал водонос, - мой отец был неграмотным, я сам не могу поставить свою подпись, неужели и мой сын будет несчастным водоносом? Помогите мне! Я хочу, чтобы мой сын стал муллой, чтобы он сидел в мечети в большой белой чалме и чтобы люди слушались его. Я буду носить воду в ваш дом из самого лучшего хауза, я буду носить вам дрова всю зиму, я буду молиться за вас пять раз в день.
- Насыр-ака, - робко произнес Талиб, чувствуя себя связанным утренним обещанием, - я сказал, что вы принимаете всех…
- Ваш сын совсем нигде не учился? - спросил учитель.
- Нет, он учился. Он три года учился в старой школе, - поспешил ответить водонос. - Он знает наизусть все главные молитвы, он немножко умеет читать, но не умеет писать. Научите его писать, учитель.
- Сейчас середина года… - задумавшись, ответил Насыр-ака. - Если бы кто-нибудь…
Талиб угадал то, чего не успел сказать учитель.
- Я буду ему помогать, он догонит.
Насыр-ака поглядел на Талиба и согласился:
- Хорошо, приводите вашего сына.
Водонос очень обрадовался, поклонился учителю и Талибу и произнес слова, которые часто говорятся в таких случаях:
- Берите его, пусть он будет вашим рабом. Кости наши - мясо ваше! Бейте его до костей, учите, но пусть будет грамотным!
- Зачем вы так говорите? - возразил учитель. - У нас новая школа. Мы не бьем учеников.
Глава седьмая. Тени
Холод и сырость - главные враги чахоточных людей. Они друзья чахотки. Дядя Юсуп стал сильно кашлять. Утром он с трудом вставал, к середине дня немножко веселел, вечером же был совсем больной. Он не пропускал ни одной молитвы, и часто приступы кашля случались с ним в мечети. Тогда все молящиеся с неприязнью оглядывались на тощего черноглазого человека с впалыми желтыми щеками. Он мешал молиться.
К началу февраля дядя Юсуп совсем слег. На Талиба сразу обрушились все заботы по торговле, прекратились и спасительные визиты в богатые дома, где можно было отогреться и поесть. Нужно и дрова принести, и чай вскипятить, и в чайхану за едой сбегать. А тут еще занятия с сыном водоноса Ибрагимом. Он совсем не умел писать и читал тоже плохо. Однажды, когда дядю Юсупа бил очень сильный кашель и на губах его показалась кровь, Талиб не пошел домой к водоносу. Он решил пропустить один денек. Вечером водонос пришел сам. Он посидел возле больного, повздыхал и ушел, чтобы вскоре вернуться с женой и сыном. Не слушая возражений, они подняли дядю Юсупа и повели его к себе домой.
- Будете жить у нас. Все-таки и уход женский, и еда домашняя.
Дядя Юсуп не возражал, Талиб был рад этому. Вещи и товары перенесли в хибарку водоноса.
Мать Ибрагима готовила, мыла, стирала на всех и ухаживала за больным. Талиб продолжал вести торговые дела, сам разносил заказы и под диктовку дяди писал запросы на склады Самарканда и Ташкента.
Ибрагим, очень маленького роста, но широкий в плечах мальчик, оказался парнем толковым и веселым; грамоте он учился легко.
Вместе с другими товарами в хибарку водоноса перетащили и несколько непроданных глобусов, отчего в комнате стало много веселее. Они стояли на полках в нише и по углам комнаты.
Талиб придумал такую игру: один из ребят раскручивал глобус, а другой останавливал его пальцем. То место, куда упирался палец, считалось конечным пунктом их совместного путешествия. Так они побывали в Японии, в Южной Америке, в Африке и в Москве. Путешествовали они долго и обстоятельно, останавливались во всех городах по пути. О городах Талиб узнавал из учебника географии, который тоже предназначался для продажи, но учебник был русский, никто его не купил.
В погожие дни, когда не было ветра и солнышко хорошо пригревало, ребята после школы отправлялись побродить по городу. Заходили под купол Аллофон, где торговали мукой, или в пассаж, где всегда полным-полно всяких сладостей, на которые можно смотреть совершенно бесплатно.
Однажды они сидели на мраморной плите возле здания банка. Из окон на улицу глядела большая жестяная труба и неслись звуки единственной пластинки. Может быть, пластинка эта и не была единственной, но сторож банка заводил только ее. Говорили, что какой-то русский еще в царское время подарил сторожу эту пластинку и сказал, что в банке это самая подходящая музыка.
На земле весь род людской
Чтит один кумир священный.
Он царит над всей вселенной,
Тот кумир - телец златой, -
пела труба красивым мужским голосом.
Подчиняясь воле злата,
Край на край встает войной,
И людская кровь рекой
По клинку течет булата -
Люди гибнут за металл,
Лю-ди гиб-нут за-а металл, -
неслось из граммофона.
Сейчас в банке было пусто и тихо. После Октябрьской революции он закрылся и мало кто заходил сюда.
Талиб кое-как перевел содержание песни Ибрагиму, и они оба удивлялись тому, какие правильные слова пела жестяная труба.
- Эй, мальчик, - окликнул Талиба человек в мундире и чалме с револьвером на боку. - Что-то я тебя давно не видел. Как дядя? Как торговля?
Это был Зарифходжа, спутник по вагону, ехавший с ними из Самарканда в Бухару. Талиб не сразу узнал его в новом одеянии.
- Не узнал меня? Ну что ж, значит, буду еще богаче, - сказал Зарифходжа. - Я теперь туксаба, чиновник его величества эмира, помощник караван-беш. Каждый мусульманин должен послужить нашему правоверному государю в трудный год, если торговым делам это не мешает.
Зарифходжа был очень доволен своим новым положением и говорил долго.
- Вот что, - сказал он на прощанье. - Я хорошо отношусь к твоему дяде, поэтому передай ему, чтобы он бросил дружбу с новыми школами. Я открыл торговлю кишками, пусть идет ко мне приказчиком. Эти новые школы сегодня опаснее чумы. Передай ему.
Талиб обещал передать все в точности, поклонился Зарифходже и еще больше невзлюбил его. Зарифходжа по обычаю спросил о здоровье дяди, но даже не выслушал ответа.
"Ишь чего захотел, - думал Талиб, - чтобы дядя бросил собственную торговлю и пошел к нему торговать вонючими кишками". Настроение у ребят испортилось, и они было пошли домой, но свернули на базар. Талиб купил пригоршню леденцов, бесспорно улучшающих плохое настроение. Возле базарчика, где торгуют своим товаром медники, ребята увидели дервиша в шапке, отороченной собачьим мехом. Это был тот самый дервиш, которого Талиб видел в первые дни своей жизни в Бухаре. То же перекошенное лицо, те же тонкие злые губы. На этот раз дервиш не собирал денег, не прыгал и не продавал талисманы. Он проповедовал.
- О мусульмане! О правоверные мусульмане! Слушайте меня, если не хотите обратиться в паршивых ишаков и бродячих собак…
Дервиш стоял на ступеньках лестницы перед какой-то заколоченной дверью. Он потрясал посохом, лицо его устрашающе дергалось.
- Бойтесь неверных, от них вся погибель! - выкрикивал он. - Бойтесь цыган и евреев, индийцев и белуджей, особенно бойтесь русских. Это они погубили своего царя, это они отказались от своего бога и от всех других богов. Это они придумали шайтан-арбу - паровоз, это они придумали шайтанскую проволоку - телефон…
- Хе, - сказал Талибу в ухо Ибрагим. - Что он говорит? Наш эмир ездит на шайтан-арбе и говорит через шайтанскую проволоку.
- Нам не нужна их аптека-маптека, нас от всех болезней спасает святая молитва! Нам не нужны всякие газеты-мазеты! Нам не нужны наши грамотеи, которые читают эти газеты-мазеты и сеют смуту! Самый главный вред нам - новые школы. Хитрость новых школ велика, они губят наших детей, обрекают их на муки! Наших дорогих мусульманских детей в этих школах учат смеяться над верой…
- Вот врет, - сказал Талиб Ибрагиму. - Насыр-ака очень верующий.
Люди вокруг слушали дервиша молча, многие кивали головами в такт его словам; на мальчишек, переговаривающихся в толпе, стали шикать.
- О мусульмане, пойдем к нашему дорогому эмиру, пусть он закроет эти проклятые школы, пусть закует в цепи мусульман-отступников…
Дервиш говорил еще много и долго, повторяя на все лады клевету о русских, о других национальностях, о новых школах. Ребятам надоело слушать, и они пошли прочь.
В доме водоноса тоже было неспокойно. Дядя Юсуп в последние два-три дня чувствовал себя лучше; он добрел до ближайшей чайханы и, наслушавшись новостей, вернулся опечаленный. Талиб рассказал о встрече с Зарифходжой, и дядя еще больше опечалился.
- Неужели и здесь нам не повезет? Я вот выздоравливать стал, неужели все пойдет прахом? Если новые школы закроют, кто будет покупать мои товары?
Новую тревогу вызвали у него слова водоноса.
- Знаете, почтенный, - сказал тот, вернувшись домой, - соседи передавали мне, что тут ходит один подозрительный человек, наверно соглядатай эмирский. Он выспрашивал соседей про вас. Кто, откуда, чем занимается, не читает ли газеты? Это очень плохо.
- Плохо! - согласился дядя Юсуп. - Но я ничего запрещенного не делал.
* * *
Через несколько дней после первых тревог, когда беспокойство по поводу новых школ уже немного улеглось, Насыр-ака сообщил ученикам, что завтра у них в школе ожидаются высокие гости. Прибудет первый министр - куш-беги и староста купцов - караван-беги Абдуррауф. Ученикам было велено прийти в самой лучшей одежде, всем выдали чистые тетрадки и новые карандаши, Насыр-ака и его сыновья каллиграфическим почерком написали на склеенных листах бумаги длинные изречения из корана и молитвы во славу его величества эмира. Было решено, что сыновья Насыр-ака, Хамид и Камал, завтра не будут вести уроков, чтобы, не дай бог, не допустить ошибок в присутствии высокой комиссии.
Назавтра с утра комнаты, отведенные в доме Насыр-ака под школу, были устланы лучшими коврами, принесенными на время детьми богатых родителей. Даже во дворе, от калитки до террасы, постелили циновки, а поверх них - дорожку из кошмы. В ожидании комиссии обычные уроки не начинались, Насыр-ака вместе с детьми повторял молитвы и читал толкование к корану. Наконец с улицы послышался шум, показались всадники, и Насыр-ака вместе с сыновьями выбежали встречать высоких посетителей.
Хмурые, едва отвечая на приветствия учителя и учеников, вошли в школу куш-беги, караван-беги и два других члена комиссии. Один из этих двух был старый знакомый Талиба - Зарифходжа. Оба бухарских министра были одеты в парчовые халаты.
Насыр-ака рассказал о своих учениках, чьи они дети, сколько времени в школе, чему учатся. Потом он показал книги, по которым он и его сыновья ведут занятия.
- Ты сам где учился? - спросил у Насыр-ака караван-беги.
- В медресе Мир-Араб, - отвечал учитель.
- А дети твои?
- В Самарканде, в русско-туземной школе.
Члены комиссии молча переглянулись. Насыр-ака понял, что этот ответ вызвал неудовольствие. Стараясь исправить впечатление, Насыр-ака заговорил про то, что главными книгами в его школе, как и во всех мусульманских школах, являются священный коран, стихи Физули, Хафиза, учебник Хафтияк…
- Ни одной русской книги у нас нет, - подчеркнул учитель.
Куш-беги не слушал его, подошел к окну, где стоял глобус, и, брезгливо скривив губы, склонился над голубым шариком.
- А это? - бросил он.
- Это глобус, маленький земной шар, который помогает нам изучать географию.
- Этих штук развелось в Бухаре слишком много, - раздраженно сказал куш-беги. - Здесь все на русском языке…
Талиб, хотя он и не был учеником этой школы, сидел вместе со всеми ребятами позади, в последнем ряду у стены, рядом с Ибрагимом. Он и не пробовал возразить, что глобусов с узбекскими надписями никто не делает. Где же их взять? Талиб знал и другое: из проданных дядей глобусов один был куплен домашним учителем сына куш-беги, а другой купил племянник купеческого старосты. Для себя купили, другим запрещают. Но не это удивило Талиба, а то, как испугался Насыр-ака. Он стал говорить, что это его вина, что он не подумал и сегодня же закрасит все русские буквы и напишет все по-арабски.
- Надо это выбросить, - приказал куш-беги.
- Слушаюсь, - поклонился учитель. - Мы ваши дети, вы наши отцы: как прикажете, так и будет.
Он искательно смотрел в глаза министра, но ничего не прочел в них. Немного придя в себя, Насыр-ака стал вызывать учеников. Одних он заставлял решать на доске задачки по арифметике, других - читать стихи, третьих - писать под диктовку. Ученики отвечали хорошо, в глазах Насыр-ака погас страх, они светились гордостью.
- А ну, Ибрагим, подойди к доске, возьми мел, - сказал Насыр-ака. - Посмотрите, - обратился он к комиссии. - Два месяца назад этот мальчик совсем не умел писать, а теперь пишет не хуже писаря. Продиктуйте ему что-нибудь, только попроще, он напишет.
Караван-беги кивнул учителю и ухмыльнулся в бороду.
- Пиши, - сказал он Ибрагиму. - Чей ты сын?
Ибрагим написал правильно и остановился, не зная, что делать дальше.
- Ну же, - сказал караван-беги. - Что же ты не пишешь?
- Я не знаю, что писать, - растерялся мальчик.
- Ты незаконнорожденный, что ли? - презрительно бросил куш-беги.
- Нет. Мой отец водонос, - обиделся мальчик.
- Вот и пиши, кто твой отец.
Ибрагим наконец понял, что от него хотели, и крупно написал на доске:
"Мой отец водонос".
Неожиданно куш-беги встал, за ним поднялись другие члены комиссии и пошли к выходу. Никто из них не сказал ни одного слова учителю, никто не ответил на поклоны учеников. Уже во дворе Талиб догнал Зарифходжу, шедшего последним. Он тронул недовольного чиновника за рукав, но тот отстранился, сделав вид, что вовсе не знаком с Талибом.
После ухода комиссии учитель с сыновьями удалился в свои комнаты, а ученики столпились в классе, обсуждая визит высоких гостей.
- Нашу школу теперь закроют, - говорили одни.
- Нет, просто всыплют учителю палок тридцать и отпустят, - утверждали другие.
- За что же его будут бить? - удивлялись третьи.
- Мало ли за что. Найдут! - На этом мнении сходились все.
В Бухаре не только дети, но и взрослые не удивлялись, когда кого-нибудь бросали в темницу, казнили или подвергали публичному избиению на площади без всякой видимой причины. Раз наказывают - значит, провинился. Может быть, не все люди думали так, но и те, кто думал иначе, редко высказывали свое мнение.
В дверь заглянул сын учителя, пятнадцатилетний Камал.
- Талиб, - позвал он, - возьми глобус и иди сюда.
Талиб вошел в комнату, где сидел Насыр-ака, и поставил перед ним модель земного шара.
- Это он виноват, он виноват! - раскачивался, как над покойником, учитель Насыр-ака. - Как я не догадался? Из-за него закроют школу. Талиб, забери его домой, или я сожгу его… Это глобус виноват!
- Что вы, папа, - утешил учителя старший сын Хамид. - Разве в глобусе дело? Они боятся революции, поэтому всего боятся.
- Учитель, - вмешался Талиб, - у куш-беги и у караван-беги тоже дома есть глобусы. Дядя Юсуп им продал. Не беспокойтесь, они просто забыли про это.
Насыр-ака сидел на ковре и причитал, бормотал себе под нос:
- Разве я за революцию? Аллах свидетель, что я против. Но почему нельзя детям знать арифметику, географию, историю? Почему?
- Неужели вы не понимаете, папа? - сказал отцу Камал. - Если простые люди будут умнее начальников, будет революция.
- Ох, папа! - вздохнул Хамид. - Давайте переедем в Самарканд. Здесь, в Бухаре, нет законов! Этот подлый эмир…
- Что ты говоришь! - крикнул вдруг учитель. - Замолчи! Ты не смеешь так говорить.
- Я так думаю, - сказал Хамид.
- И я, - добавил Камал.
Но учитель очень сильно разволновался. Он кричал на сыновей, упрекал их в не повиновении старшим, говорил, что они не должны оскорблять законную власть и что как бы плохо ни было в Бухаре, но ведь даже из Ташкента сюда приезжают люди.
- Вот Талиб с дядей приехали. Скажи им Талиб, где лучше: в Ташкенте или в Бухаре? - с надеждой попросил Насыр-ака.
- Конечно, в Ташкенте, - сказал Талиб. - Я никогда не видал эмира, но если у него такие министры, то эмир сам первый лжец и разбойник.
Этого Насыр-ака не ожидал. Он посмотрел на Талиба, будто видел его впервые, и крикнул:
- Убирайся отсюда! Убирайся, если тебе не нравится благородная Бухара! - и вдруг заплакал.