* * *
Я сидел на капоте "плимута" Сэндквиста, когда тот появился в дверях. Узел его галстука несколько съехал на сторону, на щеке отчетливо выделялось красное пятно - след от встречи с ладонью Рут Блайт. Он замер на краю лужайки и с тревогой посмотрел на меня:
- И что ты собираешься делать? - поинтересовался он.
- Сейчас? Ничего. Я не собираюсь бить тебе морду, если ты об этом.
Он вздохнул явно с облегчением.
- Но как частный детектив ты - покойник. Я об этом позабочусь. Эти люди достойны лучшего.
- Что, они достойны тебя? Знаешь, Паркер, ты многим в этих краях не нравишься. Они не считают тебя таким уж крутым парнем. Тебе надо было оставаться в Нью-Йорке, ты же чужак в Мэне.
Он обошел машину и открыл дверцу:
- В любом случае, я устал от этой гребаной жизни. По правде говоря, я даже рад убраться отсюда. Поеду во Флориду. Можешь оставаться тут, и мне плевать, замерзнешь ты тут или нет.
Я отошел от машины и переспросил:
- Значит во Флориду?
- Да, во Флориду!
Я кивнул и пошел к своему "мустангу". Посыпались первые капли дождя, оставляя пятнышки на груде из колючей проволоки и металла, лежавшей у обочины. В землю медленно просочилась струйка горючего, пока Сэндквист безуспешно пытался завести двигатель.
- Ну, здесь тебе не кататься.
Я догнал Медведя и подбросил его до Конгресс-стрит. Он направился к старому порту, толпа туристов ручейками растекалась перед ним, давая дорогу великану. Я вспомнил, что мой дед говорил про Медведя, и как собака провожала его до конца лужайки, с надеждой принюхиваясь к его ладони. В нем была мягкость и даже доброта, но слабость и глупость делали его игрушкой в злых руках. Он был как весы: невозможно предсказать, в какую сторону качнется чаша.
На следующее утро я позвонил в Пайн Пойнт, и вскоре Медведь приступил к работе. Больше я никогда его не встречал. А все же интересно, мое вмешательство хоть как-то повлияло ли на его жизнь? Одно я знал точно: где-то в потаенной глубине души, в той исконной доброте, в которой Медведь сам себе не мог признаться, его не изменишь.
Когда я смотрю на болото Скарборо из окна своего дома и вижу, как сквозь травинки пробиваются струйки, соединяясь друг с другом - для каждой одно и то же течение, тот же самый цикл, но при этом каждая из них находит свой собственный путь в море, - я понимаю что-то в этом мире, в природе, в том, как внешне разрозненные существования пересекаются, соединяются. По ночам в свете луны струйки отсвечивают серебром, и белые, тоненькие нити стекаются в огромную сверкающую равнину внизу. И я представляю себя на этой Белой дороге прислушивающимся к голосам, звучащим в камышах, когда меня несет в мир новых ожиданий.
Глава 2
Их было двенадцать, обычные полозы подвязочники. Они поселились в заброшенном сарайчике в дальнем конце моего участка, чувствуя себя вполне комфортно среди разваливающихся шкафов и гниющей древесины. Я заметил одну змейку из выводка через дырку в ступеньке полуразрушенного крыльца. Наверно, она возвращалась домой после утренней охоты. Раздвинув несколько досок в полу, я увидел остальных. Самая маленькая была не больше фута в длину, самая длинная - около трех. Они сплетались в клубок, подставляя головки солнечному лучу, который высвечивал желтые полоски на их спинах, словно неоновые трубки в сумерках. Некоторые даже стали разгибаться, словно подавая сигнал предупреждения. Я потыкал в ближайшую ко мне концом палки и услышал шипение. Сладковатый, неприятный запах стал подниматься из дыры в полу, когда змеи выпустили струю характерного мускусного аромата. Стоявший рядом со мной Уолтер, мой восьмимесячный золотистый лабрадор-ретривер, отпрянул и сморщил нос. Я погладил его за ушами, и он взглянул на меня, словно ожидая поддержки: это была его первая встреча со змеями, и он не совсем представлял, что от него ожидают.
- Лучше держи свой нос подальше от них, Уолт, - посоветовал я ему, - иначе одна из них вцепится тебе в пипку.
В Мэне много подвязочников. Это выносливые создания. Зимой они способны в течение месяца выдерживать минусовые температуры, а порой погружаются в воду в поисках стабильной температурной среды. Потом, обычно в середине марта, когда солнце начинает пригревать камни, они начинают просыпаться и приступают к поиску партнера. В июне-июле у них появляется потомство. Обычно в выводке десять - двенадцать детенышей. Иногда их может быть только три. Однажды был зафиксирован рекорд - восемьдесят пять змеенышей, а это само по себе изумительно, что бы вы ни думали об этих тварях. Подвязочники обосновались в моем сарае, видимо, из-за того, что поблизости почти нет хвойных деревьев. Хвойные закисляют почву, а это не нравится ночным пресмыкающимся, которые и есть любимое лакомство подвязочников.
Я положил доски на место и вернулся на солнечный свет, Уолтер не отставал от меня ни на шаг. Подвязочники - абсолютно непредсказуемые твари. Некоторые из них могут брать еду у тебя с ладони, а другие будут кусаться, причем до тех пор, пока им не надоест, или они не устанут, или их не прикончат. Здесь, в сарае, они вряд ли кому-то навредят, а местные обитатели - скунсы, крысы, лисы, еноты - очень скоро пронюхают об их существовании. Я решил оставить змей в покое до тех пор, пока обстоятельства не вынудят меня поступить иначе. А что касается Уолтера, что ж, ему придется научиться не лезть не в свои дела.
Сквозь деревья в низине поблескивает болото, и дикие птицы летают над его поверхностью: их очертания угадываются сквозь колышущуюся траву и камыши. Американцы-пионеры назвали это место Землей Разнотравья, но их уже давно нет, и для тех, кто живет сейчас, это просто болото, где реки Дунстан и Нансач сливаются вместе на пути к морю. К диким уткам, здешним постоянным обитателям, на летнее время присоединяются древесные и черные утки, шилохвостки, чирки, но вскоре визитеры покидают здешние места, будучи неспособными пережить местную суровую зиму. Их свист и крики наполняют воздух, к ним присоединяется жужжание насекомых - шум жизни, сопровождающий спаривание и кормежку, охоту и бегство от опасности. Я наблюдал за ласточкой, которая совершила резкий пируэт над гниющим бревном. Это лето выдалось сухое, и для ласточек было особое раздолье с пищей. Те, кто жили недалеко от болота, были особенно признательны этим птицам: они поприжали не только комаров, но и гораздо более противных слепней, которые своими сильными челюстями полосовали кожу, как бритвами.
Скарборо - старинное поселение, одна из первых колоний, появившихся на северо-западе Новой Англии. Оно было не просто временной рыбацкой деревушкой, а местом, которое стало домом для многих семейств в округе. Некоторые из них были выходцами из Англии, среди них и предки моей матери; другие перебрались из Массачусетса и Нью-Хемпшира, привлеченные благоприятными условиями для земледелия. Первый губернатор Мэна родился в Скарборо, хотя и покинул его в возрасте девятнадцати лет, когда стало понятно, что особых перспектив с точки зрения благосостояния и карьеры здесь нет. Как и большинство городов на побережье, Скарборо видел немало сражений и основательно омыт кровью. Федеральные магистрали изрядно подпортили местный пейзаж, но, несмотря на это, соляное болото выжило, и его поверхность отсвечивала в лучах заходящего солнца, как раскаленная лава. Пока болото не трогали, но постоянно продолжающаяся жилищная застройка Скарборо означала, что новые кварталы - не всегда привлекательного вида, а порой весьма неприглядные, - подступали все ближе и ближе к его границам: застройщиков привлекала и природная красота, и незримое присутствие прежних, уже не существующих поколений. Большой остроконечный дом, в котором я жил, появился в тридцатых годах. От дороги и болота его отделяла стена деревьев. С крыльца была видна водная гладь, и порой от этого вида я испытывал невероятное умиротворение, которое не посещало меня уже очень давно.
Но это состояние умиротворения мимолетно, оно исчезает, как только отводишь взгляд и твое внимание возвращается к насущным делам и проблемам: к тем, кого любишь и кто зависит от тебя, для кого ты живешь; к тем, кто чего-то хочет от тебя, но по отношению к ним ты ничего не чувствуешь; к тем, кто причиняет боль тебе и твоим близким. В данный момент мне предстояло разбираться со всеми тремя типами.
Мы с Рейчел перебрались сюда четыре недели назад, после того как я продал почтовому ведомству старый дедовский дом и прилегающий участок в двух милях от Лосиной дороги. В районе Скарборо предполагалось построить новый почтовый терминал, и мне заплатили приличную сумму за то, что я освободил территорию, которая пошла под вспомогательную площадку для почты.
Когда сделка была окончательно оформлена, я испытал острый приступ сожаления. В конце концов, это был дом, куда мы с матерью вернулись из Нью-Йорка после смерти отца, дом, в котором прошло мое отрочество, и куда я в свой черед вернулся после гибели жены и ребенка. Сейчас, спустя два с половиной года, я снова начинал жить. Было что-то очень нормальное в том, что мы поселились, как добропорядочная супружеская чета, в новом доме, который вместе выбрали, вместе обустроили, обставили мебелью, и где, я надеялся, станем вместе жить и стариться. Вдобавок ко всему, как заметил мой бывший сосед Сэм Эванс, когда оформление сделки близилось к завершению и он сам был готов отправиться к новому месту жительства на Юг, только сумасшедший хотел бы жить поблизости от тысячи почтальонов, которые представляют собой "ходячие бомбы отчаяния с тикающим часовым механизмом, готовым сработать в любую секунду и прогреметь взрывом жестокости и насилия".
- Не уверен, что они действительно так уж опасны, - заметил я.
Он скептически взглянул на меня. Сэм был первым, кто согласился на предложение о покупке дома и участка, и сейчас остатки его пожитков были загружены во вместительный грузовик, готовый отправиться в Виргинию. Мои руки были в пыли от коробок, которые я помогал ему носить из дома.
- Ты когда-нибудь видел этот фильм, "Почтальон звонит дважды"? - поинтересовался он.
- Нет, но слышал что фильм поганый.
- Да это просто сперма кита! Кевина Костнера надо было раздеть догола, вымазать в меду и посадить в муравейник за этот фильм, но дело не в этом. Ты знаешь, о чем этот "Почтальон"?
- О почтальоне?
- О вооруженном почтальоне, - уточнил Сэм, - вернее, о толпе вооруженных почтальонов. В общем, я готов поспорить с тобой на пятьдесят баксов, что, если тебе разрешат просмотреть журналы регистрации в пунктах видеопроката по всей Америке, знаешь, что ты обнаружишь?
- Порнуху?
- Ну, не совсем, - смутился Сэм. - Ты обнаружишь, что единственные, кто берет этот фильм больше одного раза, - другие почтальоны. Я клянусь! Проверь записи. Для этих парней это как призыв вооружаться. Я имел в виду, там такая Америка, в которой работники почты - единственные герои, они там всех просто урывают, кто им на дух не нравится. Они просто дрочат все вместе, наверно, на особо приглянувшихся эпизодах.
Я незаметно отступил от него, но Сэм наставил на меня палец:
- Запомни мои слова: "Почтальон" для почтовиков то же самое, что Мэрилин Мэнсон для об долбанных старшеклассников. Вот пойдут убивать направо-налево - припомнишь слова старины Сэма.
Да, этот старина Сэм был явно не в себе. Я так и не смог понять, серьезно он говорил или нет. Я представил себе Сэма, затаившегося у себя на ферме в Виргинии в ожидании конца света, устроенного почтальонами. Он пожал мне руку и направился к грузовику. Его жена и дети уехали раньше, и ему не терпелось оказаться наедине с дорогой. Он помедлил минутку, прежде чем захлопнуть дверцу машины и подмигнул:
- Не дай чокнутым ублюдкам добраться до тебя, Паркер.
- Раньше им это не удавалось.
На мгновение улыбка исчезла с его лица, и скрытый смысл слов пробился сквозь шутку:
- Это не значит, что они прекратят свои попытки.
- Знаю.
Он кивнул.
- Будешь когда-нибудь в Виргинии...
- Может, и занесет.
Он обнял меня на прощание и уехал; его выставленный напоследок средний палец красноречиво приветствовал место будущего пристанища почтового ведомства.
Рейчел появилась на крыльце и позвала меня, помахивая телефонной трубкой. Я поднял руку в знак того, что услышал. В лучах заходящего солнца и при виде ее я снова ощутил, как что-то у меня в животе сжалось. Мои чувства всколыхнулись, перемешались так, что в данную минуту невозможно было различить какое-то отдельное. Это была и любовь - в этом я был абсолютно уверен, - и благодарность, и желание, и страх: страх за нас, страх, что я могу каким-то образом подвести ее, накликать на нее беду, оттолкнуть ее от себя; страх за нашего будущего ребенка, страх за уже потерянного ребенка, чувство страха, многократно испытанное мною во сне - моя малышка ускользает, исчезает в темноте вместе со своей матерью, их кончина полна боли и мучений; и страх за Рейчел, что мне почему-то не удастся защитить ее, что, когда я повернусь спиной или отвлекусь, с ней случится что-то ужасное, и ее тоже вырвет из моей жизни.
И тогда я умру, потому что я не выдержу эту боль еще раз.
- Это Эллиот Нортон, - сообщила она, прикрыв трубку ладонью, - сказал, что старый твой друг.
Я кивнул и, взяв трубку, погладил Рейчел по попке. Она игриво подергала меня за ухо. Ну, мне хотелось бы думать, что игриво. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась в доме. Она по-прежнему дважды в неделю ездила в Бостон, где вела семинары по психологии, и сейчас большую часть подготовки проводила в маленьком кабинете, который мы устроили ей в одной из свободных спален: она подолгу сидела за работой, обычно положив левую руку на живот. Направляясь в кухню, она посмотрела на меня через плечо и соблазнительно качнула бедрами.
- Шлюшка, - промурлыкал я. Она показала мне язык и скрылась в дверях.
- Прости? - послышался в трубке голос Эллиота. Его южный акцент стал более заметным по сравнению с тем, как я помнил.
- Я сказал "шлюшка". Юристов я обычно приветствую по-другому. Для них я использую слова "проститутка" или "пиявка", если хочу избавиться от сексуального оттенка.
- Угу. Исключения бывают?
- Как правило, нет. Я встретил тут целый выводок твоих приятелей в глубине своего сада сегодня утром.
- Даже спрашивать не хочу кого. Как поживаешь, Чарли?
- Все хорошо. Давно не виделись, Эллиот.
Эллиот Нортон был помощником прокурора в отделе убийств окружной прокуратуры Бруклина, когда я служил там детективом. Мы довольно хорошо ладили и в профессиональных, и в личных отношениях, когда наши дороги пересекались, а потом он женился и переехал в Южную Каролину, где сейчас у него была юридическая практика в Чарлстоне. Я по-прежнему получал от него поздравительные открытки на Рождество. В прошлом году в сентябре мы обедали с ним в Бостоне, где у него были дела по продаже недвижимости в Белых горах, а до этого несколько лет назад я останавливался у него дома, когда мы с моей первой женой, едва поженившись, были проездом в Южной Каролине. Ему было сейчас ближе к сорока, он рано поседел, развелся с женой - женщиной по имени Элис, которая была настолько хороша собой, что и в дождливый день могла наделать переполох и остановить движение на дороге. Я не знал подробностей их развода, хотя, по моим прикидкам, Эллиот относился к такому типу мужчин, которые при случае не прочь выбиться из супружеской колеи. Когда мы с ним ужинали в прибрежном ресторанчике, при виде появляющихся в дверях девушек в открытых сарафанчиках его глаза чуть на лоб не вылезали, совсем как в мультиках.
- Да, мы, южане, народ замкнутый, все в себе, - затянул он с подчеркнутой медлительностью. - Да к тому же у нас, как бы и дел хватает.
- Это хорошо, когда есть хобби.
- Это точно. Ты все еще занимаешься частным сыском?
Как-то наша болтовня слишком неожиданно закончилась, мелькнуло у меня в мыслях.
- В некотором смысле.
- Ты сейчас как, в рабочем настроении?
- Зависит от того, что предлагают.
- У меня клиент под судом. Я бы не отказался от помощи.
- От Мэна до Южной Каролины порядочное расстояние.
- Поэтому я и звоню. Это такое дело, которое местных сыщиков не очень-то интересует.
- Почему?
- Потому что дело дрянь.
- И насколько?
- Девятнадцатилетний парень обвиняется в изнасиловании своей подружки, а также в нанесении тяжких телесных повреждений, результатом которых стала ее смерть. Арестованного зовут Атис Джонс. Он черный. Его подружка белая и из богатой семьи.
- Да, дело дрянь.
- Он говорит, что этого не делал.
- И ты ему веришь?
- И я ему верю, со всем своим уважением. Но, замечу, в тюрьме сидит полно народу, которые скажут, что не делали того, в чем их обвиняют.
- Знаю. Некоторых из них я помогал вытаскивать, притом я знал, что они как раз-таки сделали это.
- Здесь другой случай. Он невиновен. Я готов поспорить на свой дом. Буквально: мой дом выступает залогом освобождения его до суда.
- А что ты хочешь от меня?
- Мне нужно, чтобы кто-нибудь помог переправить парня в безопасное место, а потом разобраться в деле, проверить показания свидетелей; мне нужен кто-нибудь из других мест, кого не так легко напугать. Работы на неделю, плюс-минус пара дней. Послушай, Чарли, смертный приговор для этого парня будет готов еще до того, как он войдет в зал суда. Судя по обстановке, он вообще может не дожить до суда.
- Где он сейчас?
- В тюрьме округа Ричмонд, но мне не удастся долго его там продержать. Я принял дело от государственного защитника, и сейчас пошли слухи, что какие-то отморозки из организации скинхедов могут попытаться устроить бучу, если я вытащу парня. Поэтому я устроил освобождение под залог. Атис Джонс сейчас сидит, как мышь, в Ричмонде.
Я облокотился о перила крыльца. Подошел Уолтер с резиновой костью и стал тыкаться в мою руку. Ему хотелось играть. И я его понимал: отличный осенний денек, моя Рейчел светится счастьем от сознания того, что у нее внутри подрастает наш первенец, у нас все в порядке с точки зрения финансов. В такой ситуации хочется отключиться от всего на какое-то время и просто наслаждаться состоянием умиротворения, пока оно не кончится. Мне клиент Нортона был нужен как собаке пятая лапа, как зайцу стоп-сигнал.
- Не знаю, Эллиот. Каждый раз, когда ты открываешь рот, у меня появляется отличный повод закрыть уши.
- Ну, пока ты все же меня слушаешь, ты, возможно, услышишь и самое неприятное. Девушку звали Марианна Ларуз, она дочь Эрла Ларуза.