Сашенька принял решение. Вот сейчас вернётся домой Алёша, и Сашенька скажет:
"Алёша, мне надо с тобой поговорить".
Алёша удивится. А потом они пройдут вот сюда, в Алёшину комнату, и закроют дверь - маме этот разговор слышать совсем не нужно. Мало ли о чём могут говорить два брата, два мужчины. И Сашенька всё расскажет Алёше. И Алёша тогда пусть делает что хочет. Ругает. Пусть даже стукнет. Пусть перестанет разговаривать с братом. Всё, что угодно, - только не так, как сейчас.
От принятого решения стало веселее. Сашенька включил проигрыватель. Как запоёт Алла Пугачёва. Мама опять книгу уронила. Хорошо, что не в борщ.
- Сделай тише! - кричит мама. - Ты что, с ума сошёл?
- Мама! Алёша скоро придёт?
- Обещал в три. А сейчас? Четверть четвёртого. Не терплю, когда опаздывают.
- Добрый день! Вот я пришёл, голодный, как зверь.
Это вернулся Алёша.
- Сашенька! Где ты? Здорово!
- Алёша, - говорит Сашенька робко, - слушай, Алёша. Знаешь что…
- Идите обедать! Борщ стынет! - зовёт их мама.
А Сашенька мямлит и никак не скажет главного. Опять то же самое. Решить - решил. А сделать? Не получается.
- Алёша! - повторяет он, - понимаешь ли, в чём дело.
- Ну, Сашенька! Ты что? Говори, что тебе нужно, только поскорее.
Алёша перекладывает бумаги на своём столе, двигает тяжёлый мольберт.
- А я, Алёша… - решимость покидает Сашеньку как раз в нужную минуту. Вот так с ним всегда. - Я, Алёша, к бабушке на дачу поеду. Ты знаешь, я доволен - поеду на дачу, там природа хорошая.
Алёша немного удивлённо смотрит на Сашеньку.
- Да знаю я, что там природа. И поезжай на здоровье.
- Мойте руки наконец! Как вы мне надоели.
- Идём, мама! - поспешно отзывается Сашенька. - Алёша знаешь какой голодный. Как зверь. Правда, Алёша?
…Трудное отложить на потом. Это так легко. Легко? А "потом"-то всё равно наступит. И может быть, будет не легче, а, наоборот, тяжелее. Есть проблема - надо её решать, а не тянуть.
"Светлые полянки"
А в лагере "Светлые полянки" и правда очень светлые полянки. Какие-то особенно солнечные, уютные и душистые. Трава на полянках высокая, шёлковая. Если захочешь спрятаться, только пригнись немного - и всё, с макушкой скроет тебя эта трава.
А сосны на пригорке поднимают свои красные стволы к самому небу. Когда стоишь на вечерней линейке, между соснами виден закат. Иногда закат розовый, иногда апельсиновый. А иногда - лимонно-жёлтый. Или фиолетовый.
Только Саша Лагутина не такой человек, чтобы закатами какими-то любоваться. Нет, гораздо интереснее есть дела.
- Раз! - говорит Саша вполголоса и прихлопывает комара на ноге. - Два! - Она прибила комара на другой ноге. - Три! - Эх, промахнулась. А теперь - хлоп! - на щеке.
Девчонки хихикают. Мальчишки поглядывают. А самое главное, недалеко от третьего отряда стоит на линейке второй отряд. И там белеет одна маечка, надетая на одного человека. И этот человек улыбается, глядя на Сашу. И может быть, от этого такой хороший лагерь - закат, роса, все девчонки, все мальчишки. И вожатая Тамара - ну просто прекрасный человек.
- Что ты всё дёргаешься, Саша! - сердится вожатая Тамара. - Это тебе линейка, а не танцы. Была команда "смирно".
Вожатая Тамара решила стать учительницей, вот она и тренируется. Саша на неё нисколько не обижается.
- Восемнадцать, - говорит Саша шёпотом. Но это такой особенный шёпот, его слышно чуть не на всю линейку. Третий отряд посмеивается. А Курбатов Константин тоже, кажется, смеётся. И кажется, подмигивает Саше…
Ну как повезло ей в это лето! Бывает же такое везение. Сам Курбатов Константин оказался здесь, в лагере. Оказывается, его мама работает с Сашиной мамой в одном отделе. Случаются в жизни такие совпадения.
- Третий отряд, - говорит с трибуны в микрофон старший вожатый Дима. - Как вы себя ведёте? - Дима топорщит усы.
- Комары, - нестройным хором отвечает третий отряд. - Совсем заели.
- Не съедят. Другие стоят смирно. Линейка это линейка, и нечего цирк устраивать.
- Тридцать шесть, - шепчет Саша и ухлопывает комара на спине. Он сквозь кофточку в спину вцепился, но у Саши руки длинные, дотянулась. - Тридцать семь, тридцать восемь!
Саша кивает Курбатову. Вечер светлый, но он не видит - он не смотрит на неё. Ну что же. А она рада, что в июне во время вечерней линейки совсем светло. Смотри на кого хочешь.
Вчера Саша играла с Курбатовым в настольный теннис. И он сказал:
- Ты стала лучше играть. У тебя реакция хорошая.
Никому не сказал, а ей сказал. Хотя с ним и Котельников играл, и Эмма из первого отряда. Им не сказал, а сказал Саше. При всех. Вот так. И потом шёл с ней рядом со спортивной площадки до самой столовой. И Саша сказала:
- Костя, а я знаю, кто сделал афишу.
- Какую афишу?
- Ну, голубую. Это нарисовал ты. Я догадалась.
Саша вдруг смутилась и стала копать песок носком тапка.
- Да ты что, Лагутина? Скажет тоже. И не думал я её делать, твою афишу. Совсем мне, что ли, делать нечего?
И пошёл на ужин. А она тоже пошла, но весь ужин молчала. Как понять эти слова Курбатова Константина? Неужели он их сказал из скромности? Или не из скромности?
Отряд идёт с линейки. Вожатая Тамара говорит:
- Чтобы завтра все пришли на линейку в брюках. А то прибегают в шортах и в сарафанчиках, а потом начинается - комары кусают! Вы веселитесь всю линейку, а меня из-за вас Дима на каждой планёрке ругает - дисциплина, дисциплина, третий отряд. Нас склоняют. Слышишь, Лагутина? Только в брюках. В плотных. Слышишь?
- Слышу, Тамара, слышу. Только прогрызут всё равно.
А сама вертит головой. За каким поворотом дорожки, за каким кустом или домиком мелькнёт белая майка с импортной красавицей на животе? А вон он, Курбатов, побежал вдалеке. И кажется, махнул Саше рукой. Вот счастье-то. А может, и не махнул, только показалось? Ну и что же, даже если показалось! Завтра он махнёт рукой, или улыбнётся, или что-нибудь скажет. Не он сделал афишу? Ну и пускай не он. Зато вот он сам, здесь, в лагере "Светлые полянки". Вот она, Саша Лагутина, а вот он в соседнем отряде - Курбатов Константин. Ходит. В настольный теннис играет. Лучше всех в лагере, между прочим. А кто с ним в одной школе учится? Ну, кто? Саша Лагутина, вот кто.
Его портрет вывесили на доске "Ими гордится весь лагерь". Улыбается с портрета чемпион по настольному теннису лагеря "Светлые полянки". И можно сколько угодно мимо этой доски проходить, хоть сто раз в день. И смотреть на этот портрет. Разве не замечательная жизнь?
Вот горн запел протяжно: "Спать, спать по палатам". А спать-то никому не хочется. Птицы поют перед ночью, спешат напеться. Роса на траве серебряная. А вершины сосен ещё освещает закат, и они красные.
- Спать, спать, - торопит вожатая Тамара. - Все умылись? А ты, Гена Воблин? А ноги? Смотри у меня.
Улеглись наконец.
Тамара входит в спальню девочек:
- Девочки, объявляю соревнование: чья спальня лучше по тишине - ваша или мальчишечья. Слышите, как у них тихо? Вот и вы подтягивайтесь. Я ухожу на планёрку, вернусь - чтобы все спали.
Застучали по ступенькам каблуки Тамариных босоножек, вот она сбежала с крыльца, быстро прошла по дорожке.
Саша лежит и думает: "Тамара совсем не вредная. Ругает меня просто так, а сама добрая".
- Девочки, - говорит из угла Валя Туманова, - я одну вещь знаю - закачаетесь.
- Какую вещь?
- Скажи скорее!
- Не тяни за душу!
- Не знает она ничего!
Зашумела, завопила девчачья спальня. А Валя Туманова сидит на своей кровати и медленно-медленно распускает длинную косу. Одна такая коса на весь лагерь, а может, и на всю область - толстая, кудрявая, пшеничного цвета и до пояса, длинная коса.
- Почему - не знаю? - спокойно говорит Валя Туманова. - Наша Лагутина влюбилась. Честно, девочки!
И заверещали девчонки:
- Ха, влюбилась!
- Втрескалась!
- В Курбатова!
- Кто не знает?
- Все знают!
А Саша? Она-то что же? Неужели смолчит? Ну да! Не смолчит. Держись теперь, Туманова Валя!
Полетела подушка через всю спальню, не промахнулась Саша, прямо в голову угодила Вальке. А не сплетничай, не цепляй людей. Раз! И полетела подушка назад, и Валя не промахнулась в сумерках - прямо в Сашу. И другие подушки летят, кто в кого. Визг, перья по воздуху кружатся, прыгают девчонки по кроватям. Такая кутерьма пошла.
Вбегает в спальню Тамара, включает свет. Все на свои места улеглись, одеялами накрылись, лежат, зажмурились - спят хорошие девочки, тихие, примерные. Только перья из подушек под потолком летают.
- Кто первый начал? - спрашивает Тамара. - Кто первый начал? Лагутина, ты?
Все молчат, ровно дышат. А ровнее всех - Саша Лагутина. Она и вообще давно спит. Почему обязательно - она?
- Завтра останетесь без купания, - выносит приговор Тамара, - вместо этого будете убирать территорию.
Тамара уходит из спальни.
Тихо лежат девчонки. И во всём лагере тишина. Стрекочут в траве какие-то ночные сверчки. Или цикады - кто их разберёт.
Саша засыпает. Подумаешь, один день без купания - можно пережить. Тем более, Тамара не вредная. Может, ещё и простит. И вдруг сквозь сон Саша слышит, как громко, на весь лагерь, раздаётся песня:
"Я так хочу, чтобы лето не кончалось! Чтоб оно за мною мчалось!"
И громкий голос старшего вожатого Димы:
- Второй отряд! Сейчас же выключить транзистор! Это ещё что за цирк?
Саша уверена - это Курбатов Константин передал ей музыкальный привет.
Почему обязательно он? В их втором отряде много ребят, которые могут вот так, ни с того ни с сего, на ночь глядя, включить музыку. Чуть ли не каждый мальчишка на это способен под настроение. Но Саша знает твёрдо - это он, Курбатов. И неспроста. Это был, конечно, музыкальный привет от Константина Курбатова из второго отряда пионерке третьего отряда - Лагутиной Саше. И она сразу догадалась, что это - ей. О таких вещах люди легко догадываются.
В сумерках на платформе
Сашенька сидел и занимался своим любимым делом - смотрел в окно. Там, во дворе, стояла Татьяна Николаевна с первого этажа, вешала на верёвку бельё и говорила дворничихе тёте Розе:
- Вот уехала она на лето - и я отдыхаю. Мне в собесе путёвку предлагают, а я сомневаюсь - куда я поеду из своей квартиры? Спокойно, тихо, нервы улеглись.
- Путёвка есть путёвка. Я бы взяла, - отвечает тётя Роза. - Всё-таки путёвка. Море в Гаграх.
Сашенька не любит Татьяну Николаевну. Он уже собрался уронить из окна на неё яблочный огрызок, но тут в дверь позвонили.
Это была бабушка.
Она вошла, поставила сумку в коридоре и стала обмахиваться веером.
- Бабушка, это что?
- Обыкновенный веер. Ты один дома?
- Один. Мама скоро придёт. И Алёша, наверное, скоро придёт. А я сейчас тебя сырниками накормлю. Хочешь, бабушка, чаю?
- Я за тобой приехала. Ты хоть поправишься на даче. А то худой, как лунатик.
- Бабушка, разве лунатики тощие?
- Ну откуда я знаю?.. Налей мне ещё чаю, покрепче. Ты чемодан собрал?
- Мама соберёт, я плохо знаю, где что лежит.
- "Мама". Не стыдно? Как маленький. Я даже удивляюсь, честное слово.
Сашеньке хочется на дачу к бабушке. Там терраса с цветными окошками. Там река с таким красивым названием - Истра. И там много ребят, может быль, они примут Сашеньку в свою компанию. И может быть, Сашенька как раз в это лето научится плавать.
Приходит мама, целует бабушку.
- Как я рада, что ты приехала. Ну как можно так долго не появляться? Неужели ты не скучаешь по своей единственной дочери и по любимым внукам?
- Нисколько, - честно отвечает бабушка. - Я скучать вообще не умею. У меня жизнь полная, интересная.
Бабушка достаёт из сумки банку варенья.
- Вишнёвое. Это мы с Сашенькой вам оставим, у нас там, на даче, ещё есть.
- Без косточек? - спрашивает мама.
- С косточками. Нет у меня терпения из каждой ягодки косточку выковыривать. Сами выплюнете, верно?
- Я вынимаю, - отвечает мама.
- За счёт чтения? - прищуривает весёлые глаза бабушка. - Впрочем, это твоё дело. Я тебя в пятнадцать лет и то жить не учила. Не люблю навязывать своё мнение.
Сашенька смотрит на бабушку. Она совсем не старая. Щёки румяные, глаза живые и голос молодой. Платье на бабушке в ярких подсолнухах. И веер.
- Бабушка, давай проигрыватель с собой возьмём. Мама, можно?
Бабушка машет рукой:
- Не надо ничего возить. Есть у меня, купила я новый проигрыватель, стереофонический, с колонками.
- Да что ты! - Мама с восхищением смотрит на бабушку. - А деньги откуда? Мама! Ну-ка, признавайся.
Бабушка смеётся, прикрывает лицо веером. Но мама напористо смотрит и ждёт. Сашенька тоже ждёт - в чём должна признаваться бабушка?
- Ну, да, да! - наконец говорит бабушка, заранее занимая оборону на тот случай, если мама её не поймёт и не оправдает. - Продала я эту шубу. Моя шуба - что хочу, то и делаю.
- Мама! Ты сошла с ума! Красивая вещь! Я с таким трудом её достала! По случаю! Она так шла тебе!
- Ну не обижайся, не сердись. Понимаешь, я так подумала: шуба - это для прохожих. Они будут любоваться, а мне-то от этого что? А музыка - это для себя. Я без музыки жить не согласна.
- Как ребёнок. - Мама бессильно опускает руки. Но Сашенька видит, что мама не сердится и не обижается. - А в холод в чём будешь ходить?
- В старой шубе, - весело и беспечно отвечает бабушка. - Она тёплая и уютненькая. А зато какое звучание! Моцарт! Шуберт! Рахманинов! И ещё пластинок накуплю!
- Как ребёнок, - повторяет мама и накладывает себе ещё варенья.
- Ну и что? Пусть лучше ребёнок, чем старуха - правда? Старыми успеем стать.
Бабушка удивительная, Сашенька очень любит бабушку.
- Собирай, Сашенька, чемодан, пора ехать на вокзал.
Мама из комнаты говорит:
- Сашенька, я кладу тебе тёплую курточку и серый свитер. Вечерами прохладно, не бегай раздетый.
Бабушка весело смотрит на внука, а он на неё. Это означает: ещё неизвестно, надо ли кутаться в толстый свитер даже в прохладный вечер.
Мама из комнаты говорит:
- Сашенька, дай мне слово, что не будешь подходить к этой сумасшедшей реке! И не будешь есть немытые ягоды!
- Оставь парня в покое, - говорит бабушка. - Он не маленький ребёнок и сам прекрасно соображает. Соображаешь? - спрашивает она Сашеньку.
- Конечно.
- Он взрослый мальчишка, ему скоро одиннадцать лет. Они в этом возрасте уже в девочек влюбляются.
Сашенька отворачивается к окну, чтобы бабушка не видела, как он покраснел.
- Ерунда, - твёрдо говорит мама из комнаты. - Тренировочные брюки, резиновые сапоги, чтобы ноги не промочил. Панамку - чтобы голову не перегрел. И пожалуйста, без легкомыслия.
- Конечно, какое может быть легкомыслие? - отвечает бабушка, пряча в глазах смех. - Хороший я веер купила?
- Прекрасный веер, - вздыхает мама.
Сашенька суёт в чемодан увеличительное стекло - вдруг надо будет добыть огонь, не имея ни одной спички. Журнал "Катера и яхты" - вдруг ему захочется от нечего делать самому построить лодку. И тёмно-синее стекло - вдруг случится солнечное затмение.
- Ну вот, собрались наконец, - говорит бабушка и легко поднимает чемодан.
- Стоп! Помогу пожилой женщине, которая так молодо выглядит, что её неудобно называть бабушкой. - Это пришёл Алёша. - Бабушка! А платье! Я должен написать твой портрет. Ты у нас красавица.
- Ладно тебе - "красавица", - ворчит бабушка очень довольная. - Я и смолоду красавицей не была. На характере всю жизнь держусь, вот и не старею, тьфу-тьфу, не сглазить бы.
- Логика! - Алёша берёт чемодан, и они втроём едут на Рижский вокзал.
Мама тоже хотела поехать провожать Сашеньку, но бабушка сказала:
- Не смеши людей. Не в Тюмень едет, не на БАМ - на станцию Снегири, пятьдесят минут езды.
- При чём здесь Тюмень? - слабо возразила мама, но проводила только до лифта и крикнула вслед, когда лифт стал спускаться:
- Сашенька! Пиши! Каждый день!
- Хорошо! Через день! - ответил Сашенька. - Или раз в неделю!
На платформе в сумерках всё казалось синим - касса, часы, асфальт и небо. Бабушка прохаживалась взад-вперёд, ей было скучно стоять на одном месте. А Сашенька и Алёша стояли возле чемодана.
- На всё лето едешь? - спросил Алёша.
- Да.
И вдруг Сашенька понял: вот сейчас подойдёт поезд, они с бабушкой уедут, и он никогда не скажет правду про голубую акварель. Так и останется тяжёлый груз на душе. На всё лето. А может быть, и на всю жизнь.
И в сотый раз спрашивает себя Сашенька, ну зачем, зачем он взял эту картинку? Разве нельзя было написать афишу на чистом белом листе бумаги? Нет, ему захотелось, чтобы афиша была особенной, сногсшибательной, высокохудожественной. И вот что получилось.
- Тебе не холодно? - заботливо спрашивает брат.
От этого тёплого голоса Сашеньке становится совсем невмоготу. Он произносит слова, которые так долго не мог выговорить:
- Алёша! Слушай и не перебивай. Это я взял тогда твою картинку. Я сделал из неё афишу.
- Какую картинку? - не понимает Алёша. - Какую афишу?
- Ну, Алёша, помнишь, ты искал и ругался?
- Ты? И молчал? И испортил? И не сказал?
Вдали показались огни электрички, два длинных ярких луча быстро приближались.
- Я больше никогда не буду, прости, - быстро говорит Сашенька.