Сад, с его большими широкими разлапистыми деревьями, которые наклонились к земле под тяжестью фруктов, оказался настолько восхитительным местом, что девочки провели большую часть дня в нем, сидя в углу, где мороз ещё не тронул зелени и пригревало золотое осеннее солнце, лакомились яблоками и болтали о том, о сём. Диана надо было много рассказать Энн, о том, что происходило в школе. Её посадили с Герти Пай, и она с трудом выносила её; Герти скрипит карандашом все время, и от этого скрипа у Дианы кровь стынет в жилах; Рубин Гиллис заколдовала все свои бородавки – честное слово – волшебным камнем, который дала ей старая Мэри Джо из Крика. Нужно было потереть бородавки камнем, а затем выбросить его через левое плечо во время новолуния и бородавки все прошли. Имя Чарли Слоана было написано рядом с именем Эми Уайт на стенке у крыльца, и Эми Уайт УЖАСНО разозлилась. Сэм Бултер запер мистера Филлипса в классе и мистер Филлипс побил его за это, а отец Сэма пришёл в школу и угрожал мистеру Филлипсу, если тот поднимет руку на кого-нибудь из детей снова. У Мэтти Эндрюс новый красный капот и синяя накидка с кисточками и она из-за этого так задаётся, что это просто отвратительно. Лиззи Райт не говорит с Мами Уилсон, потому что старшая сестра Мами Уилсон отбила у старшей сестры Лиззи Райт ее кавалера; и все скучают по Энн и хотят, чтобы она вернулась в школу, а Гилберт Блайт…
Но Энн не хочет слышать о Гилберте Блайте. Она вскочила и поспешно предложила пойти в дом, чтобы выпить малинового сиропа.
Энн посмотрела на второй полке в кладовой, но там не было бутылки с малиновым сиропом. Ей удалось найти его на верхней полке. Энн поставила его на поднос вместе со стаканами и подала на стол.
– Угощайся, Диана, – вежливо сказала она. – Я не буду пока пить. Я не хочу ничего после всех этих яблок.
Диана налила себе полный стакан сиропа, посмотрела на его ярко-красный оттенок с восхищением, а затем изящно отхлебнула.
– Очень вкусный малиновый сироп, Энн, – сказала она. – Я не знала, что он может быть таким вкусным.
– Я действительно рада, что тебе он понравился. Пей столько, сколько хочешь. Я схожу, помешаю дрова в камине. Очень много обязанностей есть у человека, если он ведёт домашнее хозяйство, не так ли?
Когда Энн вернулась из кухни, Диана допивала второй стакан сиропа; и в ответ на любезное предложение Энн, не отказалась и от третьего. Стакан был большой, а малиновый сироп, конечно, очень вкусный.
– Самое вкусное, что я когда-либо пила, – сказала Диана. – Это намного вкуснее, чем у миссис Линд, хотя она хвастается своим. Этот сироп другой по вкусу.
– Я думаю, что малиновый сироп Мариллы намного вкуснее, чем у миссис Линд, – сказала преданная Энн. – Марилла хороший повар. Она пытается научить меня готовить, но уверяю тебя, Диана, это тяжкий труд. В кулинарии так мало возможностей для фантазии. Ты просто должна следовать рецепту. Последний раз я забыла добавить муку в торт. Потому что я придумала такую чудесную историю о тебе и обо мне, Диана. Я придумала, что ты безнадежно больна оспой и все тебя покинули, но я смело осталась у твоей постели и вернула тебя к жизни. Затем я тоже заболела оспой и умерла, и меня похоронили под этими тополями на кладбище. Ты посадила розовый куст на моей могиле и поливала его своими слезами, и ты никогда, никогда не забывала подругу юности, которая пожертвовала своей жизнью ради тебя. О, это была такая печальная история, Диана. Слезы просто катились из моих глаз, а я готовила тесто для торта. Но я забыла положить муку и торт не получился. Мука очень важна для тортов, ты понимаешь. Марилла была очень сердита, и я не удивляюсь. Я тяжкий крест для нее. Она была страшно подавлена из-за соуса для пудинга на прошлой неделе. У нас был сливовый пудинг на обед во вторник, и половина пудинга и горшочек соуса остались. Марилла сказала, что этого хватит на следующий обед и сказала мне, чтобы я поставила его на полке в кладовой и накрыла крышкой. Я так и хотела сделать, Диана, но когда я несла его, я воображала, что я монахиня – конечно, я протестантка, но я представила себя католичкой, которая приняла постриг, чтобы похоронить своё разбитое сердце в монастырской тиши; и я забыла накрыть соус. Я вспомнила об этом на следующее утро и побежала в кладовку. Диана, представь мой ужас, когда я обнаружила, что мышь попала в этот соус! Я достала мышь ложкой и выбросила её во дворе, а затем я вымыла ложку в трех водах. Марилла как раз доила коров и я собиралась спросить ее, когда она вернётся, может, мне отдать соус свиньям; но когда она пришла, я представляла, что я фея осени, которая делает деревья в лесу красными или желтыми, в зависимости от их желания, поэтому я не подумала о соусе, а Марилла послала меня собирать яблоки. Ну вот, а потом к нам пришли мистер и миссис Честер Росс из Спенсерваля. Ты знаешь, они очень элегантные люди, особенно миссис Честер Росс. Когда Марилла позвала меня на обед – всё было готово, и стол накрыт. Я старалась быть вежливой и воспитанной, потому что хотела, чтобы миссис Честер Росс думала, что я приличная девочка, даже если это не так. Все было сделано правильно, пока я не увидела, что Марилла идет со сливовым пудингом в одной руке и горшочком с соусом – подогретым! – в другой. Диана, это был ужасный момент. Я вспомнила все, и просто вскочила и крикнула: "Марилла, вы не должны использовать этот соус. Мышь утонула в нем. Я забыла рассказать вам об этом". О, Диана, я никогда не забуду эту ужасную минуту, даже если доживу до ста лет. Миссис Честер Росс посмотрела на меня, и я думала, что провалюсь сквозь землю от стыда. Она такая идеальная хозяйка и представь, что она, должно быть, подумала о нас. Марилла покраснела, как рак, но не сказала ни слова тогда. Она просто унесла соус и пудинг и принесла клубничное варенье. Она даже предложила мне его, но я не могла проглотить и капли. Меня мучила совесть. После того, как миссис Честер Росс ушла, Марилла устроила мне ужасный нагоняй. Диана, что случилось?
Диана встала, пошатываясь, затем она снова села, приложив руки к голове.
– Я ужасно себя чувствую, – сказала она хриплым голосом. – Я – я -… должна пойти домой.
– О, ты не должна уходить, пока не выпьешь чаю! – воскликнула Энн в ужасе. – Я сейчас пойду и поставлю чайник.
– Я должна идти домой, – повторила Диана, медленно, но решительно.
– Позволь мне тебя накормить, – умоляла Энн. – Попробуй фруктовый торт, и вишнёвое варенье. Ложись на диван и полежи немного, тебе станет лучше. Где у тебя болит?
– Я должна идти домой, – сказала Диана, и это было все, что она сказала. Напрасно Энн просила её остаться.
– Я никогда не слышала, чтобы гости уходили домой без чая, – сокрушалась она. – О, Диана, возможно, ты и правда заболела оспой? Если это так, я приду и буду ухаживать за тобой, можешь положиться на меня. Я никогда не оставлю тебя. Но я хочу, чтобы ты осталась до чая. Где у тебя болит?
– У меня ужасно кружится голова, – сказала Диана.
И в самом деле, она шла, пошатываясь. Энн, со слезами разочарования в глазах, забрала шляпу Дианы и проводила её до дома Барри. Потом она плакала всю дорогу до Зеленых крыш, где она печально поставила оставшийся малиновый сироп обратно в кладовку и приготовила чай для Мэтью и Джерри, но весь интерес к этому у неё пропал.
На следующий день было воскресенье, и дождь лил, как из ведра от рассвета до заката. Энн не выходила из Зеленых крыш. В понедельник днем Марилла послала ее с поручением к миссис Линд. Очень скоро Энн уже прибежала, со слезами на щеках. В кухне она в отчаянии бросилась ничком на диван и разрыдалась.
– Что случилось на этот раз, Энн? – спросила Марилла встревоженно. – Я надеюсь, что ты не нагрубила миссис Линд снова.
Энн ничего не ответила, только зарыдала ещё сильнее!
– Энн Ширли, когда я задаю вопрос, я хочу услышать ответ. Сядь прямо сейчас же и скажи, почему ты плачешь.
Энн села с трагическим видом.
– Миссис Линд ходила к миссис Барри сегодня и миссис Барри была в ужасном состоянии, – закричала она. – Она говорит, что я напоила Диану в субботу и отправила ее домой в позорном виде. И она говорит, что я, должно быть, очень плохая, злая девочка, и она никогда, никогда больше не позволит Диане играть со мной снова. О, Марилла, я просто умру от горя.
Марилла смотрела на неё в изумлении.
– Напоила Диану! – сказала она, когда к ней вернулся дар речи. – Энн, ты или миссис Барри сошли с ума? Что же, ради всех святых, ты дала ей?
– Ничего, только малиновый сироп, – рыдала Энн. – Я никогда не думала, что от малинового сиропа можно стать пьяным, Марилла, даже если выпить три больших стакана, как Диана. О, это звучит так ужасно – пьяная – как муж миссис Томас. Но я не хотела напоить её!
– Напоить! Да это чепуха какая-то! – сказала Марилла, идя к шкафу. Там на полке стояла бутылка, в которой она сразу узнала домашнее вино из смородины трехлетней выдержки, которым она славилась в Эйвонли, хотя некоторые строгие горожане, и миссис Барри среди них, не одобряли домашнее виноделие. И в то же время Марилла вспомнила, что она поставил бутылку малинового сиропа в подвале, а не в шкафу, как она говорила Энн.
Она вернулась на кухню с бутылкой вина в руке. Ее лицо подергивалось от еле сдерживаемого смеха.
– Энн, ты, конечно, мастер по попаданию в неприятности. Ты дала Диане смородиновое вино вместо малинового сиропа. Разве ты не почувствовала разницу?
– Я и не пробовала его, – сказала Энн. – Я думала, что это сироп. Я только хотела быть гостеприимной. Диане стало ужасно плохо и она должна была вернуться домой. Миссис Барри сказала миссис Линд, что она была просто пьяна. Она только смеялась глупо, когда мама спросила ее, что случилось, и пошла спать и проспала несколько часов. Ее мать по запаху узнала, что она была пьяна. И у неё была страшная головная боль весь день вчера. Миссис Барри так возмущена. Она никогда не поверит в то, что я это сделала не нарочно.
– Я думаю, она бы лучше наказала Диану за жадность, ведь та выпила три стакана! – сказала Марилла твёрдо. – Даже если бы это был просто сироп, от трёх стаканов ей бы стало плохо. Ну, эта история будет лишним поводом обвинить меня для тех людей, которые и так на меня косо смотрят из-за приготовления смородинового вина, хотя я не сделала ни одной бутылки в течение трех лет– с тех пор, как узнала, что священник этого не одобряет. Я просто держала эту бутылку на случай болезни. Ну-ну, дитя, не плачь. Я не вижу твоей вины, хотя жаль, что всё случилось именно так.
– Я буду плакать, – сказала Энн. – Мое сердце разбито. Всё складывается против меня, Марилла. Диана и я расстались навсегда. О, Марилла, я не думала о таком, когда мы принесли наши клятвы дружбы.
– Не говори глупостей, Энн. Миссис Барри передумает, когда узнает, что ты не виновата. Я полагаю, она думает, что ты сделала это ради шутки или что-то в этом роде. Лучше сходи к ней и всё объясни.
– Моя смелость пропадает при мысли о том, что надо встретиться с негодующей мамой Дианы, – вздохнула Энн. – Я хочу, чтобы вы пошли к ней, Марилла. Вы внушаете больше доверия, чем я. Наверное, она скорее выслушает вас, чем меня.
– Ну, хорошо, – сказала Марилла, рассудив, что так, вероятно, будет разумнее. – Не плачь больше, Энн. Все будет в порядке.
Марилла изменила своё мнение, когда вернулась из Садового Склона. Энн ждала ее приезда и выбежала на крыльцо, чтобы встретить ее.
– О, Марилла, я вижу по вашему лицу, что всё бесполезно, – печально сказала она. – Миссис Барри не простит меня?
– Миссис Барри! – фыркнула Марилла. – Из всех несговорчивых женщин, которых я когда-либо встречала, она хуже всех. Я сказала ей, что это все была ошибка, и ты не была виновата, но она просто не поверила мне. И она во всём винит мое смородиновое вино и упрекнула меня в том, что я говорила, что от него нет никакого вреда. Тогда я просто сказала ей, что не нужно было пить три стакана вина за раз, и что, если бы мой ребенок был таким жадным, я б отрезвила его с помощью хорошей порки.
Марилла ушла на кухню в плохом настроении, оставив в смятении маленькую страдающую душу. И тогда Энн вышла с непокрытой головой в холодный осенний вечер; очень решительно и неуклонно зашагала она через увядший клеверный луг, через деревянный мост и еловую рощу на холме, освещенные бледной луной, низко висящей над лесом. Миссис Барри, открыв двери в ответ на робкий стук, увидела на пороге маленького просителя с синими губами и умоляющими глазами.
Ее лицо застыло. Миссис Барри был женщиной с глубокими предрассудками и антипатиями, и ее гнев был холодным и мрачным, такой всегда трудно преодолеть. Из справедливости нужно сказать, что она искренне верила, что Энн напоила Диану специально, она честно стремились оградить свою маленькую дочь от дурного влияния такого ребенка.
– Чего ты хочешь? – сухо сказала она.
Энн всплеснула руками.
– О, миссис Барри, пожалуйста, простите меня, я не хотела напоить Диану. Как я могла? Только представьте, что вы бедная девочка-сирота, которую добрые люди приняли в свой дом, и у вас только один близкий друг во всем мире. Как вы думаете, вы бы напоили его нарочно? Я думала, что это всего лишь малиновый сироп. Я была твердо убеждена, что это малиновый сироп. О, пожалуйста, не говорите, что вы не позволите больше Диане играть со мной! Если вы так сделаете, то покроете мою жизнь темным облаком скорби.
Эта речь, которая смягчила бы сердце доброй миссис Линд в мгновение ока, не произвела никакого эффекта на миссис Барри, наоборот, она пришла в ещё большее раздражение. Она отнеслась с подозрением к громким словам Энн и её драматическим жестам и подумала, что ребенок издевается над ней. Поэтому она сказала, холодно и жестко:
– Я считаю тебя неподходящей компанией для Дианы. Лучше иди домой и веди себя хорошо.
Губы Энн дрожали.
– Но вы позволите мне увидеть Диану только один раз, чтобы попрощаться? – умоляла она.
– Диана поехала в Кармоди с отцом, – сказала миссис Барри, и закрыла дверь.
Энн вернулась в Зеленые крыши со спокойным отчаянием.
– Моя последняя надежда пропала, – сказала она Марилле. – Я сходила и поговорила с миссис Барри, и она отнеслась ко мне очень оскорбительно. Марилла, я не думаю, что она хорошо воспитанная женщина. Мне не остаётся ничего больше, кроме как молиться, и я не очень надеюсь, что это поможет, потому что, Марилла, я не верю, что Сам Бог может чего-то добиться в случае с такой упрямой личностью, как миссис Барри.
– Энн, ты не должна говорить такие вещи, – строго заметила Марилла, стремясь преодолеть нечестивое желание рассмеяться, которое она с тревогой обнаружила в себе. И действительно, когда она рассказывала всю историю Мэтью, она смеялась от души.
Но когда она пришла в комнату на крыше перед сном и обнаружила, что Энн плакала во сне, непривычная мягкость появилась в её лице.
– Бедное дитя, – пробормотала она, убирая прядь волос с заплаканного лицо ребенка. Потом она наклонилась и поцеловала горячую щечку девочки.
Глава 17. Новый интерес в жизни
На следующий день Энн, трудясь над своим лоскутным одеялом на кухне, бросила взгляд в окно, и увидела Диану, которая стояла возле Источника Дриад и подавала ей загадочные знаки. В один миг Энн выскочила из дома и побежала к ней, с удивлением и надеждой, светящимися в её выразительных глазах. Но надежда исчезла, когда она увидела удрученное лицо Дианы.
– Твоя мать не смягчилась? – выдохнула она.
Диана покачала головой печально.
– Нет, Энн, она говорит, что я никогда больше не буду играть с тобой, я снова плакала и умоляла её, и я сказала ей, что это не твоя вина, но это бесполезно. Я только уговорила её, чтобы она позволила мне спуститься и попрощаться с тобой. Она сказала, что у меня есть только десять минут, и она будет проверять по часам.
– Десять минут не очень много, чтобы попрощаться навсегда, – сказала Энн со слезами на глазах. – О, Диана, ты обещаешь, что никогда не забудешь меня, подругу своей юности, какие бы близкие друзья не появились у тебя потом?
– Конечно, не забуду, – всхлипнула Диана, – и у меня никогда не будет другой такой близкой подруги. Я не смогу полюбить никого так, как люблю тебя.
– О, Диана, – воскликнула Энн, сжимая руки, – ты меня любишь?
– Конечно, люблю. Разве ты не знаешь об этом?
– Нет, – Энн глубоко вздохнула. – Я думала, что я тебе нравлюсь, конечно, но я никогда не надеялась, что ты любишь меня. Диана, я и не думала, что кто-то может полюбить меня. Никто никогда не любил меня, сколько я себя помню. О, это замечательно! Это луч света, который всегда будет сиять в темноте моего жизненного пути без тебя, Диана. О, просто скажи это еще раз.
– Я люблю тебя навеки, Энн, – сказала Диана твёрдо, – и я всегда буду любить тебя, можешь быть уверена в этом.
– И я всегда буду любить тебя, Диана, – сказала Энн, торжественно протягивая руку. – В ближайшие годы память о тебе будет сиять, как звезда над моей одинокой жизнью, как в той последней истории, которую мы прочитали вместе. Диана, ты подаришь мне прядь своих черных волос на память, чтобы я могла вечно хранить их, как сокровище?
– У тебя есть что-нибудь, чем отрезать их? – спросила Диана, вытирая слезы, вызванные словами Энн, и возвращаясь к практической стороне вопроса.
– Да. К счастью, я положила свои ножницы, которыми я отрезала лоскутки, в карман передника, – сказала Энн. Она торжественно срезала один из завитков Дианы. – Прощай, мой любимый друг. Отныне мы должны быть, как чужие другу другу, хотя живём бок о бок. Но мое сердце никогда не забудет тебя.
Энн стояла и смотрела, как Диана уходит, печально взмахивая рукой каждый раз, когда она оборачивалась. Затем она вернулась в дом, ничуть не успокоившись от этого романтического расставания.
– Это конец, – сообщила она Марилла. – У меня никогда больше не будет такой подруги. Мне ещё хуже, чем раньше, потому что у меня нет ни Кэти Морис, ни Виолетты тут. И даже если бы они тут были, это ничего бы не изменило. Такие воображаемые друзья уже не интересны после настоящей подруги. У нас с Дианой было такое волнующее прощание возле ручья. Оно останется в моей памяти навсегда. Я использовала самые трогательные и романтические слова, какие только знала. Диана дала мне прядь волос, и я собираюсь зашить её в мешочек и носить на шее всю жизнь. Пожалуйста, убедитесь, что его похоронят со мной, потому что я не верю, что буду жить очень долго. Может быть, когда она увидит, что я лежу, холодная и мертвая, миссис Барри почувствует угрызения совести за то, что она сделала, и позволит Диане пойти на мои похороны.
– Не думаю, что тебя ждёт скорая смерть от горя, если ты можешь так долго говорить, Энн, – сказала Марилла без сочувствия.
В следующий понедельник Энн удивила Мариллу, спустившись из своей комнаты с сумкой с книгами в руке и решительным выражением лица.
– Я собираюсь вернуться в школу, – объявила она. – Это все, что осталось в моей жизни после того, как меня безжалостно разлучили с моей подругой. В школе я смогу увидеть её и задуматься о былых днях.