Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера - Крапивин Владислав Петрович 14 стр.


Бригантину "Я больше не буду" тоже отнесли в "Запорожец". Даже с балластом она была совсем не тяжелая. Генчик представил, как заскользит она, отражаясь в гладкой воде.

Сплетенный из синего проводка пружинчик стоял на капитанском мостике, держась за тонкий медный поручень. Он прижился на бригантине и, видимо, ощущал себя командиром судна.

Модель с подставкой осторожно поместили на заднем сиденье. Генчик устроился рядом – чтобы придерживать. И "Запорожец", фыркая и дрожа, через туннель под насыпью выкатил с "Бермудского треугольника".

Путь был недалекий. На средней скорости ехали минут десять. По травянистой колее машина обогнула красное здание с пустыми окнами – заброшенный кирпичный завод. И остановилась на песке в нескольких метрах от воды.

Генчик стряхнул сандалии, босиком выбрался из машины.

Песок был плотный и прохладный. Желтый. От завода на него падала синяя тень. Она немного не достигала воды. Из глубины тени понизу тянул к озеру ветерок, шевелил торчащие из песка одинокие травинки. Щекотал ноги – пушисто, как кошка Варвара.

– Утренний бриз, – с удовольствием сказала Зоя Ипполитовна. Она тоже выбралась из кабины, сняла очки и щурилась на воду. Вода у берега была серебристая, с солнечной рябью, а вдали – вполне голубая. Словно в нее не спускали отходы электростанция и фабрика "Валентина".

Впрочем, озеро и вправду было не очень грязным. Купаться не запрещали, и рыба водилась. Несколько рыбачьих лодок неподвижно чернели на середине воды…

– Ну, что, Генчик-Бубенчик? Приступим?

– Ага! – И Генчик вдруг осип от волнения. Закашлялся. Потом вспомнил: – Ой, а пластинка-то…

– Доставай… Но давай заведем патефон в кабине, чтобы не очень громко. Капитан Сундуккер услышит и так. А посторонним слышать ни к чему…

– Ладно! Хотя тут совсем пусто… А если кто и придет, что такого? Подумают: мальчик сделал модель и пускает ее. А бабушка… то есть взрослая родственница следит, чтобы не пристали хулиганы.

На самом деле, думая о недругах, Генчик уповал не на "бабушку", а на оружие. Пистолет лежал в открытой сумке, а та – в машине, у дверцы…

Патефон поставили на переднее сиденье. Генчик бережно развернул пластинку (квадратный конверт был упакован в теплый платок).

Завели пружину. С должным вниманием послушали, как "о скалы грозные дробятся с ревом волны". На самом деле никаких волн не было, но суровая музыка и голос из прошлого сделали свое дело – внесли в происходящее долю торжественности. И когда ария кончилась, Генчик и Зоя Ипполитовна разговаривали шепотом, словно капитан Сундуккер незримо присутствовал на берегу.

– Зачем ты раздеваешься? Достаточно зайти в воду по колено.

– Чтобы отпустить – достаточно. А ловить как? Ветер-то с берега.

– Мы привяжем нитку…

– Ну, что вы! Бригантина на привязи! Это даже… как-то неприлично.

– Ты прав…

– И снимать ее надо из воды, от самого уровня. Чтобы паруса были на фоне облаков. Тогда получится как настоящая…

– Ты прав, ты прав, Бубенчик… Но вода-то, наверно, еще холодная.

– Я закаленный!

Конечно, он был закаленный. Но все же вздрогнул, когда вошел в воду выше колен. Она ой как остыла за ночь! Генчик завизжал, заплясал среди брызг и плюхнулся пузом – чтобы уж сразу! Потом выскочил – блестящий, дрожащий и веселый.

Зоя Ипполитовна с бригантиной на руках укоризненно вскрикивала из-за парусов:

– Я же говорила! Говорила! Вылезай сию же минуту!

– Нет! Я сейчас притерплюсь! – Генчик опять бухнулся с головой, побарахтался с полминуты. И в самом деле прогнал из тела холод. Только слегка покусывало кожу.

Генчик выскочил на берег, схватил фотоаппарат и опять в воду! По грудь.

– Зоя Ипполитовна! Спускайте бригантину! Она пойдет прямо на меня. Крутой бакштаг! – Он уже разбирался в курсах и галсах парусных судов.

Зоя Ипполитовна храбро засучила на жилистых икрах широкие брючины. Стряхнула домашние шлепанцы. Опять взяла модель и вошла в воду.

– Спускайте! Я ее сниму, а потом поймаю. И приведу обратно.

– Дай-то Бог… – Зоя Ипполитовна с моделью нагнулась над водой.

Чуть не обмакнула киль. Задержалась.

– Бубенчик! Такой торжественный момент… Обычно в эту минуту о нос корабля разбивают бутылку шампанского…

– Ну, давайте и мы разобьем! Как будто!… Трах-бум! Поехали!

И бригантина "Я больше не буду" коснулась днищем воды.

Она отразилась в озере, как настоящий корабль. Гордая, стройная, одетая парусами. Несколько секунд она стояла неподвижно. Потом чуть накренилась влево – ее качнул тот самый "утренний бриз".

Ветер мягко наполнил батистовые паруса: фок, нижний и верхний марсели, брамсель и бом-брамсель, грота-трисель и топсель. Выгнул треугольники стакселей и кливеров. И метровое суденышко, будто живой морской парусник, заскользило от берега.

– Ура!! – Генчик запрыгал в воде. Потом присел по горло, прицелился "Сменой". Щелк, щелк!..

– Зоя Ипполитовна, смотрите, как ровно идет!… Это мой пружинчик им командует!..

Зоя Ипполитовна – в подвернутых штанах и широкой кофте – стояла по щиколотку в воде прямо и величественно. Как старый адмирал. Очки были воздвигнуты на лоб.

Бригантина подошла к Генчику. Он ласково взял ее за бушприт, развернул носом к берегу.

Ветер сделался почти встречный прижал тонкую парусину к мачтам. Поворачивать паруса на другой галс было бы долго и трудно: попробуйте распутать и передернуть два десятка тоненьких концов бегучего такелажа! Да еще одной рукой – в другой-то аппарат! И Генчик стал подталкивать бригантину в корму. "Ну-ка, включай мне на помощь машину!"

У бригантины между мачтами стояла дымовая труба – желтая с черной полосой. На судне капитана Сундуккера кроме парусов была и небольшая паровая машина – очень полезная при безветрии. Считалось, что и у модели она есть – отсюда и труба. Но это была лишь видимость. На самом деле никакого двигателя внутри не было, и Генчик командовал просто так, для бодрости…

Бригантина рыскала, на носу звонил крошечный корабельный колокол (сделанный из латунного рыбацкого колокольчика). Желтые от солнца паруса трепетали, в них змеились голубые тени…

– Ну, не капризничай, – уговаривал Генчик. – Сейчас вернемся, и пойдешь нужным курсом снова…

Счастливая и торжественная Зоя Ипполитовна встретила их на берегу.

– Все было прекрасно! Восхитительное зрелище! Капитан был бы счастлив видеть это…

Мокрый Генчик радостно дышал. Опустил модель на киль-блоки и придерживал ее за грот-стеньгу.

У Зои Ипполитовны под сдвинутыми вверх очками сильно блестели глаза. Кажется, она прослезилась от волнения…

– Да, прекрасно… – Зоя Ипполитовна промокнула глаза подолом кофты. – Теперь, голубчик, неси нашу красавицу в машину… – И она пошла к "Запорожцу".

– Как? Уже все?! Нет, давайте еще! Нельзя же так – всего один рейс!

– Но ты немыслимо продрог!

– Я?! – Генчик подскочил. – Да я думать забыл про холод!.. Еще одно плавание совершенно необходимо! Для фотоснимка!

– Разве ты не успел снять?

– Успел! Но я в сторону берега снимал, а там этот домище. Когда он сзади бригантины, непохоже, что она настоящая! Надо на фоне облака! Видите, вон там какое облако!… Я отпущу бригантину, сниму ее сзади, потом обгоню и поймаю вон там!

С берега в воду уходил полуразрушенный длинный мосток. Наверно, бывший пирс для заводских катеров, которые когда-то водились тут.

– Ты уверен, что все поучится как надо?

– Вот увидите!

По всем расчетам бригантина должна была своим курсом крутой бакштаг подойти прямо к оконечности пирса.

Не дождавшись окончательного разрешения, Генчик подхватил модель и снова оказался в воде. Там он оглянулся. Зоя Ипполитовна стояла у открытой дверцы "Запорожца". Молча. Генчик опустил модель на рябую от ветерка поверхность. Ах, как опять заскользила она, голубушка!

Генчик схватил висевший на груди аппарат. Пошел следом за бригантиной. Дальше, дальше. Присел так, что вода аж до самых губ. Озеро сверкало на уровне глаз. Дальний берег был почти не виден в дымке, и впереди – словно открытый морской горизонт. И желтое кучевое облако над ним. А на фоне облака – мачты и паруса.

Генчик щелкал затвором "Смены", пока не кончилась пленка. Потом выскочил, бросил аппарат на песок и помчался к пирсу. Закачались, запрогибались под ногами редкие прогнившие доски.

Добежав до конца, Генчик лег на живот. Вытянул руки.

– Ну, давай, давай! Иди сюда, моя хорошая…

А "моя хорошая"… Или что-то незаметно перестроилось в ее парусах, или слегка изменился ветер… Или бестолковый пружинчик отдал не ту команду! Бригантина изменила курс.

Не очень сильно изменила, однако так, что шла теперь мимо пирса.

Захотела в дальнее плавание?

– Ты что делаешь?! – перепуганно сказал ей Генчик.

Ветер посильнее надавил на паруса. Бригантина качнулась. "Динь", – звякнул колокольчик. Словно дурашливо пообещал: "Я больше не буду…"

Ну да, конечно, бригантина больше не будет уплывать без спросу! Потому что сейчас уйдет на широкую воду и попробуй догони! А потом ищи-свищи!

И когда парусник изящно проскользил в трех метрах от оконечности пирса, Генчик мешком бухнулся в воду.

Не так уж быстро плыла бригантина, но Генчик еле догнал ее, хотя махал руками изо всех сил.

Он ухватил модель за лопасть руля, отдышался, подгребая одной рукой. Оглянулся.

Ой-ей-ей! И берег, и пирс – во-он где! И Зоя Ипполитовна, совсем маленькая, перепуганно машет руками…

Генчик сроду не заплывал так далеко. Конечно, он умел неплохо держаться на воде, но сейчас перепугался. Потому что и руки уже устали, и двигаться тяжело, и грести-то придется одной рукой, второй – толкать эту непослушную красавицу…

Ну, что делать, он поплыл. Вдоль пирса, чтобы в случае чего ухватиться за ржавые стойки. Но тогда придется отпустить модель! Насовсем…

Он не отпустил. В конце концов нащупал ногами твердое песчаное дно. Отдышался. Теперь-то уж не страшно. И через минуту с "присмиревшей" бригантиной на руках вышел на берег.

Там он снова устало подышал. Помотал головой, чтобы вытряхнуть воду из ушей. Сквозь мокрые ресниц увидел Зою Ипполитовну.

Она сказала с тяжелой укоризной:

– Ну, что же… По крайней мере, теперь я хорошо знаю, что такое предынфарктное состояние…

– Да ничего же не случилось! Вот она, целехонькая!

– Ах, какое разумное дитя! Ты всерьез думаешь, что я боялась за нее ?

Генчик пяткой начал сверлить в песке лунку.

– Ну, чего такого… Я же умею плавать… Я же не знал, что она сменит курс…

– Я думаю, не надрать ли кое-кому уши… Только они мокрые и скользкие.

– Конечно, скользкие! – Генчик стрельнул сквозь капли на ресницах виновато-веселым взглядом. – И вообще… "динь-дон".

– Что значит "динь-дон"?

– Ну, это когда в колокол… на котором "Я больше не буду"… Ой, Зоя Ипполитовна! А как колокол оказался у вас в доме? Он же был на бригантине?

– Капитан, когда приезжал в гости к брату, привез его на память, как семейную реликвию. А для судна заказал другой… Не заговаривай мне зубы! Имей в виду, ты меня чуть не уморил!

– Динь-дон…

– Да уж, надеюсь, что "динь-дон". Второго раза я не переживу… Ступай за машину, выжми трусики.

Генчик сперва устроил бригантину на заднем сиденье (колокольчик виновато позванивал. "Ладно уж", – сказал Генчик). Потом, прячась за машиной, он похвастался:

– Зато знаете какие я кадры нащелкал!

Зоя Ипполитовна бросила ему пушистый платок.

– Разотрись как следует.

– А как же пластинку-то везти в мокром?

– Я закрыла ее в патефоне. Так надежнее, она прочно сидит на круге…

Не сидела пластинка на круге!

Когда вернулись, перенесли в дом бригантину и открыли патефон, чтобы убрать старинный диск с арией варяжского гостя, Зоя Ипполитовна охнула. На патефонном диске голубела пустая суконная накладка.

У Генчика открылся рот.

– Где пластинка?

– Ой. Ой-ей-ей… Я старая склеротическая метла… Но и ты виноват!

– Я-то при чем?

– Когда я увидела, что ты прыгнул за бригантиной, сразу обмерла! И машинально поставила пластинку на песок. Ребром. Она была в конверте. Я прислонила ее к кирпичам, там торчит из земли остаток фундамента. И репейник рядом…

– Но вы же сказали – она в патефоне!

– Я только собиралась убрать ее туда! А потом из-за всех переживаний забыла! Перепутала! Решила, что она уже там…

– Ну, значит, она на берегу! Едем!

– Едем!

Но тут, как водится, все одно к одному. "Запорожец" решил, что на сегодня он поработал достаточно. Стартер чихал, мотор не заводился.

Генчик махнул рукой.

– Я сейчас!

Для хорошего бега тут было минут десять.

Уже на полпути Генчик сообразил, что безоружен. Сумку с пистолетом он оставил в машине.

"А, ладно! Обойдется!"

Но, конечно же, не обошлось.

Ужас

К озеру вел извилистый спуск – между глухих заборов и кирпичных стен заброшенного завода. Генчик разогнался. На последнем повороте скрутил он лихой вираж и вышел на "финишную прямую".

От воды шли ему навстречу те самые. Все пятеро!

И Шкурик был с ними. В клетке, которую нес Буся.

На скользкой траве разве затормозишь сразу! И Генчик с распахнутыми от страха глазами летел прямо в лапы врагов.

И эти лапы – крепкие, потные, безжалостные – ухватили Генчика за локти, за плечи. Даже за волосы.

– Гы-ы!..

– Га-а!..

– Ха-ха!..

– Мальчик в горошинах!

А он сейчас вовсе не был в горошинах. В желтой майке был с Микки-Маусом на груди. Но им-то все равно…

– Хы-ы… Какой хороший мальчик. Сам к нам в гости пришел! – Это Круглый. И в руках у него была пластинка! Нашли, подобрали, гады!

– Отдайте! Это моя!

– Ха-ха! Докажи! – Это Гоха. Или Миха, черт их разберет в этих одинаковых свитерах, от которых почему-то воняет гнилой рыбой.

– Это моя! Мы тут были… недавно. И забыли…

– Были-забыли… Шкурик, посмотри, как мальчик нервничает… – Буся поднес клетку к лицу Генчика. Шкурик сунулся носом сквозь решетку. Генчик шарахнулся.

– Мальчик боится Шкурика, – с удовольствием заметил Буся. – Мальчик не хочет, чтобы Шкурик забрался к нему под маечку. А Шкурик хочет…

Генчику сразу стало не до пластинки.

– Не надо… – обморочно выдохнул он.

– А если "не надо", веди себя хорошо.

– Что я вам сделал? – со слезинкой в голосе сказал Генчик.

– Гы! Он еще спрашивает! Гоха, погляди на него!

– Ага… – возмущенно пропыхтел тот. И Генчик мельком отметил, что теперь уж не спутает Гоху с Михой. У Гохи одно ухо толще другого и с бородавкой.

– Где твоя пушка-то? Из которой ты нас дырявил… – сумрачно спросил Круглый.

– Да-да! – весело подхватил Буся. – Где твое секретное оружие, которым ты нанес нам такой материальный и моральный ущерб?! Чуть нас не искалечил!

– Я никого не калечил! Я никогда не стреляю по людям!

– А кто с меня очки сбил?

– Но я же тебя не задел! А очки были мои! Я их на трамвайной остановке потерял!

– Тебя как послушаешь, дак все на свете твое, – грозно проговорил Круглый. – Очки твои, пластинка твоя…

– Она правда моя! То есть одной моей знакомой…

– Меняем на твой пистолет, – улыбаясь, предложил Буся.

– У меня же его нету…

– Видим, что нету, – хмыкнул Круглый. – Сходишь, принесешь…

– Это будет материальная ком-пен-сация, – объяснил Буся. – За причиненные убытки. Ты продырявил две наши бутылки. И лишил Круглого недокуренной сигареты. А курево нынче дорого…

– Вы чё, совсем психи? – жалобно возмутился Миха. – Когда он с этой стрелялкой, к нему не подойдешь!

– А мы и не будем! Если он начнет выступать, мы пластиночку – о кирпичи!

– Да не его она! – усомнился Гоха.

– Его, его! Или той старухи… Он сегодня под эту музыку с сумасшедшей бабкой корабль пускал. Агентура доложила. Они оба чокнутые…

"Все знают!" – ахнул про себя Генчик. Но это была не главная мысль. Главная – чтобы не вздумали в самом деле Шкурика под майку…

Услышав про сумасшедшую бабку, все гоготнули. Кроме Бычка. Он стоял в стороне и, как раньше, поглядывал исподлобья коричневыми глазами. И то ли улыбался чуть-чуть, то ли просто шевелил губами…

– Ну, пустите вы меня, – сказал Генчик жалобно и устало. – Ну, что вам от меня надо? Какая радость впятером издеваться над одним?

Буся снова засветился тонкой своей улыбочкой.

– Мальчик! Впятером на одного – это самый кайф. Чтобы пойманный пищал и дрыгался. И боялся. А ты как хотел? Одни на один, как в рыцарские времена? Сейчас не та эпоха…

Генчик не выдержал, выдал им с плаксивой яростью:

– Гады! Бандюги!

– Ругается! – обрадовался Круглый.

Буся покачал головой:

– Нехороший мальчик. Такие слова… Извиняйся сейчас же.

– Фиг… – Генчик мертво стиснул зубы.

– Не "фиг", а говори: "Простите меня, пожалуйста, я больше не буду"…

Генчик зажмурился. И в наступившей темноте словно увидел бригантину. Как она, освещенная солнцем, скользит на фоне облака.

– Не "фиг", а "не буду". Ну? – повторил Буся.

– Не…

– Ну-ну! Давай! Тогда отпустим.

– Не… скажу.

Лупить его или даже пытать Шкуриком так сразу было им не интересно. Да и не решались, наверно. Хотя и безлюдное место, но кто знает, вдруг появятся случайные прохожие?

Генчика отвели в развалины заводского корпуса.

Пока вели, Генчик слабо сопротивлялся. Без надежды на избавление, а так, из остатков гордости. Звать на помощь было бесполезно. Да и стыдно, несмотря на отчаянность положения…

Внутри было похоже на развалины крепости, многоэтажные стены с дырами оконных проемов подымались со всех сторон. И теперь – никто не услышит, хоть надорвись от крика.

Юго-восточная стена была ниже остальных – обрушенная до половины.

Солнце стояло уже высоко и высвечивало дальний угол развалин. Там была изгородь из тонких деревянных брусьев. Наверно, кто-то в прежние годы устраивал там огород. Или держал скотину. Генчик подумал об этом уже после, когда вспоминал все по порядку. А сейчас было не до того…

Его привязали к изгороди. Крепко-накрепко. Растянули руки по одному из брусьев (он как раз тянулся на уровне плеч), обмотали кусками бельевого шнура. Шнур нашелся в торбе, которую носил на плече молчаливый Бычок. Может, заранее готовились к охоте на Генчика? Ноги притянули к изгороди за щиколотки и выше колен. Крученая тонкая веревка впилась в кожу.

– Дураки. Больно же… – сквозь зубы сказал Генчик.

Буся покивал:

– Конечно. Пленникам всегда бывает больно. И страшно. Такая их доля… Давайте еще за живот примотаем, чтобы не дергался.

И примотали. Так, что дыхнуть стало трудно. И не шевельнешься!..

Назад Дальше