Наконец все было готово. Директор рассадил детей на траве вокруг очагов. Каждой группе досталось по кастрюле с супом и котелку с рисом. Но перед едой Тотто-тян осуществила свой замысел: приподняв крышку с кастрюли, она вскрикнула: "Ой-ой-ой!", будто сильно обожглась, схватилась за мочки ушей и лишь после этого сказала: "Ну, можно нести!" Не понимая, к чему все это, все терпеливо ждали. Манипуляции Тотто-тян с крышкой и ушами не произвели ожидаемого впечатления, но по крайней мере сама она была довольна. Ребята не сводили глаз со стоящих перед ними пиал с рисом и чашек с дымящимся супом. Еще бы, проголодались, но, конечно, самое главное заключалось в том, что они сами приготовили все это!
После того как спели песенку "Хорошо прожевывай…" и сказали обычное "С удовольствием отведаю", в лесу воцарилась тишина. Не умолкал лишь водопад.
"Ты хорошая девочка!"
Стоило директору завидеть Тотто-тян, как он говорил: "Ты на самом деле хорошая девочка!" Каждый раз при этом Тотто-тян улыбалась, подпрыгивала от удовольствия и отвечала: "Да, я хорошая девочка!" Ведь она действительно так считала.
Тотто-тян и правда была почти всегда хорошей девочкой. Доброжелательная, особенно внимательная к друзьям с физическими недостатками, она всегда была готова защитить слабого. Случалось, ученики из других школ дразнили ее приятелей, тогда Тотто-тян яростно набрасывалась на обидчиков, хотя ей самой крепко доставалось. Не менее самоотверженно она ухаживала за больными животными.
В то же время учителей поражало ее странное поведение, особенно когда она обнаруживала что-нибудь интересное, удивительное. И это бывало уже не раз.
На утренней линейке, к примеру, Тотто-тян маршировала, зажав косички под мышками, так что они торчали сзади маленькими хвостиками. Во время уборки класса, в день дежурства, Тотто-тян обнаружила на полу люк, через который проверяли мотор, когда вагон еще бегал по рельсам. Подняв крышку, Тотто-тян смела в люк весь мусор, но закрыть его уже не смогла. Поднялась суматоха… Однажды, услыхав, что в мясных лавках туши подвешивают на крючьях, Тотто-тян еще с утра забралась на самый высокий турник и повисла на перекладине. Так и болталась на одной руке, пока проходившая мимо учительница не спросила ее, в чем дело. Тотто-тян закричала: "Сегодня я туша!" – рука разжалась, и она грохнулась на пол, да так, что потом целый день словечка вымолвить не могла. Ну и, конечно, печальный случай с выгребной ямой…
Тотто-тян частенько вытворяла подобное, но директор никогда не вызывал в школу ее родителей. Точно так же он относился и к другим детям. Все вопросы решались в школе. И когда выяснялось, что ребенок виноват и искренне раскаивается, директор советовал: "А теперь пойди извинись" – или что-нибудь в этом роде.
Что же касается Тотто-тян, то можно себе представить, как часто жаловались на нее учителя и родители других учеников. Но все-таки директор при каждом удобном случае говорил: "Ты на самом деле хорошая девочка!"
Если бы взрослые услышали его, то наверняка обратили бы внимание на ударение, которое директор делал, произнося: "на самом деле".
Тем самым он пытался внушить Тотто-тян: "Может быть, кто-то и считает тебя плохой девчонкой, но на самом деле в твоем характере есть немало достоинств, которые мне прекрасно известны".
К сожалению, прошло много-много лет, прежде чем Тотто-тян осознала истинный смысл его слов. Но и тогда это не прошло даром: Тотто-тян обрела уверенность в том, что она, несмотря ни на что, все-таки "хорошая девочка". Часто, собираясь напроказничать, она передумывала, вспомнив похвалу. Но, к сожалению, порой вспоминала она о ней с запозданием, когда дело было сделано.
Как бы то ни было, директор Кобаяси не уставал повторять: "Тотто-тян, ты на самом деле хорошая девочка!"
Его невеста
Тотто-тян была опечалена.
Она уже училась в третьем классе, и ей очень нравился ее одноклассник Тай-тян. Он был такой умный и так хорошо разбирался в химии! К тому же Тай-тян изучал английский, и именно от него она узнала, как англичане называют лисицу.
– Тотто-тян! – сказал он. – Ты знаешь, как будет по-английски "лисица"? Фокс.
"Фокс". Это слово целый день звучало в ее ушах. С тех пор каждое утро, войдя в класс, Тотто-тян доставала свой перочинный ножик и остро-остро затачивала им карандаши, лежащие в пенале Тай-тяна. Свои она так никогда не точила, просто обгрызала, и все.
Но сегодня Тай-тян был груб с ней. В обеденную переменку Тотто-тян прогуливалась в своем излюбленном месте позади актового зала.
– Тотто-тян! – окликнул ее Тай-тян. Его голос прозвучал необычайно сердито, и она с удивлением остановилась. Переведя дыхание, Тай-тян выпалил: – Вырасту, ни за что не возьму тебя замуж, сколько ни проси!
И пошел прочь, низко опустив голову. Тотто-тян изумленно проводила его взглядом. В эту минуту она почему-то думала о том, какой он умный, Тай-тян. Череп у него, наверно, до отказа набит мозгами, недаром в школе его прозвали "неправильной дробью" – за то, что голова была крупной, несоразмерной туловищу.
Тотто-тян засунула руки в карманы и задумалась: чем она могла его обидеть? Вроде бы ничем. Тогда она решила посоветоваться с подружкой, Миё-тян. Выслушав Тотто-тян, Миё-тян рассудительно проговорила:
– Ничего удивительного! Вспомни, Что произошло сегодня на сумо. Ты так бросила Тай-тяна, что он вылетел с ринга! Голова-то у него тяжелая… Как тут не рассердиться!
Тотто-тян искренне пожалела о том, что случилось. И как ее угораздило обидеть такую умницу! Ведь он так нравился ей, что она каждое утро затачивала ему карандаши… Увлеклась, забылась… Что делать, слишком поздно, теперь она уже никогда не станет его невестой…
"Все равно я по-прежнему буду затачивать ему карандаши! – решила она. – Ведь я люблю его…"
Захудалая школа
В те годы, как и теперь, школьники любили веселые частушки и дразнилки. Даже в той школе, откуда исключили Тотто-тян. После уроков, едва выйдя за ворота, ребята оборачивались к школе и скандировали:
Школа Акамацу старая, захудалая!
А зато какая – удалая!
Но если мимо проходили ребята из другой школы, то они обязательно показывали пальцем на школу Акамацу и во всю глотку принимались поносить ее:
Школа Акамацу какая удалая!
А внутри совсем захудалая! Ой-ой-ой!
Крепкое здание или ветхое – определить нетрудно, но учиться в старой школе не считалось зазорным. Смысл дразнилки заключался в ее второй строчке: главное не само здание школы, а чему в ней учат. И это ребята прекрасно понимали. Следует добавить, что песенки эти нельзя было распевать в одиночку, надо было, чтобы собралось по меньшей мере человек пять-шесть.
И вот что произошло однажды. Дети отдыхали после уроков. В школе они могли оставаться до "выгоняя", как говорили дети, то есть до последнего звонка, а поскольку директор справедливо полагал, что детям необходимо иметь свободное время, которое они могли бы посвятить любимому делу или игре, то в "Томоэ" "свободное время" после уроков было продолжительней, чем в обычных начальных школах. В тот день, как обычно, играли в мяч, подтягивались на перекладине, копались в песочнице, вылезая оттуда совсем чумазыми, лазали на деревья, поливали цветы. Несколько старшеклассниц, усевшись на крылечке, оживленно болтали друг с другом. Лишь немногие – и среди них, конечно, Тай-тян – задержались в классе. Они занимались химическими опытами: что-то кипятили в колбах, возились с пробирками. Несколько ребят сидели в библиотеке, а большой любитель животных Амадэра изучал бродячего кота, подобранного только что на улице, – перевернув на спину, заглядывал ему в ухо. Короче говоря, каждый выбрал себе занятие по вкусу. Вдруг с улицы донеслась громкая дразнилка:
Школа "Томоэ" старая, обветшалая!
А внутри такая же – совсем захудалая!
"Безобразие!" – возмутилась Тотто-тян. Она как раз играла у самых ворот, у тех, что росли из земли и были покрыты листвой, поэтому песенка прозвучала здесь особенно громко. "Как они посмели – "снаружи и внутри – захудалая, обветшалая"!" – негодовала она. Сбежались и остальные ученики, тоже возмущенные. Ребята из чужой школы еще раз торопливо пропели дразнилку и, довольные, бросились наутек. Тотто-тян была так разгневана, что бросилась на противника в одиночку. Однако те в мгновение ока скрылись в переулке, и разочарованная Тотто-тян поплелась в школу. По дороге она стала напевать, и слова как-то сами по себе превратились в песенку:
Школа "Томоэ" – школа замечательная!
Через пару шагов родилось продолжение:
А внутри такая же – замечательная!
Тотто-тян осталась довольна песенкой и в приподнятом настроении вернулась к школе. Там она залезла в кусты, служившие живой изгородью, и нарочно громким голосом, словно это была не она, а те мальчишки, запела. Так, чтобы все слышали.
Школа "Томоэ" – школа замечательная!
А внутри такая же – замечательная!
Сначала дети, игравшие во дворе, никак не могли понять, кто бы это мог быть. Обнаружив наконец, что это не кто иной, как Тотто-тян, ребята выскочили на улицу и подхватили ее песенку. А закончилась история тем, что дети взялись за руки и, вытянувшись цепочкой, дружно зашагали вокруг школы. И хотя песенка звучала еще не совсем стройно, они не замечали этого, ведь распевали они с удовольствием, а на душе было светло и радостно. Вот почему в тот день они сделали не один и не два круга вокруг школы с незатейливым припевом:
Школа "Томоэ" – школа замечательная!
А внутри такая же – замечательная!
Не знали, конечно, дети, как счастлив был учитель, прислушиваясь к их пению из своего кабинета.
Любой педагог, а особенно тот, который денно и нощно печется о своих питомцах, знает по опыту, что каждый день, проведенный в школе, наполнен душевными переживаниями. Относилось это и к директору школы "Томоэ", на которого постоянно нападали те, кто придерживался рутинных методов воспитания. Потому-то и обрадовала эта песенка учителя.
А ребятишки никак не могли угомониться, без конца повторяя слова. И последний звонок прозвучал в этот день позже обычного.
Бант
Закончился обед, и началась большая перемена. Тотто-тян прыгала в актовом зале, намереваясь пересечь его из угла в угол, когда повстречала директора. Правда, говорить об особом "свидании" не приходится, поскольку только что они отобедали все вместе в том же зале. Просто директор шел ей навстречу. Заметив Тотто-тян, он сказал ей:
– Вот хорошо! А я давно хотел спросить тебя…
– Правда? О чем? – Тотто-тян была польщена тем, что может быть хоть чем-нибудь полезной директору.
– Где ты взяла эту ленту? – спросил он, показав глазами на бант, украшавший ее голову.
Лицо Тотто-тян осветилось радостью – более приятного вопроса нельзя было придумать. Она носила этот бант со вчерашнего дня. Девочка подошла поближе к директору, чтобы он мог получше разглядеть его, и похвасталась:
– Это моей тетушки! С ее старой школьной формы. Она прятала вещи в комод, а я увидела. И тетушка мне подарила. Сказала, что я глазастая!
– Понимаю… – задумчиво протянул директор.
Тотто-тян очень гордилась своим бантом. И с огромным удовольствием во всех подробностях рассказала директору, как он ей достался. Недавно они ходили в гости к папиной сестрице, а та, на ее, Тотто-тян, счастье, в тот день проветривала вещи. Среди них оказалась длинная-предлинная юбка фиолетового цвета, какие носили в старину. Неожиданно что-то мелькнуло перед Тотто-тян.
– Ой! А что это такое?
Тетушка невольно замерла. "Что-то" оказалось миленькой лентой, которая была пришита на юбке сзади, у самого пояса.
– Так было модно в мое время, – сказала тетушка. – Старались, чтобы и со спины было красиво. Пришивали всякие украшения: кружева ручной работы или широкую ленту, завязанную пышным бантом.
Заметив, с каким вожделением поглядывает Тотто-тян на ленту – глаз не сводит, то погладит, то пощупает, – тетушка сказала:
– Возьми, пожалуйста. Все равно она мне больше не нужна.
Она взяла ножницы, отпорола ленту от юбки и вручила ее Тотто-тян. Такова была история этой великолепной – широкой, из дорогого набивного шелка с розочками и прочими узорами – ленты. Когда ее завязали в бант, он оказался чуть ли не с голову Тотто-тян. А еще тетушка сказала, что лента заграничная.
Рассказывая, Тотто-тян время от времени встряхивала головой, чтобы директор мог слышать, как шелестит лента. Выслушав, директор несколько приуныл.
– Видишь ли, какое дело… Вчера Миё-тян попросила меня купить такую же. Обыскал все галантерейные лавки на Дзиюгаоке и нигде не нашел. Так ты говоришь, она заграничная…
В эту минуту он был похож скорее на отца, расстроенного капризами дочери, чем на солидного директора школы.
Потом директор попросил:
– Тотто-тян, я был бы тебе очень благодарен, если бы ты не ходила с этим бантом в школу. Уж очень он нравится Миё. Мне так неудобно…
Тотто-тян на минуту задумалась, а потом твердо ответила:
– Ладно, больше не стану надевать его в школу!
– Спасибо тебе! – поблагодарил директор. Тотто-тян, конечно, немного расстроилась, но иначе
поступить не могла. Так уж повелось в их школе, что каждый, независимо от возраста, сочувствовал товарищу, Взаимовыручка была законом "Томоэ". И еще одна веская причина, по которой она согласилась: одна только мысль о том, что любимый учитель обегал из-за нее все магазины в поисках ленты, была для девочки просто невыносимой.
На следующее утро, когда Тотто-тян ушла в школу, мама зашла в ее комнату, чтобы прибраться, и увидела эту самую ленту, повязанную на шее большого плюшевого медведя, дочкиного любимца. "Отчего это Тотто-тян вдруг перестала носить бант, который ей так нравился?" – удивилась она.
В госпитале
Впервые в своей жизни Тотто-тян посетила военный госпиталь, где лежали раненные на фронте солдаты. Она пошла туда вместе с группой учеников начальных школ. С недавнего времени вышло такое указание властей. Обычная школа посылала двух-трех учеников, а такие маленькие, как "Томоэ", – по одному. Каждую группу возглавлял учитель. А Тотто-тян, получается, представляла школу "Томоэ". Никого из тридцати школьников в ее группе она не знала.
В госпиталь их повела худенькая близорукая учительница. Они зашли в палату, где было пятнадцать раненых в белых ночных халатах. Тотто-тян очень боялась, что ей будет страшно, ведь она никогда не видела раненых, но, войдя в палату, успокоилась: все улыбались, махали детям руками и выглядели довольно бодро. Правда, у некоторых были забинтованы головы.
Учительница собрала детей в центре палаты и повернулась к солдатам:
– Мы пришли навестить вас!
При этом дети разом поклонились, а учительница продолжила:
– Сегодня пятое мая, Праздник мальчиков, поэтому мы споем вам "Карп на ветру". – Высоко подняв руки, как это делают дирижеры, она обратилась к детям: – Ну как, готовы? Три-четыре! – и энергично замахала руками.
Хоть дети были незнакомы друг с другом, они запели громко и дружно:
Над морем крыш черепичных,
Над морем облаков…
К сожалению, Тотто-тян не знала этой песни: в "Томоэ" их учили другим. Она прижалась к кровати, на которой, поджав под себя ноги, сидел раненый с простым и добрым лицом. Чувствовала она себя далеко не лучшим образом, поскольку ей ничего не оставалось, как слушать пение других.
Когда закончилась песня про бумажного карпа, развевающегося над морем черепичных крыш, учительница объявила следующую песню:
– А теперь мы споем "Праздник кукол"!
Все пели красиво, кроме Тотто-тян, которая не знала и этой песни:
Зажжем яркие фонарики…
Тотто-тян по-прежнему молчала…
Песня кончилась, и солдаты зааплодировали. Учительница довольно улыбнулась и сказала:
– Ну, а теперь… Теперь давайте дружно про лошадь и жеребеночка! Три-четыре! – и снова замахала руками.
Тотто-тян, как вы догадываетесь, не знала и этого. Когда кончили петь "Лошадь с жеребенком", солдат, сидевший с ней рядом, погладил ее по головке и сказал:
– А ты ведь не пела…
Тотто-тян смутилась: действительно, пришла проведать раненых, а сама не спела ни одной песенки. Она вскочила на ноги, встала рядышком с койкой, на которую было села, и, собравшись с духом, объявила:
– Ну ладно, теперь я спою вам то, что знаю!
Никакими планами ее выступление не предусматривалось, поэтому учительница забеспокоилась:
– А что ты собираешься петь? – но опоздала: Тотто-тян уже набрала воздух в легкие.
Раз она представляет "Томоэ", решила Тотто-тян, то лучше всего спеть самую известную в школе песню. И она запела:
Хорошо прожевывай
Всю еду…
Кто-то из детей засмеялся. Другие стали расспрашивать своих соседей: "Это какая песня? Какая?" Учительница приготовилась было дирижировать, но так и застыла с поднятыми кверху руками, не зная, что делать. А Тотто-тян, преодолевая смущение, пела что есть мочи:
Жуй, жуй, жуй,
А я подожду.
Закончив петь, Тотто-тян низко поклонилась. А когда подняла голову, испугалась, заметив слезы на глазах у солдата: "Неужели я сделала что-нибудь не то?" Но тут солдат, который был чуть постарше ее папы, снова погладил ее по голове и сказал:
– Спасибо! Спасибо!
Он все гладил и гладил ее, а слезы не переставая катились по его щекам. Тогда учительница, явно чтобы разрядить обстановку, предложила:
– А теперь давайте прочитаем сочинения, которые мы написали вам в подарок.
Дети по очереди стали читать вслух свои сочинения. Тотто-тян поглядела на своего солдата. Глаза и нос у него покраснели, но он уже улыбался. Тотто-тян улыбнулась ему в ответ. И подумала: "Как хорошо, что мой солдат улыбается!"
Почему солдат плакал, знал только он один. Может быть, оттого, что дома у него осталась маленькая девочка, похожая на Тотто-тян. А может быть, его растрогал один вид старательно певшей малышки. Но скорее всего, ему было просто горько оттого, что фронтовой опыт говорил ему – скоро вообще нечего будет есть. А эта милая девочка так серьезно поет о том, что надо "хорошо прожевывать", не подозревая, какие грозные события надвигаются на нее и других славных ребятишек.
Война на Тихом океане разгоралась, но дети, читавшие свои сочинения и распевавшие песни, не осознавали этого.