Я не могу рассказать тебе обо всем, что произошло в тот день, но поведаю о последней атаке, в которой мы участвовали. Мы неслись через поле прямо на вражеские пушки. К тому времени я уже привык к грохоту тяжелых орудий, треску мушкетной пальбы и свисту пролетающих мимо снарядов, но под таким шквальным огнем, как в тот день, скакать еще не доводилось. Пули и ядра летели на нас справа, слева и спереди. Много храбрых всадников было выбито из седел, много коней пало, увлекая на землю седоков, много лошадей, лишившихся наездников, обезумев, металось по полю боя; не чувствуя твердой руки всадника, они жались к своим собратьям и галопом мчались вместе с ними в атаку.
Но как бы страшно все это ни было, никто не остановился и не повернул назад. Ряды наши редели с каждой минутой, но когда падал товарищ, мы тут же смыкали строй. Мы не сбивались с шага и не спотыкались, напротив, наш галоп все убыстрялся, и вскоре мы подскакали к пушкам, окутанным белым дымом, сквозь который прорывались красные огненные вспышки.
Высоко подняв правую руку, мой хозяин, мой дорогой хозяин вел своих товарищей вперед; как раз в этот момент, со свистом пролетев рядом с моей головой, ядро попало прямо в него. Я почувствовал, как он пошатнулся от удара, и постарался сбавить скорость, но сабля выпала из его правой руки, поводья - из левой, и, откинувшись в седле, он рухнул на землю, не проронив ни единого звука. Другие всадники проносились мимо, и, увлеченный вихрем атаки, я потерял место, где он упал.
Я хотел остаться рядом с ним, не покидать его никогда… Увы! - стремительно катившийся вперед табун словно смыл меня. И вот, без хозяина, без друга, я остался один на этой усеянной трупами земле. Тут-то меня и обуял страх; я дрожал, чего никогда прежде со мной не случалось, и, глядя на других лошадей, тоже пытался вклиниться в строй, но всадники, размахивая саблями, прогоняли меня. В этот момент кавалерист, под которым пала лошадь, схватил меня под уздцы и вскочил в седло. С этим новым хозяином я снова несся вперед. Однако наше доблестное воинство потерпело в тот раз жестокое поражение. Оставшиеся в живых из той страшной битвы вернулись на прежние позиции. Некоторые лошади были тяжело ранены и от потери крови едва двигались; иные благородные животные ковыляли на трех ногах, встречались и такие, у которых были перебиты задние ноги. Было невыносимо слышать их хрипы и видеть умоляющий взгляд страдальческих глаз, провожающий счастливчиков, пробегающих мимо и оставляющих их на произвол судьбы. Никогда этого не забуду! По окончании боя раненых свезли в лазарет, а павших погребли.
- А раненых лошадей? - спросил я. - Неужто их оставили умирать?
- Нет, армейские ветеринары прошли по полю с пистолетами и пристрелили их. Тех, которые были ранены легко, привели в лагерь и стали лечить, но большинство благородных и бескорыстных созданий, что были выведены в то злополучное утро из конюшен, никогда уже туда не вернулись. В живых осталось меньше четверти лошадей.
Я не увидел больше моего дорогого хозяина. Думаю, падая из седла, он был уже мертв. Ни одного своего хозяина я не любил так, как его. Я участвовал потом во многих боях и только один раз был ранен, да и то легко. По окончании войны вернулся в Англию таким же здоровым и сильным, каким был, покидая ее.
- А я слышал, некоторые люди рассказывают о войне так, словно это очень веселое занятие, - заметил я.
- О! - вздохнул он. - Думаю, эти люди настоящей войны не видели. Конечно, это веселое занятие, если нет неприятеля, если участвуешь только в учениях и парадах, а стреляют вокруг лишь холостыми патронами. Да, в этом случае все прекрасно. Но если тысячи чудесных, храбрых людей и лошадей погибают или остаются калеками на всю жизнь, это совсем другое дело.
- А знаете ли вы, за что они воевали? - спросил я.
- Нет, - ответил он, - это выше лошадиного понимания, но враги, должно быть, были очень плохими людьми, если стоило переплывать море, чтобы убивать их.
ГЛАВА XXXV
Джерри Баркер
Я никогда не встречал человека лучше, чем мой новый хозяин; он был добрым, славным и таким же справедливым, как Джон Мэнли, к тому же веселым и добродушным настолько, что с ним почти невозможно было поссориться. Он обожал незатейливые песенки и мурлыкал их себе под нос. Особенно любил вот эту:
Сестра и брат,
Отец и мать,
Спеши друг другу
Помогать!
Так они и поступали. Хэрри не по годам умело управлялся в конюшне и все, что мог, делал всегда охотно. Полли и Долли, бывало, приходили по утрам привести в порядок экипаж: они стирали пыль, выбивали подушки, мыли стекла, пока Джерри мыл нас, а Хэрри начищал сбрую. Они много шутили и смеялись, и это взбадривало нас с Капитаном гораздо лучше, чем брань и понукания. Рабочий день у них всегда начинался рано, ибо Джерри говорил:
Потеряв минутки утром,
Ты их больше не найдешь;
И ни спешкой, ни пробежкой,
Суетой ли, мельтешней -
Не вернешь!
Он терпеть не мог безделья и бессмысленной траты времени, и ничто не сердило его больше, чем люди, всюду и всегда опаздывающие и требующие погонять лошадь, которая вынуждена расплачиваться таким образом за их разгильдяйство.
Однажды двое молодых повес вышли из кабачка неподалеку от извозчичьей стоянки и сели в пролетку к Джерри.
- Ну, извозчичек! Поторапливайся, мы опаздываем. Лети на всех парах, слышишь? Нам надо поспеть на вокзал "Виктория" к часовому поезду. Получишь лишний шиллинг.
- Я поеду в обычном темпе, господа, шиллинг не стоит такой спешки.
Экипаж Лэрри стоял рядом с нашим, Лэрри распахнул дверь и сказал:
"Я - тот извозчик, который вам нужен, господа! Пересаживайтесь ко мне, моя лошадь домчит вас вовремя". Закрыв за пассажирами дверцу своей пролетки, он подмигнул в сторону Джерри и сказал: "Он не умеет ездить быстрее, чем рысцой". И, хлестнув свою заезженную лошадь, помчался во весь опор. Джерри потрепал меня по шее: "Нет, Джек, шиллинг того не стоит, правда, старина?"
Но будучи решительным противником того, чтобы загонять лошадь в угоду беспечным пассажирам, Джерри всегда честно держал хороший темп и был не прочь лететь на всех парах, если только знал, зачем это нужно.
Хорошо помню утро, когда мы скучали на стоянке в ожидании пассажира и увидели, как юноша с тяжелым чемоданом в руке поскользнулся на апельсинной корке, валявшейся на тротуаре, и рухнул со страшной силой.
Джерри первый подбежал и помог ему подняться. Молодой человек, судя по всему, сильно ушибся: когда его вели в ближайший магазин, было видно, что каждый шаг причиняет ему ужасную боль. Джерри, разумеется, вернулся на стоянку, но минут через десять приказчик подозвал его, и мы подъехали к магазину.
- Можете отвезти меня на Юго-восточный вокзал? - спросил тот самый молодой человек. - Боюсь, из-за этого злосчастного падения я опаздываю, а мне чрезвычайно важно попасть на двенадцатичасовой поезд. Буду вам очень признателен и в долгу не останусь.
- Я постараюсь, сэр, - сердечно ответил Джерри, - если вы уверены, что с вами уже все в порядке, - ибо вид у юноши был страдальческий и лицо белое как полотно.
- Я должен ехать, - серьезно сказал он. - Пожалуйста, откройте мне дверцу, и не будем терять времени.
Мгновение спустя Джерри уже сидел на козлах. Он цокнул языком и слегка дернул вожжи - я прекрасно понимал эти знаки.
- Ну, Джек, мой мальчик, - сказал он, - давай вперед! Сейчас мы покажем, что можем летать, словно птицы, если знаем зачем.
Днем, когда на улицах полно экипажей, всегда трудно ездить быстро, но мы делали все возможное; а когда хороший возница и хороший конь, которые понимают друг друга, действуют заодно, они могут творить чудеса. У меня очень чувствительные губы, мною можно править, лишь слегка натягивая вожжи то в одну, то в другую сторону, что очень важно в Лондоне, где кареты, омнибусы, коляски, фургоны, подводы, пролетки и телеги тащатся со скоростью пешехода. Кто-то едет так, кто-то эдак, одни ползут медленно, другие норовят их обогнать, омнибусы останавливаются то и дело, чтобы подобрать пассажира, лошадь, идущую сзади, приходится при этом тоже осаживать или заставлять объезжать омнибус. Но когда вы решаете его объехать, в узкий проезд неожиданно врывается ктонибудь еще, и вы вынуждены отступать и снова плестись за омнибусом. Наконец вы отваживаетесь все же его объехать, но должны пробираться в таком узком промежутке между колесами, подступающими справа и слева, что, приблизься одно из них еще хоть на дюйм, оно неизбежно зацепится за ваше. Несколько минут движения по прямой - и вот вы уже в длинной очереди подвод и экипажей, вынужденных ползти шагом. Это вы попали в одну из вечных пробок. Теперь придется стоять на месте, пока ктонибудь не свернет в боковую улицу или не вмешается полицейский. Следует быть готовым при малейшей возможности, увидев крошечный просвет, ринуться вперед с прытью, достойной борзой, но при этом правильно оценив расстояние и время, необходимое, чтобы его покрыть, а то либо сцепишься с кем-нибудь колесами, либо тебе сломают колесо, либо заедут дышлом в грудь или плечо. Чтобы быстро ездить по Лондону в дневное время, нужно иметь большой опыт.
Мы с Джерри, если нужно, умели делать это как никто другой. Я был резв и смел и безоговорочно доверял своему вознице; Джерри был ловок и выдержан одновременно и доверял своему коню, что тоже немаловажно. Он очень редко пользовался кнутом; по его голосу и цоканью языка я знал, что он хочет, чтобы я шел быстрее, а по натяжению поводьев понимал, куда следует идти, так что в кнуте просто не было нужды.
Впрочем, я отклонился.
В тот день улицы были запружены, но до конца Чипсайда мы добрались благополучно, а там попали в пробку. Подождав три-четыре минуты, молодой человек высунулся в окошко и беспокойно сказал:
- Пожалуй, мне лучше выйти и добираться пешком, а то я никогда не попаду на вокзал.
- Я сделаю все, что нужно, сэр, - ответил Джерри. - Думаю, мы поспеем вовремя; пробка скоро рассосется, а у вас слишком тяжелый багаж.
Как раз в этот момент двуколка, стоявшая впереди, начала двигаться, и дела пошли веселей. Мы лавировали с максимальной доступной лошади скоростью. На Лондонском мосту нам повезло: длинный черед извозчичьих и прочих экипажей двигался по нему быстрой рысью - быть может, все спешили к нашему поезду? Так или иначе, мы подлетели к вокзалу, когда часы показывали без восьми двенадцать.
- Слава Богу! Не опоздали, - сказал молодой человек. - Спасибо вам, друг мой, и вашей доброй лошади. Вы спасли для меня то, чего не купишь ни за какие деньги. Примите в знак благодарности вот эти полкроны.
- Нет, сэр, не надо, благодарю вас. Я очень рад, что мы поспели вовремя. Не мешкайте, сэр, уже звенит звонок. Эй, носильщик! Возьмите багаж этого джентльмена - дуврская платформа, двенадцатичасовой поезд. Вот так, - и, не дожидаясь ответа, Джерри развернул меня, чтобы уступить дорогу другим пролеткам с тоже опаздывающими пассажирами. Отъехав подальше от столпотворения, он сказал:
- Я так рад! Так рад! Бедный парень! Интересно, из-за чего он так волнуется?
Джерри часто довольно громко разговаривал сам с собой, если мы стояли на месте.
Когда мы вернулись на стоянку, все стали подтрунивать над ним: ведь он, вопреки собственным принципам, гнал лошадь, чтобы вовремя доставить пассажира за дополнительную мзду, как они считали, и желали знать, сколько он получил.
- Я получил гораздо больше, чем на самом деле, - сказал Джерри, застенчиво кивая. - То, что он мне дал, будет несколько дней греть мою душу.
- Не морочь голову! - сказал кто-то.
- Да он просто обманщик, - сказал другой. - Нас учит, а сам делает то же самое.
- Послушайте, друзья, - сказал Джерри. - Этот джентльмен хотел дать мне полкроны сверх платы за проезд, но я не взял; для меня лучшим вознаграждением было видеть, как он счастлив, что не опоздал на поезд. А если нам с Джеком доставляет удовольствие иной раз быстро побегать, то это наше дело и оно никого не касается.
- Ну, знаешь, - вставил Лэрри, - ты никогда не разбогатеешь.
- Скорее всего нет, - согласился Джерри. - Но не думаю, что стану от этого менее счастлив. Я сто раз читал Заповеди, но не помню, чтобы там было сказано: "Не упусти случая разбогатеть". А в Новом завете про богачей написано много такого, что очень смущало бы меня, будь я одним из них.
- Если все же ты когда-нибудь разбогатеешь, Джерри, - сказал Серый Грант, глядя через плечо поверх крыши своей пролетки, - это будет справедливо, и твое богатство не будет проклято. Что же до тебя, Лэрри, то ты умрешь бедняком: слишком много тратишь на хлысты.
- А что же делать, если лошадь без них не бежит? - пожаловался Лэрри.
- Так ведь ты никогда и не пытался без них обойтись. Твой хлыст гуляет так, словно у тебя пляска святого Витта в руке. И если она не доконает тебя - она доконает твоего коня. Вот ты все время меняешь лошадей. Почему? Потому что ты никогда не даешь им покоя и не поощряешь.
- Мне просто не везло, - возражал Лэрри, - вот и все.
- А тебе никогда и не повезет, - сказал на это Хозяин Грант. - Удача весьма разборчива и предпочитает тех, у кого есть здравый смысл и доброе сердце. По крайней мере, так подсказывает мне мой опыт.
Хозяин Грант снова принялся за газету, которую читал перед тем, и все разбрелись по своим пролеткам.
ГЛАВА XXXVI
Воскресный выезд
Однажды утром, не успел Джерри завести меня в оглобли и затянуть гужи, во двор вошел какой-то господин.
- К вашим услугам, сэр, - сказал Джерри.
- Доброе утро, мистер Баркер, - сказал тот. - Я бы хотел договориться, чтобы вы по воскресеньям утром возили миссис Бриггс в церковь. Мы теперь посещаем Новую церковь, а это довольно далеко, пешком ей туда не дойти.
- Благодарю вас, сэр, - сказал Джерри, - но у меня шестидневная лицензия, и по воскресеньям я не имею права зарабатывать деньги, это было бы незаконно с моей стороны.
- О! - воскликнул джентльмен, - я не знал, что вы работаете шесть дней в неделю; но это нетрудно исправить, а я позабочусь о том, чтобы вы ничего не потеряли при обмене лицензии. Дело в том, что миссис Бриггс предпочитает вас всем другим извозчикам.
- Я был бы рад услужить вашей жене, сэр, но у меня уже была семидневная лицензия - для меня и моих лошадей работа оказалась слишком тяжелой. Целый год напролет без единого выходного, без возможности провести воскресенье с женой и детьми и сходить в церковь, что я регулярно делал до того, как сел на козлы… Нет, последние шесть лет я беру только шестидневную лицензию и нахожу, что это во всех отношениях лучше.
- Да, конечно, - согласился мистер Бриггс, - безусловно, каждый должен иметь возможность отдохнуть и сходить в церковь в воскресенье, но, может быть, вы все же подумаете - ведь речь идет не о столь уж дальней поездке, и только утром, а весь остаток дня и вечер - попрежнему в вашем распоряжении. Вы ведь знаете, мы хорошие клиенты.
- Да, сэр, это чистая правда, и я благодарен вам за любезное предложение.
Чем смогу, всегда буду горд и счастлив услужить вам и вашей жене, но не могу отказаться от выходных по воскресеньям, сэр, в самом деле не могу. В Писании сказано, что Бог сотворил человека, потом Он сотворил лошадь и других животных и, сотворив их, отдыхал целый день и велел, чтобы они тоже отдыхали в седьмой день. Думаю, сэр, Он знал, что им полезно. Это же полезно и мне: с тех пор, как я отдыхаю по воскресеньям, я стал сильнее и здоровей, лошади тоже стали резвее и не так быстро выдыхаются. И все, у кого шестидневные лицензии, говорят то же самое. А денег я стал откладывать даже больше, чем когда бы то ни было прежде. Что же до жены и детей - Боже милостивый! - да ни за что на свете они бы не хотели, чтобы я снова перешел на семидневную работу.
- Ну, что ж, - сказал мистер Бриггс, - тогда извините за беспокойство, мистер Баркер, попробую найти кого-нибудь другого, - и он ушел.
- Что поделаешь, - сказал мне Джерри, - иначе мы поступить не могли, Джек, мы должны отдыхать по воскресеньям.
- Полли, - крикнул он, - Полли, пойди сюда!
Она тут же явилась.
- В чем дело, Джерри?
- Видишь ли, дорогая, мистер Бриггс хочет, чтобы я возил миссис Бриггс в церковь по воскресеньям. Я сказал, что у меня шестидневная лицензия, а он говорит - поменяйте ее на семидневную, а я оплачу разницу. Ты ведь знаешь, Полли, они очень хорошие клиенты: миссис Бриггс нередко часами ходит по магазинам или наносит визиты, но честно и щедро платит, как настоящая леди. Они никогда не сбивают цену и не засчитывают три часа за два с половиной, как другие. И лошадям такая работа нетрудна, не то что рвать жилы, догоняя поезд для какого-нибудь растяпы, который вечно повсюду опаздывает на четверть часа. К тому же, если я откажу сейчас, похоже, они вообще перестанут меня нанимать. Что скажешь, женушка?
- Что скажу? - медленно начала Полли. - Я скажу, что даже если миссис Бриггс будет каждое воскресенье давать тебе соверен, я не хочу, чтобы ты снова стал работать без выходных. Мы знаем, каково это - не иметь свободного воскресенья, и мы знаем, что значит иметь их и распоряжаться по собственному усмотрению. Слава Богу, ты зарабатываешь достаточно, чтобы нас содержать, хоть порой бывает трудновато сводить концы с концами, особенно после того как заплатишь за овес, сено, лицензию да внесешь арендную плату, но скоро Хэрри начнет работать, я постараюсь еще больше экономить - не надо возвращаться к тем ужасным временам, когда у тебя не было минуты, чтобы взглянуть на собственных детей, и мы никогда не могли сходить вместе в церковь или просто тихо и счастливо провести день дома. Боже упаси, чтобы те времена вернулись, - вот что я скажу, Джерри.
- Именно это я и объяснил мистеру Бриггсу, дорогая, - подхватил Джерри, - и намерен твердо держаться своего решения, так что не расстраивайся, Полли (она начала было плакать). Я не вернусь к старому, даже если бы это позволило мне зарабатывать вдвое больше. Решено, женушка. Ну, улыбнись и не тужи, а я поехал на стоянку.
Со времени того разговора минуло три недели. Миссис Бриггс ни разу не наняла Джерри, и ему не оставалось ничего другого, как довольствоваться заработком, перепадающим от случайных пассажиров. Джерри тяжело переживал это, так как подобная работа была, разумеется, труднее и для человека, и для лошади. Но Полли старалась приободрить его, все время повторяя: "Ничего, папочка, ничего!
Спокойно трудись,
Ни о чем не тужись,
Все будет хорошо
Когда-нибудь еще".
Вскоре все узнали, как и почему Джерри потерял своих лучших клиентов. Большинство сочли его глупцом, но двое или трое взяли его сторону.
- Если рабочие люди не будут неукоснительно соблюдать воскресенья, - сказал Трумен, - у них скоро вообще не останется никаких прав. А это - законное право каждого человека и каждого животного. День отдыха дан нам Господом, мы должны сами пользоваться правами, дарованными Законом Божьим, и для детей своих их сберечь.