ГЛАВА XIII
Печать дьявола
Как-то раз хозяин послал нас с Джоном с каким-то поручением. На обратном пути, когда мы неспешно ехали по ровной и прямой дороге, нам на глаза попался мальчишка верхом на пони. Мальчишка пытался заставить пони прыгать через воротца в изгороди, пони упирался, наездник стегал его плеткой, но пони упрямо сворачивал перед изгородью, отказываясь прыгать.
Мальчишка отъезжал на некоторое расстояние, опять нахлестывал пони, но пони опять упрямо сворачивал в сторону. Мальчишка соскочил на землю и принялся избивать пони, стегая плетью по голове и по бокам, потом опять забрался в седло и, нещадно колотя пони каблуками, погнал к воротцам. Пони по-прежнему отказывался прыгнуть.
Когда мы почти поравнялись, пони неожиданно наклонил шею и, взбрыкнув задними ногами, сбросил седока прямо на колючую живую изгородь, а сам ускакал, видимо, в сторону дома.
Джон довольно громко рассмеялся и сказал:
- Так ему и надо!
- Помогите выбраться! - взмолился мальчишка, барахтаясь в колючем кустарнике.
- Нет уж, спасибо, - усмехнулся Джон, - ты, по-моему, очутился именно там, где тебе следует быть. Исцарапаешься о колючки, так, может быть, поймешь, что нельзя заставлять пони брать препятствия, которые ему не по росту.
С этими словами Джон подал мне знак, и мы поехали своей дорогой.
- Может статься, - рассуждал Джон сам с собой, - что он не только бессердечный мальчишка, но еще и врун. Вот что, Красавчик, давай заедем по пути к фермеру Бушби, и, если нас там пожелают выслушать, мы кое-что расскажем. Вот так.
Мы свернули направо и вскоре оказались у фермерского гумна, за которым виднелся и дом. Бушби поспешно выезжал на дорогу, а его перепуганная жена придерживала ворота.
- Сына моего не видели? - крикнул Бушби Джону. - Примерно час назад он ускакал на черном пони, а сейчас пони вернулся один.
- Думаю, сэр, вашему пони лучше разгуливать без ездока, раз уж на нем не умеют правильно ездить.
- Я вас не понимаю, - недоуменно откликнулся Бушби.
- Дело в том, сэр, что я видел, как ваш сын бессовестно колотит и хлещет плеткой этого славного маленького пони за то, что тот не желает прыгать через ворота, которые слишком высоки для него. Ваш пони хорошо вел себя, сэр, и не выказывал норова, но в конце концов взбрыкнул и сбросил юного джентльмена на колючую изгородь. Юный джентльмен звал меня на помощь, но, надеюсь, вы меня правильно поймете, сэр, мне не захотелось помочь ему выбраться. У вашего сына не сломаны ни руки, ни ноги, он отделается царапинами. Я люблю лошадей и не выношу дурного обращения с ними. Нельзя доводить животное до состояния, когда оно начинает отбиваться от человека: первый случай такого рода далеко не всегда становится последним.
Жена Бушби от рассказа Джона разрыдалась.
- Мой бедный Билл, он же может пораниться, я должна бежать к нему!
- Иди лучше в дом, жена, - остановил ее муж. - Билл должен получить урок, и он его получит. Он уже не в первый и не во второй раз мучает бедного пони. Этому нужно положить конец! Я вам весьма обязан, Мэнли. Всего хорошего.
Джон посмеивался всю дорогу до самого дома, а дома он рассказал о происшествии Джеймсу, который тоже рассмеялся.
- Так ему и надо, - сказал Джеймс. - Я этого Билла по школе знаю. Он корчит важную персону: сын фермера, видите ли, землевладелец. Запугивал и поколачивал маленьких, но, конечно, мы, кто постарше, не собирались терпеть его выходки и растолковали Биллу, что в классе и на игровой площадке нет разницы между сыном фермера и сыном батрака. Я очень хорошо помню, как однажды увидел, что Билл сидит на подоконнике, ловит мух и обрывает им крылышки. Ну, я дал ему в ухо, да так, что он покатился с криками и воплями - я даже испугался, хоть и был зол на него. Собрались школьники, с улицы вбежал учитель, чтобы узнать, что случилось, кого убивают. Сами понимаете, я честно признался, что стукнул Билла, и рассказал, за что. Показал учителю несчастных мух, задавленных или беспомощно ползающих по подоконнику, показал и оторванные крылышки. Учитель сильно рассердился: я еще никогда не видел его таким сердитым. А Билл все плакал и стенал, как подлый трус, каков он и есть на самом деле, поэтому учитель ничего ему не сделал: просто поставил в угол до конца уроков и на целую неделю запретил ему выходить на игровую площадку. Позднее учитель всех собрал и очень серьезно беседовал с нами о жестокости, о том, что обижать слабых и беззащитных могут только бессердечные и трусливые люди. Мне особенно запомнились слова учителя: жестокость есть печать дьявола, так что если мы увидим человека, которому доставляют удовольствие жестокие поступки, то можно не сомневаться - его деяниями руководит дьявол, ибо дьявол с самого начала был убийцей и вовеки пребудет мучителем. Если же, напротив, мы увидим, что человек любит ближнего своего, проявляет доброту и к людям, и к бессловесным тварям, то будем знать, что этот человек отмечен Богом, потому что "Бог есть Любовь".
- Ваш учитель растолковал вам истинную правду, - сказал на это Джон, - не бывает религии без любви. Можно сколько угодно болтать о вере, но если она не учит человека добру и любви к себе подобным и к животным, это не религия, а Чушь, Джеймс, совершеннейшая чушь, которая не выдержит проверки, когда настанет час всему обнаружить свою истинную суть.
ГЛАВА XIV
Джеймс Ховард
Ранним утром в начале декабря, когда Джон ставил меня в стойло и накрывал попоной после очередного из ежедневных променадов, а Джеймс в кладовой отмеривал овес, в конюшне появился хозяин. Он держал в руке распечатанный конверт и выглядел довольно озабоченным. Джон закрыл меня в стойле и, коснувшись пальцами фуражки, стал ждать распоряжений.
- Доброе утро, Джон, - начал хозяин. - Я хотел бы знать, есть ли у вас претензии к Джеймсу.
- Претензии к Джеймсу, сэр? Никаких, сэр.
- Достаточно ли добросовестно относится он к работе, достаточно ли уважительно относится к вам?
- Да, сэр, всегда.
- Вы не замечали за ним попыток отлынивать от работы за вашей спиной?
- Никогда, сэр.
- Очень хорошо, но я вынужден задать вам еще один вопрос: нет ли у вас оснований подозревать Джеймса в том, что, выводя коней на разминку или отправляясь на лошадях с поручениями, он задерживается поболтать с приятелями, или заходит в дома не по делу, а в гости, оставляя без присмотра лошадей?
- Нет, сэр, конечно же нет! Если ктото распускает подобные слухи о Джеймсе, то я отказываюсь им верить, пока они не будут доказаны свидетелями. Понятия не имею, кто пытается бросить тень на поведение Джеймса, но со своей стороны, сэр, могу только вот что сказать: более достойного, приятного, честного и смышленого конюшенного мальчика мне еще не доводилось видеть. Я могу довериться его слову, и я могу положиться на его работу; он ловко управляется с лошадьми и подходит к ним с лаской, так что я скорей доверил бы лошадей его попечению, чем половине из тех молодых людей в шляпах с кружевами и в ливреях, которых я знаю. Кому хочется узнать, что собой представляет Джеймс Ховард, тот пусть спросит у Джона Мэнли!
И Джон подтвердил свои слова решительным кивком.
Хозяин слушал Джона серьезно и внимательно, когда же тот закончил, он широко улыбнулся и ласково посмотрел на Джеймса, который все это время, замерев, стоял в дверях.
- Джеймс, мой мальчик, - позвал хозяин, - оставь овес и подойди к нам. Я очень рад, что мнение Джона о тебе так совпадает с моим собственным. Джон человек осмотрительный, - хозяин лукаво усмехнулся, - обыкновенно из него и слова не вытянешь о другом, поэтому я и решился поднять шум по одну сторону куста, чтобы с другой стороны вылетели птички! Только таким способом мог я узнать от Джона то, что мне срочно требовалось выяснить. А теперь к делу. Я получил письмо из Клиффорд-холла от моего дальнего родственника сэра Клиффорда Уилльямса, который просит меня помочь ему подыскать надежного молодого конюха, человека лет так двадцати. Нынешний конюх больше тридцати лет прожил в поместье сэра Клиффорда, но он уже стар и ему все труднее работать. Старик хотел бы найти себе хорошего помощника, который некоторое время поработал бы вместе с ним, перенял его навыки, а когда старый конюх уйдет на покой, молодой мог бы занять его место. Конюху в Клиффорде полагается восемнадцать шиллингов в неделю на первых порах, рабочая одежда и ливрея, комната над каретным сараем и конюшенный мальчик в помощь. Сэр Клиффорд хороший хозяин, и работа у него - отличное начало трудовой жизни молодого человека. Мне жаль с тобой расставаться, и я понимаю, что если ты примешь это предложение, то Джон без тебя останется как без рук.
- Совершенно справедливо, сэр, - поддержал хозяина Джон, - но я ни за что на свете не стану мешать жизненному успеху Джеймса, стоять на его пути.
- Сколько тебе лет, Джеймс? - спросил хозяин.
- Девятнадцать исполнится в мае будущего года, сэр.
- Очень уж молод, а, Джон?
- Джеймс молод, сэр, но на него можно положиться, как на взрослого, парень он рослый и сильный, и хоть нет у него пока достаточного кучерского опыта, у него легкая и твердая рука, быстрый глаз, и он внимателен, лошадь под его присмотром никогда не пострадает от недостатка ухода за ногами и подковами.
- Ваше слово решающее, Джон, - сказал хозяин. - В письме сэра Клиффорда есть приписка: "Если бы мне удалось найти себе конюха, которого обучил ваш Джон, то ему я бы отдал предпочтение перед всеми другими". Итак, Джеймс, мой мальчик, хорошенько все обдумай, обсуди вечером с матерью и дай мне знать о твоем решении.
Через несколько дней после этого разговора все было решено: Джеймс отправляется в Клиффорд-холл через месяц или полтора, в зависимости от пожеланий его нового хозяина, а тем временем он постарается как можно лучше набить себе руку в кучерском деле.
Никогда раньше в имении не закладывали экипажи так часто, как теперь: если хозяйка не выезжала, то хозяин обыкновенно сам правил легкой двуколкой; теперь же, хозяин ли выезжал, или юные леди катались, или возникала надобность съездить по делу, нас с Джинджер запрягали в коляску, а Джеймс садился на козлы и правил самостоятельно.
Удивительно, сколько находилось разных мест, где хозяину нужно было побывать, когда мы по субботам наезжали в город, и по каким только странным улицам мы ни катались. Мы обязательно посещали железнодорожную станцию как раз когда прибывал поезд, и мост, ведущий к ней, бывал сплошь забит извозчичьими пролетками, каретами, повозками и омнибусами. Когда начинал звонить станционной колокол, с давкой на мосту мог справиться лишь умелый кучер на опытных лошадях: мост был узким, а на съезде с него дорога так круто сворачивала к станции, что экипажи могли легко столкнуться, если кучера не смотрели в оба.
ГЛАВА XV
Старый гостиничный конюх
Потом в один прекрасный день хозяева решили нанести визит друзьям, жившим милях в пятидесяти от нашего имения. За кучера должен был ехать Джеймс. Нам удалось проехать тридцать две мили в первый день, на пути попадались достаточно высокие холмы, но Джеймс настолько осмотрительно и умело направлял нас, что мы с Джинджер не так уж сильно устали. Джеймс ни разу не забыл опустить тормозной башмак во время спуска и сразу поднять его, как только минует в нем надобность.
Джеймс выбирал для нас самую ровную дорогу, а перед долгим подъемом поворачивал колеса экипажа чуть наискосок, чтобы они не скользили назад, тем самым облегчая нашу работу и давая нам передохнуть. Мелкие уловки кучера способны значительно облегчить конскую долю, в особенности когда кони, помимо прочего, получают и ласковые слова поощрения.
Раза два мы останавливались передохнуть в пути, а к заходу солнца добрались до города, где нам предстоял ночлег. Мы должны были провести ночь в лучшей городской гостинице на Базарной площади. Гостиница была большая, мы въехали под каменную арку в длинный двор, в дальнем конце которого помещались конюшни и каретные сараи. Два гостиничных конюха вышли нам навстречу и развели по стойлам. За старшего был приятный живой человечек в желтой полосатой жилетке, стремительным движениям которого ничуть не мешала его хромота. Никогда раньше не видел конюха, с такой быстротой распрягающего коней, как он! Он похлопал меня, сказал несколько ласковых слов и отвел в длинную, стойл на шесть-восемь, конюшню, где уже стояло несколько лошадей. Второй конюх привел Джинджер. Джеймс не ушел, он стоял, наблюдая, хорошо ли нас обтирают и чистят.
Маленький старый конюх вымыл и привел меня в порядок с поразительной легкостью и быстротой. Когда он завершил работу, Джеймс приблизился, чтобы потрогать меня, будто сомневаясь, мог ли я так быстро оказаться достаточно хорошо вымытым и вычищенным, но убедился, что шкура у меня блестит и шелковиста на ощупь.
- Вот это да, - сказал Джеймс. - Я всегда считал, что быстро работаю, а наш Джон работает куда быстрее меня, но с вами по быстроте и тщательности работы никто не сравнится!
- Все дело в привычке, - ответил хромой маленький конюх. - Работа учит, обидно было бы, не будь это так: сорок лет проработать и ничему не научиться, хаха! Обидно было бы! А что до быстроты, Господи благослови, так это же дело привычки. Можно приучиться работать, быстро, это так же легко, как работать медленно, я бы даже сказал, что работать быстро легче. Мне не по нутру копаться, возиться, тратить на дело вдвое больше времени, чем оно требует, Господи благослови! Да я бы не мог работать, насвистывая, если бы копался, как некоторые. Я с двенадцати лет при лошадках, работал и при конях для охоты, и на скаковых конюшнях, а мальчишкой так даже несколько лет жокеем был! Да вот, на скачках в Гудвуде турф был очень скользкий, бедный мой Ларкспур упал, а я себе колено покалечил, какой уж из меня после этого жокей! Все равно жить без лошадок я не мог - что это за жизнь без лошадок! - вот и нашел себе работу при гостинице, и, доложу я вам, молодой человек, что это чистое удовольствие - заниматься с таким конем, как ваш: хороших кровей, хорошо воспитан, хорошо ухоГосподи благослови! Я же с первого взгляда вижу, как с конем обращаются! Дайте мне двадцать минуть пробыть с лошадью, и я вам скажу, что за человек ее конюх. Возьмите хоть этого вороного: приятный, спокойный, поворачивается именно так, как тебе надо, сам ногу поднимает, чтобы вычистили, что ему говоришь, все делает. А бывают другие: пугливый, дерганый, то стоит, с места не сдвинется, то начинает метаться и не подпускает к себе, а подойдешь, он голову закидывает, уши прижимает, храпит, либо пятится со страху, либо старается всеми четырьмя копытами в тебя угодить! Несчастный конь, с ним плохо обходятся. От дурного обращения робкая лошадь приучается пятиться или шарахаться, а норовистая становится злой и опасной. Характер у лошади складывается смолоду, Господи благослови! Лошади же все равно что дети: наставь их с самого начала на путь истинный, как говорится в Библии, так они до самой старости не сойдут с него, если, конечно, все хорошо сложится.
- Как мне приятно вас слушать, - сказал Джеймс. - Наш хозяин именно такие порядки и завел в конюшне.
- А кто ваш хозяин, молодой человек, если позволительно задать вопрос? По тому, что я вижу, хозяин он отменный.
- Мистер Гордон из Биртуик парка, что за Биконскими холмами.
- Вот оно что! Я о нем слышал, говорят, прекрасно разбирается в лошадях, верно это? Еще говорят, он лучший наездник в ваших краях?
- Думаю, что это верно, - ответил Джеймс, - но после того, как погиб его сын, мистер Гордон реже ездит верхом.
- Да-да, бедный молодой джентльмен, я читал об этом в газетах. И отличный конь погиб, верно?
- Прекрасный конь, брат вот этого и очень похожий!
- Какая жалость, - сказал старик. - Это плохое место для прыжка, если я его правильно помню: наверху живая изгородь и крутой обрыв к ручью, верно? Лошади не видно, куда она скачет! Я за смелую скачку, она всем нравится, но бывают прыжки, которые под силу только опытному наезднику, поднаторевшему в охотничьих гонках. Другим же не стоит рисковать: жизнь человека и жизнь коня дороже лисьего хвоста - должна быть дороже, во всяком случае!..
К этому времени второй конюх закончил чистить Джинджер и принес нам с ней кукурузы. Джеймс и старший кснюх вместе покинули конюшню.
ГЛАВА XVI
Пожар
Позднее тем же вечером второй конюх привел к нам еще одного коня, и пока приводил его в порядок, в конюшню явился поболтать молодой человек с трубкой в зубах.
- Послушай, Таулер, - попросил его второй конюх, - поднимись по лесенке на сеновал и принеси сена для этой кормушки! Только оставь внизу трубку!
- Ладно, - отозвался тот и полез на сеновал.
Я слышал, как он топает над моей головой, как сносит сено вниз. Зашел Джеймс, чтобы в последний раз убедиться, что мы с Джинджер хорошо устроены на ночь, а после его ухода дверь конюшни заперли.
Не могу наверняка сказать, долго ли я спал, не могу сказать, и в котором часу я проснулся среди ночи, знаю только, что разбудило меня весьма неприятное, хоть и неопределенное ощущение. Окончательно пробудившись, я заметил, что воздух в конюшне сделался каким-то плотным и удушливым. До меня доносилось покашливание Джинджер, да и другие кони вели себя беспокойно. Я ничего не мог разглядеть в темноте, но конюшня быстро наполнялась дымом, и мне уже нечем было дышать.
Лаз на сеновал был открыт, и мне показалось, что дым плывет оттуда, сверху. Вслушавшись, я различил легкое шуршание, потрескивание, похрустывание. Я не понимал, что это такое, но в шорохах и треске чувствовалось нечто зловещее, и я вздрогнул всем телом. Другие кони сильно встревожились, они дергали недоуздки, били копытами.
Наконец, за стеной послышался звук шагов, и тот конюх, что ставил в стойло последнего коня, ворвался с фонарем в конюшню и бросился поспешно отвязывать лошадей. Он хотел вывести нас из стойла, но так торопился и был сам так напуган, что вконец перепугал и нас. Первая лошадь, которую он попробовал вывести, заупрямилась и не двигалась с места, он бросился ко второй, потом к третьей, но ни одна не шла. Конюх подбежал ко мне и попытался силой стащить меня с места, что, конечно, было совершенно бессмысленно. И тут он ринулся вон из конюшни.
Мы, без сомнения, повели себя крайне глупо, но казалось, будто опасность грозит нам со всех сторон; все вокруг было так странно и так страшно, и не было поблизости человека, которого мы знали и за кем пошли бы.
Свежий воздух, хлынувший в конюшню через дверь, оставшуюся открытой, дал нам возможность чуть-чуть продышаться, но от него усилился треск над головой, а когда я взглянул наверх, то сквозь прутья моей пустой кормушки увидел пляшущие на стене красноватые отблески. Со двора до нас донесся крик:
- Пожар!
В конюшню быстрым, но спокойным шагом вошел хромой старик-конюх. Он ловко вывел во двор одного коня, потом двинулся за другим, но из лаза уже высовывались языки огня, а потрескивание на сеновале превратилось в грозный рев.
Вдруг сквозь рев и грохот до моих ушей донесся голос Джеймса, ясный и уверенный, как обычно:
- Пошли, мои хорошие, пошли, пора ехать, так что просыпайтесь - и в дорогу!
Мое стойло располагалось ближе к двери, и Джеймс сначала вывел меня, как всегда, похлопывая по спине и по бокам:
- Пойдем, Красавчик, где твой недоуздок, пойдем, сейчас мы выберемся из этого чада!