На полной скорости влетел в лодку, чуть не пустив ее ко дну, и завопил так, что на том берегу взмыли с колокольни дикие голуби:
– По местам стоять, с якоря сниматься!
– Иван Сергеевич, вдарьте ему по шее, – сказал Генка.
И путешествие началось. Ветер упруго навалился на парус, наклонил "Африку", и она пошла легко и бесшумно, словно удивляясь собственной скорости. Потом это вспоминалось как бесконечное журчание желтой воды, просвеченный солнцем парус на фоне белых облачных груд и синевы и плавные развороты берегов…
Почти все время, пока плыли, Илька сидел на носу лодки необычно тихий и молчаливый. Напрасно Генка опасался, что он полезет к рулю или захочет управлять парусом. Видимо, пока Ильке хватало одной радости – просто плыть и смотреть.
Иногда он оглядывался, и глаза его сияли тихим восторгом…
В конце дня, когда над головами запел первый комар-разведчик, выяснилось, что Илька принес не антикомариную жидкость, а какой-то растворитель. Особый, с непонятным названием.
– Комары от него, конечно, сдохнут, – сказал Иван Сергеевич, – но мазаться не советую. И давайте-ка я упрячу бутылку под скамейку. Оставим ее в лодке, подальше от костра. Бензин по сравнению с этой штукой – все равно что газированная водичка перед ямайским ромом сорокалетней выдержки… Ох, Илька, Илька…
– Ох… – согласился Илька.
– Вот и будешь от комаров в палатке прятаться. И дежурить у костра не придется.
– А я ваши сапоги возьму и пиджак. Можно?
– Дудки! – сказал Иван Сергеевич.
… Лодку вывели на отмель и причалили к бетонной балке, из которой торчал рубчатый огрызок арматуры.
Балки эти и в самом деле всюду поднимались из воды, словно позвонки и кости вымерших китов. Несладко пришлось здесь самоходке в ту штормовую ночь.
Пока устраивались, мастерили палатку, пришел настоящий вечер. Правда, не было еще звезд, но солнце, крадучись, уползло за дальний пологий мыс, а на середине реки засветился алый фонарь бакена. И небо над головой стало ртутно-серым, а листья почти черными.
Это значило, что приходит время костров. На том берегу они зажигались один за другим.
Комары не свирепствовали. Они лишь изредка устраивали бандитские налеты и уносились от яростных Илькиных контратак.
Повеселевший Илька натаскал кучу дров.
Костер занялся моментально. Выплеснул огонь сквозь хворост и загудел, как самолетный двигатель. И сразу гудение это и свет примагнитили к себе путешественников. Даже Илька снова притих. Встал рядом с Владиком, загляделся на пламя. И, освещенный порывистым огнем, сделался весь оранжевым. У Владика тоже светилось лицо.
И опять Генку кольнула ревнивая мысль: если бы его, Генки, здесь не было, Владик с Илькой все равно стояли бы вот так же вместе и радовались бы огню…
Однако молчали недолго. Илька пошарил в кармане и загадочно сказал:
– У меня что-то есть…
– Ириска "Кис-кис"! – хмыкнул Генка.
– Сам ты кис-кис. Патрон от малопульки. Заряженный. Валерка подарил.
– Хорош подарочек! – сказал Иван Сергеевич.
– А что будет, если его в костер бросить?
– Трудно сказать, – ответил Иван Сергеевич. – Но одно будет обязательно: уши тебе мы надерем.
– Тогда я лучше не буду.
– Лучше не надо.
Иван Сергеевич вытащил из рюкзака чайник, потерял в траве крышку, чертыхнулся и наконец выкликнул добровольцев идти за водой. Добровольцем был, конечно, Илька.
– У берега не черпай, – предупредил Иван Сергеевич. – Зайди чуть подальше: там вода чище.
– Зайду.
– Только чайник не утопи. И сам не утопись… А ты не боишься?
Илька смешно захлопал ресницами.
– Чего?
– Ну все-таки… Место незнакомое. Лес, вечер…
– А в реке чудище какое-нибудь, – лениво сказал Генка. – Подкрадется под водой и за ногу – хап! – И он скрюченными пальцами показал, как чудище хапнет Ильку.
Илька снисходительно вздохнул, как бы говоря: "Ничего умного от тебя не дождешься".
Генка изобразил удивление:
– Смотрите-ка! Не боится чудища.
– Я ничего не боюсь, – сказал Илька не то всерьез, не то назло Генке.
– Совсем ничего?
– Совсем, – спокойно сказал Илька, покачивая большой чайник.
– А волков? – спросил Владик.
– Ха… Волки летом трусливые. Как врежу чайником по морде, сразу смоются.
– А зимой? – не отступал Владик.
– Зимой?… – Илька сделал скучное лицо. – Зимой какая разница? Бойся не бойся, все равно сожрут.
– А пчел ты тоже не боишься? – язвительно спросил Генка.
– Нет! – нахально сказал Илька.
– А мертвецов?
Илька плюнул в костер.
– Самый безобидный народ.
Конечно, это были не его слова. Но как на них возразишь?
– Я знаю, чего он боится! – вдруг обрадовался Генка. – Уколов!
Илька фыркнул, как уставшая лошадь.
– Вспомнил! Это в прошлом году было!
– В прошлом году не считается, – поддержал его Иван Сергеевич.
– А ядовитых змей тоже не боишься? – поинтересовался Владик.
Илька подумал:
– Тоже.
– А контрольных по арифметике?… Акул?… Темноты?… Наводнения?…
Илька, освещенный пламенем, стоял улыбался, поддавал коленками чайник и покачивал головой. Два маленьких костра бешено плясали у него в глазах.
– А смерти? – спросил Генка.
Самое обидное, что Илька даже не моргнул. Улыбаться не перестал. Еще раз брякнул коленкой по чайнику и весело сказал:
– Не-е…
– Ну иди, иди, – мрачно предложил Генка. – Повесь на шею камень и прыгни в воду.
– А зачем?
– Ты же не боишься.
– Дурак я, что ли, зря прыгать?
– А не зря сможешь?
– Надо будет – смогу, – со спокойствием пообещал Илька.
– А не врешь?
Илька зачем-то перевернул над костром чайник и потряс его. Потом сказал:
– Не вру.
– Ладно, иди за водой. И не забудь про чудище.
Илька неумело засвистел и пошел от костра.
На краю поляны, у осинок, он остановился и вдруг крикнул:
– Яшка смог, а мы, что ли, хуже?
– Козел! – обрадовался Генка. – Думаешь, Яшка знал, что погибнет, когда полез малышей вытаскивать?
– Сам козел! Он все равно рисковал!
– Одно дело – рисковать, а другое – когда на верную смерть! Понял?!
– Без тебя знаю! – яростно крикнул Илька и бегом бросился сквозь ветки.
Генка, Иван Сергеевич и Владик прислушивались, пока за деревьями не затихло звяканье чайника. Иван Сергеевич усмехнулся:
– Расходилось сине море!.. – И вдруг сказал Генке: – Знаешь, а все-таки зря ты так…
– Как?
– Зря завел такой разговор. Нечестно как-то. Ты ему будто подножку ставишь.
– Он, по-моему, сам начал, – насупившись, сказал Генка.
– Начал-то все равно кто…
– Правда, нехорошо, – сказал Владик. – При таком разговоре хоть кто захвастается. Если раздразнить.
"Ладно, целуйтесь со своим Илькой", – подумал Генка. Но. зла на Ильку он не чувствовал. И он нашел ответ, который Ильку защищал, а его, Генку, оправдывал:
– А он не хвастает. Он в самом деле ничего не боится… Нет, я знаю, чего боится.
– Скажи, – попросил Владик.
– Придет – скажу.
Илька, пыхтя, притащил чайник.
– Привет от морского чудища, – бросил он Генке.
– Знаю, чего боишься, – сказал Генка.
– Чего?
– Боишься, что мать бегать не пустит, если натворишь чего-нибудь.
– Подумаешь! Этого кто хочешь забоится, – уверенно сказал Илька.
Он, видимо, не ожидал, что все так развеселятся. Посмотрел, как хохочут, и хмуро заметил:
– Лучше бы рогатину сделали. Чайник вешать некуда.
Генка встал и пошел к палатке за топориком.
Когда он вернулся, все опять молчали. Илька с Иваном Сергеевичем колдовали над чайником, сыпали из пачки заварку. А Владик снова стоял у костра и смотрел на пламя.
… Все-таки Генка многого не знал о Владике. Он не догадывался, что пламя костра напоминает что-то Владику. И конечно, он не понял, почему вдруг Владька с размаху ударил ногой по обгоревшим сучьям.
От удара с хрустом рассыпалась головешка, скорострельно затрещали горящие ветки, а искры взлетели выше Владькиной головы. Владик быстро прикрыл лицо и шагнул назад, прямо в кучу хвороста и мелких кругляков, которые натаскал Илька. Там он вдруг покачнулся, неловко сел и удивленно сказал:
– Ух ты!.. Вот это фокус!
Владькин отец раньше всех понял, что случилось неладное.
– Глаз?! – крикнул он. – Который?
– Да нет, – сердито сказал Владик. – Нога застряла.
– Будь ты неладен!.. Я думал, глаза обжег. Пляшешь у костра как бес.
– Кажется, доплясался! – откликнулся Владик.
Иван Сергеевич и Генка торопливо раскидали хворост.
Владькина нога застряла в развилке березового обрубка, похожего на большущую рогатку. Генка потянул эту рогатку, мысленно ругая ее на все корки.
– Ой, осторожней ты! – поспешно сказал Владик.
– Я тихо, – ответил Генка и снова потащил обрубок. Так осторожно, словно это была мина со взрывателем.
Владькина нога вышла из развилки.
– Встань, – сказал Иван Сергеевич.
Владик шевельнулся и остался сидеть.
– Ну, в чем дело?
– Если б я мог… – виновато сказал Владик.
– Ну вот… Этого еще нам не хватало! Гена, дай фонарь.
Илька опередил Генку и кинулся в палатку за фонарем.
На щиколотке у Владика темнели две короткие ссадины, словно собака хватанула.
Нога выше ступни прямо на глазах заплывала мягкой опухолью.
– Очень больно? – шепотом спросил Илька.
– Даже в затылке отдается, – с кривой улыбкой сказал Владик.
Иван Сергеевич осторожно взял его ступню в ладони. Илька зажмурился. Он знал, что сейчас случится: будет рывок. Владик взметнется от боли. Но потом сразу станет легче, это уж точно.
– Знаешь что, Владик… – начал Иван Сергеевич и вдруг дернул его ногу крепко и резко.
Владик не крикнул. Он только выгнулся дугой, упал на трескучий хворост и закрыл глаза рукой.
– Ну что? – спросил Иван Сергеевич. Спросил растерянно, потому что видел: не удалось его лечение.
Владик молчал, не открывая лица. Генка вдруг подумал, что ни разу не видел, как Владик плачет.
– Больше не дергай, – сказал наконец Владик и начал дышать будто после долгого бега.
Иван Сергеевич посмотрел на Генку и тихо сказал.
– Неужели перелом?
Генка стоял, ужасаясь тому, как в одно мгновение может все измениться и рухнуть. Только что не грозила никакая беда. Было немного грустно, кое-что непонятно и все-таки довольно хорошо. Трещал огонь, булькал чайник, смеялся Илька.
И вдруг в один миг… Все кувырком!
Стоял рядом Илька, весь напружиненный, готовый рвануться за помощью.
Но где ее взять, эту помощь?
– Черт тебя дернул плясать у костра! – проговорил Иван Сергеевич. – Ну, что теперь делать?
Пожалуй, впервые слышал Генка в голосе взрослого мужчины такую растерянность и страх.
Что делать?
Генкина память, как луч локатора, обшаривала извилины реки, здешний берег и дороги. Что есть поблизости? Рощи, элеваторы, две деревни. С севера подходит лесной массив; туда уходили из лагеря в поход. Между лагерем и лесом, слева от шоссе, – Решетниково…
– Есть село, – сказал Генка. – Там больница, я помню вывеску. Хорошая больница, кирпичная. Врачей, наверно, можно найти и разбудить.
– Далеко? – резко спросил Иван Сергеевич.
– Отсюда километра два.
– Если быстро, минут за двадцать доберемся. Владика я понесу.
– Я сам, – сказал Владик.
– Помолчи!
– За двадцать минут не дойдем. Тут ведь нет дороги, – объяснил Генка. – А где дорога, я не знаю. Она по берегу идет, километров шесть.
– Пойдем без дороги. Илька, гаси костер.
– Ильке нельзя идти, – вдруг сказал Генка. – Он не пройдет.
– Почему?
– Это же не по асфальту скакать. Такие заросли по пути, овраги. Даже тропинок нет.
А в оврагах сам леший ногу сломит. Колючки, кусты, крапива выше пояса. Куда ему? Да еще с голыми ногами.
– Думаешь, не пройду? – прищурившись, спросил Илька, и в голосе его ясно прозвучала Владькина интонация.
– Ну пройдешь, – сдержанно ответил Генка. – Только будешь застревать и отставать. А тут любая секунда на счету. – И, взглянув на Ивана Сергеевича, покачал чуть заметно головой: "Он не дойдет".
– Оставлять его тоже нельзя, – нервно возразил Иван Сергеевич.
– А что делать? – Делать было нечего. Генка это знал, когда спрашивал. – Про бандитов здесь не слыхали, – сказал он. – Хищников нет.
– Пожалуйста, – сказал Илька тонким обиженным голосом. – Думаете, я не останусь?
Иван Сергеевич взял его за плечи:
– Илька… Ты ведь знаешь, если что случится, мне сразу в петлю головой…
– Ну кто меня съест? Владька, скажи: пусть идут!
– Ты никуда не отойдешь отсюда?
– Куда я денусь?
Из-за реки негромко, но отчетливо донеслась туристская песенка:
Когда мы уходим в поход,
Погода стоит неважная,
И вновь за дождем растаял
Город многоэтажный…
– Не тайга ведь… – сказал Генка.
… Этот путь был весь из темноты, запутанной травы и хлещущих веток. В первый овраг Генка ухнул на всем ходу, разодрал на спине куртку и едва успел крикнуть Ивану Сергеевичу:
– Осторожней!
Потом были еще два оврага, но Генка подкрутил стекло фонарика так, что луч стал узким и бил далеко.
Иван Сергеевич нес Владика на руках.
– Ну как? – спрашивал он иногда.
– Так же, – говорил Владик.
Потом Иван Сергеевич спросил Генку:
– Скоро?
У Генки горела расцарапанная щека.
– Не знаю, – сказал он. – Я был здесь два года назад, один раз. И даже не здесь, а чуть в стороне. Мы идем напрямик. Должны увидеть огни.
Он и сам отчаянно торопился. И не только из-за Владика. Из-за Ильки. Едкое ощущение вины вырастало тем сильнее, чем дальше они уходили от костра.
Конечно, Илька и в самом деле не прошел бы. Но Генку грызло то, что оставил он Ильку без боязни, с тайной радостью. Хотелось в этом пути быть одному с Владиком и его отцом. Хотелось сделаться единственным Владькиным спасителем. Как тогда, на крыше. Может быть, после этого Владик поймет, что не стоит забывать таких друзей, как Генка?
Но с каждым шагом, с каждым броском через черные кусты вина перед Илькой скребла Генку все ощутимей, и на помощь ей пришел страх.
Да, волки здесь не водятся, а люди, если и забредут, едва ли обидят мальчишку. Но мало ли случайностей, которых не ждешь?
Их не ждешь, а они караулят.
От удара ветра падает на крышу провод – и смерть рассыпает у твоих ног синие искры.
Скользит по наледи каблук – и человек, падая с обрыва, исчезает среди плавучих льдин…
А у Ильки в кармане патрон. Маленькая такая штучка со свинцовой головкой. Очень годится, чтобы писать как карандашиком. И совсем не годится, чтобы кидать в костер. Генка-то это знает. А Илька знает?
Редкая желтая цепь огней встала им навстречу из-за бугра.
– Вот село, – сказал Генка, стараясь не дышать, как гончий пес. – Вы дойдете сейчас одни. Я – назад.
Глава двенадцатая
Одиночество не пугает сразу. В первые минуты его просто не чувствуешь.
Они ушли, но Ильке все еще казалось, что звучат рядом, повторяются голоса:
"… И никуда не отходи…"
"Если кто подойдет, скажи, что мы рядом…"
"Костер не пали сильно…"
"Мы вернемся скоро…"
"Мы бегом…"
"Иначе все равно нельзя…"
– Да ладно, знаю, – нетерпеливо ответил Илька этим голосам. И только тогда по-настоящему понял, что остался один.
Никаких голосов не было. Даже песня замолкла на том берегу. Огонь потрескивал, листья шептались еле слышно. Вот и всё. Эти звуки сливались с тишиной, которая по-комариному звенела в ушах.
Чтобы прогнать этот звон, Илька шумно и старательно вздохнул. Вздох получился ненастоящий, какой-то чужой. Тишина удивленно прислушивалась несколько секунд, а потом снова принялась наигрывать на комариных скрипках.
Лучше бы уж это были настоящие комары! Но они исчезли все до единого. Наверно, решили: пусть Илькино одиночество будет полным.
Илька поежился. Прошелся вокруг костра. Тряхнул плечами, чтобы прогнать навязчивое чувство неуютности. Это был не страх. Чего бояться? В конце концов, у него в кармане заряженный патрон. Конечно, без винтовки с таким патроном от врагов трудно отбиться, но все-таки это не простой орешек. Да и какие здесь враги?
Илька попытался засвистеть назло темноте и сел поближе к огню. Попробовал лихо, как Генка, переломить о колено сук, но рассадил кожу. Бросил сук в пламя целиком и хотел обернуться, чтобы взять другой, потоньше.
И тут почувствовал, что оборачиваться страшно. Страшно было оторвать глаза от огня и посмотреть в густую темноту за спиной.
Конечно, он обернулся. Безжалостно обругал себя трусом и обернулся. С подчеркнутым спокойствием стал копаться в куче хвороста. Но каждое движение почему-то давалось с трудом, словно Илька сидел по горло в воде и должен был преодолевать ее упругую плотность.
Страх не ушел, когда Илька опять сел лицом к огню. Сразу же стало казаться, что за спиной какая-то опасность. Сначала она была неясной, просто что-то пугающее. А потом Ильке отчетливо представилось, что из кустов бесшумно вышли двое в надвинутых на глаза фуражках и смотрят ему в спину. Он сжался сначала, а затем рывком повернулся навстречу врагам.
Конечно, он не увидел никаких врагов. Но и пустой поляны не увидел. И леса. В глазах плясали разноцветные следы пламени.
Нет, нельзя было этого терпеть! Все лесные страхи ожили. Как громадные темные бабочки, слетались они к Илькиному костру.
Илька поднялся и начал из чайника заливать огонь.
Костер сдался не сразу. Он возмущенно фыркал, плевался кусками пламени, горячими углями. Но наконец огонь, обиженно шипя, уполз под красные головешки и затих. Обжигая ноги, Илька притоптал угли.
За этой работой он о страхе почти забыл. Темнота навалилась со всех сторон, но сейчас она не казалась опасной. Она стала даже доброй. Не грозила ничем, а, наоборот, прятала Ильку. Он как бы слился с ней.
Илька отошел от неярких, тлеющих углей. Подобрал оставленную Владиком куртку. Слазил в палатку за своим фонариком. Он не собирался сидеть у погасшего костра. Решил, что уйдет в лодку и там дождется, когда все вернутся. Услышит шаги и крикнет, чтобы не пугались.
В лодке спокойно, как в своем доме. И нет темноты. Матово светится река, отблеск зари не гаснет на севере. Костры мерцают на том берегу. Слышны иногда голоса. Катера проходят, тепло блестя огоньками…
Илька оставил на берегу сандалии и пошел к лодке. Владькину куртку он повесил на крепкую суковатую палку, а палку положил на плечо.