Райдер и в самом деле принялся разглядывать свое лицо в зеркале как-то ночью, когда Дженифер не вернулась домой, гадая, как выглядит настоящий мужчина, и что значит это понятие. Он никогда не ценил высоко свою внешность. Но дома, в Хэнкоке, штат Небраска, девочки обращали на него внимание, точно так же как через некоторое время – замечательные загорелые девушки из Стэнфордского университета. Его всегда окружали девушки, к зависти его друзей, которые не могли поверить, что он не пользуется случаем, и которых поражала его склонность видеть в девушках – а позже и в женщинах – людей. "Ты ненормальный, – твердил ему давнишний приятель. – Ты сумасшедший. Ты слишком хорошо с ними обращаешься. Стоит тебе научиться смотреть на них, как на грязь, и они всю жизнь простоят перед тобой на коленях, заглядывая тебе в глаза. Джефф, я готов поклясться, что ты биологически запрограммирован жениться не на той, кто тебе нужен".
Но он хотел быть хорошим человеком, хотел порядочно вести себя и по отношению к женщинам, и по отношению к другим мужчинам. И чем больше жаловалась и угрожала Дженифер, тем более привлекательной становилась в его глазах военная служба. Ему самому никогда и в голову не пришло бы пойти в армию. Но полученная от нее финансовая поддержка позволила ему пройти курс в хорошем университете, вместо того чтобы просуществовать необходимое количество лет в посредственном. Сначала он рассматривал обязательную военную службу как неизбежную повинность, которую следует выполнить, и не более того. Но потом обнаружил, что испытывает удовлетворение от работы, что она наполняет его чувством собственной значимости, которого он никогда не найдет в мире грез Дженифер, в мире корпораций и кредитных карточек. Таким вот образом он и предал ее, ее веру, ее надежды. Когда он сообщил жене о своем намерении остаться в армии, она побледнела. Потом подняла крик, проявив страстность, к которой ее довольно-таки сдержанное поведение в спальне вовсе его не подготовило. Она смахнула на пол все, что стояло на ближайшей полке, раскидав по всей комнате осколки стекла, пробки, засохшие цветы и журналы. А потом ушла, не приведя по сути никаких аргументов и даже не надев пальто.
Вернулась Дженифер на следующий день, но с ним не разговаривала. Однако постепенно их отношения вроде бы нормализовались. Перед самым его отъездом на маневры она даже переспала с ним. Похоже, она старалась. Затем, в самый разгар военной игры, ему предоставилась возможность на несколько часов вернуться на главный командный пункт, и он позвонил ей и попросил о встрече в кафетерии. Дженифер пришла. И когда он набил себе рот пиццей, сказала, что уходит от него.
Ну что ж, – сказал сам себе Райдер. Москва – такой город, в котором легко почувствовать депрессию. Вечно грязноватые гостиничные номера, плохо усваиваемая пища, а ежедневная дорога до знаменитого осыпающегося здания КГБ и обратно проходила по серым тоскливым улицам, на которых никто не улыбался. Да и нечему особенно улыбаться, конечно. Судя по тому немногому, что успел увидеть Райдер, эти люди жили в таких условиях, которые, любой американец счел бы совершенно неприемлемыми. Помимо того, война складывалась для них очень неблагоприятно. Райдер жалел русских. Он сожалел, что всем здешним мужчинам и женщинам приходилось жить в таком сером мире, и он страстно хотел внести профессиональный вклад в сложившееся положение. Однако пока что совместная работа над японским компьютером, многое открыв о возможностях русских, мало что прояснила о противнике.
Райдер отхлебнул еще глоток жидкого горького кофе, чтобы прочистить мозги, и снова обратился к досье. Он почти наизусть выучил его содержимое. Случай невероятного, фантастического везения, подарок судьбы – но с ним придется порядком повозиться. Предстояло провести, возможно, самый трудный и ответственный допрос в жизни. Объект был очень многообещающий, но придется преодолеть не один слой защиты. А время поджимало. Советы разваливались на части, и только сегодня утром Райдер узнал на проводившемся до завтрака собрании американских штабных офицеров, что Седьмой десантный полк, затерянный где-то в дебрях зауральской тайги, будет введен в бой раньше срока. Никого из офицеров-разведчиков Десятого полка не обрадовало это известие. Они что-то проворчали, превозмогая похмельную головную боль, все еще источая запах женщин, с которыми общаться им вообще-то не полагалось. Ускорение событий означало, что тщательно разработанные планы и графики придется отбросить ко всем чертям и что офицеры, так нелепо смотрящиеся в подобиях деловых костюмов, должны будут вставать вовремя и вымучивать новые результаты совместно со своими старательными, но безнадежно обюрократившимися советскими коллегами.
Райдер знал, что хотя бы в одном ему повезло. Его партнер по работе с компьютером Ник Савицкий казался человеком полностью открытым и относительно гибким для русского. Он очень интересовался американскими методами ведения допроса компьютера. Конечно, в значительной степени его любознательность объяснялась стремлением пополнить картотеку КГБ – но ведь и Райдер выполнял ту же работу для США. Такова уж природа их службы.
Однако сегодня Савицкий внушал Райдеру опасения. Объект, над которым им предстояло поработать, в перспективе мог бы раскрыть всю вражескую инфраструктуру. Но здесь требовался аккуратный, терпеливый подход. А Савицкий, как и другие известные Райдеру русские, похоже, не всегда это понимал. Порой они переходили границы, за которыми объект терял возможность отвечать. Советская технология допросов, какой бы сложной она ни была, всегда несла в себе элементы жестокости и имела ярко выраженную тенденцию грубого обращения с объектом, невзирая на возможные последствия.
Ему довелось уже однажды видеть Савицкого, охваченного приступом неконтролируемой ярости.
Дверь распахнулась, и в кабинет зашел улыбающийся, дурно выбритый Савицкий.
– Доброе утро, Джефф, – сказал он (в его устах имя Райдера звучало как "шеф") и упал на стул рядом с американцем. – Как дела?
Как правило, они общались на английском, которым Савицкий владел вполне сносно, а при обсуждении сложных технических вопросов переходили на японский, но в нем Савицкий чувствовал себя гораздо менее уверенно, чем Райдер.
– Хоррашо, – ответил Райдер, прибегнув к одному из полудюжины известных ему русских слов. Ему говорили, что оно соответствовало родному "о кей". Офицеры Десятого разведывательного очень полюбили это слово из-за его созвучия с английскими "хор" – "шлюха" и "шоу" – "представление", и часто применяли его, рассказывая о своих ежевечерних эскападах в гостиничном баре.
– Сегодня у нас большой день, – объявил Савицкий, наливая себе кофе. – И очень ответственный. – Райдер выяснил, что кофе приносили каждое утро специально для него, и Савицкий вовсю пользовался случаем. Он никогда не шел в комнату для допросов, пока оставалась хотя бы капля напитка. Райдер также отметил, что русский заворачивал спитую гущу в газету и украдкой ронял сверток себе в портфель.
Райдер некоторое время следил, как его коллега ложку за ложкой отправляет сахар в чашку.
– Ник, – начал он, стараясь говорить как можно небрежнее. – Этой ночью мне пришла в голову новая идея, как подойти к нашему делу. По-моему, мой вариант…
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, – прервал его Савицкий. – Сегодня все будет по-русски. Я вам кое-что покажу. Нечто такое, чего вы еще не видели. – Савицкий улыбнулся, то ли от мысли о предстоящем допросе, то ли от вкуса теплого кофе. – Вам понравится, я знаю. – Русский офицер сжал в красных ладонях щербатую чашку и с довольным видом кивнул головой. – Вы должны мне довериться.
"Черт побери", – подумал Райдер. Но Ник пребывал в отличном расположении духа.
– Я так много нового узнал от вас, дружище. Вы, американцы… вы, американцы… всегда так хорошо вооружены технически. Но сегодня я покажу вам нечто изумительное. Нечто такое, чего вы наверняка никогда не видели.
Он хохотнул в дымящуюся чашку.
– Все твои американские друзья будут очень заинтересованы.
Райдер не стал пока настаивать. Он не хотел, сделав неверный шаг, нарушить установившийся между ними дух сотрудничества. Но ничуть не в меньшей степени он не хотел потерять объект, имевший такие фантастические возможности. Он решил подождать, по крайней мере до тех пор, пока не увидит прямой угрозы делу.
Для начала он очень хотел хотя бы увидеть объект своими глазами. До сего дня русские не торопились выкладывать все карты на стол.
Ник до дна допил кофе, и выражение экстаза уступило на его лице место горькому сожалению.
– Очень хорошо, – сообщил он Райдеру. – А теперь – за работу.
Райдер последовал за ним по запутанному лабиринту переходов и проверочных пунктов, постепенно становившемуся привычным. В коридорах царили запустение, сырость и запах гнили и дезинфектанта, как в захолустной школе после уроков. Ни один из стандартных замков не срабатывал с первого раза под рукой Савицкого. Порой скрытые за арочными дверьми охранники просто распахивали или приоткрывали их. Висевшие на стенах портреты в рамках изображали в основном незначительных людей, ибо за годы интриг и закулисной борьбы фотографии по-настоящему известных деятелей давно отправились в чуланы. Тяжелый воздух, тусклое освещение. Пожилая женщина пугающе медленно мыла пол.
Последняя охраняемая дверь захлопнулась за двумя офицерами.
Они прошли коротким коридором, заваленным электроприборами разной степени изношенности, затем свернули в небольшую комнату, напоминавшую кабину оператора студии звукозаписи. Стены и столы покрывало великое множество клемм, компьютеров прямого действия, приборов наблюдения за окружающей средой, записывающих и автоматических переводящих устройств – профессиональных инструментов современного следователя. Только на каждом из них то краска облетела, то на самом видном месте красовалась вмятина. В воздухе стоял запах старых перегоревших проводов, не все лампочки подсветки мониторов горели. Значительная часть оборудования устарела на целое поколение, а наиболее современные экземпляры были изготовлены в Европе или даже в США. Русские издавна специализировались в электронном переводе, создании логических структур и специализированных программ, и один из начальников Райдера как-то сравнил их с блестящими тактиками, вынужденными полагаться на иноземное оружие.
Вдоль одной стены тянулось длинное стеклянное окно. Наблюдателю, находящемуся за стенами допросной камеры, оно показалось бы просто зеркалом, но Райдер мог со своего кресла в душной каморке видеть через него все происходящее в полутемной "операционной". Это устройство сохранилось от прежних времен. В комнате царил полумрак, и Райдер все еще не видел объект. Он с нетерпением ждал, когда русский наконец включит свет.
– Объект уже подсоединен к нашей системе, – объявил Савицкий, прикоснувшись к едва видимой в темноте контрольной панели. – Конечно, мы перепроверим, как любите говорить вы, американцы. Но вы убедитесь сами – все в порядке. Сегодня все с нетерпением ждут результатов нашей работы. – Савицкий повернулся к Райдеру. Его лицо едва виднелось во мраке. – Сегодня впервые мне напрямую позвонили из Кремля. Интерес очень велик.
– Надеюсь, они не станут проявлять слишком большое нетерпение, – вставил американец. – Возможно, нам придется довольно долго повозиться.
Савицкий коротко хохотнул. То был дружелюбный смех уверенного в себе человека.
– У нас есть для вас сюрприз, – заявил он. – Скоро увидите. Очень большой сюрприз для наших американских друзей.
Райдер не знал, что отвечать. Слишком важное дело им предстояло. И если из-за какой-нибудь глупости объект необратимо пострадает, окажется упущенным великолепный шанс.
"Ну включи же этот чертов свет, – думал Райдер. – Я хочу посмотреть".
Словно услышав его мысли, Савицкий щелкнул несколькими выключателями. За огромным окном фонари направленной подсветки забегали по насыщенной электроникой "операционной", залив ее стерильным белым светом. Несмотря на неразбериху множества проводов, тянущихся от одного электронного прибора к другому, Райдер немедленно заметил объект.
– Боже, – обратился он к Савицкому, искренне изумленный. – Я думал…
Савицкий рассмеялся:
– Удивительно, правда?
– Во-первых, меньше, чем я ожидал. Гораздо меньше.
Савицкий стоял, удовлетворенно сложив руки на груди.
– По-моему, замечательно. Знаете, он так непримечателен – я правильно выразился?
– Неприметен.
– Да, неприметен. Его легко вообще не заметить. Нам просто повезло, что там случайно оказался специалист.
Райдер покачал головой. В самом деле, поразительно.
– Ну что, мой друг, – продолжал Савицкий, – хотите подойти и посмотреть поближе?
Райдер вышел следом за ним из кабины управления, от возбуждения едва не наступая на пятки советскому офицеру. Все его мысли теперь сконцентрировались исключительно на объекте, и он едва не споткнулся о натянутые вдоль пола провода.
Савицкий прямым ходом направился к центральному операционному столу и на мгновение застыл над ним, поджидая Райдера. Удивление Джеффа не прошло, а только усилилось до такой степени, что у него перехватило дух. Воистину невероятно. Если только, конечно, русские ничего не напутали, если это все-таки "большой мозг".
Но все его профессиональные инстинкты убеждали Джеффа, что перед ним – то самое, что никакой ошибки нет и что японцы по-прежнему остаются непревзойденными мастерами в некоторых областях, несмотря на все усилия американской технической мысли вернуть утерянные позиции. Электронный "мозг", хранящий все данные, необходимые для руководства и контроля над огромными участками фронта, – и втиснутый в черный твердый брикет размером немногим больше бумажника.
– Боже, – повторил Райдер. – Я полагал, что он будет по крайней мере не меньше чемодана.
– Да, – согласился Савицкий, – даже страшно становится. Если бы кому-нибудь удалось объединить мощь суперкомпьютеров всего мира, существовавших в конце прошлого века, то и тогда их мощь не достигла бы уровня, таящегося в этом приборе.
Райдер обладал доступом к новейшим секретным американским исследованиям в данной области, равно как и к разведывательным данным о достижениях других стран. Но никто и не предполагал, что процесс миниатюризации зашел так далеко. Японцы преподнесли еще один сюрприз, и это обеспокоило Райдера. Кто знает, что еще есть у них в запасе?
– Нам действительно повезло, – повторил Савицкий, словно сам еще не мог поверить в случившееся. – Возможно, единственный раз за всю войну. Мы не только не подбили противника, наши системы даже не засекли его. Вражеский командный самолет потерпел аварию из-за элементарнейшей механической поломки. Только вдумайтесь, мой друг: один из наиболее совершенных японских тактико-оперативных летающих командных пунктов свалился с неба из-за отвинтившегося болта или износившейся шайбы. Какая редкостная удача! Случись у самолета что-то с электроникой, "мозг" уничтожил бы сам себя, совершил бы компьютерное самоубийство, лишь бы не попасть в руки врагу.
– Но в нем могут все еще оставаться встроенные механизмы саморазрушения, – предупредил Райдер.
Савицкий пожал плечами:
– Конечно, такая возможность существует. Но электронная люлька, в которую мы поместили объект, представляет собой хорошую имитацию полета. Как назвал бы ее американец? "Рефлексивная имитация"? Она постоянно убеждает объект, что он остается частью системы, для которой предназначался. Что бы ни происходило.
– И, – осторожно начал Райдер, – что же будет происходить, Ник?
Тот улыбнулся.
– Увидите.
Райдер задумчиво уставился на крошечный по размерам "мозг".
Каким, черт побери, образом собираются русские решить эту задачу? Конечно, они хорошо знают свое дело. Но Райдеру еще не доводилось видеть, чтобы они делали что-нибудь на таком уровне сложности, который требовался, чтобы преодолеть могучие защитные механизмы, бесспорно присущие подобной системе.
– Знаете, – произнес он, – я сейчас испытываю священный трепет. Или, возможно, слово "робость" лучше выражает мое состояние. Ведь мы находимся в присутствии такого мощного интеллекта… – Он сунул руки в карманы, словно борясь с искушением хотя бы разок прикоснуться к прибору, как к великолепному произведению искусства. – Не знаю, я плохо спал сегодня. Но… могу поклясться, он знает, что мы здесь. Он чувствует наше присутствие.
Савицкий продолжал улыбаться.
– О, – весело отозвался он, – скоро он узнает наверняка, что мы здесь. Почувствует, так сказать.
– Ник, – заговорил Райдер, тщательно выбирая слова. – Я не хочу, чтобы мы упустили такой шанс. То есть, мы не можем себе позволить… совершить ошибку. Существует… очень совершенная компьютерная система… о которой вы, возможно, не знаете. Она в Соединенных Штатах, в Колорадо. Мы могли бы подключиться к ней. Это вполне реально. Мне только надо получить разрешение, и…
Улыбка Савицкого слегка поблекла, словно цветок при первом, еще слабом дыхании зимы.
– Не исключено, что такая необходимость возникнет, – ответил он. – Попозже. Но я полагаю, вы скоро убедитесь, что и мы кое-что можем. – Улыбка вернулась на его лицо. – Пошли, – позвал он. – Пора браться за работу.
Советский офицер решительно повернулся и направился назад в контрольную рубку. Райдер с трудом заставил себя уйти от "мозга". Ему хотелось просто-напросто сунуть его себе в карман и удрать туда, где тот будет в безопасности. Где никто не наделает глупостей.
– Ну, идемте же, – окликнул его Савицкий. – Я хочу показать вам кое-что, Джефф.
Теперь Райдер шел тяжело. Усталость после бессонной ночи, ненадолго отступив перед приливом воодушевления, вновь навалилась на него.
Он перешагнул через электронные выключатели и болтающиеся штепсели – главное оружие современных дознавателей. Через минуту он уже сидел рядом со своим коллегой в контрольной рубке.
– Взгляните-ка сюда, – сказал Савицкий.
Райдер посмотрел, куда указывала рука Савицкого. Ничего особенного. Старинного вида прибор вроде тех, что когда-то использовали для замера сердечных ритмов и интенсивности землетрясений. Примитивный экран с высокой разрешающей способностью, давно вышедший из употребления в Соединенных Штатах. Ручная система управления, кнопки…
– Выглядит интересно, – соврал Райдер. – Что это такое?
Савицкий ответил не сразу. При слабом свете он заглянул Райдеру в глаза, и тот почувствовал, что в собеседнике что-то изменилось.
– Это – "машина боли".
– Что?!
– "Машина боли". – При повторе фразы голос русского потерял торжественность, и она прозвучала почти легкомысленно. Но Райдер чувствовал, что советский разведчик оставался вполне серьезным. Абсолютно серьезным. – Вы первый посторонний, узнавший о нашем… открытии. – Савицкий криво улыбнулся, словно мышцы его лица одеревенели.
– Это большая честь. – Райдер ничего не понимал. – Но что она все-таки делает?
Джефф уловил легкое злорадство, исходившее от русского. Наконец-то наступила его очередь после стольких унижений, мимоходом причиненных ему богатыми американцами.