- Нет, погоди! - остановил его отец. - Погоди в сетку класть. Ты про собак забыл. Задаром тебе Хриплый зайца гонял? Гляди, пёс облизывается. Отрежь лапку, дай ему… Звонкому и Стреле тоже по лапке дай. Больше азарта будет у собак. Лесные порядки нельзя нарушать.
Собаки были спущены. Охотники углубились в ельник, Шли по мягкому, чуть запорошённому белой крупкой мху, снег лежал лишь на широких лапчатых ветвях деревьев, образующих внизу шатёр, похожий на подземные выработки в шахтах, освещённых блеклым светом.
- Ну, а здесь-то кого мы будем искать? - спросил старый охотник сыновей, следовавших за ним по пятам. - Медведя, что ли, будем искать?
Георгий приметил хитринку в глазах отца и сказал в задор ему:
- А что косолапому делать тут?
- Как что?
- А где он гойно устраивать будет, берлогу-то? Медведя надо искать в горах, в Каменном хребте. Кроме белки, тут никого нет.
- Пошто нет? А птица?
- Птица - она как самолёт: ей простор нужен. Как она взлетит здесь? В ветках запутается. Тут только белке можно жить, бегать, взбираться на деревья. Тут вон и шишек еловых полно. Живи да жирей, шёрстку-то бархати.
Глаза у Якова Тимофеевича потеплели.
- Гошка, ты молодец! У тебя есть охотничья смётка. Хорошо соображаешь. Без этой смётки человеку в лесу делать нечего… Тише, чу!
В стороне, слева, послышался лай. Сначала редкий, неуверенный, потом частый, задорный.
- Это Звонкий лает, - заметил Георгий, - на белку.
- Всяк из-под своей собаки бьёт, - заявил Семён, словно опасаясь, что кто-то другой воспользуется зверем, облаянным его псом.
- Это тоже лесной закон, - подтвердил Яков Тимофеевич. - Нельзя брать из-под чужой собаки ни птицу, ни зверя. А взял - всё равно что украл. У охотника должна быть чистая совесть… Ступай, Семён. Белку бей в голову. Дробинкой бей, из вкладыша. Шкурку нельзя дырявить.
Когда старший сын скрылся за деревьями, отец сказал младшему:
- Семён-то в азарт входит. На елани я нарочно поставил его с краю. Знал, что косой на него выбежит. Он убил, задорнее стал. Так-то охотником будет. А то говорит: "Скучно здесь на стану. В Глухариное поеду. Либо в колхоз, либо в библиотеку". Жалко мне отпускать Семена. В нашем роду все охотники были. Какой толк в конторе сидеть, бумагу марать!
Яков Тимофеевич и Георгий долго ждали выстрела, но его все не было. Тогда они пошли на лай. Звонкий на задних лапах стоял у ствола огромной седой, словно бородатой ели, надрывно лаял и скрёб когтями кору, будто сам хотел взобраться на дерево. Стрела и Хриплый были тут же. Они сидели поодаль, поглядывали на острую вершину ели и подлаивали Звонкому. Семён ходил вокруг дерева и никак не мог разглядеть затаившегося в густых ветвях маленького зверька.
- Семён, ты отойди от дерева подальше, скорее увидишь, - сказал отец.
Ещё с подхода Георгий заметил белку, зарядил дробинкой свою одностволку и начал целиться. Серый зверёк, вскинув вверх распушённый хвостик, спокойно сидел меж золотистых шишек и умывался лапкой. Видимо, прошло достаточно времени, для того чтобы он успокоился, забыл об опасности и занялся своим делом. То, что происходило внизу, теперь его уже не касалось. Он был очень высоко, над ним висело ясное бирюзовое небо, перед ним без конца-краю расстилалась дремотная тайга, посеребрённая первыми снегопадами. Так о чём же волноваться? Мало ли что происходит внизу. Внизу происходит всякое. А здесь неприятен бывает только верховой ветер.
Яков Тимофеевич задержал руку Георгия.
- Не надо, Гошка, не тронь! Семён, иди-ка сюда, - позвал отец.
Когда старший сын стал рядом, он молвил:
- Посмотри-ка на четвёртую ветку. Вон, справа от вершины.
Лицо Семена просияло. Он вскинул двустволку и выстрелил. Собаки в ярости заметались возле дерева, но к их ногам упала лишь пропоротая дробинкой, выщербленная еловая шишка.
- Не торопись, Семён, не торопись, - спокойно проговорил отец. - Это белка, не глухарь ведь. Не улетит. Снизу подводи мушку, под мордочку. И курок-то плавно спускай.
После второго выстрела белка комышком свалилась с дерева. Собаки кинулись к ней, чтобы схватить, жамкнуть зубами.
- Туба! - прогремел на них Яков Тимофеевич.
Три пса как вкопанные стояли вокруг распластавшейся возле дерева белки, и ни один не осмелился дотронуться до неё.
Подбежал Семён. Он подхватил свою добычу и начал разглядывать.
- В глаз попал, в глаз! - торжествуя, крикнул он. - Глядите!
- Это случайно, - заметил отец.
- Как же, "случайно"! Куда нацелился, туда и попал.
- Ну, коли так - молодец! - похвалил Яков Тимофеевич.
- Опять лапки собакам отрезать? - тиская в руках пушистого зверька, спросил Семён.
- Лапками-то они только облизнутся, - молвил отец. - Им нужно разделить всю тушку. Освежевать и разделить.
- А как свежевать?
Старый охотник перочинным ножичком распорол шкурку белки на задних лапках, сделал надрезы у хвоста и на голове, а затем стянул мех, как варежку.
- Так-то вот, - отдавая сыну шкурку и тушку, проговорил отец. - Хороший охотник не портит шкурку, первым сортом сдаёт. Убить зверя ещё не все, надо ладно с него шубку снять.
Из ельника старик Векшин вывел детей к реке. Лёд уже стал, и только в буях, на быстрине, бурлила и дыбилась синяя, живая, чуть парящая вода.
- А это кто тут был? - притворно спросил Яков Тимофеевич, разглядывая на льду след, проложенный вдоль берега: прямой, узкий, точно строчка из-под гигантской швейной машины на гигантском полотне. - Уж не дикий ли козёл пошёл в Глухариное стойбище? Там ведь скоро большой праздник будет - Великий Октябрь, с ним пришло наше счастье. Люди съедутся со всей округи на олешках, на собаках, на лошадях, на лыжах придут. Флагов будет столько, сколько бывает рябины в урожайный год!
Парни подошли к отцу. На первый взгляд отпечатки на снегу были похожи на след молодой косули. Но Георгий сразу определил, что отец хитрит. В оттиске ног не было признаков копыт и характерной чёткой стрелочки в ту сторону, куда шёл зверь. Вместо этой стрелочки был распушённый снежок. Ясно, что прошёл не козёл, а самая обыкновенная лисица со своими когтистыми мягкими лапками. Далеко впереди Георгий увидел разрытую кочку на берегу и брызги земли на льду. Кумушка старательно разрывала норку, чтобы полакомиться мышкой. Однако Георгий и виду не показал, что разгадал замысел отца, и тоже притворно проговорил:
- А ведь, пожалуй, в самом деле тут козёл ходил.
Семён клюнул на удочку.
- Давайте спустим собак, - торопливо заговорил он, - они вон как рвутся по следу-то. Козёл, видать, только что прошёл. Они догонят его, окружат, остановят.
- Козёл-то ведь не сохатый, - сказал отец, обращаясь к старшему сыну. - Сохатого собаки могут задержать. Он большой, сильный. Он не боится собак. Драться с ними станет. Рогами отбиваться, ногой. Охотник тут не зевай, подходи со сторонки, не шуми, стреляй. А козла собаки не удержат. Увидит собак, ему дай бог ноги. Как начнёт отмахивать через кусты, будто по воздуху летит, - только его и видел. Пойдёшь искать по следу - след не скоро найдёшь, ямка от ямки в снегу через пять саженей. Собакам он только издали платочком белым помашет.
- Каким платочком?
- Эх, Семён, Семён! Разве не видал диких козлов? Сам-то козёл серый, а старый-то почти как синий, а зад у него белый, будто платочек приколотый. А хвостик у него как пушок - модным девчатам пудриться.
- Такой же, как у зайца, - с видом знатока добавил Георгий.
- Значит, не взять нам этого козла, - сокрушаясь, сказал Семён, столкнул ушанку на глаза, почесал затылок. - А я думал, что и козёл-то будет мой. Двух зверей добыл, да и третьему не миновать меня.
- Не жирно ли тебе будет? - усмехнулся Георгий. - И совсем тут не козёл прошёл, а лиса.
- Знаешь ты, лиса! - передразнил Семён.
- Вот и знаю.
Отец не дал рассориться сыновьям. Он поглядел на солнце. Усталое, по-зимнему холодное, оно уже склонилось к горам, похожим на сидящих рядышком великанов в заячьих шапках с синими опушками.
- Пойдёмте домой, - сказал Яков Тимофеевич. - Хватит уж, долго ходили… Спорите, спорите, а пошто спорите? Лесную науку поймёте, большую книгу выучите - спорить не о чём будет. В книге-то все сказано. Надо ум, глаза, уши, тогда хорошо читать можно. Все понятно, все видно, все слышно. Вот как!.. А это возле берега лиса ходила, мышковала.
- Ага! Чья правда-то?.. - начал было Гошка.
Но отец перебил его:
- Вот смотрите-ка и запомните, чьи это следы.
И старый охотник стал рисовать на снегу следы косули, белки, куницы, горностая - всех зверей и птиц, какие водятся в лесных угодьях охотничьего колхоза "Заря коммунизма".
Вскоре братья-подростки стали добывать зверя самостоятельно.
В чулане, где хранились шкурки, у каждого был свой угол, каждый вёл счёт своему накапливаемому богатству и в то же время ревностно следил за прибылью в соседнем углу. Отец радовался первым успехам сыновей, поощрял их за удачи, пускался даже на хитрости, чтобы разжечь между братьями охотничий задор, стремление добыть больше мягкого золота.
Недавно Георгий, даже не отряхнув снег с валенок, вбежал в избу вместе со своей Стрелой, путавшейся в ногах, и крикнул:
- Тять, тятька, смотри! Ведь это куница?
В руках у него был темно-коричневый, с искрящейся шерстью зверёк с кошку.
- Ого! - воскликнул отец, принимая от сына зверька и ощупывая его. - Верно, куница… А ты не дохлую подобрал?
- Ну, дохлую!.. Да я целый день за нею ходил! На коленках ползал, на брюхе ползал. Смотри, шапка мокрая, полушубок мокрый.
- Молодец, коли так!.. Где добыл?
- За горелым лесом.
- Возле Слюдяного ключа?
- Там.
- Ах, Гошка, Гошка! Ты ведь мою куницу убил! Я её ещё с лета выследил. И на днях собирался идти взять. Отцу начинаешь дорогу загораживать!
- А не все ли равно, тятька? В один колхоз, в одно государство.
Яков Тимофеевич обнял сына и смахнул навернувшиеся на старческие глаза слезинки.
- Ну, спасибо, Гошка, спасибо! Теперь мне на погост можно, умирать можно. Молодой Векшин заменит старика. Хороший будет охотник! Другие в лес пойдут, не такие, как ты, молокососы, - неделями за куницей ходят. Дорогой зверёк, хитрый зверёк. А ты вот как! Молодчина! Поеду в Глухариное, куплю тебе новое ружьё, двустволку куплю.
Поздно вечером с охоты вернулся старший сын. Выложил на стол перед отцом и братом пять беличьих шкурок и одну бурундучка - маленького серенького зверька с чёрными полосками вдоль спины. Добыча, конечно, для начинающего охотника приличная. И Семён не без гордости посмотрел на отца и брата, ожидая, какое впечатление произведёт на них его удача.
Отец принял добычу Семена как должное, похвалил. А Георгий, чувствовавший себя в этот день необыкновенным героем, усмехнулся:
- Ну и добыча! Ещё мышку бы ободрал.
Тогда Семён полез за пазуху за главным козырем. Он торжественно извлёк оттуда горностая, длинного белого зверька с чёрной кисточкой на кончике хвоста.
- А это видали? - сказал он, тиская в руках нарочито неосвежеванного, чтобы похвастаться, горностая. - Это же королевский зверь! Из таких шкурок мантии шьют, парадные одежды!
Потом повернулся к Георгию и буркнул:
- Что утёр тебе нос-то?
И пошёл прочь, голова вверх, грудь колесом. Ушёл на кухню, где мать уже брякала ложками, тарелками.
Другой раз такого наглого вызова Георгий не стерпел бы.
Как Семён удивится потом, когда узнает, что Гошка принёс куницу. Это куда выше "королевского зверя"! Мантии теперь у нас никому не нужны, а шапку из куницы любой с радостью наденет. Да и на воротник куница пойдёт любо-мило.
После ужина Яков Тимофеевич отозвал Семена в сторонку.
- Сходи-ка в чулан, погляди. Ведь Гошка добыл куницу.
- Какую куницу? - удивился Семён.
Он открыл рот да так и остался с открытым.
- Не знаешь, какие куницы бывают?.. А ты не огорчайся, Семён! Помалкивай. Научу тебя, где взять такую же куницу. У меня есть на примете. Та ещё лучше Гошкиной, Я привязал её. Пойдёшь и кокнешь. Вот как! Только Гошке ни гугу! Пускай не задаётся.
На следующее утро, ещё до рассвета, Семён встал на лыжи, обитые лосиной шкурой. Звонкий увивался вокруг него, визжал, прыгал, стараясь лизнуть хозяина в лицо.
Семён направился в сторону гор. Путь был уже знакомый. К тому же погода выдалась тёплая, безветренная, как перед снегопадом или оттепелью. В такую погоду на рассвете очертания деревьев, кустов и даже отдельных былинок кажутся чёткими, без теней.
- А как хорошо в лесу-то! - расстёгивая полушубок, сказал Семён: - И дышится так легко, так приятно! Раньше вроде и не замечал этого. Все тут словно знакомое, родное, милое. Вон ёлки, как старушки, стоят молчаливые, а возле них толпа берёзок. А тот вон старый дремучий кедр чем-то похож на отца. А вон та черёмная листвянка ни дать ни взять Гошка: выбежал на бугорок, раскинул руки, жадно глядит вокруг, принюхивается, прислушивается, нельзя ли тут чем поживиться… А всё-таки Гошка молодец у нас! Он весь в отца. Откуда все берётся в нём? Видно, действительно некоторые люди рождаются с талантом.
Звонкий не был мечтателем. Пока его хозяин шёл с блаженным видом, он шнырял по кустам, забегал в ельники, обнюхивал следы зверей, держал нос по ветру. Но вот будто кто-то резнул его по носу тоненькой бритвенной пластиночкой и сказал: "Стой, тут белка гуляла!" И пёс вдруг насторожился, пустил в дело все свои чувства. Ага, вот, кажется, нашёл! Ну-ка, чей это след? Не след, а распушённые на снегу крапинки, словно кто натыкал их размочаленной рогаткой и окропил острым запахом сладковатого мяса. Приспустив крючковатый, дымчатого цвета хвост и виляя им налево-направо, Звонкий кинулся было по следу, но сразу осёкся. След пропал возле ёлки. Но Звонкий не был простаком. Рядом с одинокой елью был густой лес, и пёс, не теряя времени, сразу метнулся в чащу, стал принюхиваться к каждому дереву к упавшим сверху чешуйкам шишек и даже к отдельным малюсеньким зелёным хвоинкам.
Было ещё рано, рассвет только занимался, и белка не успела обшарить все свои владения. Ночуя в пустом дупле, за ночь она сильно проголодалась, а потому, найдя первую попавшуюся ель с нераскрывшимися шишками, принялась за еду, роняя крошки под стол. Тут-то её и обнаружил Звонкий, стал звать хозяина…
Разглядывая в руках мягкого тёплого зверька, Семён покачал головой:
- Метил в глаз, а попал в живот. И почему это я всегда начинаю волноваться, когда целюсь? У Гошки этого не бывает. На днях он принёс девять белок и всем попал в одно и то же место - в голову.
Первая добыча окрылила Семена. У него уже выработалась своя примета: если первый выстрел удачный, то и вся охота в этот день будет удачной.
Он прибавил шагу, заломил шапку и пошёл прямым ходом к Хрустальному ключу, куда послал его отец. В ложке, в километре от головы ключа, Семён увидел большую наледь, разлившуюся по кустам, а вокруг наледи - звериные следы, глубокие, напитанные водой.
- Звонкий, сюда!
Но собаки уже не было, она куда-то исчезла.
Подойдя к наледи, Семён увидел любопытную картину. В том месте, где выбуривала вода, будто в ведре, кишмя кишела мелкая рыбёшка, мальки. Площадка вокруг естественной проруби была вся обтоптана. На подходе к этой площадке виднелись следы, похожие на кошачьи.
"Так вот оно что! - стал соображать юный Векшин. - Ручей сковало льдом, накрыло толстым слоем снега, в воду прекратился доступ кислорода, рыбе стало душно, и она вся устремилась к проруби. Куница пронюхала это и ходит сюда как в столовую, лапкой выгребает рыбу… Жирная должна быть зверюга, мех лоснящийся. Шкурка будет почище, чем у Гошкиной".
- Звонкий, Звонкий!
Куда там! Его и след простыл.
Перейдя ложок выше надели, Семён сделал возле него полукруг и обнаружил след Звонкого. Собака широкими прыжками умчалась за куницей к угрюмому ельнику, окружённому редким соснячком.
- Вот в ельнике-то я тебя и возьму! - сказал парень, разгораясь охотничьей страстью. - Теперь ты от меня никуда не уйдёшь. Хоть в самую густерьму заберись, а всё равно разгляжу, не иголка.
И он быстро помчался на лыжах за собакой, ушедшей по звериному следу.
Вскоре Звонкий дал о себе знать: тявкнул в ельнике раз, два. И замолк. Потом тявкнул в другом месте. И опять замолк.
"Что же это? - подумал парень. - След потерял, что ли? Словно бегает по лесу и спрашивает зверя: где ты, где ты? Однако не было ещё случая, чтобы Звонкий ошибался, терял след и брехал зря. Тут что-то другое…"
Вспомнив совет отца, Семён решил не терять следа куницы. Собака вгорячах может и ошибиться, а человек должен ей помочь, вовремя подсказать, что делать, если зверь окажется хитрее пса. А пёс, конечно, горячился. Видно было, что зверька он застал у проруби врасплох, тот очень торопился в ельник; удирая от опасности, он не бежал, а отмахивал саженками.
Ельник, куда привели следы, был не больно густой. Ёлки не жались друг к другу от холода. Все они были тепло одетые, в широких и длинных шубах, лежавших подолами на снегу. Семён без затруднения определил, где куница взобралась на дерево, где спрыгнула. Ага, она сидела вот на этой густой мягкой пихте. Хитрая тоже. Пихта не так жестка и колюча, как ель. И пихтовый запах куда острее, ароматнее запаха прочих деревьев. Однако Звонкий не дал зверьку в дорогой и тёплой шубке засидеться здесь. Он залаял. Куница махнула с одного дерева на другое, на третье, спрыгнула на снег, подразнила пса, вызвала на погоню, а сама снова вскарабкалась на дерево. Тут тоже Звонкий лаял. И снова в дураках. Куница, видно, не любит, чтобы её беспокоили.
Теперь лай Звонкого раздался где-то далеко. Пёс лаял упорно, настойчиво, призывно. Зверёк, должно быть, решил после большого пробега сделать основательную передышку и смирился с назойливым приставанием разгорячённого пса. Пусть, мол, брешет под деревом, зовёт охотника, а я тем временем соберусь с силами и обмозгую, как мне действовать дальше. Мне не страшна собака, а страшен охотник. А его-то я увижу, услышу издалека. Ведь не первый раз на своём веку приходится уходить от преследования. Посмотрим, кто кого перехитрит.
Чтобы поспешить на призыв собаки, Семён пошёл напрямик, без следа. Расстояние между ним и Звонким быстро сокращалось. Но вот пёс снова замолк. Охотник постоял, послушал. Лай больше не повторился. И парню пришлось снова отыскивать след куницы, чтобы идти по нему. А когда он добрался до старой бортевой сосны, где куница делала передышку, тут уже никого не было.
- Ну и ну! - покачал головой Семён. - Вот как за нос водит, вражина!
Он присел на поваленное бурей сухое дерево. Снял шапку. Она была мокрая изнутри, и от неё шёл парок. Мокро было и на спине под полушубком.
Глянув на небо, парень с тоской подумал:
"А ведь солнце-то перевалило уже за полдень…"
Хотя на самом деле солнца и не было видно, был только намёк на то место, где оно находится: в серых облаках, кругом затянувших небо, виднелась чуть заметная, жиденькая желтоватая лужица.
Вскоре Звонкий снова дал о себе знать.