Летом каждый муравейник густо обрастет по краям сочной густой травой и кустарником; стоит он словно в дорогой оправе, поэтому, возможно, и не замечаешь летом, что вдруг в самом центре государства муравьиного появился малинник. Сейчас же, когда кругом лежат пласты почерневшего снега, малинник этот хорошо виден, и нельзя на него не обратить внимания и не подумать: откуда же он мог взяться.
По опыту и давнишним моим наблюдениям знаю: муравьи любят больше селиться вокруг отмерших старых пней. Тут им, видимо, легче воздвигать свои хоромы и больше тепла от сухого пня. У зеленых же кустов и свежих пней муравьи почти никогда не селятся; если и случается это, то очень редко. Тогда как же мог попасть малинник в самую середину муравьиного гнезда? Я спросил об этом Ивана.
- А шут его знает, - спокойно ответил он, видимо удивившись нелепости моего вопроса. - Сам, неверное, вырос. В лесу все само растет…
Я долго гадал, делая разные предположения, но точно и не сумел утром ответить на этот вопрос. Только летом и уже в другом лесу сам же муравейник рассказал мне об этой маленькой тайне. Шел я большим еловым лесом и напал на промысловую муравьиную тропу. По ней небольшая кучка муравьев тащила к своему дому хорошую, спелую ягоду земляники. Так сама по себе раскрылась загадка. Позднее поспеет малина, муравьи и ее начнут таскать себе на пропитание, сок высосут, а семена со временем прорастут в теплой, благодатной почве муравьиного гнезда, и сами насекомые, совершенно не понимая этого, в какой-то мере становятся садоводами.
Так чаще всего сам же лес и рассказывает про все свои тайны.
Кругом было пестро. Среди серых проталин то мелькнет сероватый островок снега, то голубая лужа. Почти везде журчат ручьи. У черемухи на припеке лопнули почки, и в каждом шоколадном шарике появился зеленый клювик, словно дорогой камень в оправе. Еще вчера на орешнике висели тугие коричневые сережки, а сегодня они уже распустились, выбросили из себя множество тоненьких ниточек-цветков. Нечаянно заденешь за куст, тряхнешь - и каждая сережка окутается золотым облачком пыльцы. А чуть посильнее тряхнешь - от всего куста пойдет золотой дымок.
Мы шли мелколесьем. То и дело в осинниках и орешнике попадались зимние лосиные погрызы и поломы.
- Последний день так свободно гуляю, - глядя на неодетый весенний лес, задумчиво сказал Иван. - Завтра будем пчел выставлять. Вот радость-то им будет!
И, видимо представив себе, как радостно будет пчелам, Ванюшка зажмурился от удовольствия.
- Теперь самое время выставлять, - поддержал я его. - Вон и орешник расцвел, медуница кругом синеет.
- Можно бы и сегодня, да так уж прозевал я. Думал, холодновато будет. С вечера ветерок тянул в поле северный. А сегодня вон он как, день-то, разгулялся! Весна, она весна и есть! На каждом часу перемена. Если завтра такой же денек разгуляется, облет пройдет что надо, как по заказу. А нам самое главное - облет в тепло провести, а там, хоть и холода обратно вернутся, не страшно!
- А почему ты, Ваня, с лесом навсегда прощаешься? - спросил я, заметив в глазах у него какое-то волнение. - Неужели после выставки ни разу не сумеешь больше на охоту сходить?
- Как не суметь, - ответил он. - Сумею, только уж воли такой не будет. Как никто привязан! Работы прибавится, а от делов разве уйдешь?
- Ну, утром, вечером…
- Так-то обязательно схожу. Пока лес не оденется да птица на гнезда не сядет, разве усидишь? Обидно как-то пропустить зарю в такую пору.
Я рассказал Ивану о братском кладбище тетеревов, виденном нами вчера. Но Иван этому не удивился.
- Это бывает, - сказал он. - Я почти каждую весну такие погибшие стаи нахожу, если не тетеревов, то куропаток. У нас тут белые куропатки по болотам живут. Большие табуны, жалко, конечно, но что же сделаешь…
На небольшой солнечной полянке мы нашли множество цветков медуницы. Поляна синела от них, словно была залита голубой снежницей.
- Первый медонос, - сказал Иван. - Вот завтра пчелки порадуются им. Медисты они очень.
Он стал на колени и, боясь помять этот первый цветок-медонос, долго любовался им, его только что раскрывшимися еще розовыми лепестками. Такой уж этот цветок, медуница. Расцветает розовым, а как только расцветет, - делается сине-голубым, а потом темно-синим. Три цвета меняет.
Мелколесье кончилось. Мы вошли в темный сосновый бор. Под ногами мягко зашуршали туго спрессованные сосновые иглы, лежавшие здесь толстым ковром вперемешку с круглыми, раскрывшимися шишками. Кругом стояли высокие, в три-четыре обхвата толщиной сосны. Кое-где из-под слежавшегося слоя игл торчали прошлогодние веточки вереска, молодо зеленел вечнозеленый брусничник с мелкими, толстыми и жесткими листочками. Ранней весной хорошо в сосновом лесу. Летом, особенно в полдень, не так. Воздух здесь сухой, очень уж сильно настаивается на хвое, густо пахнет смолой и всегда почему-то пить хочется.
- Чай хороший из брусничника, - похвалил Иван. - Что дольше листья его преют, тем навар все гуще и краснее делается. Брусничный чай лучше грузинского или другого какого люблю. И не потому, что он у нас тут бесплатно, а просто в самом деле хорош. После него как-то легко сразу делается. После бани напьешься такого чаю - словно помолодеешь.
Шагах в ста от нас поднялся с земли глухарь и, не забираясь высоко, скрылся за деревьями.
- Где-нибудь неподалеку он и петь ночью будет, - сказал я Ивану.
- Тут глухари должны быть, - согласился он, - самое место для них: сосна, ель - глушь! Любят они это. Здесь и болот вокруг много, большие болота, одни клюквенники. На них круглый год, почитай, живут глухари. И выводки глухариные летом вокруг этих болот часто встречаются, и токуют они по веснам тоже тут неподалеку. Нужно побывать здесь на утренней зорьке, послушать. Запросто глухаря можно будет заполевать. Михаил Изюков на той неделе тоже где-то здесь одного подстрелил.
В темном бору было холодно и сыро. Во многих местах здесь еще толстым слоем лежал серовато-бурый снег, зернистый, легко рассыпающийся под ногами. Заходили сюда зимой и лоси; всюду виднелись их серые, раза в три крупнее заячьих, орешки.
А вскоре мне повезло… Пробираясь по высокому берегу ручье-вины, на дне которой шумел и пенистый поток, я нашел в осиновой чаще крупный лосиный рог с девятью отростками. Иван в это время был у воды: высматривал брод. Я окликнул его и поднял высоко над головой причудливую корону лесного великана. Иван подошел, внимательно осмотрел находку и определил:
- Старый бык, лет двенадцати. В декабре сбросил. У нас в лесу часто лосиные рога находят, но такой крупный я впервые вижу. Просто повезло тебе, хорошая вешалка для ружья будет.
Во многих марийских избах я видел подобные вешалки из рогов сохатого. На таких вешалках в первую очередь вешались ружья.
- Счастлив ты, - еще раз повторил Иван. - По сосновным грибам надо ходить. Там легко лосиный рог найдешь. Зимой, когда придет время сбрасывать рога, лось чешется лбом о сосну, собьет с нее много коры, тут и рог сбросит. А дня через два и другой где-нибудь потеряет, так же вот о сосенку почешется. Вот по этим затесам мы и ищем весной рога. Затесы эти издалека видно. А в такой чаще, где ты нашел, лось редко рога оставляет. Это, наверное, он запутался рогом в сучьях, крутил-крутил головой - никак, вот и сбросил. У нас хуторские ребята по веснам специально иногда в лес ходят лосиные рога искать. Правда, не всегда, но находят. Главное, только бы затес на сосне увидеть, а уж рог тут обязательно будет, если никто еще не подобрал. А иной раз такой рожок попадется - как ухватик, видно, лосенок сбросил. Повертишь в руках и кинешь в кусты. Куда его понесешь?
- А вот если не подобрать, долго лосиный рог в лесу валяться будет?
- Нет. Лета за два его мыши да белки начисто источат..
Мы перебрались через бурлящий поток по стволу ели, перекинутой через ручьевину буреломом, и вошли в светлый разреженный березняк. Первые, кого мы здесь встретили, были опять-таки дрозды. Они летали по роще большими стаями, звонко кричали. Тут же по кустам целыми стайками перелетали зяблики. Маленькие, чуть крупнее воробья, серенькие птички с белыми заплатками на крылышках, они, видимо, только сегодня появились здесь и так же, как и дрозды, радостно распевали.
В березняке было теплее, суше и солнечнее. Поэтому и жизни здесь было больше. Всюду шныряли птицы, чуть не под каждым деревом пробились и уже расцвели розово-синие колокольчики медуницы, бледно-голубые абажуры сон-травы. Лишь кое-где на северной стороне кустов, где плохо прогревало солнце, еще лежали небольшие глыбы грязновато-серого снега.
- Тут самые тетеревиные места, - тихо сказал Иван, - Пристальнее смотри, может, токовище найдем.
Вскоре и в самом деле в одном месте мы спугнули с земли стайку кормившихся тетеревов в пять птиц, но токовище так и не нашли, хотя очень внимательно осмотрели всю сечу.
- Они и токуют где-нибудь тут поблизости, только враз-то не отыщешь. Надо на зорьке сюда прийти да послушать. Они сами тогда свой ток выкажут, - высказал свое мнение Иван.
Вскоре мы вышли на окраину большого мохового болота. Кое-где на его островах росли чахлые сосенки и березки с сухими, местами уже отпавшими вершинками. Середина болота, как тарелка, была залита полой водой. По всему болоту пухлой подушкой лежал нежно-зеленый торфяной мох, сильно набухший от вешней воды. Мягкие кочки болота и мох были опутаны тонкими, едва заметными, но прочными нитями клюквы, с красноватыми мелкими листочками. На каждой нити, словно бусы, были нанизаны кроваво-красные кислые ягоды. Ягод было много. Алые, розовые, сизые и даже еще белые, они, словно дорогие самоцветы на зеленом бархате, были насыпаны на сфагновый мох. Многие ягоды купались в ржаво-желтой болотной воде, виднелись со дна лужи. Пахло багульником, сыростью, болотом… Недалеко от нас с клюквенника снялась пара рябчиков Иван вынул из бокового кармана гимнастерки маленькую дудочку, сделанную им из куриной ножки, продул ее и, показав мне рукой, что нужно спрятаться, согнулся сам за кустом багульника, приготовил ружье, и тотчас же из его дудочки полилась над болотом призывная трель самочки рябчика. Я изумился, с каким мастерством Иван выводил трель за трелью. И сам я умею свистеть по-рябчиному, и слышал много, как это делают другие хорошо, но все же чуть-чуть с фальшью - еле уловимая, а фальшь. О ней даже нельзя сказать, ее можно только почувствовать, и то очень изощренному уху: будто бы и так, как у рябчика, и в то же время не так, а в чем разница, - не поймешь. Иван же пел - ни капельки отличия, настоящий рябчик, да и только! Не прошло и минуты, как на той стороне болота отозвался самец: "Тиииии-тиильютии-тииильюиии…"
Слышно было, как рябчик, порхая с березки на березку, приближался к нам. Иван замер. Вот-вот эта наивная птица выбежит прямо на мушку.
- Вы чего это там делаете, - вдруг, как гром, прогремело с берега. - Клюкву, что ли, собираете?
Я оглянулся. На высоком берегу болота стоял лесник Егор Опарин и улыбался, видимо, обрадовался, что в такой глуши встретил знакомых.
Рябчик, услышав голоса людей, тотчас улетел к своей покинутой подружке, а нам больше ничего не оставалось делать, как вылезать из болота.
Узнав, что помешал нам, спугнул из-под самого носа дичь, Егор извинился, долго рассматривал найденный мной лосиный рог, щелкая по темной костяной коряжине ногтем, словно определяя его прочность, сказал:
- Хорош! Прошлым летом видел я рогача с такими же вот рогами. Он, наверное, и потерял. Старый лось, мало здесь таких. У нас больше молодежь, а старые быки куда-то уходят, наверное, за Каму, на Урал, а может, и в Сибирь.
Егор рассказал нам, что ходил на зимнюю делянку посмотреть, не подсохло ли там и нельзя ли начинать посадку леса. А вот на обратном пути совершенно случайно набрел на нас. Шел он, собственно, на песню рябчика, а вышел к нам.
- А завтра чем занят? - спросил его Иван.
- Не знаю еще, - неопределенно ответил лесник. - Может, в лес пойду. Наше дело такое…
- У лесников первая отговорка - в лес! - засмеялся Иван. - Уедет лесник на базар, а приди к нему домой, спроси куда ушел - обязательно скажут, что в лес. Попробуй найди его в лесу! Лес для него - спасение от всех напастей. Помню, шуряк ко мне из соседнего села по пути заехал. Пол-литра "московской" у меня как раз была - от какого-то праздника уцелела. Угостить, думаю, надо шуряка, хороший он парень, да и от жены меньше воркотни будет. А у нас к этому времени как раз все соленые грибы вышли. Ну, ни одного не осталось, и на закуску больше подать нечего. Готовить - долго, шуряку ждать некогда, и готового ничего нет. Жена и говорит: "Сходи к Егорке. У них еще есть соленые грибы, бабка даст, да и Егорку заодно позови". Пошел я. Грибов мне бабка, конечно, дала, блюдо с верхом наложила. А Егорки, смотрю, в избе нет. Где он, спрашиваю. Да в лесу, отвечает. А дело к вечеру, и дождь шел. Совершенно, думаю, нечего делать Егорке в лесу - порубщиков у нас тут нет. "Где?" - спрашиваю бабку. Да в лесу же, - вполне серьезно отвечает она. Нет, думаю, здесь что-то не то. Заглянул я на полати, а там Егор под дождичек-то храпака дает. Вон говорю, бабка, в каком он лесу-то, не скоро и сыщешь! Мы посмеялись над рассказанным, закурили.
- Ты вот что, - сказал Иван Егору. - Я тебя серьезно насчет завтрашнего дня спросил. Если не пойдешь в лес, так приходи на пасеку. Пчел будем выставлять.
- Но! - удивился Егор. - Так бы сразу и говорил! Обязательно приду, как же, надо подсобить. Ты и кислушки небось уже припас?
- Это будет, только приходи.
Мы покурили на солнышке. Егор пошел на хутор, а мы стали огибать болото, надеясь найти вокруг него тетеревиный ток.
- Жаль рябчика? - спросил я Ивана.
- Нет, ни капельки даже, - словно удивившись моему вопросу, ответил он. - Да я бы, наверное, и стрелять-то его не стал.
- Почему?
- Да так. Очень уж они красивы. Подбежит близко-близко и начнет головкой крутить. То вытянет ее, то опустит и все смотрит не мигая: куда, мол, ты задевалась? Ведь только что звала. А у самого брови огненные, как кровью налитые, и хохолок торчит на головке, как у домашней курочки, и весь с головы до ног рябенький. Очень красивы они по веснам. Жалею я их. Вот тетерева не жалко, глухаря тоже, а рябчика жаль, голубя тоже. Осенью другое дело, а весной рука не поднимается. Парами живут они. Убьешь одного - осенью целого выводка недосчитаешься. Да и тоскуют они больно друг без друга, как люди. Глядеть - так просто слеза прошибает.
- Ты вот говоришь, что не могут они друг без дружки. Чего же тогда рябчик от своей подружки на твой свисток побежал? Ты ведь тоже голосом самочки его манил? Зачем же он тогда бросил свою и побежал к тебе?
- Ну так что ж такого? Хоть и неразлучен он со своей подружкой, а все ведь, поди, интересно, что это за новая красавица его из-за кустов подманивает.
На сухой гриве, усыпанной голубыми колокольчиками сон-травы, я увидел на толстой раскидистой липе бурак, похожий на гигантский скворечник.
- Смотри-ка, Иван, что это? - спросил я.
- Борть, - ответил он, - дуплянка. Это для ловли диких пчел подвешена. Сергея Ивановича Узюкова - Михайлова отца, должно. Он больно горазд на это дело. Хитрый старик. Таких вот дуплянок он каждую весну по всему лесу наставит и ловит пчел. Летом мало ли улетает с пасеки роев? Так что и в его дуплянку нет-нет, да и залетит. Обживутся пчелы в дуплянке, на зиму меду себе натаскают, а осенью, как только ударят первые морозы, придет Сергей Иванович, пчел продаст или отнесет на колхозную пасеку, а мед - себе. Его у нас так и зовут пчелиным волком.
Он пчел не только своими бортями ловит, но и так хорошо умеет находить в дуплах деревьев. Спец, одним словом, по этой части. Вот осенью, как только завянут цветы, взяток в природе прекратится, Сергей Иванович выберет хороший солнечный денек, летный, возьмет с собой чайное блюдечко с медом и уходит в лес. Он выбирает светлые рощи с толстыми дуплистыми деревьями, где должны быть пчелы, - место для них подходящее. Придет Сергей Иванович в такую рощу, поставит на пенек блюдечко с медом, а сам закуривает свою трубку, ложится рядом на траву и ждет. А пчелы чуют мед и издалека. Если есть в этой роще дупло с одичавшими пчелами, так они очень быстро окажут себя: обязательно несколько пчел прилетят на блюдечко с медом. А больше Сергею Ивановичу ничего и не нужно. Он осторожно берет с блюдечка одну пчелу, зажимает ее в ладонях и минут пять держит в полной темноте. А когда раскроет ладонь и выпустит пчелу, то она уже не делает кругов, чтобы заметить место, где стоял мед, а прямо без оглядки летит домой. Сергею Ивановичу только это и нужно. Он берет направление и идет со своим блюдечком, а навстречу ему новые пчелы летят, тоже дорогу показывают. Так он без ошибки к самому дуплу и подойдет. Вот ему и мед. В хорошем дупле к осени пуда три-четыре меда скопится. А Сергей Иванович за осень-то их штук десять найдет. Вот так и заготовляет. И кислушку по праздникам делает, и чай пьет круглый год. Мед у него никогда не выводится. Кое-кто из наших мужиков тоже было пробовал так же вот себе мед добывать, только ничего ни у кого не вышло. Не могут в лесу дупло с пчелами найти, хотя и знают, как это делается. А он - старик хитрый, обязательно что-нибудь да придумает. Вон и дуплянки тоже по лесу расставляет…
Борть, на которую мы напали, заветшала, и было видно, что хозяин уже давно забыл про нее. Иван полез на липу узнать, нет ли там и в самом деле одичавших пчел. В дупле он обнаружил брошенное кунье гнездо, превращенное, видимо, самой хозяйкой вместо жилья в кладовую: со дна гнезда Иван достал заднюю половину совсем недавно задавленного лесной разбойницей рябчика. Было похоже, что Сергей Иванович давно махнул на эту дуплянку рукой и отдал ее в полное распоряжение лесу.
На пасеку мы пришли только перед вечером, усталые и изрядно проголодавшиеся. Сторож Мотанкин сказал, что Дмитрий Николаевич еще перед обедом взял ружье и пошел на хутор к Михаилу. Я решил пробираться к хутору. Иван спустился в омшаник, послушал пчел и, успокоенный тем, что в ульях все хорошо, тоже пошел со мной.
У самой опушки по узенькой лесной тропинке - визирю - шла группа ребят и девушек. Все они несли на плечах кто лопаты, кто топоры. У девушек в руках были букеты медуницы и сон-травы, обрамленные веточками черемухи, с только что наклюнувшимися ярко-зелеными клювиками листьев, Молодежь, видимо, работала в лесу на очистке зимних порубок под весеннюю посадку леса. Слышались звонкий смех, крики. Чей-то задорный девичий голос пел:
У Егорки дом на горке,
Заплетенный огород.
Выйду замуж за Егорку,
Образованный народ.
- Это дочка Павла Чернышева Маша про нашего Егорку поет, - улыбаясь, объяснил мне Иван и, покачав головой, добавил: - Озорная девка…