Выйдя на крыльцо, Петька облегченно вздохнул. От сознания, то его считают равноправным членом большого коллектива, доверяют и советуются, как со взрослым, у него щекотало где-то под сердцем.
Навстречу поднялся Вова.
- Не пойдешь больше в лес?
- Нет, Вовка, идем домой, - ответил Петька, думая о чем-то кругом, большом и радостном. Перед глазами всплывали радужные картины. Он видел зацветающее гречневое поле, белое, как выдержанный на солнце воск-капанец, деловито жужжащих пчел, копошившихся в кружевном плетении цветов, сочные соты, подводы, нагруженные тяжелыми бочками с медом, и повторил слова деда: - Будут нынче колхозники с медом!
Из села выехали в поздние сумерки. На краю неба, там, где закатилось солнце, догорала заря. С запада на восток, словно пыльная столбовая дорога, протянулся Млечный Путь. По-летнему высоко, в самой глубине неба, перемигивались звезды.
Было душно, как перед дождем. В поспевающей пшенице пели перепела. В Соловьином долу время от времени кричал коростель. Крик его, немного напоминающий утиное кряканье, скрипуче и сухо плыл над ночными полями. "Креэк, креэк", - и смолкнет. Потом, через несколько минут, снова скрипит: "Креэк, креэк, креэк". И кажется, что он хочет сказать этим сухим скрипом: "Какая удивительная летняя ночь, как хороша жизнь!" Этот сухой и в то же время сочный крик вносил в ночное поле домашний уют и радость.
У леса свернули на столбец и, покачиваясь, поехали к белевшей в темноте гречихе.
Петя нащупал под мешком серп, выдернул его и, спрыгнув босыми ногами в холодную от росы траву, стал торопливо жать, выбирая хорошо цветущие растения. Лошадь потянулась было на запах гречи, но возчик, дернув вожжами, сердито прикрикнул:
- Стой, окаянная. Ишь, чего захотела!
Уложив в телегу беремя два гречи, поехали к пасеке. В лесу дорога стала еле заметной. Вскоре между деревьев замигал огонек костра. Петька уже дремал, когда голос Никифора строго спросил:
- Кто едет?
- Свои, кого же больше понесет в этакую пору, - ответил возчик.
- А я ведь вас и не ждал, - чистосердечно признался Никифор, - думал, утром приедете.
- Не хотели, да вон Петянька, все ему срочно надо, как деду! Ночевать возчик не остался, уехал.
Петька вскипятил бачок воды, засыпал туда сахару и, когда вода немного остыла, запустил ощипанные от стеблей цветки гречихи.
Светало. Короткая летняя ночь робко убегала с поляны в лес, но таяла, оставляя в редкой полутьме вполне заметные очертания деревьев. Над лесом занималась бледная, розовато-желтая заря. Потом она сделалась шафранной и, будто застыдившись чего-то, стала густо краснеть. В кустах щелкали соловьи. Трава, умытая обильной росой, покрылась сизоватым налетом, каким покрываются спелые сливы и ежевика. По земле расползался туман. Где-то невдалеке куковала поздняя кукушка.
Петька потрогал сироп - он был еще теплый, как парное молоко, в пору пчелам раздавать. Цветы опустились на дно и лежали там, как водоросли на дне озера.
Никифор осторожно слил половину сиропа в ведра, остальное стал цедить через марлю.
Петька развел дымарь, взял ведро и пошел подкармливать. Пчелы, потревоженные в такую рань, нестерпимо жалились. Ежась, как от ожогов, он торопливо разливал сироп на соты. До восхода солнца Петька обошел всю пасек и полез на сеновал спать, предупредив Никифора, чтобы он разбудил его, когда начнется лет пчел.
Вот из-за леса выкатилось солнце, и на пасеке зашумели пчелы. Никифор залез на сеновал, но будить мальчика не стал. Утомившись ночь, он так сладко спал, что Никифор пожалел его. Он тихонько слез с сеновала и пошел в поле.
Возвратился скоро. Позабыв жалость, сразу же разбудил Петьку. Захлебываясь от волнения и радости, сообщил:
- Ловко ты придумал, парень, честное слово, молодец! Впрок не пошел сахар-то. На гречу ходил, а там пчелы - гибель! На каждом цветке по горсти пчел, хоть щеткой сметай…
Вечером на пасеку приехал председатель.
- Ну как, Петянька, помог сахар-то, или все по-старому?
- Помог, дядя Яша. Теперь снова стало так же, как в те дни, цвела липа. Четыре с лишним килограмма - дневная прибыль! Завтра утром людей пришлите и бочки, будем качать мед…
5
Маркел пробыл в больнице весь июль. Сначала лечили грипп, врачи обнаружили осложнение, и, хотя Маркел чувствовал неплохо, его не выписывали. В толк, нет ли, пичкали его, а время шло. Да какое время, главный медосбор! В эту пору пчеловоду очутиться в больнице - пропащее дело! Может, и осложнение-то не гриппа, а от тоски получилось - как знать!
А тосковал Маркел сильно. Пасека не только целыми днями стояла перед глазами, но снилась и ночью.
А оттуда шли неутешительные вести. Петька как рехнулся, захотел пчел кормить сахаром! Да и в правлении будто с ума сошли, не обмозговали, как следует, - выписали, словно не знали, что Маркел и весной не всегда его брал, а это - в главный медобор.
Сахар мог понадобиться только для дрессировки пчел, но ведь Петька ничего о ней не знал, Маркел никогда ее не делал. Хорошо, и кто подсказал ему, а вдруг что другое замыслил? Но это еще полбеды. Кашу маслом не испортишь. Заволновало другое. Жена, приехавшая навестить больного и передать с десяток вареных яиц, сообщила:
- Петянька-то, внучок, чудеса творит. Столько меду накачал, но девать его некуда! Председатель в Дмитровку ездил за тарой, своей-то не хватило. Четыре раза качали!
И хотя она рассказывала с большой радостью, как о чем-то недостижимом, Маркела это не радовало.
"Не из гнезд ли выкачал, шельмец?" - усомнился он.
Обычно Маркел делал две, редко три выкачки, а это - четыре! Он всегда учил Петьку не обижать пчел, откачивать мед только, но чем черт не шутит? Вдруг по неопытности понадеялся парень, что взяток еще стоит и пчелы еще натаскают. Что тогда? В августе много не принесут. Мед, конечно, всегда нужен, но и пчел обижать нельзя. Сытая пчела сторицею оплатит, а с голодной спрос небольшой, на будущий год и одной выкачки не сделаешь.
Маркел долго рассуждал сам с собой, расстроился и пошел к главному врачу проситься домой. Врач внимательно выслушал старика и просьбу удовлетворил, предупредив, однако, чтобы он поберегся первое время.
Смеркалось, когда Маркел пришел в село. С ходу зашел в правление колхоза и, не застав там председателя, пошел к нему на дом.
Качал, нет ли Петька из гнезд - председатель толком не знал и тоже забеспокоился:
- Ты уж, Маркел, давай все там уладь. Мед, в случае чего, мы обратно вернем, а пчелы чтоб не голодали. Конечно, мальчишка вполне мог ошибиться, да и спрос с него какой.
Подходя к селу, Маркел еще не верил в свое подозрение, питал слабую надежду, но у председателя он почему-то твердо убедился, что именно так, выкачал, иначе неоткуда ему взять столько меду.
Не дойдя до дому, обескураженный, он сдернул в переулок и пошел прямо на пасеку.
В предрассветных сумерках похудевший, сгорбленный Маркел подходил к родному гнезду. У потухшего костра, руки в карманах, лежал задремавший Никифор. Маркел не стал его будить. Оглядев заблестевшими от радости глазами ровные ряды ульев, полез на сеновал.
- Петянька, ты здесь? - тихо спросил он в темноту и, не дожидаясь ответа, пополз на слабое посапывание. Нащупав разгоряченное ото сна тело, тихонько потряс.
Петька проснулся и, узнав деда, бросился ему на шею, уткнулся в мягкую бороду и смочил ее радостными слезами.
- Дедка, миленький, пришел, соскучился я по тебе, страсть. Проснулся Никифор.
- Маркел, никак ты? Вот новость!
Он встал, отряхнулся и тоже полез на сеновал.
- Что это ты ни свет ни заря? Чай бы утра дождался, лошадь бы дали.
- Да сердце разболелось, Никифор. И из больницы-то раньше срока ушел. Вдруг, думаю, неуправка какая там без меня. Всякое в голову взбредет.
- А у нас хорошо, - похвалился Никифор. - Меду накачали - пропасть! Подкормку из сахара на гречишном цвету делали. Петянька молодцом, ночей не спал, работал.
- Откуда же у вас столько меду? Неужели только из-за дрессировки на гречу?
- Нет, дедка. Подкормка, конечно, большую пользу дала, но в основном - не это. Год-то грибной! Каждый день гроза да дождичек, и тепло. В лесу море грибов уродилось. Как же в такой год меду не быть?!
- А из гнезд вы случайно не брали? - осторожно спросил Маркел.
- Нет. Ты же никогда не велел пчел обижать.
- Неужели нисколько?
- Да нет же, дедка, ни одной рамки не трогали, хоть проверь…
- А я, Петянька, грешным делом подумал на гнезда. Откуда, умаю, иначе ему столько меду взять?! Ну, значит, и впрямь ты молодец! Пчеловод из тебя получится дельный, - и, улыбаясь, и похлопал Петьку по плечу.
Рассветало. Над темной, волнистой грядой лесов поднималось солнце. Осветились и зазеленели могучие ели, столпившиеся полукольцом вокруг пасеки. Хорошо просвеченные иглы их загорелись внутри мягким малахитовым светом. Вперемежку с иглами, которые попали под лучи, на елях образовалось множество больших и алых пятен различных тонов и оттенков. Эта своеобразная и необыкновенно красивая мозаика из светотеней всегда волновала деда Маркела, а особенно теперь, после долгой отлучки. Косые лучи утреннего солнца насквозь просветили траву на пасеке, и показалось Маркелу, что в каждой травинке он видит все жилки.
Птицы разлили по всему лесу свои раскатистые трели. Нежно пели чистенькие стройные зяблики, мелькая широкими перевязочками на крыльях, вовсю заливались дрозды-дерябы, рябинники чинно, с достоинством сидя на самых верхушках деревьев и топорща, будто купая на нежарком солнце, свои крапчатые перышки. С цвирканьем сновали по кустам лесные жаворонки, пеночки, вирушки и зорянки. Жизнь леса била ключом…
Маркел любил лес. Особенно он нравился ему по утрам и вечерам, когда солнце низко висело над деревьями и в воздухе разливаясь пряная духота с запахом лесной прели, хвои, грибов и меда. Утром лес радовал Маркела потому, что он целую ночь не видел его, а вечером уходил из леса, и расставаться было жаль. Все это и выделяло в глазах старого пасечника утренний и вечерний лес из остальных часов суток.
- Пойдем на озеро, дедка, - тихо позвал Петька задумавшегося старика, не зная, чем отблагодарить его.
Дед не отказался. На душе у него, как и у Петьки, тоже щекотало от радости. Ведь мед в гнездах цел, и сам он вернулся к любому делу.
Они пошли. Все было сейчас, как тогда, месяц назад: и ульи, и озеро, и лес. Только камыши надломились и уныло, по-осеннему, смотрели в воду пожелтевшими кромками, да среди зеленых листьев нет-нет да и мелькал желтый листочек, как нежданный седой волос голове. Все эти невидимые признаки заметил только Маркел.
- Да, - вздохнул он, - июль прошел…
6
У Петьки начались занятия в школе, и он стал навещать деда только по воскресеньям. Дед заскучал. В ульях ли копается, строит ли что, так ли сидит отдыхает - все чего-то не хватает ему, неспокойно на душе. Чего бы? Встанет Маркел, одумается и скажет вслух:
- Петька! Привык ведь, вот и тоскую теперь.
На большом традиционном празднике, в День урожая, колхозники премировали Петьку велосипедом.
Захмелевший по такому случаю дед Маркел ходил в этот день по селу и хвастался:
- Вот Петянька, молодчина парень! Сделаю я из него настоящего пчеловода. Мы с ним такую пасеку разведем - все будут с медом!
Колхозники слушали, улыбались и верили.
По воскресеньям Петька приезжал на пасеку чуть свет, привозил деду кусок воскресного пирога, сдобных лепешек. Старик не оставался в долгу, угощал Петьку жареной дичью и начинал рассказывать лесные новости:
- А дрозды, Петя, больше не вертятся на рябине, улетели. Караси тоже не ловятся, на зиму в ил забрались.
Он рассказывал, какие птицы на юг улетели, какие еще только собираются, а какие в стаи сбились и будут зимовать вместе с дедом в лесу.
Дед любит лето, все живое: траву, цветы, жужжание пчел, - а сейчас ничего этого нет. Листья пожелтели и золотой россыпью покрыли землю. Замерла и жизнь пчел.
Когда приезжает внук, дед забывается. Кажется ему, что Петянька не в гости приехал, а все еще живет с ним и нет осени на дворе. Вот попьют они сейчас чайку, закусят и пойдут пчел проверять, а вечерком поедут по озеру в старой долбленке верши ставить…
Медовый домик
1
Над дальней грядой будто плывущего в тумане леса только что поднялось огромное, медно-красное солнце, и не прошло и часу, как свежесть летнего утра стала исчезать: воздух с каждой минутой нагревался все сильнее и сильнее.
В школьном саду, за речкой Боровой, юннаты до жары торопились закончить поливку. Над садом звенел веселый смех, задорные песни - все те звуки, которые неотступно следуют за молодежью.
- Эй, Маша! Крикни там "пчеловодам", Иван Федорович Сашу зовет.
- Саша! Саша!
Староста кружка юных пчеловодов, ученик седьмого класса "А" Саша Ромашов, высокий худощавый паренек, выглянул из шалаша, часто-часто замигал от солнца и, стряхнув с брюк приставшую солому, неизвестно кого спросил:
- Он где, у себя?
И, не получив ответа, неторопливо пошел по тропинке к школе. Преподаватель биологии Иван Федорович, низкорослый, широкоплечий, в светлых, стального цвета брюках и в белой вышитой рубашке, стоял у стола в учительской и что-то перелистывал.
- А, Саша, здравствуй! - ответил он на приветствие Ромашова. - Проходи, садись. Я позвал тебя вот зачем. Вам нужно будет на выставку ко Дню урожая подготовить экспонат, свой, пасечный. У нас все юннаты уже готовятся, и вам пора начинать. Нужно сделать, Саша, что-нибудь интересное, чтобы всем понравилось. Я, правда, предложить сейчас ничего не могу, но ты подумай сам, ты все же пчеловод! Помнишь, как в прошлом году у нас было? Выставляли огромные тыквы, клубни картофеля по кило каждый, пудовые кочаны капусты. А кукуруза была какая! И все выращено было нашими руками! Весь район съезжался на выставку. А нынче ко всему мы еще добавим экспонат с нашей пасеки.
- Хорошо, Иван Федорович! - согласился Ромашов.
- Ну вот, мы и договорились!
- Иван Федорович, а если мы сделаем рамку-гигант? - предложил вдруг Саша. - Скажем, в обычной гнездовой рамке бывает четыре килограмма меда, а мы сделаем, чтобы было восемь, а?
- Нет, Саша, это не пойдет. На выставке все должно быть поучительным. Вот, например, посмотрит посетитель на огромные початки кукурузы или на тыкву-гигант и скажет: а почему бы и мне не вырастить тоже? Заинтересуется и станет выращивать. А рамку твою пчеловоды не будут делать, потому что она не нужна на пасеке. Надо придумать, Саша, что-нибудь другое, и если уж не показательное, то чтоб хоть интересное было. Скажем, показываешь воск. Не обязательно выставить кусок топленого воска, лучше слепить из него замысловатую фигуру. Тут люди будут смотреть не только воск, а и наше искусство, любовь к делу.
- Понял, Иван Федорович. Мы с Костей что-нибудь обязательно придумаем.
- Ну, вот и хорошо. А не будет получаться, приходите ко мне, вместе подумаем.
Когда Саша вышел из школы, солнце уже поднялось высоко и на улице было жарко. Огородная бригада закончила поливку и с ведрами и лейками шумно возвращалась к школе.
- Саша, Саша! - закричали девочки. - Мы к тебе сегодня в гости придем с Иваном Федоровичем, пчел смотреть. Он будет рассказывать, как опыляли пчелы наш сад и огород. Ты там приготовь все, а главное, меду побольше…
В толпе девочек раздался смех.
- Меду, огородницы, нет. Пчелы вам еще ничего не натаскали, пока только нам с Костей носят, - шутливо ответил Саша.
- Мы сами найдем, - пообещали "огородницы".
- А если не угостишь, тогда и к нам не приходи! Ни помидоров, ни арбузов со своим Костей не получите. Тоже скажем: "нет".
- Ну, это еще как сказать, - пошутил Саша. - Пасека у нас под горой, так что как-нибудь невзначай и к нам в шалаш один арбуз да скатится.
- Смотрите! - погрозили девочки. - Мы тогда вам за это воды за шиворот нальем, вот увидите…
- Лейте, - согласился Саша, - теперь жарко! Только спасибо скажем.
У шалаша Сашу поджидал его помощник Костя Синицын. Увидев спускавшегося с горки "старшего пчеловода", он поспешил навстречу и, улыбаясь, еще издали спросил:
- Саш, зачем тебя Иван Федорович звал?
- О! Тут, брат, такое дело, если бы ты только знал! Иван Федорович поручил нам свой экспонат для выставки готовить, да не просто какой-нибудь, а чтобы всем на удивление был.
Лежа на траве у шалаша, Саша неторопливо и подробно рассказал своему помощнику обо всем и спросил:
- Ну как, нравится?
- Еще бы! Только подумать, конечно, придется.
- Что ж, давай подумаем, дело сложное.
Ребята, оставшись в одних трусах, легли, подставив горячему солнцу и без того загорелые спины.
Костя уткнул голову в траву и затих, будто уснул, а Саша, жмурясь, смотрел, как из летков выходят вечно торопливые пчелы и, срываясь, исчезают в голубом безоблачном небе.
Полежав немного, Костя заворочался.
- Саш, ты что-нибудь придумал?
- И не начинал еще. А ты?
- Тоже. На такой жаре разве можно думать? Пойдем на речку, искупаемся?
- Пойдем, - согласился Саша.
2
Ульев в школьном саду немного, всего пять, но для школы это уже пасека. Появилась она только этой весной.
Летом прошлого года на собрании юннатов Иван Федорович сказал, что колхоз дает школе пять роев, а поэтому нужно кого-то из учеников послать на пасеку, чтоб он за лето подучился и за школьными роями присматривал.
И хотя все это было заманчиво и интересно, но охотников уйти на все лето из школьного сада куда-то в лес, да одному ото всех ребят, не было. А Костя Синицын тогда даже сказал, что пчеловодом обязательно должен быть старик, и чтобы с бородой, иначе неинтересно.
Первым согласился Саша Ромашов.
- Пошлите меня, Иван Федорович, - сказал он. - Я очень люблю насекомых.
Тогда поднялся и Костя Синицын.
- Пишите и меня, Иван Федорович, - заявил он. - Я тоже очень люблю насекомых.
Ребята засмеялись над Костей, зашумели, и через пять минут уже все стали большими любителями насекомых и все наперебой просились послать их на колхозную пасеку. Но пошел один Саша. Он целое лето прожил в лесу, наведывался туда и зимой, а в апреле с колхозным пчеловодом дедом Кузьмой привез ульи в школьный сад. Так под горкой, на припеке между яблонь, появилась школьная пасека.
Иван Федорович, хотя и заведовал всем пришкольным участком, к пчелам без Саши не подходил. Если, случалось, нужно было что-нибудь показать ребятам, он звал Сашу и уж только тогда приступал к делу.
А Костя Синицын - хитрый! Сразу же упросился к Саше в помощники.