- Да! Ибо предсказано предками: "Египет будет сражаться в некрополе". В некрополе - понимаете? Это значит - на кладбище!
Он поднял вверх руку, как бы призывая прислушаться. Лай за стеной раздался с новой силой, и незнакомец проговорил:
- Воистину: сердца их плачут.
Он внезапно тронулся с места, прошел мимо репортера, свернул к дверям собачника. Постоял возле них, прислушиваясь. И вдруг навалился на двустворчатую дверь, закрытую на висячий замок.
- Вы что там делаете? - раздался голос Эльвиры. Она бежала от сторожки, следом за ней, кособочась, спешила Людмила, а следом за Людмилой - три пса. Однако, учуяв незнакомца, псы неожиданно остановились, присели и оскалились.
Дверь стала проваливаться внутрь; из косяков с визгом выворачивались ржавые гвозди, со скрежетом гнулись дверные петли.
- Ой, божечки ты мой! - вскрикнула Эльвира и, споткнувшись, упала. Шубейка задралась до спины, вместе с костюмом. Переспелый зад в растянутых колготках предстал во всей красе.
Двери рухнули, но человек не успел в них войти: ему навстречу вывалился целый клубок собак. С рычаньем, визгом, неистовым лаем собаки бросились по дороге, перескакивая через тело Эльвиры - своего самого верного друга.
Когда собачник опустел, человек в камуфляже вошел внутрь. Через некоторое время оттуда, из зловонной тьмы, послышалось дикое заунывное пение, от которого у репортера волосы поднялись дыбом.
- Алик, ты снимаешь? - вполголоса спросил он, когда громадная свора собак промчалась мимо него.
- Ага, - ответил Алик.
- Кончай. И сматываемся.
Они помчались к машине.
Репортер не видел, как часть своры, покружив по территории питомника, окружила Эльвиру. Не видел, и не хотел видеть того, что случилось дальше. Но Алик снимал до последней минуты, снимал, даже когда уже был в машине, и даже когда захлопнул дверцу - снимал сквозь стекло.
Такого еще никто и никогда не видел. Он первый!
Но они уже не увидели, что было дальше.
А дальше Ка вышел из собачника, причем камуфляж в нескольких местах был продран то ли гвоздями, то ли зубами взбесившихся собак.
Молча двинулся к собакам, которые грызли поверженную Эльвиру. При его приближении стая стихла, отступила. С низким рычанием собаки пятились все дальше и дальше, по мере приближения Ка. Но Ка словно и не замечал их. Он подошел к Эльвире, нагнулся, оглядел бескровное, покусанное лицо. Приподнял голову - увидел кровь. Вздохнул и покачал головой.
Нет, это не та дева, которая нужна Хентиаменти.
* * *
Колпашево. Аэропорт
- В Томск летишь?
- Ну.
- Местечко найдется?
- Для тебя - найдется.
- А для собаки?
Тут только незнакомый пилот высунулся из кабины "Ми-2".
- Для кого-о?
- Для собаки, - повторил Костя.
Пилот выбрался из кресла, исчез, потом спустился на бетон. По бетону струилась белая поземка.
- Если собака породистая, - неторопливо сказал он, - возьму. За сто баксов.
- Да ты что! У меня таких денег нет.
- А у хозяина? - пилот подмигнул. - Хорошая собака знаешь сколько стоит?
Костя посмотрел на позёмку, уныло вздохнул.
- Наверное, много. Только моя - беспородная. И хозяин у неё неизвестно где.
Пилот помолчал. Потопал ногами. Плюнул.
- Еще бы я собак возил…
Костя опять вздохнул.
- А если я полечу?
- Ты? - удивился пилот.
- Ну. С собакой.
Пилот сказал:
- Это - другое дело! Сто баксов!
- Опять?
Пилот закурил, пряча зажигалку от ветра. Сказал доверительно:
- Я тебе вот что скажу… Садись со своей собакой в автобус - и ехай. Если с шофером договоришься.
Костя махнул рукой и повернулся уходить.
- Слышь! - окликнул пилот. - А ты откуда эту собаку взял?
- Из лесу, - неохотно ответил Костя.
- Так она охотничья?
- Да какое там… Городская.
- И на что она тебе?
- Шапку сшить! - на ходу огрызнулся Костя. И услышал сзади:
- Ну, так бы сразу и сказал…
* * *
Тарзану было уютно и тепло. Он лежал в ногах у Кости, а Костя сидел один на заднем сиденье "жигулей": он купил у частника все три места, да еще приплатил сверху за собаку. Водитель почему-то подозрительно косился на Тарзана.
Тарзан дремал, слушая свист ветра, шуршанье колес по ровной дороге. Незнакомые запахи обволакивали его, и он с удовольствием разбирался в них. Одни были резкими, неприятными - это пахли механизмы, искусственная кожа, синтетика, и что-то, похожее на пихтовый аромат: в салоне был ароматизатор. Другие - приятными, знакомыми; от Кости, например, пахло почти так же, как от Старой Хозяйки, которая частенько бросала Тарзану косточку из супа.
Костя тоже дремал. Он не знал, зачем нужно то, что он делает, но твердо чувствовал, что поступает правильно Впереди у него были три дня отдыха, и почему бы не прокатиться в Томск? Город теперь меняется день ото дня - готовится к юбилею. Хоть по нормальным улицам походить, а не по колпашевским буеракам.
* * *
Кабинет губернатора
- Я тебе покажу "чрезвычайное положение"! - губернатор пристукнул ладонью о стол. - И думать забудь!
Пристукнул он на Густых, который считался его любимчиком. А Густых предлагал ввести в городе и окрестностях режим ЧП и начать планомерный отлов животных и принудительную вакцинацию.
Густых надулся.
Максим Феофилактыч уже пожалел, что не сдержался. Сказал мягче:
- Через полгода выборы, - а мы ЧП вводим. Да что я потом Москве скажу? А народу? А?
- Густых подскажет, что сказать, - пробубнил со своего места мэр города Ильин.
Щеки губернатора побагровели. Ильин сказал чистую правду: Густых отвечал за все предвыборные кампании Максима Феофилактыча и еще ни разу не ошибся. А кампаний было уже целых три.
Но тут уж пришлось сдержаться. Этот казнокрад, взяточник, и вообще подлец Ильин был слишком умён. Мог и подгадить, где не надо. А перед выборами - оно совсем, совсем не надо.
- Про "Верного друга" уже все знают? - пересилив себя, спросил губернатор.
- А что? - спросил член комиссии Борисов, круглый человечек в военной форме, - начальник штаба областного управления ГО и ЧС.
"Ну, этот все узнаёт в последнюю очередь", - с досадой подумал губернатор. Вздохнул.
- Собаки взбесились. Вырвались на свободу и разорвали эту свою собачницу, хозяйку притона. То есть, приюта. Как ее? Лебедева, что ли. Эльвира.
- Борисовна, - подсказал Густых.
- Борисовна! - повторил губернатор громче. - И нет больше этой Борисовны! Сторожиха в будке спряталась, все видела.
- Сторожиха? - удивленно сказал Ильин. - Я и не знал…
- Она сейчас у нас, - подал голос замначальника УВД Чурилов. - Допрашиваем.
- И что?
- Да, что… - Чурилов пожал плечами. - Она из бомжей. У нее и раньше, скорее всего, с головой не в порядке было. А теперь и вовсе. Башню, как говорится, снесло. Плетет черт знает что.
- А что именно? - не унимался Ильин.
- Да про какого-то черного человека. Будто он ворота в питомнике выломал. Собак выпустил, а сам внутрь вошел. И пропал.
- Как пропал?
- Я же говорю, у бомжихи с головой непорядок, - сказал Чурилов. - Она, когда собаки разбежались, еще часа три в сторожке сидела. Говорит, Богу молилась. А потом вылезла, в здание питомника вошла. А там - никого. Пошла назад - наткнулась на тело этой Эльвиры. И - всё. Больше ничего не помнит.
- Бред! - кратко заметил губернатор.
Ильин пожевал губами - губы у него были что надо: большие, как бы приплюснутые.
- А что, - сказал он, - ворота там крепкие?
- Мы смотрели, - живо повернулся к нему Чурилов, - видно, его самого очень интересовало все это. - Действительно, ворота здоровенные, деревянная основа, жестью обитые изнутри. Там коровник раньше был. Двери еще советских времен, надежные, только жестью уже для собак обили. Ну, так эти ворота - выломаны. Совсем, с косяками, с петлями.
Губернатор тоже заинтересовался. Смотрел на Чурилова с подозрением.
- Так! - сказал он. - А почему мне об этом не доложили?
Чурилов виновато пожал плечами. Максим Феофилактыч бросил неприязненный взгляд на Ильина.
- Между прочим, в питомнике как раз телевизионщики работали в это время, - сказал Чурилов, опасливо поглядывая на губернатора.
- Какие еще телевизионщики? - гневно спросил Максим Феофилактыч. - Почему мне не доложили? Владимир Александрович! - он развернулся к Густых, сидевшему сбоку. - Почему я узнаю обо всем в последнюю очередь?
- Я сам не знал, - развел руками Густых. - Мне не докладывали…
- А могли бы у Чурилова спросить!
Густых молчал, нагнув голову.
- Могли? Или не могли?.. Вы председатель комиссии, или что?
Губернатор треснул ладонью по столу.
Густых покраснел. Такой выволочки - да еще при всей этой шушере, - он от Максима еще ни разу не получал. Тьфу ты, черт! И что за день такой?
Губернатор повернулся к Чурилову.
- Что за телевизионщики, откуда?
- Из "АБЦ". Мелочь пузатая, - внятно сказал Ильин.
Губернатор отмахнулся. Не отрывая взгляда от Чурилова, сказал:
- Я, кажется, вас спрашиваю?
- Ну да, группа из "АБЦ". Журналист и оператор. Фамилии сказать?
- На кой черт мне сдались их фамилии! Они снимали?
- Снимали.
- Так что вы вола за хвост тянете? Где эта пленка?
- В интересах следствия…
Губернатор хлопнул ладонью так, что подскочили все три микрофона, а раскрытый ноутбук захлопнулся и жалобно пискнул.
- Да что тут у вас творится? - закричал, уже не в силах сдерживаться, Максим Феофилактыч. - Плёнку прячут от губернатора "в интересах следствия". Какого следствия? Вы там что, очумели, не знаете, что происходит? Вы эту пленку в первую очередь должны были передать вот ему, - он ткнул пальцем в Густых. - Он председатель комиссии по ЧС! А положение у нас сейчас как раз такое - Че-Эс!
Он перевел дух. Выпил воды, мрачно оглядел притихшую комиссию.
- Что медицина скажет?
Начальник департамента здравоохранения - огромный, невероятно огромный и толстый человек, - завозился.
- Пока идут наблюдения, Максим Феофилактыч.
- За кем? За укушенными или за собаками?
- За собаками… Укушенных за последние дни практически нет.
- Ну да! - ядовито сказал губернатор. - Укушенных нет, - только разорванные. А что, по трупу определить ничего нельзя?
- Ну… - начальник департамента задумался.
- Хорошо, понятно. Вы, по-моему, и не пытались. А собаки?
- Собаки содержатся в питомнике института вакцин и сывороток, в отдельном блоке. Пока результаты наблюдения отрицательные.
- То есть, бешенства нет?
- Нет.
Губернатор помолчал. Потом спросил тихо:
- А что же тогда есть?
Начальник департамента завозился так, что стул под ним заскрипел, - казалось, вот-вот изогнутые металлические ножки разъедутся в стороны.
- Может быть, мы столкнулись с новым… Не известным пока заболеванием… - промямлил начальник здравоохранения, и тут же оживился: - Интересно, главное, что только собаки ведут себя странно.
- Не понял! - рявкнул губернатор.
- Бешенством, Максим, не только собаки болеют, - неторопливо пояснил Ильин. - Другие животные тоже. Кошки, например. Так что если есть эпидемия, кошек тоже нужно брать на учет.
Губернатор сидел, слегка выпучив глаза.
В наступившей тишине стало слышно, как где-то вдали, за огромными окнами, за бетонными стенами, на берегу реки, завыла собака.
- Хорошо… - наконец выговорил Максим Феофилактыч. - Заседание пока прерывается. Минут на сорок. Никому не расходиться. Чурилов! Немедленно привезите сюда пленку. Да, и этих двух телевизионщиков прихватите. И побыстрей, пожалуйста. А вы все, - он обвел взглядом присутствующих, - крепко-накрепко запомните: ни одно слово не должно просочиться за стены этого кабинета. Ни одно! И никому! Даже если шепнете жене - голову оторву. Ясно?
Ильин чуть заметно покачал головой. Ну, хватил Максим. Это уж чересчур…
Он поднялся, на ходу вытаскивая сигареты. Курить хотелось до звона в голове.
Следом за ним, вздохнув свободнее, стали подниматься и остальные.
- Ковригин! - окликнул губернатор.
Начальник здравоохранения замер, отставив необъятный зад.
- Останьтесь. Вы мне нужны. И вы тоже останьтесь, - кивнул он начальнику санэпиднадзора Зинченко.
И, спохватившись, крикнул уже стоявшему в дверях и закуривавшему Ильину:
- Александр Сергеевич! Ты там про какого-то местного знатока рассказывал, помнишь?
- Коростылев! - подсказал Ильин, с наслаждением выпуская в кабинет струю дыма; курить в губернаторских апартаментах строго воспрещалось, и это было элементарной мелкой пакостью за допущенное губернатором хамство.
Максим все понял. Поморщился.
- Ну, так вызови его сюда. Вечерком. Поговорим с ним с глазу на глаз.
- Вызову, - кивнул Ильин и закрыл за собой двери вполне удовлетворенный.
* * *
Черемошники
Бракин шел по переулку, по обыкновению высоко подняв голову и рассматривая даль. Возле одного из домов стояла белая "Волга" с "белодомовскими" номерами. Бракин отметил этот факт, как отмечал и откладывал в памяти все мелочи и случайности, замеченные им в последнее время.
Проходя мимо "Волги", в которой дремал скучающий шофер, Бракин взглянул на дом. За забором было видно новенькое, недавно вставленное окно. А в окне - двое мужчин. Одного из них Бракин знал, потому, что часто видел по телевизору. Другого тоже знал, - но откуда, понял не сразу.
Он неторопливо прошел мимо, свернул в Корейский переулок, потом на Чепалова… И лишь когда его мансарда замаячила вдали над опушенной инеем черемухой, Бракин вспомнил.
Белое лицо в очках. Лицо старого человека, с глубокими бороздами на щеках. Очки всегда отражают какой-нибудь свет - фонарный, лунный, солнечный. Поэтому глаз не видно.
Бракин встречал этого старика на улице, в местных магазинчиках. Значит, это к нему сегодня пожаловал в гости сам мэр города.
Войдя во двор, Бракин привычно двинулся к поленнице и остановился: часть дров исчезла. Присмотревшись, Бракин понял: исчезли только березовые дрова. Под навесом теперь лежали одни сосновые.
Это Ежиха, видать, постаралась. И не поленилась же - все березовые перетаскала в дом, на веранду. Да, Бракин, как правило, брал из поленницы только березу - она и разгоралась лучше, и тепла давала куда больше. Но делал это Бракин не по злому умыслу, а машинально, уяснив для себя однажды, что береза для печки лучше.
Бракин покачал головой. Видно, его тут и впрямь считают чужаком. А может быть, и кем-то похуже… Он усмехнулся. Оборотнем, что ли? Ну, что ж тут сказать… Не без оснований.
Хотя, по идее, могла бы сначала сказать: мол, березовые нам самим не помешают, дед-то все лежит, болеет, а мне одной трудно три раза в сутки печь топить. А если, мол, только березовыми, - так можно всего два раза, - утром и вечером. Дед, как заболел, мерзливым стал, - требует, чтоб в доме всегда тепло было…
Но нет, Ежиха просто молча перетаскала дрова.
Запомним и это.
Бракин набрал охапку сосновых поленьев, пошел к своей двери. Краем глаза заметил, как в хозяйском окне шевельнулась занавеска: Бракину даже показалось, что он заметил востроглазое лицо Ежихи.
Поднявшись к себе, он отпихнул ногой радостно бросившуюся к нему Рыжую. Свалил дрова у печки. Разделся, заварил чаю, насыпал Рыжей сухого корма, растопил печь. И долго сидел перед закрытой дверцей, глядя в щель на пляску веселых огненных человечков.
Темнело. Рыжая подошла, потерлась о ногу Бракина.
Бракин не отозвался.
Стало совсем темно. Но Бракин по-прежнему сидел возле печки на табуретке.
А когда в окне показался объеденный с одной стороны бледный лунный диск, Бракин встал, оделся, свистнул Рыжей: пойдем, мол, - и открыл дверь.
Рыжая, истосковавшаяся по воле, с визгом и лаем понеслась вниз по лестнице. Внизу обернулась, дожидаясь хозяина.
- Пошли, - сказал Бракин, выходя в калитку на улицу.
Он неторопливо побрел по горбатому переулку. В руке он держал пакет - словно собрался в магазин. Рыжая весело неслась рядом, то отставая, чтобы пометить столб или дерево, то уносясь вперед, затевая с цепными псами короткую собачью перебранку.
Когда они оказались возле дома очкастого старика, Бракин приостановился. Неподалеку горел фонарь, и задерживаться здесь надолго было ни к чему.
- Вот этот дом, - сказал Бракин вполголоса.
Рыжая насторожилась, высоко подняла одно ухо.
- Здесь живет тот, кто нам нужен.
Рыжая в недоумении оглядела забор.
- Да, здесь, - кивнул Бракин.
Присел на корточки, взял морду Рыжей в руки, - она аж взвизгнула от счастья, - и тихо сказал:
- Сторожи здесь. Дождись, когда хозяин вернется. И потом последи, сколько можешь. Устанешь, замерзнешь, - беги домой. Я буду тебя ждать.
Он поднялся, заметив впереди, в начале переулка, фигуру прохожего.
- Да смотри, не очень тут светись, - быстро предупредил Бракин. - От старика всего можно ждать. Чуть что - прячься, огородами уходи!
Он хмыкнул. И пошёл быстро, не оглядываясь.
Рыжая сидела несколько секунд в прежней позе: недоуменно подняв ухо. Потом встряхнулась, помчалась вперед, - и с лаем налетела на прохожего.
- Да отстань ты! - огрызнулся прохожий.
Рыжая полаяла еще для порядка, и побежала дальше, стараясь не слишком удаляться от дома таинственного старика.