Танел взгромоздил ящики с рыбой на вагонетку и, подталкивая ее, покатил по рельсам в весовую.
На теплых серых прибрежных камнях сидели бабы и старики в фуражках и жилетах и выбирали из сетей камбалу. Их лица были неподвижны, и они работали, не меняя позы. Они сливались с валунами, на которых сидели, и издали казались каменными.
Паула поднялась, бросила трепещущую камбалу в ящик и побежала к Танелу. Она позвала его.
- Чего тебе? - обернулся Танел.
Ящики с рыбой ждали. Танел следил за весами и уже забыл о девушке. Паула постояла у него за спиной, порывалась что-то сказать, но затем, опустив лицо, вернулась к своей работе. Села на камень и, словно занимаясь вязаньем, стала палочкой выковыривать камбалу из сетей.
Рыбаки развешивали снасти для просушки. Распутывал свои сети и Танел, а Кутье вертелся у него под ногами. Окончив возиться с сетями, рыбаки поодиночке и группами уходили, некоторые неторопливо докуривали и садились на велосипеды.
Но одна группа стояла вокруг Танела, и, казалось, там шел серьезный разговор. До Паулы долетали лишь отдельные фразы.
Парни упрекали Танела:
- Ты в новую веру перешел…
- Кто сказал? - спросил Танел.
- Это и так видно.
Танел рассмеялся:
- Да бросьте вы!
- Не крути.
Они подошли вплотную:
- Разве на побережье мало других девушек?
- Для меня - ни одной, - сказал Танел.
Парни стояли, засунув руки в карманы. Иной курил, прищурив глаза; иной, закинув голову, следил за чайками.
- Что ты с ней возишься?
- По-вашему, надо отвернуться от нее? - спросил Танел. - Снова оставить ее в одиночестве? Так, да?
Парни попытались ему что-то объяснить, но Танел махнул рукой.
- Это не Саалина религия, - сказал Танел, - а тех, кто ее воспитывал.
Издалека было видно, как парни яростно жестикулировали.
Да, в прежние времена за такое дело могли выгнать из комсомола…
Мимо них прошли окончившие работу женщины и тоже взобрались на велосипеды.
- Терпение надо иметь, - сказал Танел. - Выдержку, как у Кади. Она-то не торопится.
Ребята пожимали плечами.
- Что ж, тебе виднее.
Замолчали, разговор дальше не клеился. И без того они истратили много слов. Всем было немного неловко.
- Ладно, не обижайся… Мы же по-хорошему… - сказал Пэ́етри; он был из лодки Ионаса, того, другого. - Мы ведь свои ребята…
Танел кивнул примирительно.
Они пошли все вместе, обнявшись. Пес Танела весело прыгал то впереди, то позади.
Паула сидела на камне, но ее грустные глаза следили за парнями, и мысленно она была рядом с ними.
11. О том, как у Кади обнаруживается западная ориентация. И о том, как солить сига. О том, как Танел не смог заглянуть в душу Саале, познавшей ценность жизни, и как один мальчуган, сидя па бочке, молотил по ней пятками, как по барабану. И о том, как дверь магазина прищемила псу хвост
В конце лета пришли двое мужчин и провели в дом свет.
Во дворе под столбом стояла Кади в большом цветастом переднике и смотрела вверх, как провода тянулись под стреху. Потом заторопилась в комнату, разогрела сковороду, выставила на стол бутылку водки и сига однодневной засолки. У Кади было несколько способов засолки сига. Она начиняла брюшко рыбы лавровым листом, перцем и гвоздикой, солью и сахаром и пеленала ее, как мумию, в льняную материю, обматывала еще веревкой и клала на спинку, брюшком кверху, чтобы рассол не вытек. И теперь белое мясо переливалось, как перламутр, и таяло во рту. Подобная закуска была для горожан не меньшим событием, чем для Кади электричество в дому.
И Кади сказала:
- Такую радость необходимо обмыть!
Она налила мужчинам и выпила сама.
У одного парня сразу же оказалась в руках маленькая губная гармоника, и он спросил, какую польку Кади хочет заказать. Но Кади не хотела польки.
- Опусы я не умею, - сказал парень. - Могу только исполнить Бетховена Людика "Полное молчание".
Но Кади требовала самые модные вещи и даже напела парню начало:
- У тебя, мамаша, западная ориентация, - улыбнулся электрик. - Может, ты и твиста хочешь?
- А ну давай, - сказала Кади с готовностью.
Тогда другой электрик сделал пару обезьяньих движений, его руки болтались, почти касаясь пола, и заорал, выпятив подбородок:
Булле, булле!
Булле, булле!
- Люблю веселых ребят, - одобрительно сказала Кади.
Саале к ним не присоединилась - на столе ведь стояла водка…
Только когда мужчины ушли, Саале вышла в большую комнату и стала, опершись о стену. Кади, немного навеселе, держала палец на выключателе и нажала его. Над столом загорелась лампочка. Кади по-детски рассмеялась, и ее радость растрогала Саале. Они по очереди нажимали на кнопку выключателя, и это безгранично веселило обеих.
На улице уже смеркалось, и непосвященному человеку могло показаться удивительным, что в окнах Кадиного дома поминутно свет сменяется темнотой, словно между ними идет яростная борьба.
Эстонские белые ночи прошли.
Репейники поднялись в рост человека, и заросли крапивы пылили. Все краски стали блеклыми и серьезными, только вереск цвел розово и радостно.
Но море еще раз показало свою грубую ярость и силу и до утра не дало уснуть тем, кто жил в доме, стоявшем на самом берегу. Накануне вечером, когда солнце уходило в море, песок стал красным, а трава - черной; птицы пронзительно кричали, и в тишине чувствовалась угроза. А ночью волны начали буянить, - лишь море может так беспричинно бушевать и реветь так жалобно. На другой день в полдень море утомилось и стало полусонным. А Кади нашла на земле птицу, ударившуюся об окно. Она лежала в беспамятстве.
Берег был весь в морской тине и обломках досок, веток, бревен. Кади и Саале подтащили их по песку к дому, потому что зимой любая деревяшка годится в топливо.
И Саале вспомнилось, что ее мама, презиравшая так плохо устроенную земную жизнь и запрещавшая Саале любить ее, сама совсем не хотела уходить из этой жизни.
Тишина печалила берег. Кривые сосны поскрипывали.
- Что с тобой сегодня? - спросил Танел.
- Ничего, - ответила Саале и движением плеча отстранила его руку, пытавшуюся обнять ее. - Помнишь, - спросила Саале, - что ты мне тогда сказал в городе, в кафе?
- Да, - ответил Танел сразу же. - Помню, конечно. Ты хочешь, чтобы я это повторил?
Парень был очень серьезным!
- Танел, - сказала Саале грустно, - но если мы поженимся и у нас будет ребенок?
- Вполне может случиться, - сказал Танел,
- И значит, я должна все время жить в страхе?
Но Танел не понимал.
- Бог меня обязательно покарает, - заверяла Саале. - Он может забрать у меня ребенка.
Говоря это, девушка боролась со слезами.
- И ты yжe заранее думаешь о таких жутких вещах! - рассердился Танел.
- Да, Танел, - призналась Саале.
Они расстались хмуро.
Саале была подавлена. И именно теперь, когда она осознала ценность жизни, Танел не сумел заглянуть в ее Душу.
И Саале подумала: любить не учат, каждый должен сам уметь любить.
После шторма похолодало, и море сделалось серым. Между засольным помещением и холодильником дул сильный ветер. На опустевшей территории цеха встречались редкие одинокие фигуры: какой-нибудь конторщик с бумагами в руке. Только один маленький мальчишка сидел во дворе на пустой бочке и бил по ней пятками. Как по барабану.
Паула встретила во дворе Саале, прошла мимо нее, но через несколько шагов остановилась, оглянулась и сказала!
- Слушай, иди сюда. Я тебе скажу что-то.
Саале обернулась и тоже остановилась. Но ни одна из них не сделала и шагу навстречу другой.
- Чего тебе? - спросила Саале.
В лице Паулы не было ни малейшей враждебности, скорее оно было грустным. Саале изумило, что у нее такие безутешные, пустые глаза и что она такая красивая.
- Мне нравится Танел, но Танел меня не любит, - сказала Паула просто. - Тогда я подумала, что он любит тебя. Но и тебя он не любит. Я слыхала, он говорил с ребятами, что хочет привлечь тебя на свою сторону. Чтобы ты отказалась от религии.
- Врешь ты, - оказала Саале снисходительно.
Паула улыбнулась и покачала головой.
- Я давно хотела тебе это сказать, да все случая не было. Ты не знаешь Танела. Он просто хороший парень… Со всеми одинаково добрый. Теперь я понимаю, что он и ко мне был только добр…
Саале, крепясь, зло смотрела в землю и ответила скупо:
- Я не верю, что Танел так сказал про меня,
- Спроси у него самого. - Паула улыбнулась, но не злорадно.
- Ты врешь! - крикнула Саале с гневом.
А в глубине двора сидел на пустой бочке из-под рыбы малец и колотил пятками по бочке.
"Врет она!" - повторяла про себя Саале в продолжение всего этого бесконечно длинного дня, стоя за разделочным столом, и по дороге домой. Но потом как-то незаметно, как бы сама собой, уверенность ее поколебалась.
Следовало поговорить с Танелом.
Вечером Кади казалось, что вместе с чаем и хлебом Саале глотает грусть. Кади поняла, что между молодыми людьми произошло бурное объяснение, но не сочла уместным давать непрошеные советы. А Саале казалось, что с сегодняшнего дня у нее опять начинается жизнь без завтра.
Когда пришел Танел, она спросила прямо, без всякого вступления:
- Ты не хочешь, чтобы я верила в бога? - Саале была слишком гордой и оскорбленной, чтобы сказать Танелу о Пауле.
Танел перестал свистеть.
- Нет, - признался он и внимательно посмотрел на Саале. Он догадался, куда она клонит.
- И ты надеешься, что я откажусь от веры? - спросила девушка.
- Тебя научили верить, Саале, - сказал Танел. - Будем откровенны.
Саале спрятала лицо в ладонях.
- Я люблю тебя, - сказал Танел.
Саале убрала руки от лица. У нее были невероятно злые глаза.
- Я люблю только бога, - сказала она гордо.
- Врешь! - воскликнул Танел.
- Нет.
Танел тряс ее, словно хотел вытрясти совсем другой ответ или привести Саале в чувство.
- Ты сама себе врешь! - кричал Танел. - Ты трусиха, Саале. Ты не осмеливаешься радоваться, любить, жить по-человечески. Ты не веришь людям, не веришь в добро. Ты боишься только своего злого, ревнивого бога!
- Отпусти! - прошептала Саале с болью и попятилась к своей каморке. - Ты хочешь, чтобы я выбрала между тобой и богом? Неужели ты действительно надеялся на это? - спросила она. - Уходи. И никогда больше не приходи. Мне не нужна твоя доброта.
- Саале, я люблю тебя, - сказал Танел в отчаянии.
- Уходи. Сатана говорит твоими устами.
Это было уже слишком.
Танел ушел, хлопнув дверью.
Кади была уверена, что бог Саале не в состоянии разлучить ее с Танелом, и еще, что поучения и вмешательство людей действуют отрицательно.
О делах сердечных нельзя ведь говорить так легко и с кондачка. Сначала ей требовалось обдумать, что и как следует сказать.
Однажды вечером, когда Саале мрачная и измученная, с черной шалью на плечах качалась в кресле, Кади, входя со двора, сказала в шутку:
- Ты своим хмурым видом еще накличешь плохую погоду.
Она принесла в комнату полевой цветок, посредине которого сияла капля росы, чтобы Саале полюбовалась, но девушка отвернула голову. Она с враждой думала о Кади, непонимающей ее отчаяния и желающей, чтобы Саале ощутила радость от какой-то ерундовой капли росы.
Сумерки сгущались.
Саале признавалась себе, что грех сделал черствым ее сердце. Тот, кто любит мир, тот, кто мил людям, - тот против бога. И она, Саале, тоже пошла против бога. Она забыла слова матери, что надо держаться за веру, как ракушка за скалу, ибо иначе морская волна оторвет ее от скалы.
А Кади прислушивалась к погоде, потому что, если море не шумело, мир казался вымершим.
Но море шумело.
- Мы же сидим в темноте! - сказала Кади.
- Что с того? - раздалось в ответ.
В темноте легко думается.
И Саале думала: "Господь освещает мир, а не электричество".
Так и сидели они, уставившись в темноту. И Кади рассуждала про себя: "Человек, как темная комната, - ничего внутри не видно".
В эту ночь Саале долго молилась. Но посреди самого глубокого отчаяния поймала себя на желании и надежде: может быть, Танел приходил, а она не услыхала его стука?
Танел не приходил. Ни в этот вечер, ни в последующие. Бог Саале оказался непривычным соперником, и Танелу надо было обо всем хорошенько поразмыслить. Одетый и в шапочке, он лежал на своей железной кровати и даже не отвечал на стук в дверь. Сын Хельви - Мати приходил уже сюда, который раз в день, и все находил новые предлоги для своих посещений.
- Что у тебя опять? - спросил Танел недружелюбно.
Мальчишка протиснулся в дверь.
- Я хотел у тебя о чем-то спросить, - сказал он.
- Ну спрашивай.
- Скажи, ты знаешь Эрика?
- А что?
- Знаешь?
- Не знаю.
Мати подумал немного и спросил еще:
- А Волли ты знаешь?
- Не знаю.
- А Вовку?
- У тебя еще длинный список? Слушай, дружочек, чего ты от меня хочешь?
Мати улыбнулся и сразу же по-свойски и весело взобрался на постель к Танелу.
- В ботинках! - загремел Танел. - Слазь!
- Я их сниму, - пообещал Мати и начал развязывать шнурки. Вообще-то он ходил босиком, но сегодня почему-то случилось, что он оказался в ботинках.
Танел отодвинулся к стене, освободив место для Мати.
- Ты руки тоже моешь иногда?
- Скоро помою, - пообещал Мати. Он лег, заложив руки под затылок, и закинул ногу на согнутое колено.
Так они лежали некоторое время без слов, и Мати вздыхал тяжело и счастливо.
- Ты что вздыхаешь, старина?
Танел не мог не рассмеяться, мати тоже захихикал, прикрывая рукой беззубый рот.
- Подрался? - спросил Танел.
- Не, мамка ниткой выдернула. Он уже давно шатался.
Помолчали еще немного. Затем Мати доверительно сообщил:
- Знаешь, мне тоже нравится одна девочка.
- Да? - спросил Танел с интересом. - Кто же?
Но Мати не назвал имени.
- Так что теперь тебе хана? - спросил Танел сочувственно.
- Да, - признался Мати.
- Она хотя бы красивая?
- Ничего, - считал Мати, - у нее косы.
- Разве косы теперь в моде? - спросил Танел.
Мати пришел в замешательство.
- Я не знаю, - признался он и задумался.
- Не ломай из-за этого голову, - утешал его Танел.
За стеной плакала маленькая сестра Мати. Хельви родила дочку, как и желала. У Мати это не вызывало восторга, потому что крохотная красная плакса сильно мешала ему проводить свободное время в свое удовольствие.
Мати вздохнул и попробовал подумать о другом.
- Танел?
- Что?
- Ты слыхал, что с собакой матери милиционера случилось несчастье?
- Какое?
- Ей прищемило хвост дверью магазина.
- Оторвали хвост?
- Нет. Только половину. Кусочек.
- Оно и лучше, - заметил Танел.
- Почему?
- У нее был слишком длинный.
- Разве это плохо?
- Зимой, да.
- Почему именно зимой?
- Дверь слишком долго остается открытой, и помещение выхолаживается, если собака с таким длинным хвостом бегает из дому на двор и обратно, - сказал Танел.
Мати слушал его с недоверием.
- He трепись! А где твой пес? - вспомнил Мати про Кутьса.
- Пошел прогуляться.
Они говорили еще о разных мужских делах.
А вечером пришла Паула.
- Что с тобой случилось? - спросила девушка.
- Ничего. А что, по-твоему, могло со мной случиться?
- Насупился, словно сети в море утопил.
Танел не ответила
Любая другая девушка рассердилась бы и ушла, но Паула осталась.
- Кино сегодня, - сказала она.
- Ну и что? - грубо бросил парень.
- Ничего. Я только зашла сказать.
Она взялась за дверную ручку, собираясь уйти.
- Погоди!
Танел сожалел, что обидел эту хорошую девушку, которая любила его и не променяла бы ни на какого бога.
Парень взял пиджак со спинки стула.
- Какая картина?
- Заграничная, - с улыбкой проглотила слезы Паула.
Танел стоял, готовый пойти с нею, но Паула медлила, и парень вопросительно посмотрел на нее.
- Не пойдем, - произнесла Паула расстроенно. - Все равно это не имеет смысла…
Танел видел длинные опушенные ресницы и подрагивание уголков рта. Паула стояла так близко от него. Стоило только протянуть руку…
12. О том, что нельзя убежать от любви. О том, как Ионаca сердят мужики, которые пашут своим плугом чужое поле. О сатане с хвостом и четырьмя рогами и о том, как Кутье его ненавидит. О том, как Саале придерживает сердце руками, чтобы оно не выскочило. И о том, что это совсем не шуточная история
Салака, пришедшая осенью метать икру, почему-то не хотела приближаться к берегу. Дул хороший "рыбный" ветер, но за рыбой теперь приходилось отправляться далеко в море. И даже оттуда возвращались с небогатым уловом, а порой совсем пустыми.
Ночами сделалось уже темно, как на морском дне, и холодно, но потом вдруг вернулась летняя жара. На берег катились волны тихой погоды, и женщины, стоя по колено в воде, мыли своих овец.
Саале не относилась безучастно к Кадиным хлопотам, но пребывала в рассеянности и иногда переставляла какую-нибудь вещь с места на место без всякой надобности. Во время работы среди людей она упорно глядела в землю, как делают заключенные или больные. Вечерами ее тянуло из дому; она даже не понимала, куда идет, пока не обнаруживала себя на берегу. Все ее чувства были напряжены и припаяны к одной мысли: отец ведь тоже разошелся с матерью из-за религии, но мама осталась тверда в своей вере.
После ссоры Саале видела Танела только два раза, да и то издали. Саале не хотела попадаться ему на глаза, и Танел тоже, казалось, избегает встреч. Но в те два момента сердце Саале начинало безумно биться.
Вечерами, когда она ходила вдоль пустого берега - ноги в песке и на губах горько-соленый привкус морского ветра, - она думала о многом, вперемешку обо всем, что было для нее важно или причиняло боль. Но это беспокойство мыслей заводило ее в еще больший тупик. И, как однажды, когда она сидела у моря, Саале снова подумала, что она себя замуровала. Теперь это явно был промысел божий. Но Саале чувствовала, как трудно ей жить по божьей воле и каким непосильным для нее теперь становилось отречение от мира.
Ноги в песке остановились. Из песка торчала какая-то деревянная игрушка. Саале нагнулась - формочка для пирожных из песка. Саале перешагнула через нее и пошла своей дорогой.
Но она вернулась. Наполнила формочку и выложила пирожное на гладкую спину камня. Девушка долго слушала, как вздыхают волны, шлепаясь на песок, и, только когда из моря поднялась луна, пошла домой.
Всю дорогу она ненавидела Паулу.