- Простите, господин, я не знаю, кто вы такой… Может, вы по-иному смотрите на немцев… Мне же благодарить их не за что.
Я рассмеялся. Этот добряк, думая о своих детях, тут же сказал о тех, кто принёс им несчастье. Он и не подозревал, что вырвавшееся у него проклятие оккупантам можно было отнести не по адресу.
Я положил ему руку на плечо и сказал:
- Дорогой товарищ! Я только что прибыл оттуда и сам скрываюсь от немцев.
Всем нам сразу стало легче.
- Садитесь, пожалуйста! - произнесли одновременно хозяин и хозяйка.
Я сел и осмотрелся. Хата была маленькая, ветхая, с земляным полом и крошечными окнами. Стол, две лавки, печь, занимающая треть помещения, и полати - одни на всех.
Хозяин - высокий, весь высохший, с острой бородкой; ему было лет под сорок. Холщовая рубаха висела на нём, как на палке. Хозяйке, худощавой женщине с озабоченным лицом, можно было дать и тридцать пять лет и пятьдесят.
А затем - "куча детей". На стол опёрся бледный мальчик лет десяти. Он жадно следил за каждым моим движением, ловил каждое слово. Рядом с ним стоял, вытянув шею, пятилетний ребёнок с- измазанным личиком. Этот только что проснулся, слез с полатей и во все глаза смотрел на необыкновенного гостя. На край лавки робко присела девочка лет восьми с льняными волосами, острым носиком и огромными синими глазами. На полатях стоял золотушный мальчик лет семи, а у его ног разметалась во сне двухлетняя девочка. Возле печи, в корыте, спал грудной ребёнок.
- Как вы только живёте! - вырвалось у меня.
- А мы и сами не знаем, - горько усмехнулась хозяйка.
- Я хожу в город на подённую работу. Но какие нынче заработки! - махнул рукой хозяин.
- А земля есть?
- Огород. Им и кормимся. Да о чём тут говорить! - прервал себя хозяин и, придвинувшись ко мне, попросил: - Вы лучше расскажите, что там делается. Скоро ли наши придут?
Сколько раз мне приходилось слышать этот вопрос в разных концах Белоруссии!
Я начал рассказывать о том, как Ленин и Сталин собирают народ на борьбу с врагом, как рабочие идут в армию…
С улицы донеслось цоканье лошадиных копыт. Я отскочил от окна и выхватил револьвер.
- Гасите свет! - прошептала хозяйка.
- Не надо, - возразил хозяин. - Они сразу догадаются, что мы чего-то боимся.
Я согласился с ним, а сам направился было к дверям.
- Погодите! - остановил меня хозяин, прижавшись лицом к стеклу.
Голова его закрыла всё окно. Мы ждали, затаив дыхание.
- Они сейчас у крайней хаты… - прошептал хозяин. - Видно, будут по порядку обходить всех… Вон, стучатся и кричат…
Значит в моём распоряжении оставалось ещё несколько минут. Может, удастся бежать. Всё зависит от того, знает ли враг наверняка, что я в этом посёлке, или же только подозревает. В поле меня никто не видел, в этом я уверен. Меня могли заметить только на какой-нибудь улице при выходе из города и направиться сюда на авось. От осведомлённости немцев зависело, насколько упорно меня здесь будут искать.
Так или иначе, трудно было надеяться, что у немцев не хватит ума поставить на время обыска вокруг посёлка стражу.
Всё это промелькнуло у меня в голове намного быстрое, чем здесь описано. И тут, как бы в ответ на мои мысли, послышался голос хозяина:
- С левой стороны, за хатами, стоит конный…
Так оно и есть - посёлок окружён. Ну что ж, попробуем пробиться.
- Зачем лезть в петлю? Ложись на полати у стены, а мы положим на тебя детей, - предложила хозяйка.
- Правильно! - подхватил хозяин, не поворачивая головы от окна.
Я согласился. Мигом улёгся около стены, на меня навалили разного тряпья и облепили детьми, положив их поперёк полатей, головами на меня, словно на подушку. Спящую девочку тоже устроили здесь. Даже грудного младенца положили рядом со всеми, а корыто сунули под полати.
- Помните, детки, - предупредила мать: - никому ни слова. Если немцы найдут этого дядю, они убьют его. Слышишь, Миколка? - обратилась она отдельно к младшему.
- Слысу, - ответил серьёзно малыш.
Не знаю, какой вид имели полати со стороны. Во всяком случае, хозяин, отвернувшись от окна, заметил с удовлетворением:
- Очень хорошо! Самый хитрый немец не догадается.
Теперь я хотел только одного, - чтобы они поскорей пришли. Лежать неподвижно было очень неудобно.
И вот этот момент наступил. Одновременно раздался стук и в дверь и в окно. Сразу закричал грудной ребёнок. Мать взяла его на руки и села у самой моей головы. Видно, она начала его кормить.
Загрохотали двери, затопали сапоги.
- Кто у вас тут есть? - раздался резкий голос.
- Правду говорить! Кто-нибудь приходиль недавно? - послышался другой, пискливый, голос.
- Нет, паночки, никого здесь не было, - заговорили вместе хозяин и хозяйка.
- Смотрите, если найдём - всем вам капут! - выкрикнул первый голос.
Стали шарить под полатями и под лавками в углу комнаты. Чуть не касаясь моих ног, полезли на печь, да и внутрь печи заглянули - я слышал, как звякнула заслонка.
Старший мальчик приподнялся и опёрся локтем на моё плечо. Это естественное движение меня обрадовало. Но когда и пятилетний Миколка стал ворочаться, я забеспокоился.
- Миколка, ты чего встал? Ложись, спи! - прикрикнула на него мать.
Она пыталась снова уложить его, но мальчик заупрямился, и на моей спине началась возня. (Я после узнал, что Миколка хотел сесть на меня, чтобы "лучше спрятать".)
Вдруг я услышал слова, от которых у меня замерло сердце. Один из немцев, стараясь придать своему голосу ласковое выражение, точно волк в сказке "Красная Шапочка", обратился к мальчику:
- Миколка, ты ведь не спал, правда? Ты видел дядю, который к вам сегодня приходил?
- Нет, - поспешно ответил Миколка.
- Скажи правду, детка! Дядя очень хочет нас видеть. Он нас всё время ждал. Если скажешь, дам тебе конфетку.
На этот раз Миколка не торопился с ответом. Он услышал такое, о чём его не предупреждали. Он ждал, что чужие дяди будут кричать на него, а тут совсем наоборот. Очевидно, в этот момент мать попыталась прийти к нему на помощь, и немец грозно на неё прикрикнул:
- Прочь отсюда!
Женщина слезла с полатей.
- Не бойся, Миколка, скажи: видел чужого дядю? - снова ласково зазвучал тот же голос.
- Не видел цузого дядю, - ответил Миколка.
- А ты?
- Не видала, - послышался голос девочки.
- А вы?
- Никакого дяди у нас не было! - хором ответили дети.
- Бери огонь, посвети нам! - приказал властный голос.
- Сейчас, - ответил хозяин.
Потом что-то ворочали в сенях, топали над самой головой по потолку, искали во дворе под навесом, в хлеву. Наконец всё стихло.
- Пронесло! - входя в хату, сказал хозяин.
С полатей я, однако, не вставал до тех пор, пока немцы совсем не убрались из посёлка. И я и родители наперебой хвалили детей, в особенности Миколку.
Утром я пошёл в город и выполнил своё задание.
* * *
Прошло двадцать лет. Исчезли, как сон, злые для нашей Родины времена. Во весь рост поднялась новая, могучая Советская держава. Где только я не побывал за эти годы! Попал я на несколько дней и в город М.
И припомнилась мне далёкая осенняя ночь, убогая хатёнка и куча детей, которые меня спасли. Что-то с ними теперь? Удастся ли мне напасть на их след?
Был выходной день. Учреждения не работали, и я не имел возможности заниматься делами, ради которых сюда приехал. Оставалось только сидеть в гостинице или слоняться по улицам. Вот я и отправился туда, к старым хаткам.
Машина быстро вынесла меня за город по гладкому, асфальтированному шоссе, совсем не похожему на ту дорогу, по которой я когда-то шёл. И расстояние-то оказалось небольшим - как говорится, рукой подать. Вместо старых хаток здесь был целый городок: фабричные корпуса, жилые трёхэтажные каменные дома, улицы, залитые асфальтом, весёлые скверы, Дворец культуры - словом, всё то, что можно сейчас увидеть в любом уголке огромного Советского Союза. Где тут найти след былых хаток!
Местность мне. знакома. Узнаю и лощину и пригорок. А вот и сосновая рощица. Здесь где-то должен быть ров и рядом с ним - лачужка моих милых хозяев. Но вместо этого я вижу белый каменный дом.
Я вылез из машины, стал обходить улицы с высокими домами, а перед моими глазами всё стояли те бедные хатки.
Немало я видел советских городов и городков, похожих на этот, но никогда не испытывал такого чувства, как теперь, ни одно место не будило во мне таких воспоминаний. Вот здесь, где теперь фонтан, стоял домик, за которым мой хозяин заметил конного. Значит, хатка, где я тогда ночевал, находилась рядом с клумбой, вокруг которой катаются на велосипедах дети. Помню, как я шёл по нынешнему скверу мимо этого дома на ту сосну…
Как мне хотелось встретиться с кем-нибудь из приютившей меня семьи! Вот идёт красивая синеглазая женщина с сумкой в руках. Попробую спросить её.
- Простите, не знаете ли вы здесь человека, по фамилии… э-э… кажется, Корнейчик?
- Корнейчика не знаю, - ответила молодая женщина, - а Корнейка есть.
- На этом самом месте когда-то стояла его хата, - добавил я.
- Откуда вы знаете? - удивилась она.
- Двадцать лет назад я у него ночевал…
- Вы?! Это вы? - воскликнула женщина, ещё более удивлённая. - Да ведь это вы у нас ночевали! Мы вас. от немцев прятали. Я помню ту ночь…
Я чуть не бросился её обнимать. Так вот она, та синеглазая, светловолосая бледная девочка!
- Идёмте же к отцу, - сказала она и пошла вперёд.
- Так он тут!.. - обрадовался я.
- А зачем ему покидать насиженное гнездо, - улыбнулась она.
"Гнездо" было на втором этаже.
Дверь отворила нам полная женщина с моложавым лицом и седыми волосами.
- Мама, знаешь, кого я привела! - весело воскликнула дочь и тут же таинственно прошептала: - Это тот самый человек, которого мы когда-то всей семьёй прятали от немцев.
- Да неужто это вы? - всплеснула руками мать. - Никогда бы не узнала!
- И вы совсем другой стали, - сказал я, пожимая ей руку. - Если бы не седые волосы, вы бы казались моложе, чем тогда.
На шум голосов в прихожую вышел высокий седой человек с круглым, гладко выбритым лицом. Сняв очки и сложив газету, которую держал в руках, он с любопытством поглядывал то на меня, то на загадочно улыбавшихся жену и дочь. Через несколько минут мы все сидели в просторной, светлой комнате и оживлённо разговаривали, вспоминая прошлое.
- Теперь я, пожалуй, могу вам предложить лучшее пристанище, чем в ту ночь, - улыбнулся хозяин.
- Вижу, вижу, - сказал я. - Но мне не терпится узнать, как поживают ваши дети - мои спасители. Расскажите о них. Меня очень интересует их судьба.
- Не только рассказать, но и показать можно, - ответил хозяин. - Сегодня ведь выходной. Сейчас созовём пленум семьи. Ты, Зося, будешь отвечать за организацию пленума, а ты, мать, - за хозяйственную часть.
Хозяин рассказал мне, как тогда пришли наши и он поступил на работу, а дети стали учиться; как потом построили новую фабрику… Теперь он, старик, - заслуженный мастер этой фабрики. И старший сын - мастер. А Зося замужем за рабочим этой же фабрики. Живёт в квартире рядом.
Зазвенел звонок. В комнату вошёл молодой человек в сером костюме, с выправкой спортсмена.
- Это Сергей. Работает на нашей фабрике техником, - отрекомендовал его отец. - Ему тогда было семь лет.
- А я немножко помню ту ночь, - заметил Сергей.
Перед моими глазами промелькнул образ стоящего на полатях оборванного, золотушного мальчика.
Не успели мы и двух слов сказать, как в другую дверь вошла молодая девушка и в смущении остановилась на пороге.
- Это Нина, учительница нашей фабричной школы, - сказал отец. - Уж она-то вас, наверняка, не помнит. Ей тогда было несколько месяцев.
- Зато я хорошо помню, как вы спали в корыте, - заметил я, пожимая девушке руку.
- А я не раз слышала о вас! - подхватила девушка.
Со старшим сыном хозяев, Андреем Ивановичем, высоким, статным мужчиной, мы встретились, как старые знакомые.
- Я тогда заметил, - рассказал он мне, - что одно ваше плечо выделяется под тонкой подстилкой и опёрся на него локтем.
- Вот вам ещё одна знакомая, - сказала мать, указывая на высокую, стройную девушку в тёмном платье. - Студентка-химик. Она тогда хоть и спала, но в общем деле всё же участвовала.
Я вспомнил спавшую на полатях маленькую девочку.
- А где же тот славный мальчик Миколка, который устоял даже перед конфетой? - спросил я.
- Сейчас и он здесь будет, - ответила мать. - Хотя мы и часто видимся, собраться всем вместе, как сегодня, не всегда удаётся… Смотрю я на вас, - продолжала она, - вспоминаю то время, когда вы у нас ночь провели, и самой не верится, что это мы и есть те самые люди.
- А я и не думаю, что мы те же самые, - заметил отец. - Мы с тобой тогда старые были, а теперь во какие!
Он встал перед женой подбоченившись и молодцевато топнул ногой. От души смеясь, мы и не заметили, как в комнату вернулся вышедший на минуту техник, а с ним вошёл широкий в плечах круглолицый лётчик.
- А вот и Миколка! - воскликнул отец. - Если бы ему теперь вздумалось усесться на вас, это было бы, пожалуй, пострашнее, чем тогда.
- Ну, теперь уже все в сборе, - произнесла хозяйка. - Прошу в столовую.
Большой стол был празднично убран. Белая скатерть, бутылки с вином, разложенная на тарелках закуска, цветы… За столом - дружная компания: передовые советские рабочие, интеллигенты, военный.
Вот встаёт с рюмкой в руке высокий седой человек и говорит:
- Дети мои! Сегодняшний день оказался нашим семейным праздником. Сегодня мы особенно ясно почувствовали, чем мы были и чем стали. Выпьем же первую рюмку за того, кто создал наше счастье!
Почтенная хозяйка с серебряной головой и счастливыми глазами обходит с рюмкой в руке всех сидящих за столом, каждого целует, а потом, отвернувшись, вытирает платочком набежавшую слезу.
Я сижу, как зачарованный. Перед моим взором возникает убогая хатёнка, куча детей на полатях, понурый высокий человек в холщовой рубахе и худая, усталая женщина, которой можно дать и тридцать пять лет и пятьдесят. Я как будто даже слышу её слова: "Родились они на свою беду и на горе нам!"
Я хотел было напомнить матери эти слова, но промолчал- не стоит омрачать семейный праздник.
1939 г.
НА ЛЬДИНЕ
В конце деревни через реку Свислочь был перекинут мост. Здесь когда-то стояла водяная мельница, от которой теперь остались одни только обгоревшие столбы. Река бурно устремлялась под мост, а по другую сторону его от течения отклонялись вправо и влево струи воды и тихо сворачивали в заводь.
Здесь собиралась на поверхности воды трава, солома, всякий хлам. Раз даже Микитка нашёл деревянную утку, приплывшую, видно, из далёкого города, где её потерял какой-нибудь малыш.
Полезные вещи, однако, редко попадались. Чаще всего сюда приплывал хлам, который портил вид красивой, тихой заводи. Летом дети любили палками выталкивать мусор из заводи в реку. До чего же весело было наблюдать, как струя подхватывает какую-нибудь щепку, крутит её во все стороны и уносит далеко-далеко!
Микитка чаще других играл возле моста. Даже теперь, весной, в самый ледоход, он проводил здесь целые дни.
- Ты смотри у меня! - говорила мать. - Как бы ты с этими льдинами в воду не угодил!
- Не угожу, - уверенно отвечал Микитка.
Вначале, когда лёд шёл густо и целые глыбы его налезали одна на другую, трещали и крошились, Микитке здесь делать было нечего - он мог только наблюдать за бурным движением на реке. Вскоре, однако, лёд поредел, легко и свободно поплыл по водному простору. А в тихой заводи стали задерживаться льдины. Разве можно отказать себе в удовольствии выталкивать их из заводи? С льдиной куда интереснее иметь дело, чем с какой-то щепкой.
Микитка усердно регулировал с берега движение льдин. Стоило одной из них задержаться в заводи, он сразу же палкой выгонял её оттуда.
Но вот из-под моста выплыла большая, толстая льдина. Приблизившись к заводи, она задержалась. Постояла, постояла, потом начала потихоньку заворачивать и, наконец, так прочно устроилась у берега, словно она здесь провела всю зиму.
Льдина целиком закрыла собой заводь. Столкнуть её в воду у Микитки не хватило сил. Да ему и не так хотелось столкнуть льдину, как перебраться на неё. Осторожно ступил он на неё одной ногой, потом другой - льдина даже не шелохнулась. Значит, на ней можно было чувствовать себя в безопасности.