У нас новая кухарка, при мне - четвертая. Я бы не надоедала тебе своими поваренными невзгодами, но приют страдает от них не меньше, чем частная семья. Наша новая кухарка - негритянка, толстая, громадная, улыбающаяся, шоколадного цвета. Родом она из Южной "Ка'олины"; и с тех пор, как она поступила, наш стол - не стол, а малина. Зовут ее, ну, угадай-ка! - САЛЛИ, с твоего разрешения. Я предложила ей переменить имя.
- Нет, мисс, мой имя раньше ваш, мисс, я не могу привыкать, как вы зовете "Молли!" Я думать, Салли мой имя.
Итак, она осталась Салли; что ж, по крайней мере, нет опасности, что наши письма будут перепутывать, фамилия у нее далеко не такая плебейская, как Мак-Брайд. Ее зовут Салли Джонстон-Вашингтон, через черточку.
Воскресенье.
В последнее время наша любимая игра - выдумывать ласкательные прозвища для доктора. Его суровая осанка просится на карикатуру. Только что мы придумали целую кучу новых. "Лорд Петтух" - выбор Перси:
"Лорд Петтух и отважен, и стоек, и горд.
Государственный муж, замечательный лорд".
Мисс Снейс называет его с отвращением - "этот тип", а Бетси, за глаза "доктор Рыбий-жир". Мое любимое прозвище в настоящее время - "Макферсон Клон Глокетти Ангус Мак-Клан". Но в поэтическом чутье Сэди Кэт превзошла нас всех. Она назвала его "Скоро-Только-Не-Сейчас". Я думаю, доктор попал в поэзию в первый раз в жизни, но зато эти стихи знает наизусть каждый наш ребенок.
Скоро, только не сейчас,
Будет радость и у нас;
Пейте жир с улыбкой, детки,
Дам вам мятные конфетки.
Сегодня мы с Бетси идем к нему, и, должна сказать, нам просто не терпится увидеть его мрачное обиталище. Он никогда не говорит ни о себе, ни о своем прошлом, ни о чем бы то ни было, связанном с ним. Прямо статуя на пьедестале с надписью НАУКА - никаких чувств, неясности, любви, человеческих слабостей (кроме вспыльчивости). Мы с Бетси просто умираем от любопытства, так хочется узнать, из какого прошлого он вышел; но дайте нам только войти в дом, и наше детективное чутье подскажет нам все. Пока ворота его жилища охраняла свирепая Мак-Гурк, мы отчаивались, но вот - дверь раскрылась по мановению жезла!
С. Мак-Б.
Продолжение следует.
Понедельник.
Дорогая Джуди!
Вчера мы были на званом ужине у доктора - Бетси, мистер Уизерспун и я. Мы провели время недурно, хотя должна сказать, что первое впечатление было довольно тяжелым.
Изнутри его дом точно такой, как снаружи. Никогда в жизни не видела ничего похожего на обстановку его столовой. Стены, ковры, портьеры - все темно-зеленое. Черный мраморный камин, в нем несколько тлеющих угольков. Мебель черная, насколько возможно для мебели. Все украшение комнаты - две гравюры в черных рамках - "Властитель гор" и "Загнанный олень".
Несмотря на все наши усилия, нам казалось, что мы ужинаем в семейном склепе. Миссис Мак-Гурк, в черном люстриновом платье и черном шелковом переднике, маршировала вокруг стола, обнося тяжелыми, холодными яствами, и шаг ее был таким твердым и грузным, что серебро в ящиках буфета все время звенело. Нос у нее был поднят, а рот опущен. Она явно не одобряет затеи хозяина и хочет отпугнуть гостей.
Доктор смутно чувствует, что в его доме чего-то недостает, и чтобы хоть немного скрасить его, он накупил цветов - целые десятки розовых роз и нежно-желтых тюльпанов. Миссис Мак-Гурк стиснула их как можно крепче,
запихнула в ярко-синюю вазу и поставила посреди стола. Букет получился толстый, как куст. Мы с Бетси чуть не прыснули, но доктор был очень доволен, что ему удалось внести в свою столовую светлую нотку; так что мы скрыли нашу веселость и горячо похвалили его за удачный выбор цветов.
Как только ужин кончился, мы с облегчением встали и поспешили в его личные апартаменты, куда стиль Мак-Гурк не проникает. Никто никогда не входит ни в его кабинет, ни в лабораторию, кроме Люэлина, коротенького, кривоногого человечка, соединяющего обязанности горничной и шофера.
Хотя я на своем веку видела и более веселые комнаты, но для мужского кабинета не так уж плохо - везде книги, с полу до потолка, а непоместившиеся лежат кучами на полу, столах и камине; полдюжины бездонных кожаных кресел, два коврика, и опять черный мраморный камин, на этот раз с веселым пламенем. В роли безделушек - чучело пеликана и журавль с лягушкой во рту, да еще енот, сидящий на бревне, и лакированная сельдь. В воздухе носится легкий аромат йодоформа.
Доктор сам сварил кофе на какой-то французской машинке, и мы постарались забыть о существовании этой Мэгги. Он сделал все что мог, чтобы быть гостеприимным хозяином, и я могу сказать, что слово "слабоумие" не прозвучало ни разу. Оказывается, доктор в часы отдыха - рыболов; он обменивался с Перси рассказами о лососях и форели, а в конце концов достал ящик с мухами и галантно преподнес нам какие-то особенные экземпляры - "Серебряный доктор" и "Джек Скотт" - чтобы сделать из них шляпные булавки. Затем беседа перешла на шотландские луга, и он рассказал об одной ночи, когда он заблудился и до рассвета бродил по вереску. Не подлежит сомнению, что сердце доктора обитает в шотландских горах.
Боюсь, что мы с Бетси были несправедливы к нему. Трудно отказаться от столь интересной мысли, но, очень может быть, он не совершил никакого преступления. Теперь мы склонны думать, что он потерпел неудачу в любви.
Право, возмутительно с моей стороны издеваться над бедным доктором, ибо, несмотря на суровую мрачность, его надо бы пожалеть. Подумай только, после мучительного обхода он возвращается домой, к одинокой трапезе в этой страшной столовой!
Как ты думаешь, его не развеселит, если я пошлю своих художников намалевать на стенах его столовой бордюр из зайчиков?
Любящая, как всегда,
Салли.
Дорогая Джуди!
Неужели ты никогда не вернешься в Нью-Йорк? Пожалуйста, поторопись. Мне нужна новая шляпа, и я хочу купить ее на Пятой Авеню, а не у нас в деревне.
Миссис Греби, наша лучшая модистка, не признает рабского подражания парижским модам, она выпускает свои собственные фасоны. Правда, три года тому назад она решилась на большую уступку, совершила обход нью-йоркских магазинов и до сих пор создает модели по тогдашнему вдохновению.
Вдобавок, кроме моей собственной шляпы, мне нужно купить 113 шляп для моих детей, не говоря уже о ботинках, штанишках, рубашках, лентах для волос, чулках и подвязках. Нелегкое дело прилично одевать такую семью!
Получила ли ты письмо, которое я тебе писала на прошлой неделе? У тебя не хватило вежливости упомянуть о нем, а между тем, оно написано на семнадцати страницах и отняло у меня целые дни.
С почтением
С. Мак-Брайд.
P.S. Почему ты ничего не сообщаешь о Гордоне? Видела ли ты его, говорил ли он обо мне? Ухаживает ли он за какой-нибудь из тех хорошеньких южных девиц, которыми кишит Вашингтон? Ты ведь отлично знаешь, что мне хочется услышать о нем. Почему ты такая свинья?
Вторник, 4.27 дня.
Дорогая Джуди!
Твою телеграмму передали мне две минуты тому назад по телефону.
Да, спасибо, я с восторгом приеду в четверг в 5.49. И пожалуйста, не приглашай никого на этот вечер, я намерена сидеть до полуночи и беседовать с тобой и с председателем о приюте Джона Грайера.
Пятницу, субботу и понедельник мне придется посвятить покупкам. Разумеется, ты права - у меня и без того больше платьев, чем требуется для такой плененной птицы, но когда приходит весна, я тоскую по новому оперению. Я каждый вечер надеваю robe de soiree, чтобы скорее износить их - нет, это не совсем верно, я ношу их для того, чтобы убедить себя, что я все еще обыкновенная девушка, несмотря на необыкновенную жизнь, в которую ты меня втолкнула.
Высокородный С. У. застал меня вчера в крепдешиновом платье цвета морской волны (произведение Джейн, но совсем как парижское). Он был весьма удивлен, что я не собираюсь на бал. Я пригласила его пообедать со мной, и он принял приглашение. Мы были очень любезны друг с другом. За обедом он совсем разошелся. Еда, по-видимому, ему впрок.
Если в Нью-Йорке сейчас какой-нибудь Бернард Шоу, я, пожалуй, уделила бы в субботу часик-другой для matinee. Его диалоги - такой живительный контраст к беседам С.У!
Не стоит больше писать. Потерплю немножко и буду говорить.
Addio! Салли.
P.S. Увы! Только я успела найти в докторе проблеск приятности, как он снова вышел из себя и был непозволительно противен. У нас, к несчастью, пять случаев кори, и доктор дал нам понять, что мы с мисс Снейс привили эту корь нарочно, ему назло. Я ничего не имела бы против, если бы Робин Мак-Рэй подал в отставку.
Среда.
Милый недруг!
Вашу краткую, полную достоинства записку получила. Я никогда не видела человека, чей литературный стиль так походил бы на его разговорную речь.
Вы пишете, что будете весьма признательны, если я брошу нелепую манеру называть Вас "недругом". Я брошу свою нелепую манеру, как только Вы бросите Вашу нелепую манеру злиться и ругаться из-за всякой мелочи, которая Вам не по вкусу.
Завтра уезжаю на четыре дня в Нью-Йорк.
Уважающая вас
С. Мак-Брайд.
Chez les Pendletons,
Нью-Йорк.
Милый недруг!
Надеюсь, это письмо застанет Вас в более приятном настроении, чем в последний раз. Я настойчиво утверждаю, что два новых случая кори следует приписать не проискам заведующей, а, скорее, никуда не годной анатомии нашего здания, где нельзя изолировать заразных больных.
Так как Вы не изволили навестить нас вчера утром перед моим отъездом, я не могла дать Вам прощальных советов. Вот и пишу Вам, чтобы попросить: обратите Ваше пристальное око на Мэми Проут, она вся покрыта красной сыпью, которая может оказаться корью, хотя я надеюсь, что нет. У Мэми часто бывает сыпь.
Вернусь в тюрьму в будущий понедельник, в шесть часов вечера.
Уважающая Вас
С. Мак-Брайд.
P.S. Надеюсь, Вы простите мою откровенность, но Вы совсем не тот тип доктора, который мне нравится. Я люблю краснощеких, кругленьких, улыбающихся врачей.
Приют Джона Грайера,
9-е июня.
Дорогая Джуди!
Вы ужасная семья для впечатлительной молодой девицы. Как можете вы требовать от меня, чтобы я вернулась и довольствовалась приютской жизнью после того, как видела такую семейную гармонию, как домашний очаг Пендльтонов?
Всю дорогу в поезде, вместо того, чтобы заниматься двумя романами, четырьмя журналами и коробкой шоколада, которыми твой муж так заботливо снабдил меня, я производила мысленный смотр знакомых молодых людей, в надежде найти среди них такого же милого, как Джервис. И нашла! (Еще милее, кажется.) С сегодняшнего дня он - отмеченная жертва, обреченная добыча.
Мне будет страшно тяжело отказаться от приюта после всех волнений, которых он мне стоил, но если вы не собираетесь перевести его в столицу, я не вижу иного выхода.
Поезд ужасно опоздал. Мы сидели и дымили на какой-то боковой линии в то время, как два скорых и один товарный пролетели мимо. Думаю, у нас что-нибудь сломалось, и пришлось чинить локомотив. Машинист был спокоен, но скрытен.
Я вышла на нашей маленькой станции, единственная из всего поезда, в половине восьмого. Было абсолютно темно, и шел дождь, а я была без зонтика и в моей драгоценной новой шляпе. Никакой Тернфельд не встретил меня; не было даже ни одного извозчика. Правда, я не телеграфировала точно, когда приеду, но немножко обиделась. Мне казалось, все-таки, что сто тринадцать сирот будут стоять в ряд на платформе с цветами и песнями. Как раз в ту минуту, когда я сказала станционному служащему, что присмотрю за телеграфным аппаратом, пока он сбегает через дорогу в кафе и вызовет такси, из-за угла показались два прожектора, направленные прямо на меня. Они остановились за девять дюймов до того, как меня переехать, и я услышала голос доктора.
- Так, так, мисс Салли Мак-Брайд! Пора уж вам вернуться и избавить меня от ваших ребятишек.
Нет, ты подумай, он приезжал на станцию три раза на всякий случай! Он сунул меня, мою новую шляпу, чемодан, книги, шоколад и все остальное под непромокаемую крышу автомобиля, и мы отправились. Право, у меня было такое чувство, точно я снова вернулась домой, и мне стало ужасно грустно, что придется когда-нибудь уехать. Мысленно, видишь ли, я уже подала в отставку, уложила вещи и удрала. Мысль о том, что ты где-нибудь не на всю жизнь, порождает такое неприятное чувство… Вот почему пробные браки не удаются. Чтобы добиться успеха в каком-нибудь деле, надо чувствовать, что это - бесповоротно, навсегда; только тогда вложишь в него всю душу и все помыслы.
Просто удивительно, какая куча новостей может набраться за четыре дня! Доктор буквально не закрывал рта и все-таки не успел рассказать всего, что мне хотелось знать. Между прочим, он сообщил, что Сэди Кэт провела два дня в лазарете; его диагнозы - полбанки варенья из крыжовника и Бог знает сколько пряников. В мое отсутствие ее поставили мыть посуду в кладовой, и соприкосновение с экзотической роскошью сломило хрупкую добродетель.
Кроме того, наша кухарка Салли и наш работник Ной вступили на стезю взаимоистребительной войны. Все началось с небольшого спора по поводу плиты, усугубленного ведром горячей воды, которое Салли вылила в окно с необычайной для женщины меткостью прицела. Видишь, каким исключительным, редким характером должна обладать заведующая! Ей приходится соединять в себе качества няньки с качествами полицейского.
Доктор успел рассказать половину, как мы уже подъехали к дому. Благодаря тому, что он встречал меня три раза, он еще не обедал, и я предложила ему приютское гостеприимство. Я хотела пригласить Бетси и мистера Уизерспуна, и у нас состоялось бы распорядительное заседание, на котором мы могли бы наладить все заброшенные дела.
Доктор принял приглашение с лестной для меня готовностью. Он любит обедать вне семейного склепа.
Но Бетси, как оказалось, улетела домой, чтобы повидать приехавшую в гости бабушку, а Перси играл в бридж в деревне. Этот джентльмен очень редко выходит по вечерам, и я рада, что у него есть хоть какое-то развлечение.
Кончилось тем, что мы с доктором обедали tete-a-tete. Было около восьми часов, а наш обеденный час - 6.30, но импровизированный обед оказался таким, какого, я уверена, миссис Мак-Гурк никогда ему не подавала. Салли, желавшая внушить мне сознание своей бесценности, превзошла самое себя. После обеда мы пили кофе у камина в моем уютном синем кабинете, а снаружи выл ветер и хлопали ставни.
Мы провели вечер очень дружно. Впервые со времени нашего знакомства я почувствовала в этом человеке новую нотку. В нем есть что-то необыкновенно привлекательное, надо только ближе узнать его; но узнавание это требует изрядного количества времени. Я никогда не встречала такого необъяснимого существа. Все время, что я с ним разговариваю, я чувствую, что в прямой линии его рта и за полузакрытыми глазами тлеет скрытый огонь. Уверена ли ты, что он не совершил злодеяния? Судя по виду, совершил.
И надо прибавить, что доктор, если захочет, может быть совсем неплохим собеседником. У него вся шотландская литература на кончике языка.
Ты только послушай! Между чашечками кофе (он пьет слишком много кофе для медика) мой гость заметил невзначай, что их семья знала Стивенсона и часто бывала у него, на Хэриот-роу, 17. Естественно, я весь вечер приставала к нему, не знал ли он часом Шелли или кого еще.
Когда я приступила к этому письму, у меня отнюдь не было намерения наполнять его описанием недавно открытых достоинств Робина Мак-Рэя; но я виновата перед ним. Вчера вечером он был так мил и общителен, что я весь день сегодня терзаюсь угрызениями совести, вспоминая, как беспощадно высмеивала его перед тобою и Джервисом. Право, я сама не совсем верила во все эти гадости, которые говорила. Раз в месяц наш доктор бывает очаровательно мил и сговорчив.
Петрушка только что заходил и потерял при этом трех малюсеньких жаб. Сэди Кэт вытащила одну из-под книжной этажерки, а две других ускакали, и я ужасно боюсь, что они притаились в моей постели. Хотелось бы, чтобы мыши, змеи, жабы и дождевые черви не были так портативны! Никогда не знаешь, что творится в кармане у ребенка, вполне респектабельного на вид.
Я чудесно провела время в Casa Пендльтон. Не забуду, что вы обещали скоро отдать визит.
Твоя, как всегда,
Салли.
P.S. Я оставила под кроватью голубые ночные туфли. Попроси Мэри завернуть их и прислать мне. Только, пожалуйста, води ее руку, когда она будет писать адрес. Она пишет мою фамилию "Макберд".
Вторник.
Милый недруг!
Как я вам уже говорила, я оставила в нью-йоркском агентстве заявление насчет няньки, приблизительно такого содержания:
"Требуется нянька достаточных размеров, чтобы поместить на коленях семнадцать младенцев".
Она приехала сегодня утром, и фигура у нее сногсшибательная!
У нее такой живот, что нам придется прикреплять младенцев французскими булавками, чтобы они не соскальзывали с колен.
Передайте, пожалуйста, Сэди Кэт журнал. Я прочту его сегодня и верну завтра.
Существовала ли когда-нибудь более понятливая и послушная ученица, чем
Салли Мак-Брайд?
Четверг.
Дорогая Джуди!
Я провела последние три дня, бурно подготавливая те нововведения, которые мы задумали в Нью-Йорке. Ваше слово - закон. Введена общественная банка с печеньем.
Заказаны также восемьдесят ящиков для игрушек. Какая чудесная мысль, чтобы у каждого ребенка был свой собственный ящик! Это приучит их к порядку и самостоятельности, каждому придется самому заботиться о целости и сохранности своих игрушек. Бедная Джуди! Ты гораздо глубже понимаешь сокровенные желания, таящиеся в их сердечках, чем я, при всем моем усердии.
Мы делаем все что можем, чтобы вводить как можно меньше стесняющих правил, но что до этих ящиков, есть один пункт, в котором я буду твердой, как скала: дети не должны держать ни мышей, ни жаб, ни дождевых червей.
Не могу тебе сказать, как я рада, что жалованье Бетси будет увеличено и что она останется у нас надолго. Высокородный С.У. недоволен. Он навел справки и узнал, что ее семья в состоянии заботиться о ней.
- Вы ведь не даете юридических советов бесплатно, - сказала я ему. - Почему же она должна даром служить?
- Это благотворительная работа.