- Нет… Это просто стихи, наверно. Ну, не совсем стихи. Я не знаю, что получилось.
- А можно? - Сережа нерешительно потянулся к листку.
Генка вскинул обеспокоенные, почти жалобные глаза.
- Смеяться не будешь?
- Я? - искренне удивился Сережа. - Когда я смеялся?
- Да… А над письмом…
- Ген, - испуганно сказал Сережа. - Я же так, по глупости. Ну, язык подвернулся… Ну, я же не знал, что ты обидишься…
Генка молчал, покусывая губы.
Сережа зажмурился и сказал:
- Кузнечик, прости…
Генка словно встряхнулся.
- Да ты что! Я же не поэтому. Боюсь… я. Ты уже спал, а я писал, писал. Коряво получилось. Хотел, чтобы хорошо, а… Ну, бери.
Он сам положил Сереже на колени обмякший прохладный листок. Сережа увидел лиловые расплывшиеся строчки:
Над крепостью старой качнулась звезда,
Хотя была тишина.
И все еще людям грозила беда,
Всеобщая, как война…
Тревога мягко накрыла Сережу, словно холодная тень. Генка писал о сказке - немного запутанной и странной. Она придумалась, когда ехали в Севастополь. Но это была не совсем сказка, потому что речь шла о Генке и Сереже. Будто они вдвоем попали в старинный город у моря - знакомый и в то же время фантастический. И вдруг Сережка исчез. Словно обиделся на Генку непонятно за что. Он ушел, не оглянувшись, вдоль бесконечного пляжа, затерялся среди людей. А люди были встревожены, и предчувствие близкой беды проносилось по улицам, как порывы предгрозового ветра. Это предчувствие задело и Генку, но больше всех тревог мучило его одно: где Сережка? Куда он ушел? Почему ушел?
Опустевшими пляжами, заросшими улицами, по каменным плитам и лестницам, на которых шуршали сухие листья, Генка шел, шел и добрался к вечеру до старой крепости. И там на каменном козырьке стены он увидел Сережку. Забрался к нему, встал сзади и чуть сбоку. Спросил тихо:
- Зачем ты ушел?
Сережка обернулся. Сначала вздрогнул, а потом узнал Генку и улыбнулся. И сказал:
- Вот хорошо. А я шел, шел, потом оглянулся, а тебя нет. Думал, ты тоже идешь, а тебя нет. Забрался сюда и стал ждать. Я знал, что ты придешь.
И вечер сделался обычным вечером, за которым приходит спокойная ночь, а потом хорошее солнечное утро. И стало ясно, что предчувствие беды - пустой страх из-за глупых выдумок и нелепых слухов. Потому что, когда встречаются друзья, несчастья отступают и прячутся с глаз…
Вот об этом были Генкины стихи.
Сережа не знал, как они написаны - коряво или, наоборот, звонко и отточенно. Он просто увидел странный город, ощутил Генкину тревогу и тоску. И обрадовался встрече. И даже в горле заскребло, когда прочитал:
… Теперь, когда мы снова вдвоем,
Закрыты пути беде.
И мы с Сережкой вдоль моря бредем
По щиколотку в воде…
- Ты это так написал… Лучше, наверно, нельзя… Или, наверно, можно, но для меня лучше не надо… Генка…
- Что?
- Не знаю… Просто "Ген-ка"…
И они засмеялись.
Это было настоящее счастье: сидеть рядом с лучшим другом Кузнечиком, впитывать плечами горячее солнце, видеть море и знать, что хоть через минуту можешь с разбегу кинуться в волны, уйти, как в сказку, в голубую глубину.
Но счастье не бывает полным. И через пять минут Сережа сказал:
- Митьку бы еще сюда. И Димку…
- И Данилку. И всех наших, - поддержал Генка.
"И Наташу", - мысленно улыбнулся Сережа.
- Может, когда-нибудь повезет, чтобы все вместе… - добавил Кузнечик.
"Может, и правда повезет", - подумал Сережа. Ведь и ему повезло. Прямо как в сказке.
…В тот день, после случая в троллейбусе он проводил мальчишку и его сестренку до самого кинотеатра. На вокзал с дядей Витей он, конечно, не поехал. Потом он ушел к Генке и пробыл там до ужина.
Виталий Александрович Вяткин - бывший дядя Витя - уехал в тот же вечер. Он взял в кассе только один билет, себе.
Сережа не стал с ним прощаться.
Из своей комнаты он слышал, как тетя Галя сказала брату:
- Изверг ты. Ведь он же еще ребенок…
- Не ребенок, - сказал дядя Витя. - Он сумел выбрать себе путь. Пускай и отвечает.
"Только не перед тобой", - подумал Сережа.
Папы дома не было. Он вернулся поздно, после дядюшкиного отъезда. И тогда все узнал. Он молча притянул к себе Сережку, положил ему на голову большущую ладонь, слегка взъерошил волосы. Они стояли так в полутемной прихожей, и Сережа думал, что с отцом ему в жизни очень повезло. А отец, видимо, решал, как же теперь быть.
И в этот момент случилось то, что можно считать чудом, а можно - самым обыкновенным делом. У дверей позвонили, и оказалось, что пришел Саша.
Никогда раньше он не приходил к Сереже.
Конечно, в первый миг Сережа удивился и встревожился: что-нибудь с Генкой?
- Да все в порядке, - сказал Саша, поймав Сережин взгляд. И обратился к отцу - Вы уж извините за странный и поздний визит. Хотел сначала по телефону, да так, думаю, лучше.
- Это Саша, Генкин брат, - объяснил Сережа.
- Ну так проводи гостя в комнату, - сказал отец. - Очень рад.
- Я, собственно-, не к Сергею, а скорее к вам, - нерешительно проговорил Саша, когда его усадили на стул. - Есть один вопрос… Говорят, Сережа с дядюшкой собирался в Севастополь…
- Сорвалось, - сказал отец.
- Да, знаю… Пока не сорвалось, хотел я им с Генкой, с братцем моим, сделать нечаянную радость. У меня там работа, в командировку собираюсь. Думал, возьму брата, а в Севастополе они встретятся. А теперь что?.. Может, мне их двоих забрать? Сам-то я буду занят, но у меня товарищ там есть, а у него мама. Она бы присмотрела…
Вот тогда, честно говоря, Сережа не выдержал. Он торопливо ушел в свою комнату, вцепился в клинок на стене и прижался лбом к тонкому холодному железу. Еще не хватало разреветься при Саше.
- Пойдем на раскопки. Может, уже начали работу, - сказал Сережа.
И они пошли в западную часть Херсонеса, где ленинградские студенты раскапывали храм десятого века. Но студентов еще не было. Сережа и Генка не торопясь побрели среди травы, среди зарослей дрока, в которых лежали каменные плиты и обломки колонн. Вышли на центральную площадь у разбитого бомбами Владимирского собора.
В этот ранний час в Херсонесе было пусто. Лишь у крытой галереи, где выставлены для зрителей необъятные глиняные вазы - пифосы, мальчишки встретили человека. Крепкий невысокий человек в зеленых шортах бодро шагал, будто катился им навстречу. У него была коричневая лысина, круглый загорелый живот и курчавые плечи.
Вздрогнув, человек остановился, изумленно посмотрел на ребят. Даже рот приоткрыл: собрался, наверно, о чем-то спросить. Но они обошли его с двух сторон, будто стоявший на дороге пифос. А потом засмеялись и мимо белого домика с антенной, по каменной лестнице, побежали к морю.
Они схитрили в этот день: позвонили тете Лизе и сказали, что обедать не придут, поедят в столовой. Потом позвонили в лабораторию Саше и его другу Алику, чтобы те не беспокоились. А потом, не тратя времени на столовую, купили по три пирожка и махнули на катере в Инкерман. Там у самого берега стоял полуразобранный старый тральщик. Они вплавь добрались до него и полдня играли там с мальчишками, с которыми Генка был знаком еще в прошлом году.
В сумерках они добрели до Симферопольской улицы, до двухэтажного дома, где жил с матерью Алик.
Гудели ноги, сосало в желудке, горели от солнца плечи. Но сильней усталости была радость. Потому что все еще только начиналось. Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.
- Полуночники, - сказала тетя Лиза. - Вот я вас…
- Бродяги, - сказал Саша, который играл с Аликом в шахматы. - Засажу под арест на трое суток.
- Но мы же звонили, что не потонули, не потерялись и вообще никуда не пропали, - жалобно сказал Генка.
- Сейчас будут врать, что обедали и ничуточки не хотят есть, - проницательно заметил Алик.
Сережа хотел возразить, что на такое нахальное вранье они с Генкой не пойдут. Но тут в коридоре длинно и беспорядочно затрезвонил телефон.
- Междугородная! - воскликнул Саша и бросился к двери.
Сережа слышал, как он торопливо сказал в трубку:
- Слушаю… Да, что? Да, правильно. Кто? Да, здесь…
И вдруг крикнул в открытую дверь:
- Сергей! Это тебя!
- Папа? - тревожно спросил Сережа.
- Да нет, не папа. Говори…
Сережа взял трубку и услышал непонятно чей, но знакомый-знакомый голос:
- Ты слушаешь? Это я. Я по порядку, чтобы скорее, а то разговор дорого стоит. Мама с папой уехали, а нам жить целый месяц, а денег мало. Во-первых, у меня есть камера, значит, можно снимать дальше.
- Стоп, - сказал Сережа. - Это кто?
- Это я, Данилка. Ну, флаг-капитан Вострецов… Ты слушай скорей, а то Юлька ругается, что долго говорю… Во-первых, она подарила мне камеру "Спорт". Хорошо работает, только надо часто батарейки менять. Значит, можно доснимать мушкетеров. Андрей Гарц в лагерь не поехал специально, чтоб сниматься…
Сережа увидел будто наяву растрепанную Данилкину голову, веснушчатый нос и неунывающие глаза. Он замахал в открытую дверь, подзывая Генку. Тонкий Данилкин голосок звенел отчетливо и громко. Сдвинув головы, Сережа и Генка слушали вдвоем.
- Во-вторых, Стаська заболел, и его привезли из лагеря. Он теперь поправился, но отец к нему опять прискребается, Натка в деревне, а какой адрес, я не знаю. Стаська и Нок ночуют у меня… Что делать?
- Я откуда знаю? - сказал Сережа. - Что еще?
- В-третьих, Митька нашел на берегу старую шлюпку. Можно сделать корабль, только надо ее вывезти. Лена сказала, что достанет машину. А пока помещения нет, можно у них во дворе чинить…
- В каком дворе? Какая Лена? - почти взмолился Сережа.
- Лена из райкома. Она приходила, нас искала… Ей Олег про нас написал. Шлюпка, конечно, гнилая, но Митька говорит…
В трубке раздались треск, писк, хрипы, короткие гудки.
- Алло! - заорал Сережа. - Алло, Данилка! Ну где ты?!
И снова прорезался Данилкин голос, еще громче и отчетливей:
- В-четвертых, появился клуб "Легенда". У них тоже фехтование. Звали к себе Митьку и Димку, но они сказали, что не пойдут. Тогда эта "Легенда" вызвала нас на соревнование. По стрельбе и по рапире…
- Кого нас?
- Ну, нас, "Эспаду"! Что им сказать? Когда вы приедете?
- Когда? - переспросил Сережа. Не мог же он сказать, что через месяц.
Данилкин голос зазвучал удивительно серьезно. Даже печально.
- Ну, ребят я соберу. А капитаны? Я, Митька да еще Димка. Ты же видишь, сколько всяких дел… Когда вы приедете? Можно завтра?
- Данилка, ты здоров? - спросил Сережа. - Завтра. За три тысячи километров.
- Самолетом же…
- А знаешь, какие очереди за билетами?
- Ну, постарайтесь! Ладно? Вы постараетесь? Алло! Ты слышишь?
Сережа еще слышал Данилку. А тот его- уже нет. Потом Данилкин голос угас, и короткие гудки зазвучали громко и непреклонно.
Очень близко Сережа увидел Генкино лицо. Кузнечика можно было не спрашивать: в глазах у него была уже дорога.
Саша стоял рядом.
- Что? - сказал он. - Заиграли трубачи тревогу?
- Не трубачи, а барабанщики, - отозвался Генка. - Саша… Тут ничего не поделаешь. Только вот как быть с билетами? В кассу не пробьешься… Ну, чего ты так смотришь? Да не бойся, мы не выпадем из самолета!
- Не выйдет, друзья, - сказал Саша. - Никуда вы завтра не поедете…
- Саша! - сказал Генка.
Саша серьезно продолжал:
- Билеты не проблема. Говоря по секрету, я могу их забронировать через заводоуправление. Но есть один очень важный вопрос.
- Что? - откликнулся Генка.
- Какой вопрос? - настороженно спросил Сережа.
- Это не секундная вспышка? Не каприз? Вам очень надо туда? Очень-очень?
- Да, командир. Очень, - ответил Сережа.
- Очень, - сказал Генка. - И мы будем ждать тебя там. Через месяц. А нам надо завтра.
- Послезавтра, капитаны, - решил Саша. - Я своей командирской властью дарю вам еще один морской день.
…Они прожилиуморя целых шесть дней, а завтра их ждал еще один. Длинный день, полный солнца, синих волн и радостных находок. День в удивительном городе, где смешались дома и корабли.
А потом…
А потом все опять: "Барабанщики, марш!"
