- Назад! - сказал Митя Кольцов.
Он стоял на пороге кают-компании, загораживая дверь. Кулаками упирался в косяки. В левом кулаке была зажата рапира - Митя держал ее за клинок, рукояткой вниз.
- Ну-ка, ты, подвинься, - хмуро сказал небритый дядька и потянулся к декорации. Митя не подвинулся. И вообще не двинулся с места.
- Назад! - четко повторил он.
- Отойди, отойди, - поспешно сказал дядьке домоуправ Сыронисский. - Не трогай, это потом.
Слесари ухватили фанерную колонну дворцового зала и поволокли к выходу.
- Назад! - сказал Сережа, появляясь на пороге.
Слесари нерешительно остановились. Один из них сказал:
- Отойди с дороги, малявка…
Сережа только что прошел мимо сваленных в грязь у крыльца декораций, над которыми ребята трудились больше месяца. Увидел грязные следы сапог на полу в коридоре. Заметил царапины на разрисованных стенах спортзала - от острых углов домоуправленческой мебели. Вырванные с гвоздями полки, сорванные провода. И тут еще: "Малявка!" Он ощутил такую злость, какой не чувствовал никогда в жизни. Он даже испугался. Испугался, что забудет обо всем на свете и сделает что-то страшное.
Стоп. Стоп, так нельзя. Нельзя забывать одного: ты капитан "Эспады". Надо отдышаться. Надо сосчитать хотя бы до десяти. И обратно: пять… четыре… три… два.
Почти спокойно он сказал:
- Кто вас сюда пустил? Вы находитесь на территории пионерского отряда "Эспада". Прекратите погром!
Сыронисский повернулся к человеку с приветливо-скучным лицом и большой нижней губой.
- Видите, товарищ Стихотворов? Так они все воспитаны.
Тот сокрушенно покачал головой. Видимо, соглашался, что воспитаны кошмарно.
- Между прочим, - сказал Сыронисский Сереже, - ты бы постеснялся. Это товарищ из районо.
- Догадываюсь, - ответил Сережа. - Странно, что он разрешает вам громить пионерский отряд.
- Это не погром, а подготовка к ремонту. В ваших же интересах, - сказал инспектор Стихотворов.
- Я вижу, - сказал Сережа.
Он повернулся к Мите.
- Ключ от кают-компании у тебя?
- В кармане, - откликнулся Митя, продолжая загораживать дверь.
- А где Олег?
- В институте задержался. Я уже позвонил.
Сережа ушел из прохода. Пусть уносят колонну, не в ней дело. Он подошел к Мите и загородил его.
- Запрись изнутри, - велел он. - Набери по телефону ноль-два, вызови милицию. Скажи: "Взрослые люди громят пионерский клуб".
- Я уже вызвал, - сказал Олег. Он встал в дверях спортзала, запыхавшийся, в расстегнутом пальто. За ним стояли Василек Рыбалкин, Рафик Сараев, Данилка и Генка с двумя портфелями - своим и Сережиным. Видно, понял Кузнечик, что сегодня уже не быть им с Сергеем на уроках.
- Я вызвал милицию, - повторил Олег. - Сейчас приедут.
Постукивая каблуками, вошел смуглый, похожий на кавказца лейтенант и два милиционера. Не обращаясь ни к кому в отдельности, лейтенант спросил:
- Что случилось?
- Домоуправление намерено проводить в помещении ремонт в соответствии с утвержденным графиком, - сказал Сыронисский. - А руководитель детского клуба всячески препятствует, настраивает ребят. Дело доходит до вооруженного сопротивления.
Насчет вооруженного сопротивления лейтенант пропустил мимо ушей. Слегка поморщился и спросил у Олега:
- Вы руководитель клуба?
- Да.
- Разве вопрос о ремонте с вами не согласован?
- Конечно, нет! Какой может быть ремонт в разгар занятий с ребятами! Речь идет не о ремонте. Они просто хотят выселить нас и устроить здесь бухгалтерию.
Лейтенант вопросительно посмотрел на Сыронисского. Тот поспешно сказал:
- Мы дали это помещение для клуба временно. По просьбе райкома комсомола. Вопрос о бухгалтерии еще не решен окончательно. Пока мы собираемся просто ремонтировать.
Лейтенант окинул взглядом помещение.
- Если вопрос не решен, почему сюда вносят столы и шкафы?
Сыронисский слегка обиделся:
- Простите, это уж наше дело. Шкафы - для хранения кистей и красок. Столы - вместо стремянок для штукатуров.
- Чушь какая, - сказал Олег.
Ребята подошли к нему и встали сзади полукругом. Только Митя остался на посту у дверей.
К лейтенанту подошел Стихотворов. Он заговорил негромким и доверительным голосом:
- Видите ли, товарищ милиционер, у районного отдела народного образования к товарищу Московкину есть ряд вопросов. Мы полагали, что пусть домоуправление делает ремонт, а специальная комиссия в этих вопросах за данный отрезок времени разберется. Есть мнение, что товарищ Московкин…
Олег перебил:
- Это ваше личное мнение. А мнение комсомольских органов вы спрашивали?
- Но позвольте…
Лейтенант перебил Стихотворова:
- Простите, это не мое дело. Я хотел бы выяснить: согласован ли вопрос о ремонте с руководителем клуба?
Сыронисский внушительно сказал:
Этот вопрос согласован с райисполкомом.
Лейтенант повернулся к Олегу,
- У вас есть телефон?
- Да.
- Позвоните председателю, выясним.
- Председатель в отпуске, - поспешно известил Сыронисский. - А заместитель на совещании. Этот вопрос я согласовывал с товарищем Подолякиным. Звонить ему незачем. Во-первых, он тоже на совещании, во-вторых, у меня есть график, им подписанный. С печатью. Вот.
Он полез за пазуху и вытащил лист бумаги с лиловым, отпечатанным на машинке текстом.
- Пожалуйста. Детский клуб, улица Красноармейская. Срок ремонта: март - апрель.
- Товарищ Подолякин и не подозревает, что нас хотят отсюда выставить! - сказал Олег.
Лейтенант взял бумагу, внимательно прочел ее. Отдал Сыронисскому и повернулся к Олегу. Сказал чуть виновато:
- Я вас понимаю. Но это документ, и этот человек - должностное лицо. Не могу ему препятствовать.
- Да посмотрите, что они натворили! - возразил Олег.
Лейтенант посмотрел.
- Действительно, - сказал он Сыронисскому. - График графиком, но что за разгром? Имущество клуба, декорации в грязь свалили. Это что, тоже необходимость?
- Ошибочка, - поспешно объяснил Сыронисский. - Результат спешки и недосмотра. Сейчас исправим. Толя, Саша! Все барах… все имущество поставить аккуратно. Потом уберем в сарай… Учтем, товарищ лейтенант… А товарищ Московкин пусть отопрет вон ту комнату.
- Не отопру, - сказал Олег.
- То есть это как? На каком основании?
- На таком основании, что у нас там вещи, принадлежащие отряду, а не вам. Спортивное оружие, барабаны, документы. Флаг отряда.
- Так забирайте их!
- Куда? Предоставьте помещение.
- У меня нет для вас помещения.
- У меня тоже нет, - сказал Олег.
Домоуправляющий помолчал и ледяным тоном потребовал:
- Отоприте замок.
- Не отопру! - хладнокровно откликнулся Олег.
Сыронисский позеленел.
- Я имею право открыть ее, когда считаю нужным!
- Открывайте, - сказал Олег. - Но учтите, что перед дверью, охраняя отряд, стоит мальчик со шпагой.
- Так уберите этого мальчика!
- Зачем? Он на своем посту.
- Товарищ лейтенант, я требую!
Лейтенант пожал плечами.
- Скажите это руководителю клуба.
- Но вы обязаны наводить порядок!
Сереже показалось, что лейтенант заговорил со скрытым удовольствием:
- Видите ли, если бы здесь было нарушение законов, драка, я бы вмешался. Но здесь два руководителя разных организаций не мо гут прийти к одной точке зрения. Это ведомственный спор. Я тут ни при чем.
Он кивнул милиционерам:
- Пошли.
Сыронисский сказал вслед:
- Тогда мы уберем мальчишку сами!
Лейтенант оглянулся.
- Не советую, - веско произнес он. - Очень не советую. Вы можете нечаянно толкнуть или поцарапать мальчика.
- Тогда что же мне делать?
- Договаривайтесь, - обронил лейтенант и вышел.
Сыронисский опустился на стул.
- Хорошо, - покладисто сказал он, - Подождем, пока вашему часовому не надоест
Митя впервые вмешался в разговор.
- Нас сорок восемь человек, - вежливо сказал он. - Мы будем меняться через полчаса.
Минуты три все молчали.
- Ладно, ребята, - сказал наконец Олег. - Выйдите во двор, подойдите к окну кают-компании.
Ребята послушались. Сережа задержался. Олег подошел к Мите.
- Дай ключ.
Он открыл дверь, подтолкнул Митю в ка-ют-компанию, зашел сам. Замок щелкнул изнутри. Сережа выскочил во двор.
Олег распахнул окно.
- Принимайте вещи, - хмуро сказал он. Не можем мы в самом деле дежурить круглые сутки. Пока заберем что нужно, а потом пойду к начальству.
Он стал подавать барабаны. Данилка, Рафик, Нега повесили их на себя. По две, по три штуки. Но скоро подоспели остальные барабанщики, разобрали свои инструменты.
Олег стал подавать рапиры.
Сыронисский и Стихотворов вышли на крыльцо.
- Между прочим, ваше оружие куплено на деньги домоуправления, - заметил Сыронисский.
- Не все, - сказал Олег, - Восемь рапир мои.
- Странно вы себя ведете, Олег Петрович, - мягко заговорил Стихотворов. - Только усугубляете дело. Комиссия все это будет учитывать.
- Представляю, что это за комиссия, - усмехнулся Олег.
- Обычная. Товарищи из уличного комитета, методисты, представители..
- И ни одного комсомольского работника. Так? Ни одного человека из родителей наших ребят!
- Вы что же, не доверяете нашей общественности?
- Я не доверяю Сенцовой и ее приятелям. Вам, кстати, тоже.
- И это вы говорите при детях!
Олег подал Мите кинопроектор. Затем протянул Генке зачехленный флаг. Генка взял его на плечо. Митя и Сережа встали по обе стороны Кузнечика.
Олег оперся ладонями о подоконник и легко выпрыгнул на улицу.
Сыронисский подошел и протянул растопыренную ладонь.
- Все? Теперь прошу ключ.
Олег молча поднял на шнурке плоский ключик и зашвырнул его далеко-далеко. За тополя, за забор.
- Мальчишка! - крикнул Сыронисский.
- Ломайте дверь, - сказал Олег.
Они шли к дому Олега. Их группа напоминала остатки разгромленной армии. Олег молчал. Ребята тоже молчали. "Как во сне, - подумал Сережа. - Идем, смотрим, а все будто ненастоящее". Действительно, то, что случилось, даже в голове не укладывалось. Жили, работали, смеялись, сражались, радовались. Никто не верил, что может так - трах - и кончиться.
Димка подошел к Сереже и шепотом спросил:
- Как мы теперь?
Олег услышал.
- Барабаны возьмите домой, - сказал он. - Рапиры потом возьмут капитаны. Ну… и все остальное распределим. А там посмотрим.
Их догнала желтая милицейская машина. Выскочил на тротуар смуглый лейтенант.
- Олег Петрович, подождите… Вы не помните меня? Мы встречались.
- Да? - сухо сказал Олег.
- Вы, наверное, забыли. Я к вам в интернат, в Красный Берег, двух пацанов привозил.
- А, помню, - сказал Олег. - Было дело.
Все медленно двинулись дальше, и лейтенант пошел рядом с Олегом.
- Я все понимаю, - сказал он. - Только ничего нельзя было сделать… Когда я мальчишкой был, у нас такие деятели во дворе волейбольную площадку загубили. Куры, говорят, пугаются, и белье сушить негде. Мы знаете что? В газету тогда пошли. Почему бы вам не пойти в газету?
Сережу словно толкнуло! Как он мог забыть? Газета! Алексей Борисович!
Всадники…
- Олег! Я знаю, что делать! Я завтра же…
Утро было ветреное, влажное, с проблесками солнца, которое то и дело выскакивало из-за быстрых клочковатых облаков. На газонах, среди рыжей травы дотаивал ноздреватый снег.
Асфальт был мокрый. Двухэтажный особняк, в котором помещалась редакция, отражался в нем, как белый пароход в темной реке. А несколько разнокалиберных автобусов, стоявших у редакции, были похожи на катера.
Сережа перешел дорогу и толкнул тяжелую дверь.
"Лишь бы Алексей Борисович никуда не уехал", - подумал он.
В бледно освещенном вестибюле было много людей. Одни стояли группами, другие озабоченно расхаживали взад-вперед. И Сережу кольнула тревога. Было что-то непонятное в в поведении людей. И только через несколько секунд Сережа понял: они все молчат или говорят очень тихо. Столько людей, и такая приглушенность. Словно все боятся чего-то…
"А может быть, так полагается, - подумал Сережа. - Может быть, нужно для работы, чтобы всегда в редакции стояла тишина?" Но как-то не вязалось это с Алексеем Борисовичем, с его веселым характером, с его улыбкой.
Сережа оглянулся. Никто не обращал на него внимания. Он подошел к высокой, худой женщине, которая одиноко стояла у колонны и курила.
- Простите… Алексей Борисович, товарищ Иванов… Он сейчас здесь?
Женщина слегка вздрогнула, приподняла подкрашенные брови и напряженно посмотрела на Сережу. Словно не поняла его, но очень старалась понять. Наконец она кивнула, странно моргнув при этом, и медленно показала на лестницу.
"Что с ними со всеми?" - еще раз подумал Сережа. Но главное, что Алексей Борисович был в редакции. Сережа двинулся к лестнице.
- В третьей комнате, - хрипловато сказала ему вслед женщина и закашлялась.
В коридоре второго этажа, как и внизу, стояла напряженная тишина.
Дверь в третью комнату была открыта, но вход загораживали спины неподвижно стоявших людей. Так бывает, когда идет большое собрание и всем участникам не хватило места. Сереже показалось, что сейчас из-за спин донесется голос выступающего. Но в комнате было тихо.
Он подошел, не очень надеясь что-нибудь рассмотреть и понять. Но кто-то оглянулся на него, кто-то вполголоса сказал:
- Пропустите мальчика…
И спины раздвинулись перед ним.
С дико нарастающей тревогой, ощущением непонятной, но большой беды Сережа пошел вперед среди молча расступавшихся людей…
Он сразу узнал Алексея Борисовича, хотя сейчас лицо у него было очень худым. Голова тяжело вдавилась затылком в подушку, а большой подбородок приподнялся и от этого казался еще более острым.
Боковая стенка гроба почти сплошь была закрыта цветами и зеленью. И сверху тоже были цветы. И если бы не белая, нелепая какая-то подушка, могло показаться, что Иванов упал навзничь в траву, от выстрела в упор…
Когда случается неожиданная и большая беда, человек падает в нее, как в пропасть. Все, что есть вокруг, становится расплывчатым, неважным, ненужным и пролетает мимо, не оставляя следа.
В Сереже словно отключился механизм, отсчитывающий время. Совершенно не знал он, прошла минута, или час, или три. Сережа порой встряхивался и замечал тогда кое-что вокруг. Один раз он обратил внимание, что полной тишины все-таки нет: шепотом Переговаривались люди, где-то очень глухо играла хмурая, тягучая музыка. Потом он увидел, как у гроба меняется почетный караул - четыре человека с черно-красными повязками на рукавах. Вот встали трое мужчин и девушка с повязкой на рукаве пушистого синего свитера. Девушка вдруг закрыла руками лицо и пошатнулась. Ее быстро подхватили под локти. Но она тряхнула головой, отняла от щек ладони и осталась стоять с мокрым окаменевшим лицом…
Вот такие отдельные вещи иногда замечал Сережа. А потом опять словно тонул в ощущении полного и непоправимого несчастья.
В этом несчастье была не только смерть одного человека. В нем крылась гибель отряда, потому что человек, на которого была главная надежда, лежал мертвый.
Время от времени Сережа спохватывался: как можно думать о своих делах, когда здесь такое горе? Но скоро мысли возвращались к "Эспаде". Смерть Иванова и судьба отряда сплетались в один клубок. И возникало чувство окончательного поражения. Такую безнадежность испытывает, наверно, командир, который, отступая, надеется на последний резерв, на гвардию, и вдруг узнает, что резерв разгромлен: лагерь сожжен и солдаты мертвы. Наступать не с кем, и отступать некуда…
Кто-то взял Сережу за плечо. То ли просто так, то ли чтобы опереться. Он оглянулся. Это была женщина, с которой Сережа разговорил внизу. Она смотрела на Сережу темными, очень глубокими глазами. Потом спросила медленным шепотом:
- Ты… был знаком с ним?
- Да, - прошептал Сережа.
И ему стало очень обидно, что обещал он Алексею Борисовичу зайти или позвонить, да так и не собрался. А теперь уж ничего не поделаешь.
- Я ведь не знал, - с раскаянием прошептал Сережа. - Я к нему по делу пришел, к живому…
Женщина не удивилась. Она тихо кашлянула и сказала:
- Многие не знали… Он работал до последнего дня, а лечиться все было некогда. Торопился книжку закончить. А что болеет, почти не говорил.
- Почему он умер?
- Сердце…
Люди задвигались, стали выходить, и Сережа понял, что ему тоже надо идти. В дверях он оглянулся. И только сейчас увидел на стене большой фотопортрет Иванова. Алексей Борисович улыбался знакомой-знакомой улыбкой, как тогда, на станции. Сережа вдруг подумал, что, может быть, последний раз видит живое лицо Алексея Борисовича. Он остановился, но его мягко подтолкнули, и пришлось выйти в коридор.
Женщина вышла вместе с ним.
- Ты поедешь на кладбище? - спросила она.
Сережа не знал, надо ли ехать. Но сейчас ему показалось, что если не поедет, то опять обманет Алексея Борисовича. Как тогда: обещал навестить и забыл.
- А можно? - спросил он,
- Да.
- А как ехать?
- Садись в автобус. В любой.
Сережа вышел на улицу. Автобусы стояли вереницей. Сережа забрался в самый дальний. Он приткнулся на заднем сиденье и стал смотреть в окно. Из дверей редакции выходила молчаливая толпа. Вынесли венки, потом крышку гроба. Ухнул и тягуче заиграл оркестр.
Автобус шел долго. Потом вереница машин остановилась, и люди пошли в распахнутые высокие ворота, мимо церкви, у которой был какой-то очень праздничный купол: синий с золотыми звездами. На высоком церковном крыльце сидели старухи в черных платках. Время от времени они крестились. На нижней ступеньке крыльца примостилась серая кошка. Она умывалась и равнодушно глядела на проходивших.
Сережа впервые оказался на кладбище. Вслед за незнакомыми людьми он шел по раскисшей дороге, потом пробирался среди могильных оградок, решетчатых обелисков со звездами и крестами. Почти всюду лежал еще серый снег. А там, где он сошел, виднелись прошлогодние листья и поблекшие стружки искусственных цветов.
Наконец подошли к могиле. Она Сереже показалась похожей на окоп с двумя глинистыми брустверами по краям.
На краю могилы поставили гроб. Сережа не решился подойти близко.
Стали говорить разные люди. И говорили в общем-то одно и то же: о том, какой хороший человек был Иванов и как много он работал. И что его не забудут. Это была правда. По крайней мере Сережа никогда не забудет, хотя видел Алексея Борисовича один раз в жизни. Ну и что же, что один раз? Иных видишь каждый день, а лучше бы не видеть совсем…
Сережа тоже мог бы сказать, что за человек был журналист Иванов…