Мама только что поставила на стол благоухающее пряностями рагу из кролика. Обычно в награду за мои тяжкие школярские труды мне оставляли печенку в бархатистом соусе, и я уже искал ее глазами.
Но дядя Жюль предупредил меня и поддел печенку на вилку. Поднеся ее поближе к зажженной лампе, он обследовал ее, понюхал и сказал:
- Печенка зажарена изумительно. Она явно свежая, нежная и сочная. Это бесспорно самый лакомый кусочек. Я бы считал себя обязанным ее кое-кому предложить, не будь за столом одного человека, который думает, что она отравлена!
И, язвительно посмеиваясь, он сожрал ее у меня на глазах.
***
15 августа мы открыли, что предстоят какие-то важные события.
Однажды после обеда, когда я водружал индейский "столб пыток" на маленьком, поросшем дерном пригорке, прибежал Поль и сообщил странную весть:
- Дядя Жюль чего-то стряпает!
Я очень удивился и даже бросил свое дело, чтобы раскрыть тайну Жюля-повара.
Он стоял у плиты, наблюдая за толстыми золотисто-желтыми лепешками, которые потрескивали на сковородке, томясь в кипящем жиру. Тошнотворный смрад наполнял кухню, и я сразу же понял, что есть эти лепешки не стану.
- Дядя Жюль, что это?
- Вечером узнаешь.
И, взяв сковородку за ручку, он встряхнул ее; раздался легкий стук, словно перекатывались жареные каштаны.
- Мы их сегодня вечером будем есть? - спросил Поль.
- Нет, не будем, - смеясь, ответил дядя. - Ни сегодня вечером, ни потом.
- Так зачем ты их жаришь?
- Чтобы маленькие мальчики спрашивали. А теперь ступайте играть в сад, потому что если на вас брызнет кипящим маслом, то у вас всю жизнь лицо будет в дырочках, как шумовка. Ну-ка проваливайте!
***
В саду Поль сказал:
- А стряпать-то он не умеет.
- А по-моему, он и не стряпает. По-моему, тут какая-то тайна. Надо спросить папу.
Но папы не оказалось на месте. Они с супругой изволили отправиться на прогулку. Притом без нас, что я счел предательством. И вот нам пришлось ждать до вечера.
Все послеобеденное время я сочинял потрясающую "Предсмертную песню вождя команчей" (текст и музыку):
Прощайте, луга,
Ведь вражья стрела
Сломила руку возмездья!
Но в пытках чиста
Душа, как всегда,
Дивись ей, странник безвестный!
Коварный пауни,
Старайся, хитри -
Смешны мне жалкие трусы!
Я пытки твоей
Страшусь не сильней,
Чем жал комариных укусов!
В этой песне было семь или восемь куплетов.
Я поднялся на второй этаж, к себе в комнату и долго "репетировал" в полной тишине и одиночестве.
Затем я занялся татуировкой Поля и своей собственной. Наконец, с развевающимися на голове перьями и связанными за спиною руками, я величественно проследовал к "столбу пыток", к каковому меня крепко привязал Поль, хрипло выкрикивая непонятные слова. По замыслу, это были ругательства племени пауни. Затем он безжалостно сплясал вокруг меня победный танец, а я спел "Предсмертную песнь".
Я исполнил ее с таким искренним чувством и произвел такое сильное впечатление, заливаясь насмешливым хохотом при словах "смешны мне жалкие трусы", что мой палач благоразумно стал подальше, немного встревоженный.
Но особенно проникновенно звучала у меня последняя строфа:
Прощальный привет
Тебе, вешний цвет,
Вам, братья, - уздечка и конь мой достойный!
Утешьте вы мать,
Прошу ей сказать,
Что сын ее умер как воин!
Кончил я патетическим тремоло, которое так растрогало меня самого, что по моему лицу рекой хлынули слезы. Тогда я поник головой, закрыл глаза и умер.
Вдруг я услышал душераздирающие рыдания и увидел Поля, который улепетывал с воплем:
- Он умер! Он умер
Спасать меня пришел отец, и было совершенно ясно, что ему очень хочется добавить к моим воображаемым пыткам хоть одну всамделишную затрещину. И все же я гордился своим актерским успехом и задумал даже повторить спектакль после обеда, но, проходя через столовую, чтобы вымыть на кухне руки, я сделал восхитительное открытие.
Папа и дядя Жюль раздвинули обеденный стол во всю его длину и на этой необъятной площади, накрытой парусиной, аккуратно разложили рядами всякие диковины: во-первых, пустые патроны, причем каждый ряд имел свой цвет - красный, синий, желтый; во-вторых, холщовые мешочки величиной с ладонь, но тяжелые, как камни. На каждом была выведена большая черная цифра: 2, 4, 5, 7, 9, 10; в-третьих, маленькие весы с одной чашкой и привинченный к столу странный медный прибор с деревянной шишечкой на рукоятке; а посредине стола, на самом видном месте, было выставлено блюдо со стряпней дяди Жюля.
- Вот, - сказал он, - что я утром готовил: промасленные пыжи.
- А для чего они? - спросил Поль.
- Для патронов, - ответил отец.
- Ты будешь ходить на охоту? - спросил я.
- Ну да!
- С дядей Жюлем?
- Ну да!
- И у тебя есть ружье?
- Ну да!
- А где же оно?
- Скоро увидишь. А теперь ступай мыть руки, потому что суп уже подан.
***
Разговор за обедом под смоквой был захватывающе интересным.
Мой отец- учитель, выросший в городе и прикованный к школе, ни разу в жизни не убил ни зверя, ни птицы. А дядя Жюль ходил на охоту с детства, что и не утаил от нас.
Уже за супом зашла речь о будущей добыче.
- Как вы полагаете, что нам встретится на холмах? - обратился отец к дяде Жюлю.
- Я уже разведывал в селе, - ответил он.
- Вам вряд ли дали правильные сведения: здешние крестьяне приберегают дичь для себя.
Дядя лукаво улыбнулся:
- Конечно! Но я же не говорил им, что мы будем охотиться. Я просто спросил, какую дичь они могут нам продать.
- Вот это уж коварство, - заметил отец. Находчивость дяди меня восхитила, хоть я и подумал, что
эти приемы не в наших правилах.
- А что вам предложили продать?
- Сначала только маленьких птичек.
- Совсем маленьких? - изумилась мама, ей это было не по душе.
- Именно! Эти дикари убивают все, что летает.
- И бабочек? - спросил Поль.
- Нет, бабочки предоставляются маленьким мальчикам. Но они убивают даже малиновок!
- Почва-то бесплодная, - сказал отец. - Что они могут здесь сеять, когда нет воды? Они действительно очень бедны, охота дает им средства к жизни. Крупную птицу они продают, а мелкую едят сами.
- А иной раз и несколько штук жаворонков, зажаренных на вертеле…
- Только не смей убивать канареек, я запрещаю! - воскликнула тетя Роза.
- Канареек и попугаев не буду. Клянусь! Но вот каменок и овсянок…
- Овсянка удивительно вкусна! - вздохнула тетя.
- А серых дроздов можно? - И дядя прищурил глаз. - Дроздов вы мне позволите?
- О да! - ответила мама. - Жозеф умеет жарить их на вертеле. В прошлом году, на рождество, мы их ели.
- А я, - пылко сказал Поль, - как увижу дрозда, так прямо целиком съедаю! Только клюв не ем.
- Я думаю, мы можем рассчитывать и на кроликов, - продолжал дядя.
- Еще бы! Кролики есть и у самого дома, - сообщил я. - Устроили себе уборную под большим миндалем, все кругом обгадили!
- Нельзя ли без грубых слов? - строго заметила мне мама.
- Кроме того, мы, наверно, встретим и куропаток, и, что особенно интересно, красных, - посулил дядя Жюль.
- Совсем-совсем красных? - спросил Поль.
- Нет, они рыжевато-коричневые, с черной шейкой и красными лапками, а на крыльях и хвосте красивые алые перья.
- Вот бы сделать из них индейские головные уборы!
- Мне говорили, - сказал дядя, - что и зайцы здесь есть!
- Франсуа уверял, будто их нет, - возразил отец.
- Обещайте ему платить шесть франков за зайца и увидите - принесет! Он продает их по пять франков трактирщику в Пишори! Надеюсь, наши ружья избавят нас от расхода на зайчатину. Обидно было бы тратить лишние деньги!
- Да, - сказал отец, - вот было бы здорово!
- Согласен, милый Жозеф, это неплохая пожива для охотника. Но есть кое-что получше: в оврагах подле Тауме живет королева дичи!
- Что же это?
- Отгадайте!
- Слониха! - выпалил Поль.
- Вот уж нет! - Но, заметив, как разочарован малыш, дядя добавил: - По-моему, слонихи там не водятся, но, в общем, кто их знает. Ну, Жозеф, подумайте! Какая дичь самая редкая, самая прекрасная и самая пугливая? Дичь - мечта охотника?
- А какого она цвета? - вмешался я.
- Коричнево-красная с золотом.
- Фазан! - закричал отец.
Но дядя, покачав головой, ответил:
- Сказали тоже! Оно, конечно, фазан довольно красив, но глуп, и подстрелить его в полете так же легко, как жука-рогача! Да и мало радости для любителя поесть: мясо у фазана жесткое, безвкусное; чтобы сделать его съедобным, нужно дать ему "профазаниться", то есть чуть-чуть протухнуть! Нет, не фазан король дичи.
- Но если не он, то какая же птица? - недоумевал отец. Дядя Жюль встал, скрестил руки на груди и ответил:
- Греческая куропатка!
Слова эти он отчеканил по слогам, широко раскрыв глаза, горящие восторгом. Однако он не произвел ожидаемого эффекта. Отец спросил:
- А что это такое?
Дядю ничуть не смутило такое невежество.
- Видите, - довольным тоном сказал он, - дичь эта до того редкая, что даже сам Жозеф никогда о ней не слышал. Так вот, греческая куропатка - это королевская куропатка, и королевского в ней больше, чем куропаточьего, потому что она огромная и вся так и сверкает. В сущности, это почти тетерев. Водится она на горных высотах, среди скалистых лощин, и в осторожности не уступит лисе; в стае всегда есть две дозорные птицы, и приблизиться к ним очень трудно.
- А я знаю, - сказал Поль, - как надо сделать: я лягу на живот и подползу к ним тихонько, как змея, ни разу не дыхну даже!
- Прекрасная мысль!-похвалил его дядя Жюль. - Как только мы увидим королевских куропаток, мы сбегаем за тобой.
- Вам часто приходилось их убивать? - полюбопытствовала мама.
- Нет, - скромно ответил дядя. - Несколько раз я видел их в Нижних Пиренеях, но подстрелить не удавалось.
- А кто вам сказал, что здесь водятся греческие куропатки?
- Старый браконьер, по-здешнему его зовут Мон де Парпайон [25].
Я спросил:
- Он из дворян?
- Не думаю, - отозвался отец. - Это просто значит: Эдмон из Парпайона.
Меня пленило это имя, и я решил про себя навестить загадочного браконьера-аристократа.
- А он-то их видел? - спросил отец.
- В прошлом году он одну подстрелил. Понес ее в город. Заплатили ему за нее десять франков.
- Господи! - молитвенно сложив руки, проговорила мама. - Приносили бы вы каждый день хоть по штуке… Меня бы это вполне устроило!
- Так дичь эта не только мечта охотника - ею бредят и домашние хозяйки! - пошутил отец. - Не рассказывайте больше о королевских куропатках, милый Жюль, они мне всю ночь будут сниться, а моя женушка на них помешается!
- Не нравится мне только вот что, - сказала тетя Роза, - крестьяне говорят, будто здесь есть кабаны.
- Правда? - встревожилась мама.
- Кабаны? - улыбнулся дядя. - Да, есть и кабаны. Но не волнуйтесь, они сюда не заявятся! В самый разгар лета, когда ручьи у гряды Сент-Виктуар высыхают, кабаны спускаются на водопой к маленькой вымоине у Шелковичного источника, - есть только один такой в округе, который никогда не высыхает. В прошлом году сын нашего Франсуа, Батистен, убил там двух кабанов.
- Какой ужас! - вырвалось у мамы.
- Ничуть!-старался успокоить ее Жозеф. - Кабан не нападает на человека, наоборот - убегает, как только завидит, и подкрадываться к нему надо очень осторожно.
- Как к королевским куропаткам! - воскликнул Поль.
- Если только кабан не ранен, - заметил дядя.
- Вы думаете, он может убить человека?
- Разумеется, черрт возьми! У меня был товарищ - товарищ по охоте, звали его Мальбуске. Был он прежде лесорубом, но стал калекой из-за несчастного случая на работе.
- Как так - калекой? - удивился Поль.
- Одноруким. Поэтому он больше не мог работать топором, вот и стал браконьерствовать.
- Одной рукой? - спросил Поль.
- Ну да, одной рукой. И уверяю тебя, стрелял он метко. Каждый день приносил куропаток, кроликов, зайцев и продавал их потихоньку повару в замке. Так вот, в один прекрасный день Мальбуске встретился нос к носу с кабаном, не очень крупным - ровно семьдесят кило, мы потом его взвесили. Так вот, Мальбуске не устоял перед соблазном, выстрелил, причем попал; но у раненого кабана хватило сил вонзить в него клыки, повалить наземь и разорвать на части. Да, на части, - повторил дядюшка. - Когда мы его нашли, то сначала увидели посреди тропинки зеленовато-желтую длинную веревку - наверно, метров в десять. Это были кишки Мальбуске.
Мама и тетя Роза охнули - им стало не по себе, - а Поль захохотал и захлопал в ладоши.
- Жюль, - сказала тетя, - не рассказывал бы ты такие ужасы при детях!
- Напротив, - возразил отец (он всегда старался из всякого злоключения извлечь урок для окружающих), - это для них прекрасное руководство на будущее. Полезно знать, что кабан - опасное животное. Итак, дети, если вдруг чудом увидите кабана, немедленно забирайтесь на ближайшее дерево.
- Жозеф, - взмолилась мама, - обещай, что тоже залезешь на дерево и притом ни разу не выстрелишь!
- Хорош был бы он в этаком виде! - воскликнул дядя. - Полно, вспомните, что у Мальбуске не было крупной дроби. Но у нас-то она есть!
Он принес из кухни горсть патронов и положил на стол.
- Они длиннее обычных, потому что я насыпал в них двойную порцию пороха. Такой заряд бьет зверя наповал! Но при одном условии, - добавил он, обращаясь к моему отцу, - стрелять под левую лопатку. Заметьте себе, Жозеф, под левую! Поль был озадачен:
- Но если он от тебя побежит, ты будешь видеть только его зад. Что тогда делать?
- Это проще простого. И мне странно, что ты сам не догадался.
- Нужно выстрелить ему в левую половинку?
- Ничего подобного, - ответил дядя. - Нужно только помнить, что кабан очень любит трюфели…
- А дальше что? - с живым интересом спросила мама.
- Ну как же, Огюстина! Вам нужно просто наклониться влево от себя и крикнуть, да погромче, через левое плечо: "Ах, какой дивный трюфель!" Тогда, привлеченный этим, кабан озирается, делает поворот налево от себя и подставляет вам свою левую лопатку.
Мама расхохоталась, за нею и я. Отец улыбнулся, а Поль заявил:
- Ты сказал это только так, для смеху!
Но сам он не смеялся, потому что решительно не знал, чему теперь верить.
***
Обед, прошедший под знаком охоты, тянулся гораздо дольше обычного, и было уже девять часов вечера, когда мы встали из-за стола, чтобы приступить к изготовлению патронов. Мне позволили остаться, так как я сказал, что это будет для меня "уроком наглядного обучения".
- Полчаса, не больше, - наказала мне мама и унесла задремавшего Поля, который, не раскрывая глаз, слабо повизгивал в знак протеста.
- Прежде всего, - сказал дядя, - обследуем оружие.
Он подошел к буфету, извлек спрятанный за тарелками красивый футляр из коричневой кожи (я чувствовал себя глубоко посрамленным, что не обнаружил его раньше) и вынул очень изящное ружье, на вид совсем новое. Ствол был чудесного матово-черного цвета, гашетка - никелированная, а резной приклад украшала фигурка лежащей собаки, словно вросшая в полированное дерево.
Отец взял в руки дядино ружье, осмотрел его и от восторга даже свистнул.
- Свадебный подарок старшего брата, - объяснил нам дядя. - Шестнадцатый калибр, марки "Верне-Каррон", с ударником.
Он нажал затвор, механизм открылся, удивительно приятно щелкнув: клик-клик, и дядя посмотрел сквозь отверстия стволов на лампу.
- Смазано превосходно, - сказал он, - но завтра осмотрим еще раз, внимательнее. - Повернувшись к отцу, он спросил Ваше где?
- У меня в комнате. - И отец торопливо вышел.
Я и не подозревал о существовании папиного ружья и очень обиделся, что он не доверил мне эту изумительную тайну Я ждал его с нетерпением, стараясь угадать по его шагам, куда он идет, а по щелканью ключа - в каком месте спрятано ружье. Но мои шпионские догадки ни к чему не привели, и вскоре я услышал, как отец быстро спускается вниз.
Он принес большой желтый футляр, купленный без моего ведома, должно быть у старьевщика; почтенный возраст вещи выдавали длинные трещины, а сквозившая в них белесая масса свидетельствовала, что футляр сделан из папье-маше.
Жозеф открыл эту жалкую бутафорию, смущенно улыбаясь.
- Пожалуй, мое ружье покажется довольно убогим рядом с вашим современным оружием. Но его подарил мне отец.
Превратив таким образом этот древний самострел в благопристойную реликвию, он извлек из футляра одну за другой три части огромного ружья.
Дядя собрал их и приладил с умопомрачительной быстротой, затем, глянув на ружье, воскликнул:
- Господи! Да это пищаль!
- Почти, - ответил отец. - Но кажется, ружье бьет метко.
- Это не исключено, - сказал дядя.
Приклад ружья не украшала резьба, и лак с него сошел; гашетка не была никелированной, а огромные, неуклюжие курки словно ковал кузнец. Я чувствовал себя несколько униженным.
Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.
- Если только это не какой-нибудь неизвестный мне калибр, то это, должно быть, номер двенадцатый.
- Да, - подтвердил отец. - Я купил гильзы для номера двенадцатого.
- Конечно, с затравочным стержнем?
- Именно. - Он вытащил из картонки два-три пустых патрона и протянул дяде.
Дядя Жюль открыл затвор и с задумчивым видом его рассматривал.
Из их медных колпачков торчали маленькие гвоздики без шляпок. Дядя вложил один патрон в ствол ружья.
- Ствол немного раздался, но это действительно двенадцатый калибр со стержнем… Эта система давно уже вышла из употребления, она представляет некоторую опасность.
- Какую же? - спросила мама.
- Ничтожную. Но все же опасность есть. Видите ли, Огюстина, собачка, ударяя по этому медному гвоздику, воспламеняет порох заряда. Но этот гвоздик-то наружный, он ничем не защищен, он может получить и удар извне.
- Например, каким образом?
- Например, если патрон выскользнет из пальцев охотника и, падая, ударится оземь медным гвоздиком, то он может взорваться у ваших ног.
- Это не смертельная опасность, - успокаивал маму Жозеф. - Да я никогда и не выроню из рук патрона.