Скинул я телогрейку и тоже полез. Забрались мы в дальний угол, прижались друг к дружке, дрожим. "Надо, - думаю, - заложить бы дырку кирпичами. Под полом их сколько хочешь валяется. Но боязно к ней подползать". Страшный крик с улицы доносится. Какой–то пацан громче всех кричит: "Мамочка, не отдавай меня!" Мы с Юркой тоже чуть не плачем.
Вдруг машины загудели и уехали. Мы лежим ни живые, ни мертвые. Сердце у меня страх как стучит. Никогда не знал, что оно может так колотиться. Пролежали мы ночь и целый день. Только на следующую ночь, когда закричали петухи, мы с Юркой вылезли. Проползли до забора, нашли отбитую доску. Ее еще весной ребята с одного гвоздя сорвали. Тихонько выбрались на улицу - и по домам.
Прибежал к хате, стучу, а мне двери не хотят открывать. Мать не верит, что я вернулся. Как все обрадовались! Накормили меня, Верка конфету дала и спровадила в подполье: "Лежи, - говорит, - и не высовывайся". Юрку услали в лес к деду. Ну, посидел день–другой, а потом надоело. Из дому меня не выпускают, за каждым шагом следят. Надоела такая житуха. Вроде ты и на свободе, а на самом–то деле как арестованный. Сидишь в подполе, как крот, а рядом война идет. "Нет, - думаю я, - спасибочки! Сидите сами, а я на войну подамся, к партизанам!" Припрятал буханку хлеба и сала. И сегодня утром удрал. Теперь навсегда, - закончил Михась. Он посмотрел на Вовку. - Мне обязательно к партизанам пробраться надо, чтоб немцам отомстить за наших ребят.
Вовка и Санька с нескрываемым интересом слушали длинный рассказ Михася. Санька вздохнул, вспоминая свою школу и товарищей. Неужели и в их деревне немцы такое же творят?
- Что ж, ты нам подходишь, - сказал Вовка. - Как думаешь, Санек?
Саньке Михась тоже начинал нравиться.
- Только мы сначала тебе испытание устроим, - продолжал Вовка. - Выдержишь, возьмем с собой.
- Хоть сейчас давайте. - Михась горделиво выпятил грудь, потом согнул руку в локте, напрягая мышцы. - Во сколько силы!
- У нас боевое испытание, - сказал Вовка, - если не струсишь перед немцами, будешь смело стрелять в них, значит все, годишься. Понял? Вот тогда и клятву с тебя возьмем.
- Какую еще такую клятву? - удивился Михась.
- Военную, - пояснил Санька. - Если нарушишь ее - смерть тебе, как предателю!
Голос у Саньки был настолько таинственным и строгим, что Михась примолк. Минуту назад он сам себе казался героем, а тут вот оно что, клятву дают. Не шуточное дело.
- А ты такую клятву давал? - спросил Михась.
- А то как же! - ответил не без гордости Санька.
Один немецкий автомат Вовка взял себе, другой вручил Саньке. Михасю достались складной нож и сумка с продовольствием, но он даже не подал вида, что такое распределение его не устраивает.
- Следующий автомат твой будет, - сказал Санька снисходительно.
- Жаль, что карту у нас забрали, - сказал Вовка, - как идти теперь будем? Заблудимся.
- Ха! - ответил Михась, почувствовав, что он стал необходимым. - Я тут все знаю! На сто километров во все стороны!
- Пойдем только в одну сторону, - сказал Вовка, - на восток.
- На восток так на восток, - тут же согласился Михась. - Если идти на восток, тут через двадцать километров железка будет.
- Это что еще за железка?
- Обыкновенная, по которой паровозы ходят, - ответил Михась, - наш учитель географии, Антон Савельич, учил нас карту топографическую делать. Так мы всю округу исходили.
- А мы на немых картах реки и города находили, - произнес с достоинством Санька. - У меня по географии всегда пятерка.
- А лес до самой железной дороги будет? - спросил Вовка.
- И еще дальше. Ему конца–края нет. А по дороге к деду Евсеичу можем зайти. Он тут, в лесу, живет, колхозной пасекой командует. Знаешь, у него какая пасека? Сорок восемь ульев.
Упоминание о пасеке внесло оживление. Каждый уже предвкушал мед, густой, свежий, ароматный.
- А он, Евсей–то, не жадный? - поинтересовался на всякий случай Санька.
- Ха! Сказал! - ответил Михась. - Он мне двоюродный дедушка, брат бабани Анны. Она померла в позапрошлом году. И совсем не жадный. А меду у него сколько! Железные бидоны, и в каждом по пуду будет. Один такой за месяц не слопаешь, хоть с утра до ночи ложками в рот накладывай.
Ребята прибавили шаг, каждый уже видел перед собой бидон и ложку, которой можно с утра до ночи мед есть.
Михась уверенно шел впереди. День выдался жаркий, в лесу парило. Вытирая рукавом пот со лба, Михась сказал:
- Скоро дойдем. Вот болото минуем, а там уж рядом.
Пришлось обходить небольшое болото. От него несло прелью. Тучи комаров облепили ребят. Особенно трудно пришлось Вовке, не привыкшему к комарам. Шею и руки нестерпимо жгло. Но Вовка терпел. Он давно уже решил, что всякие синяки, царапины и комары - мелочь в сравнении с настоящей войной. А раз так, то стоит ли обращать внимание на такую ерунду.
- Гляди, морошки сколько! - Санька наклонился над ягодами, похожими на алые розочки.
- Брось, она еще твердая и кислая. - Михась махнул рукой. - Вот когда она пожелтеет и размякнет, тогда любо–дорого, одно объедение. А сейчас что, кислота одна, рот дерет.
- От кислоты пить меньше хочется.
Вовка несколько раз цыкал на Саньку и Михася, чтобы шли молча, но они не могли пройти без разговора и десятка шагов. Каждый старался показать друг перед другом свои познания.
Чем ближе подходили к пасеке, тем чаще попадались пчелы. Они проносились над ребятами, угрожающе жужжа.
- Злющие какие! - сказал Санька, отламывая на всякий случай сосновую ветку.
- Потому что мы для них чужие, - пояснил Михась, - а деда Евсеича они не жалят. Дед говорит, что пчелы твари понятливые, знают, где свои, где чужие. Вот посмотришь, он без сетки к ульям подходит.
- Даже когда мед у них берет? - спросил Вовка.
- Не, не трогают, - поспешно ответил Михась, хотя в его голосе уже не звучала прежняя уверенность, и тут же добавил: - Пришли уже. Видите просвет за соснами? Там большая поляна с пасекой. И хата деда Евсеича справа будет, возле берез.
Тропинка привела их на поляну, залитую солнечным светом.
- Медом пахнет, - сказал Санька, втягивая ноздрями воздух.
- Ага, душисто как.
Михась, шедший первым, раздвинул кусты и неожиданно попятился назад.
- Там… там… - у Михася побледнели губы. - Все разломало… и ульи и хата деда Евсеича…
Вовка и Санька переглянулись. Санька присел, Вовка схватился за автомат.
- Тише! - зашипел он. - Ложись!
Михась, подчиняясь приказу, лег под куст и тут же вскочил.
- Ой! Крапива!
- Замри!
Михась, прикусив губу, пополз в другие кусты. Вовка, отстранив Саньку, вылез вперед, осторожно отодвинул ветку и оглядел поляну. Из сочной, густой травы выглядывали яркие бело–желтые ромашки и красноватые пучки иван–чая. И тут же валялись разбитые деревянные ульи. Над ними жужжали пчелы. На поляне паслась пегая корова с обрывком веревки на шее. На краю поляны стоял бревенчатой дом. Сорванная с петель дверь и темные проемы окон с выбитыми рамами говорили о том, что тут похозяйничали немцы.
Корова подняла голову и, посмотрев в Вовкину сторону большими влажными глазами, жалобно замычала.
К Вовке подполз Михась.
- Это Стелка, - шепнул он. - Она всегда в лесу одна пасется.
- Плачет коровка, - вздохнул Санька. - Доить надо.
Вовка ничего не ответил и молча пошел лесом к дому. Санька и Михась поплелись за ним. Не выходя на поляну, они обошли дом, осмотрели двор. На ступеньках, рядом с сорванной дверью, лежала вспоротая перина. Перья разлетелись по двору. Возле колодца валялись новый сапог и дедова шапка–ушанка из заячьего меха. Две глубокие колеи от колес грузовика уходили со двора на просеку, что вела к дороге.
- На машине приезжали, - определил Санька.
- Предатель какой–то дорогу указал, - сказал Михась, - сами немцы ни за что не нашли бы пасеку.
Вовка поднял короткий тяжелый сук и, размахнувшись, запустил его в открытое окно. Сук с глухим стуком упал на деревянный пол. Из дверного проема, отчаянно хлопая крыльями, вылетела какая–то птица, напугав ребят.
- Никого там нет, - сказал Михась. - Можно идти смело.
- Постой, - остановил его Вовка. - Мы с Санькой приготовим автоматы на всякий случай.
Михась, пригибаясь, побежал к дому. Он заглянул в окно, потом подошел к двери. Вовка и Санька затаив дыхание следили за ним. Прошло несколько томительных минут. Вдруг из дома донесся крик "ой–ей–ей!", и на пороге показался Михась. Одной рукой он держался за ухо, а другой призывно махал.
- Айда сюда! Никого нету.
Вовка и Санька опустили автоматы. Санька усмехнулся с облегчением.
- Это пчела хватанула его.
В просторной горнице на полу валялась битая посуда, из распахнутого шкафа свешивалась одежда.
Михась сбегал к колодцу, набрал липкой грязи и приложил к шее.
- Сейчас пройдет! Меня не раз кусали, я всегда грязью лечусь.
Санька нерешительно топтался на месте. Ему хотелось скорее уйти отсюда. Он завидовал спокойствию Вовки, который прошелся по комнатам, постучал по полу, заглянул в подпол.
- Эй! Есть кто там? Отзовись!
О меде никто и не вспомнил. Какой тут мед! Ребята вышли из дома. Постояли, Вовка нагнулся, поднял деревянную ложку с обломанным краем. Санька с облегчением вдохнул свежий воздух.
- Пошли, что ли?
- А как же Стелка? - Михась посмотрел на Саньку и перевел взгляд на Вовку. - Не бросать же скотину?
Корова, словно понимая, что речь идет о ней, с жалобным мычанием направилась к ребятам. Около колодца она остановилась и начала обнюхивать сруб.
- Воды хочет, - сказал Санька и спросил у Михася: - Где у деда твоего ведро? Надо напоить ее.
Михась побежал в дом, долго рылся там, потом вышел с медным тазом. Начищенный таз сиял на солнце.
- Нету ведра. И кастрюли с дырками. Всю посуду, гады, попортили!
Вовка посмотрел на таз. В таком же тазу бабушка Пелагея варила варенье и угощала его густой розовой пенкой.
Вовка облизнул губы.
- Сейчас еще в сарае посмотрю, - спохватился Михась. Пошел в сарай и вынес оттуда два ведра.
- Это для молока, - сказал Михась, поднимая светлое цинковое ведро, - а тут пойло замешивают, - он показал второе, темное.
- Давай которое для молока, - сказал Вовка, - в нем воду достанем и сами напьемся.
Но как только они поставили на землю ведро с водой, корова с жадностью уткнулась в него. Санька хотел было отогнать ее, но Михась предупредил:
- Не гони, она бодается!
Рога у коровы были острые и чуть загнутые внутрь. Вовка махнул рукой.
- Пусть пьет!
- А куда доить будем? - спросил Санька.
Ведро, в котором разводят пойло, не годится. Отбирать же у коровы чистое ведро никто не решался.
- В таз, - выпалил Вовка и обрадовался своей находчивости. - Во всяком случае, мимо молоко не прольется. Ну, начинай доить.
- Я не умею, - признался Санька. - У нас Муньку всегда мамка доила.
- Мне тоже не приходилось, - сказал Вовка и посмотрел на Михася.
- Ха! Корову доить - это плевое дело, - ответил Михась. - Только у нас в деревне дойкой занимались бабы. Не мужицкое это дело.
- Выходит, ты тоже не умеешь?
- Не, - Михась пожал плечами.
- Так бы сразу и сказал.
- Давайте привяжем ее, - предложил Санька. - Тогда легче доить будет, - пояснил он.
Михась снял веревку для белья и привязал корову к дереву. Она не сопротивлялась. Это придало ребятам уверенности.
- Вот что, - сказал Вовка, - чья корова?
- Ну, моя, - ответил Михась, - наша то есть.
- Значит, ты и будешь доить.
- Я?!
- А то кто же? Сам сказал, что корова бодается. Значит, чужих она к себе не подпустит. Вот. А мы с Санькой будем тебе помогать.
- Верно, - сразу подхватил Санька. - Я ее кормить буду травой. А вы там вдвоем…
Вовка понял, что Санька его перехитрил, но отступать было поздно. Недолго думая, Вовка схватил таз и сунул Михасю в руки. Тому не оставалось ничего другого, как подчиниться. Он присел и, косясь на заднюю ногу - а вдруг стукнет! - осторожно потянул за вымя. Корова не шелохнулась. В медный таз со звоном ударила тонкая струйка. Запахло парным молоком.
- Давай, давай, - подбодрил Вовка. - У тебя здорово получается.
Дно таза быстро покрылось молоком. Оно все прибавлялось и прибавлялось. Вовка уже мысленно пил его и думал о том, что корову нужно будет взять с собой. Еды для нее сколько угодно, а она будет давать им молоко. Так с коровой до самого фронта дойти можно.
Едва Михась поднялся, как Стелка нетерпеливо замычала и, двинув ногой, опрокинула таз. Пришлось все начинать сначала. Но на этот раз молока набежало не больше двух стаканов.
- Все, - сказал Михась, поднимаясь, - больше нету.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
в которой мальчишки совершают диверсию
Не успели ребята потужить о пролитом молоке, как неожиданно в лесу застрочил пулемет. Вовка, Санька и Михась кинулись в кусты. Стрельба усиливалась.
- Это на большой дороге, - шепотом пояснил Михась. - По ней аж до Гомеля можно доехать.
К пулемету присоединились винтовочные выстрелы, короткими отрывистыми очередями били автоматы. Потом застрочил еще один пулемет. Мальчишки притаились, вслушиваясь. Где–то неподалеку начался бой. Лес наполнился грохотом и треском. "Партизаны или, может, наши разведчики! - мелькнуло у Вовки предположение. - Нужно пробраться туда, зайти в тыл к немцам и бабахнуть из автоматов". Он посмотрел на Саньку, на Михася, соображая, кого бы из них послать в разведку. Потом решил, что идти надо ему самому. Однако стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась.
- Кто же победил? - спросил Михась. - Наши или фашисты?
- Тише ты, - Санька дернул его за рукав.
Ребята долго прислушивались. Робко подала голос какая–то птичка, ей тотчас же ответила другая. Голоса были испуганные, прерывистые.
- Надо узнать, кто с кем воевал, - сказал Вовка.
- Я знаю тропинку. По ней до дороги можно быстро добраться. Тут недалеко.
- Пойдешь со мной, - сказал ему Вовка.
Санька опустил голову и стал усердно ковырять землю ободранным носком ботинка. Оставаться одному не хотелось. Корова никуда не убежит, она привязана. Сумку с едой никто не унесет, ее можно спрятать под кустом. Он так и сказал Вовке.
- Ладно, - согласился тот, - пойдем все. Бери свой автомат.
Шли с предосторожностями. Треск сломанной сухой ветки был далеко слышен. Вскоре вдали показался просвет.
- Дорога, - шепнул Михась.
Ребята подкрались к опушке и, прячась за лохматыми елками, выглянули. Асфальтовая лента шоссе уходила куда–то вдаль, взбегая на небольшой пригорок.
- Там низина и маленький мост через ручей, - пояснил Михась, кивая в сторону пригорка.
Не выходя из леса, ребята добрались до него. Раздвинув придорожные кусты, они увидели мост и перед ним перевернутый немецкий тупоносый грузовик.
Машина горела. Ребята долго рассматривали ее, оглядывали дорогу, деревья. Вокруг никого не было.
- Поползем поближе, - скомандовал Вовка.
Санька и Михась пошли за ним. Вовка пристально осматривал каждый метр. Не было сомнений, что недавно здесь шел бой. Но кто же вел бой? Неужели те двое, что забрали оружие? Михась подобрался к обочине дороги и оттуда поманил рукой.
- Ребята, пулемет!
Вовка и Санька побежали к нему. В придорожных кустах в углублении лежал ручной пулемет с разбитым деревянным прикладом. С одной стороны возвышалась кучка стреляных гильз, с другой валялись два пустых круглых диска. От пулемета и гильз еще несло гарью и порохом.
- Кто мог стрелять? - спросил Михась. - Не сам же пулемет.
- Кто был, тот уже сплыл, - ответил Санька. - Ищи-свищи в поле ветер!
Вовка осмотрел углубление, обратил внимание на следы от немецких кованых сапог и примятую траву, словно по ней что–то проволокли. Следы вели вниз, к небольшому мостику. На топком берегу среди тонких зеленых стрел осоки что–то темнело.
Вязкий болотный берег был весь испещрен сапогами. Когда мальчишки подошли ближе, у них перехватило дыхание. В осоке лежал грузный мужчина. На спине сквозь разодранную рубаху темнели штыковые раны.
- Дядя Олесь! - выдохнул побледневший Михась. - Дядя Олесь это… Олесь Братусевич. Отец Аришки. Его в армию не взяли, потому что еще с той войны у него в ноге пуля сидела. Он деду Евсеичу на пасеке помогал…
У Михася задрожали губы, и он, закрыв лицо руками, беззвучно заплакал. Санька кулаком тер глаза. У Вовки ком подкатил к горлу.
Ребята шли молча, подавленные и потрясенные дикой расправой, свидетелями которой они стали. Михась, сжимая кулаки, мысленно повторял клятву отомстить проклятым фашистам.
Корову Стелку вели за собой. Не бросать же ее одну в лесу. Честно говоря, ее следовало бы отвести домой, в деревню. Так советовали Вовка и Санька. Однако Михась не решался показаться домой, опасаясь, что его больше не выпустят за порог.
Корову вели на веревке. Еще взяли с собой ведро. Доили по очереди Михась и Санька, а Вовка в это время кормил Стелку травой. Корова уже привыкла к ребятам и стояла спокойно. Молока было много, каждый раз ведро наполнялось до половины.
Окончив дойку, корову отвязывали и пускали пастись, а сами устраивались вокруг ведра и по очереди пили через край парное молоко.
Михась оказался общительным и покладистым. Ребята как–то сразу сдружились. Даже странно было вспоминать, что еще два дня назад ни Вовка, ни Санька не знали о его существовании.
На третий день после полудня вышли к железной дороге. Вовка приказал соблюдать полную тишину. Стелку привязали к сосне. Мальчишки некоторое время наблюдали из–за кустов за железнодорожной насыпью, нет ли охраны. Прошел не торопясь обходчик, высокий сутуловатый старик. Три пары детских глаз пристально следили за ним, пока тот не скрылся за поворотом.
- Айда! - Вовка первым вышел из–за кустов.
Ребята вскарабкались на невысокую насыпь. Накатанные рельсы блестели на солнце. Пахло мазутом, разогретыми шпалами и железом.
Санька потрогал рельсы, покачал головой:
- Пустое дело. Голыми руками не возьмешь.
Вовка попытался было отвернуть гайку. Ничего не получилось.
Михась нашел камень и стукнул им по гайке. Камень рассыпался, оставляя белые следы.
- Ха! Тут и ломом ничего не сделаешь, а мы хотим пальцами свернуть. Зря стараемся! - Михась сел на рельс.
Издалека донесся паровозный гудок.
- Поезд идет! Быстро прятаться! - скомандовал Вовка.
Сбегая с насыпи, Михась увидел ободранную галошу и с разбега ударил по ней ногой, как по футбольному мячу. Галоша перевернулась в воздухе и отлетела в сторону.
Из–за кустов ребята хмуро наблюдали за приближающимся составом. Когда паровоз промчался мимо, ребята мельком увидели, что рядом с машинистом стоял немецкий солдат с винтовкой в руках. На открытых платформах под брезентом стояли пушки, грузовики.
- Вон и танки! - Санька первым увидел их.