Полковник Азаров снова спускается в подземелье
…Полковник Азаров в одной майке, перепачканной грязью, устало смахивает с лица крупные капли пота. Поединок с миной длился недолго, всего пять минут, но опустошил его так, будто он целый день проработал на минном поле. Мина была не очень сложной, и потому, наверно, казалось все время, что тут притаилось что-то еще. Не может быть, чтобы так было все просто. Где-то приготовлена ловушка…
"Не торопись, - внушал он себе, - не считай, что разгадал устройство сюрприза, присмотрись получше, проверь все еще раз…"
Но вот все, кажется, позади. Капитан Левин передает мину старшему сержанту Вачнадзе, и он несет ее к выходу.
- Товарищ Левин, позвоните на КП, - приказывает Азаров капитану, - сообщите дежурному, что у нас все в порядке.
Он все еще не может вздохнуть полной грудью, продолжая находиться в состоянии затаенного дыхания. И мышцы никак не расслабит. Сказываются годы, наверно… А может быть, и опасность никогда еще не была так велика? До сих пор приходилось ведь рисковать, в основном, собственной жизнью, а тут судьба чуть ли не целого города…
- У майора Никитина тоже все в порядке, - позвонив дежурному, докладывает Левин. - Если не считать того, что вас ждет капитан Лагутин.
"Наверное, у него что-то новое", - встревоженно думает Азаров, медленно выбираясь из подземелья и все еще ощущая во всем теле непривычную тяжесть. Добравшись до поверхности земли, полковник снимает мокрую от пота майку и подставляет пригоршни рук под струю холодной воды, льющейся из-под водопроводного крана.
Офицеры и сержанты Азарова работают теперь во влажной глине, извлекая из нее не только ящики, но и отдельные боеприпасы. Очищать их от грязи приходится голыми руками, ибо нет у саперов более чувствительных инструментов, чем руки. Вслепую касаясь поверхности снарядов, артиллерийских и инженерных мин, их пальцы с безукоризненной точностью осязают все элементы любой конструкции.
У восточной стены подземелья деревянные ящики упаковки боеприпасов давно уже сгнили, и снаряды лежат там в вязкой глине в беспорядке - фугасные вперемешку с бронебойными и осколочно-фугасными. Но натренированные пальцы саперов по тупым или острым головкам снарядов, по ведущим пояскам, по ширине центрующих утолщений, по форме их запоясковой части безошибочно определяют, что находится у них в руках. А от этого зависит, как извлекать снаряды из глины - головной частью или тыльной, чтобы не задеть чем-нибудь взрывателей. Но для того чтобы руки саперов не утратили чувствительность, их нужно почаще мыть.
Вот и приказал полковник Азаров подвести резиновые шланги от водопровода поближе к подземному складу боеприпасов. Он по личному опыту знает, что холодная вода не только смывает грязь, она и успокаивает…
Тщательно вымыв руки, лицо и грудь, Азаров надевает гимнастерку и идет на свой командный пункт.
- Все обошлось благополучно, товарищ полковник? - поднимается навстречу Азарову капитан Лагутин.
- Да, обошлось. А у вас снова какие-нибудь тревожные вести?
- Все то же, товарищ полковник. Теперь, однако, подозрения наши можно считать подтвердившимися.
- Значит, возможность диверсии…
- Нет, это едва ли. Но он явно надеется на катастрофу.
- То есть на неизбежность взрыва?
- Вот именно. И рассчитывает, видимо, все это сфотографировать. Нам достоверно известно, что у него есть фотоаппарат с телеобъективом. Живет он в гостинице "Добро пожаловать" на десятом этаже, с которого хорошо виден Козий пустырь.
- Но ведь над Козьим пустырем, а точнее, над местом работ по разминированию подземного склада мы соорудили перекрытие, так что едва ли он…
- А вот это-то и убеждает нас в том, что он надеется на неизбежность взрыва и, видимо боясь упустить этот момент, с восьми утра до шести вечера не покидает гостиницы. Его уже видели в окне комнаты со зрительной трубой и фотоаппаратом.
- Но, может быть, он фотографирует еще что-то?
- Вы же сами знаете, что, кроме химзавода, который он давно уже мог сфотографировать, там ничего больше нет. Из того окна ничто не может привлечь внимание и любителя природы или архитектуры. Такие виды открываются главным образом с восточной стороны гостиницы. К тому же мина, которую вы только что обезвредили, разве не подтверждает его расчетов? И хорошо, если только одна эта мина…
Дальнейший их разговор прерывает телефонный звонок. Полковник Азаров снимает трубку!
- Я слушаю вас, товарищ Левин.
- Небольшое ЧП, товарищ полковник… Старшего сержанта Вачнадзе и сержанта Каширина завалило…
- Как - завалило? Чем?..
- Обрушились штабеля со снарядами и преградили им выход из левого бокового отсека подземелья.
- А сами они не пострадали?
- Вачнадзе говорит, что слегка придавило ногу Каширину. И потом, он обнаружил… вернее, нащупал в вязкой глине какой-то пластмассовый цилиндрик с контактными зажимами, - докладывает капитан.
- А проводники?
- Видимо, перержавели…
- Пусть не трогает там больше ничего! Я сейчас спущусь к вам… - Повернувшись к капитану Лагутину, Азаров бросает: - Мне снова нужно туда!.. Извините. А предостережение ваше будем иметь в виду.
Старший сержант Вачнадзе по складу характера был горячим человеком. "Кавказский темперамент" - говорили о нем его друзья. Он и теперь во время опора взрывается, как гремучая ртуть. Вспыхивает даже на комсомольских собраниях. Но во время работы с взрывчаткой нет более хладнокровного человека. И это не от природы. Этому пришлось учиться, воспитываться, а вернее, перевоспитываться.
- Знаешь, Коля, у кого я выдержке учусь? - сказал он недавно своему другу, сержанту Каширину. - У командира нашего, у полковника Азарова.
- Мы все у него учимся, - поправил его Каширин. - И не потому, что положено учиться у старших…
- А тебе-то чего выдержке учиться? - удивленно перебил его Вачнадзе. - Это мне все время приходится себя сдерживать, а ты и так спокойный.
- Спокойствие и выдержка это, милый мой, не одно и то же. Равнодушные люди самые, наверно, спокойные, а ведь я…
- Ну, извини, дорогой, не хотел тебя обидеть. Ты не спокойный, ты выдержанный. Я хорошо помню, как ты дал недавно по морде одному мерзавцу…
- Ничего себе выдержка! - засмеялся кто-то из их друзей.
- Именно выдержка! - резко обернулся в его сторону Вачнадзе. - Его убить нужно было, а он ему лишь по морде дал. Значит, нашел в себе силы сдержаться…
Вспоминая теперь этот разговор, Вачнадзе невольно улыбается, и ему приятно, что тут, рядом с ним, его верный друг. Он не повысит голос, если надо расправиться с каким-нибудь наглым молодчиком, вступиться за кого-нибудь. Он сделает это молча, без лишнего шума и показухи, как некоторые другие. С таким можно в любую разведку, в любую атаку или через любое минное поле… Очень ведь важно, кто с тобой рядом.
Вон как ловко извлекает снаряды из вязкой глины Коля Каширин! Бронебойные головкой вверх, осколочно-фугасные головкой вниз. А у Шота Вачнадзе идут пока лишь артиллерийские мины. Но что такое? Почему пальцы не нащупывают рубчиков центрирующего утолщения на корпусе очередной мины? Да и диаметр не тот… И не металл это вовсе, а пластмасса! Значит, не мина, но что же тогда?..
Нащупанный старшим сержантом предмет не лежит к тому же, а стоит вертикально. Случайно это или… Нет, не случайно, наверно, и его лучше не шевелить и не наклонять. Хорошо еще, что глина тут не такая вязкая, позволяющая перемещать руку по корпусу цилиндра.
Придерживая его левой рукой, Вачнадзе добирается правой до верхней части неизвестного устройства. Оно завершается крышкой и металлическим контактным зажимом, из-под которого торчит короткий усик проволочки.
"Проводник, наверно, - решает Вачнадзе. - И явно перержавевший. Это хорошо. Можно, значит, не опасаться замыкания электрической цепи. Нужно поскорее доложить об этой находке капитану…"
Но едва он собрался позвать капитана Левина, как с грохотом обрушился вдруг штабель с артиллерийскими снарядами, стоявший возле прохода в боковой отсек подземелья. Видно, нижние ящики его сместились в жидкой глине и нарушили равновесие штабеля. Он завалил теперь выход из отсека и оборвал провод электрического освещения.
- Ты цел, Коля? - кричит Вачнадзе Каширину.
- Почти, - отвечает из темноты сержант. - Ногу только слегка придавило.
- Подожди немного, я сейчас…
Он на ощупь добирается до Каширина и помогает ему вытащить ногу из-под ящиков. А им уже кричит с той стороны завала капитан Левин:
- Что там у вас, Вачнадзе? Никто не пострадал?
- Все целы, товарищ капитан, - отвечает старший сержант. - Вот только ногу Каширину придавило.
- Можно ее освободить, чтобы не рухнули на вас остальные ящики?
- Пробуем…
- Поосторожнее только. Я сейчас полковнику доложу.
- Доложите тогда еще, что я какой-то неизвестный мне замыкатель обнаружил.
Расспросив старшего сержанта, что собою представляет этот замыкатель, капитан Левин спешит к полковнику Азарову.
Спустившись в подземелье, полковник внимательно осматривает завал. Капитан Левин уже осветил его двумя лампочками с рефлекторами, и в их свете без труда можно рассмотреть каждую дощечку на ящиках. Все они в хорошем состоянии, и их можно, видимо, без особого риска разобрать. Но Азарова больше всего беспокоит теперь придавленная нога Каширина и замыкатель, обнаруженный старшим сержантом.
- Как там с ногой Каширина, Вачнадзе? - повышая голос, спрашивает он старшего сержанта.
- Все в порядке, товарищ полковник, - отзывается Вачнадзе. - Удалось освободить его ногу. Он говорит, что ему почти не больно, а я думаю, что она серьезно повреждена…
- Пусть еще немного потерпит. Мы сейчас начнем разбирать завал. А теперь расскажите поподробнее о замыкателе, который нашли. Он что, небольшой?
- Миллиметров тридцать в диаметре. Вверху, над крышкой, у него контактный зажим.
- А внизу?
- Штырь, тоже похожий на контактный зажим.
- Ну так это шариковый замыкатель! - уверенно заключает полковник Азаров. - Чертовски коварная штука! Вся надежда теперь только на то, что его батарейка уже разрядилась. В наставлении она называлась сухим элементом, напряжением в полтора вольта. Но все равно нужно быть с этим замыкателем очень осторожным - чем, как говорится, черт не шутит! Вы не трогайте там больше ничего, мы уже начали разбирать завал.
Пока саперы растаскивают ящики завалившегося штабеля, полковник Азаров продолжает рассуждать о найденном Вачнадзе замыкателе:
"Случайно ли он там оказался?.. Его ведь устанавливали иногда вместе с минами в качестве элемента неизвлекаемости. Весьма возможно, что в том отсеке, в котором обнаружил его Вачнадзе, есть запасной вход в подземелье и немцы тоже его заминировали, опасаясь, что он будет откопан раньше, чем главный… Тогда шариковые замыкатели, наверное, продублированы там еще и взрывателями натяжного и нажимного действий. Нужно иметь это в виду и поговорить с Огинским и Бурсовым".
Они все еще не уехали, хотя Азаров не нуждается больше в их помощи. Он и сам знает теперь, что нужно делать. Даже когда обезвреживал мину-сюрприз у главного входа в подземелье, сообщил им об этом только за ужином. Бурсов даже разозлился на него за это:
- Ну знаешь ли! А если бы что-нибудь серьезное?..
- Если б серьезное, тогда бы я непременно к вам за советом, - усмехнулся в ответ Азаров.
Заслуженная награда
Бурсову и Огинскому очень не хочется уезжать, оставить тут Азарова наедине с заминированным подземельем. Но ведь у них дела в Москве. Да и Азаров хоть и в шутку, но жалуется:
- Не доверяете, значит? Не надеетесь, что я и без вас…
- Но мало ли что…
- А что же теперь-то? Мины у главного и запасного входов обезврежены…
- А какой-нибудь еще сюрприз?
- Самое опасное все-таки позади, - с деланной беспечностью улыбается Азаров. - Заболоченный угол подземелья, таивший в себе главную опасность, очищен наконец. Остальные боеприпасы в сухом месте и почти все в упаковке.
- А таинственный незнакомец?
- Он теперь тоже не страшен. Его ведь обнаружили и в любую минуту могут задержать. Капитан Лагутин лишь ждет на сей счет указаний своего начальства.
- В том, что он уже ничего, пожалуй, не сможет сделать, у нас тоже нет сомнений, - соглашается с ним Огинский. - Но раз он все еще торчит здесь, то надеется, значит, на что-то…
- А это потому, что ему неведомо, в каком положении разминирование. Не знает, что мы обнаружили наконец все их сюрпризы…
- Скажи лучше, что мы тебе надоели, - обиженно говорит Бурсов, но, увидев выражение лица Азарова, тотчас же восклицает: - Прости, пожалуйста! Пошутил, и притом глупо. Ничего, видно, не поделаешь с этим упрямцем, Евгений, - поворачивается он к Огинскому. - Привык он один на один… Я хоть и генерал, но не твой непосредственный начальник, Василий Петрович, а то запретил бы тебе это единоборство.
- Шутишь ты или серьезно? - спрашивает Азаров.
- Такими вещами не шутят. И будь бы на твоем месте кто-нибудь другой, даже помоложе тебя, я бы непременно настоял на запрещении. А с тобой сложнее… И не потому, что ты мой старый фронтовой друг…
- Для него ведь, как я понимаю, - это всё! - горячо произносит Огинский. - Все, чем он жил все годы войны, чем живет сейчас. Тут и чувство долга, и лозунг его - быть всегда впереди, и вера в себя, и, самое главное, пожалуй, быть примером для других, для своих солдат. Не забывай, что он командир полка…
- И все-таки этого было бы недостаточно, если бы…
- Если бы у нас с тобой не было уверенности, что он сделает это лучше, чем кто-либо иной, - заключает за Бурсова Огинский.
- Да я просто не знаю, кто бы из известных мне инженерных офицеров сделал бы это лучше, чем он! - снова восклицает Бурсов.
- Ну знаете ли!.. - только и может вымолвить растроганный Азаров.
Задержать Волкова решено утром, в восемь часов, когда саперы полковника Азарова начнут работу по разминированию склада боеприпасов. Капитан Лагутин предварительно договорился с Азаровым о способе привлечь внимание Волкова. Полковник посоветовался об этом со своим пиротехником, и тот предложил зажечь над перекрытием склада имитационный состав дыма.
В пять минут девятого, когда перекрытие над складом окутывается сплошной пеленой цветного дыма, хорошо видного даже сквозь завесу дождя, начавшегося еще на рассвете, капитан Лагутин со своим помощником и администратором гостиницы энергично стучит в дверь тысяча первого номера гостиницы "Добро пожаловать". Ему известно, что Волков уже позавтракал в буфете и минут пятнадцать назад вернулся к себе.
На стук никто не отвечает. Он стучит сильнее, но с тем же успехом.
- У вас есть запасной ключ? - обращается он к администратору.
- Есть, товарищ капитан.
- Открывайте тогда!
Администратор заглядывает в замочную скважину и, не обнаружив в ней ключа, вставляет свой. Повернув его дважды, он распахивает дверь.
Лагутин с пистолетом в руках первым входит в комнату, но в ней никого нет. Помощники капитана заглядывают в шкаф и под кровать. Там тоже пусто. Тогда взоры всех обращаются к открытому окну. На его подоконнике лужа дождевой воды и грязные пятна от подошв ботинок.
Офицеры госбезопасности тревожно переглядываются. Капитан поспешно шагнул к окну и, перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз, на бетонированный двор гостиницы. Там уже собралось несколько человек у распростертого тела.
- Неужели выпрыгнул?.. - чуть слышно сказал Лагутин.
- Скорее всего, поскользнулся, - предположил один из офицеров, проведя ладонью по скользкому от дождя подоконнику. - Выбирал, наверно, для фотосъемки место поудобней и сорвался…
Приказав одному из лейтенантов тщательно обыскать комнату, капитан со вторым помощником поспешил вниз.
Над телом Волкова уже склонился врач, вызванный из гостиницы.
- Он мертв…
Вечером капитан Лагутин снова заехал к полковнику Азарову и сообщил ему, что при проявлении пленки, вынутой из фотоаппарата Волкова, обнаружены три снимка западной окраины Ясеня с очертаниями имитационных дымов над Козьим пустырем.
- А других снимков разве не было? - спрашивает Азаров. - Снимал же он Козий пустырь и прежде.
- Других обнаружить пока не удалось. В аппарате была новая кассета, и эти три кадра на ней первые. Но сейчас уже не имеет особого значения, что он снимал прежде. Важно, что он оказался именно тем, за кого мы его принимали. Ну, а у вас как дела?
- И у нас обстановка становится спокойнее. Работы примерно на неделю, но, кажется, уже без особых сюрпризов.
В тот же день Лагутин вызвал к себе лейтенанта милиции Дюжева:
- Как поживает комсомолец Говорков? Товарищ Дюжев, надо бы как-то наградить его за бдительность.
- Только не награждать, товарищ капитан, если мы не хотим обидеть парня.
- Обидеть?
- Да, именно обидеть. Он ведь комсомолец и настоящий патриот. Для него это было его долгом, а мы…
- А ведь и в самом деле награда за исполнение патриотического долга может показаться такому парню обидной, - соглашается с Дюжевым Лагутин. - Но смотря какая награда, однако. Не денежная же премия. Ну, а скажем, скромные наручные часы с соответствующей надписью? У парня, наверное, вообще еще нет никаких?
- Думаю, что нет… А может быть, лучше фотоаппарат с именной пластиночкой? Он увлекается фотографией, а своего аппарата не имеет, пользуется школьным.
- Согласен с вами. Пожалуй, действительно лучше фотоаппарат. Тем более, что он пытался сфотографировать Волкова, а вернее, того, кто выдавал себя за Волкова.
- Не только пытался, но и сфотографировал, - уточняет Дюжев. - Правда, разглядеть Волкова на его снимках было нелегко, но в том вина не Говоркова, а примитивного аппарата, которым он пользовался.
- Ну, значит, это решено!
Город может спать спокойно
Полковник Азаров проснулся сегодня очень рано. Он всегда просыпается рано - в шесть утра - и сразу же встает. Но сегодня он открыл глаза в половине шестого и позволил себе полежать немного в постели и подумать. Вчера он сказал капитану Лагутину, что все самое трудное уже позади. Так ли это? Он, правда, добавил при этом вводное словечко "кажется", но лишь на всякий случай, для перестраховки. В общем-то, это и не его только точка зрения. Так думают все его офицеры, и это теперь тревожит его. Нет ведь ничего пагубнее самоуспокоенности…
А может быть, сам он внушил им такие мысли? Или и того хуже - они говорят это, дабы ему угодить. Ну, это уж совсем худо!..
И тут он вспомнил случайно услышанный разговор его сержантов. Они сидели под окнами комнаты, в которой он тогда находился, не зная, что полковник слышит их, и потому говорили, вернее, спорили со всей откровенностью. Азаров не обратил внимания на начало их разговора, но, прислушавшись, догадался, что кто-то, видимо, высказал мнение, будто его, полковника Азарова, трудно понять, так как он не очень разговорчив. И что вообще не так уж часто они его видят, чтобы с достаточной уверенностью судить о его достоинствах и недостатках.
И тут вступил в спор сержант Вачнадзе: