Добрались до поселка строителей - опять торжественная встреча. Снова пришлось произносить речь. Михаил Иванович полушутя укорил Графтио:
- Мне бы не самому говорить, мне гораздо важнее людей послушать.
- Обязательно послушаете, - сказал Графтио и тут же воспользовался моментом: - Давайте начнем с меня. Считаю, что на стройке сейчас две основные болезни. Во-первых, острейшая нехватка инженеров. Сооружение сложное, много нового, неизведанного. На энтузиазме рабочих далеко не уйдем. Требуются подготовленные специалисты. Но им нужны условия.
- Об этом подумаем.
- И еще. С некоторых пор, а точнее после смерти Владимира Ильича, по стройке ползут вреднейшие слухи. Мерзнем и мокнем, мол, мы тут впустую, потому что без помощи иностранцев станцию все равно не создать. В Москве, дескать, хватились задним числом, решили денег больше не отпускать. Скоро платить нечем будет. А без Ленина никого это не волнует.
- Как же так! - поразился Калинин. - Да мы последние рубашки продадим, а важное дело доведем до конца.
- Я понимаю. Хотя финансовые трудности действительно возросли. Объем работ оказался больше намеченного.
- Откуда идут слухи?
- В основном из города. Но и у нас тоже предостаточно. Действуют они на людей отнюдь не вдохновляюще. Пропадает уверенность в завтрашнем дне… Надо как-то угомонить маловеров.
- Это не только маловеры слухи распускают, - качнул головой Михаил Иванович. - Те, кто не хочет укрепления нашей силы, специально вставляют палки в колеса. Об этом я обязательно скажу рабочим. А пока пойдемте посмотрим, что уже готово.
Здание ГЭС, поднявшееся над рекой, было в строительных лесах. Повсюду груды щебня, кирпич, штабеля досок и бревен. Деревянные мостки над глубокими канавами. Где-то поодаль ахнул динамитный заряд - рвали породу. Грохотали камнедробилки, заглушая слова. Вместе с Графтио, с несколькими инженерами и мастером Михаил Иванович обошел всю строительную площадку. Остался доволен. Хоть и не быстро, но станция росла.
- Есть у вас просторное место, где можно собрать рабочих и служащих? Всех.
- Возле клуба.
Вскоре умолк шум и грохот на стройке. Люди группами потянулись на митинг. Собралось несколько тысяч, стояли тесно, локоть к локтю.
Михаил Иванович поднялся на крыльцо клуба и, как обычно, без всяких предисловий начал прямо о того, что волновало строителей. Да, нехватка материалов, нехватка средств - все это есть. Но слухи о том, будто стройку намерены свернуть, самая настоящая ложь, распространяемая врагами для того, чтобы повлиять на строителей, вызвать уныние. А дело-то обстоит как раз наоборот. Создание Волховской гидростанции началось при Владимире Ильиче, он возлагал на нее большие надежды. Успешно завершить работу - значит сделать еще один шаг по тому пути, который завещал Ленин. Партия и народ верят, что так и будет. Страна дает Волхову все, что может. Конечно, средств маловато, строителям приходится нелегко, этим и пользуются распространители слухов. И, к сожалению, он, Калинин, должен твердо заявить: все запланированные фонды исчерпаны, дополнительных средств в текущем году нет и не будет. Их просто негде взять.
- Пусто! - хлопнул себя по карманам Калинин. - И вы, сознательные труженики, должны понять это. Государство ни на копейку не урезало то, что было отпущено, но и прибавить не может. Одна надежда, что в следующий год денег будет побольше. А сейчас я ничего не обещаю, кроме того, что есть, - повысил голос Михаил Иванович. - Прошу, товарищи, и требую от вас: станция должна быть закончена в срок, несмотря на любые помехи. Это дело чести! Волховская станция должна дать ток!
Умолк Калинин, и на крыльцо, тяжело ступая, поднялся немолодой рабочий.
- Я кессонщик Соколов. С самого начала здесь. Все меня знают? - обратился он к людям.
- Знаем! Еще бы! - раздалось в ответ.
- Могу я от вашего имени?
- Давай! Доверяем!
Соколов поднял руку. Люди затихли, а он продолжал:
- Значит, так, дорогой наш товарищ Калинин. Скажу вам, а уж вы всей нашей партии и правительству передайте. Никакие злобные слухи, никакие вражеские выпады на нас не подействуют. Гидростанцию мы построим. Трудиться будем под таким же атмосферным давлением, как трудились при Ильиче. С полным накалом. Такое наше короткое и верное слово.
- Очень это радостно слышать! - пожал его руку Михаил Иванович. - Со своей стороны заверяю: используем все, чтобы помочь вам. За Волховом последуют, может быть, десятки и сотни подобных гидростанций. Тем более важно, чтобы первый блин не вышел комом. Позаботимся об этом вместе!
Со стройки уехал уверенный, что рабочие не подведут. Но станция действительно сооружение сложное. Требуются специальные знания, точные расчеты. Инженерная мысль, умелое техническое руководство нужны. А инженеров и техников на стройке, как говорится, раз, два и обчелся. Своих еще нет, не научили, а старшее поколение очень неохотно идет непосредственно на строительную площадку. Заработки не те, что до революции, условия хуже. Случается, что и недоверием обижают, и крикуны-горлопаны оскорбляют. Инженер требует, чтобы сделали как положено, а его буржуем недорезанным обзовут, кулаком погрозят. Кому это приятно?!
Вернувшись в Ленинград, Калинин попросил местных товарищей собрать в управлении Волховстроя (оно находилось в городе) не только сотрудников, но также инженеров и техников со всего города. Желательно имеющих отношение к строительству, электричеству, гидротехнике. Чем больше, тем лучше. Предупредил: будет говорить с ними.
Добрым словом помянул про себя предусмотрительную Екатерину Ивановну, положившую в саквояж "парадный" костюм. Одно дело на строительной площадке выступать, где вполне уместны рубашка с поясом да сапоги, и совсем другое - встреча в спокойной обстановке с людьми умственного труда. Михаил Иванович надел белую рубашку, галстук. Перед зеркалом зачесал назад волосы, поправил бородку. Усмехнулся: окажись здесь жена - похвалила бы.
В бывший особняк графа Олсуфьева на Фонтанке приехал пораньше. Поговорил с сотрудниками управления. Обратил внимание: обстановка какая-то нервозная. Почему?
- Как не волноваться? - объяснил Графтио. - Глава государства в нашем учреждении - разве такое бывало?! Ну и неполадок у нас много. А кого в первую очередь ругают за все упущения, с чьих голов чубы летят? Управленцам прежде всего достается. На стройке-то вы, Михаил Иванович, персонально замечаний не высказывали, а здесь уже нескольких товарищей упрекнули, значит, косвенно и меня.
- Так ведь за дело.
- Безусловно. Поэтому и волнуемся, и я в том числе. - Графтио вытер платочком лоб, продолговатый подбородок. - Душно очень. Давайте пригласим людей во двор? Там тень, ветерок. Стулья из комнат вынесем.
- С удовольствием, - согласился Калинин. - Непринужденней будет.
Он намеревался начать свое выступление рассказом о трудном положении Волховстроя, однако после разговора с Графтио решил сперва разрядить обстановку. Поздоровавшись с собравшимися, сказал:
- Наверно, ни один потомок графов Олсуфьевых несколько лет назад не мог бы предположить, что в этом дворе соберется ответственный коллектив одного из самых богатых строительств, расходующих десятки миллионов рублей…
Напряжение на лицах слушателей сменилось недоумением, удивлением. Многие ждали разноса, грозных слов от Председателя ЦИК, а он улыбается.
- Я большой фантазер, - продолжал Калинин. - В свои юные годы жил в этом районе и даже бывал в этом дворце, носил письма графу Олсуфьеву в качестве посыльного мальчика, но фантазия моя не была так велика, чтобы представить эту встречу здесь, с вами…
Почувствовав, что люди успокоились, воспринимают его слова внимательно и охотно, Михаил Иванович повел речь о том колоссальном сдвиге, который происходит в Советской стране, охватывает все отрасли человеческой деятельности. Мерить новую жизнь, новые свершения старыми мерками теперь невозможно. И только те товарищи, в частности, те инженеры и техники, которые отдадут свой талант и свои знания на службу народу, найдут достойное место в строю созидателей социалистического общества. А где приложить талант и знания? Поле деятельности широкое. Вот он, Волховстрой, первая большая гидроэлектростанция. Все, кто пожелает работать там, будут встречены с радостью.
Никогда в прошлом интеллигенция не играла такой роли, какую она должна будет играть в советском строительстве. Мы твердо решили превратить нашу страну из аграрной в промышленную. Знатоки, специалисты, таланты будут иметь с каждым годом все большее значение. Обращаюсь к тем из вас, кто еще не выбрал дорогу. Идите с нами, товарищи, идите с народом. Это будет самый правильный выбор!
Михаил Иванович не надеялся, разумеется, на то, что после его выступления инженеры и техники валом повалят на Волховстрой. Придут несколько человек - уже хорошо. За ими могут последовать и другие, все те, без знаний и опыта которых трудно рассчитывать на успех. В одном был уверен Калинин: слова его, несомненно, станут известны всей технической интеллигенции города, заставят многих задуматься: не пора ли решать окончательно, с кем идти, чем заниматься…
Да, богатая фантазия была у Михаила Ивановича, но и ему трудно было вообразить картину, которая откроется перед ним еще через несколько лет, когда приедет на пуск Днепровской гидроэлектростанции. Огромная плотила, перегородившая реку, пенистые каскады воды, падающие с высоты. Величественное зрелище! Важнейшая энергетическая база для развития промышленности!
Люди ликовали, поздравляя друг друга. Калинин выступил с речью. Среди тех, кто слушал его, стоя возле трибуны, немало было рабочих, инженеров и техников, перед которыми он выступал в Ленинграде, которые прошли школу Волховстроя - первую школу отечественной гидроэнергетики. Именно на Волхове начался тот путь, который привел нашу страну к электрическому изобилию, к целым каскадам мощных гидроэлектростанций на Волге, на Енисее, на Ангаре.
Новая школа
Каждый отпуск Михаил Иванович проводил дома, в Верхней Троице, помогал матери по хозяйству. Старался угадать к покосу: и дни самые пригожие, и мужские руки особенно нужны. Если с ним был кто-нибудь из членов семьи и имелся багаж - отправлялись на машине. Но чаще Калинин уезжал один и добирался до деревни, как в прошлые молодые годы, это ему больше нравилось.
На железнодорожную станцию Кашин за ним присылали подводу, однако значительную часть тридцатикилометрового расстояния осиливал он пешком: шагал неторопливо, опираясь на палку. Дорога-то родная, тысячу раз исхоженная, изъезженная. Одного угля сколько по ней перевозил! Раньше как-то не очень замечал красоту прилегающей местности, а теперь любовался, восхищался окрестностями. Возраст, что ли, такой наступил: ближе, понятней стала природа, ее ни с чем не сравнимое очарование.
Струилась дорога среди просторных лугов, покрытых густым изумрудным ковром разнотравья. Тенистые непролазные заросли на болотинах и в низинах сменялись сухими борами, где теплый воздух насыщен был целебным ароматом смолы и хвои. За лесами речка Медведица, а там уж сухонькая старушка мать семенит навстречу, протягивая темные, продубленные работой руки. Выходят поздороваться соседи, справляются о здоровье.
В первый приезд после того, как стал главой центральной власти, "всесоюзным старостой", нелегко было Михаилу Ивановичу среди земляков. Народ со всей округи собрался посмотреть на чудо: Калинин - самый большой начальник! Расспросам не было конца. Сумлеваемся, мол, Михайло Иваныч, не обидела бы Советская власть мужика. Рабочие у вас на первом месте, а крестьяне словно бы на задворках. Оно, конечно, рабочие-то в городах, к руководству ближе…
Пришлось переубеждать их:
- Кто обидит? Мы никакого закона не примем, чтобы крестьянину во вред шел.
- Найдутся обидчики. Чужая боль - не своя.
- Кому не своя? Кому чужая? - удивился тогда Калинин. - Мне, что ли? У Советской власти две руки: одна рука - рабочие, другая - крестьяне. Какую ни тронь - одинаково дороги.
- Так уж и одинаково? При крайнем случае ты сам левую согласишься отдать, а правую пожалеешь…
- Верно, правая больше для дела приспособлена, - с улыбкой согласился Калинин, покоренный убедительным доводом. - А вот ноги равноценны, что та - что другая. На обе опора. Так и считайте.
Ну, вопросы - это ладно. Замучили тогда земляки просьбами. Иван Клюев на колени бросился у крыльца калининского дома, Христом-богом молил помочь. Отвез он зерно на мельницу, а мельница в ту пору сгорела, все восемнадцать пудов огонь слизнул, и остался Иван Трофимович с пятью детьми без единого зернышка… Очень обиделся тогда Калинин на Клюева: зачем на колени-то?! Не господин ему, не барин! Но как откажешь человеку при таком несчастье? Написал записку в Тверь, чтобы выдали Клюеву хлеба. А на следующих! день сразу трое с прошениями: у одного лошадь пала, другому покос далеко выделили, третьему лес нужен. Михаил Иванович подумал: надо кончать с этим, пока не поздно. Затеял долгий разговор с просителями, чтобы побольше собралось народа вокруг. Потом сказал во всеуслышанье:
- Дорогие земляки! Не могу, не имею права я по знакомству, по родству всякие поблажки делать. И в спорных вопросах разбираться не стану. Не на работе я здесь. Со всеми своими вопросами обращайтесь в волостной или уездный исполком. Если же будет какая неувязка или обида, тогда прошу в Москву, в мою приемную, как все, на общих правах. Это по справедливости будет?
- По справедливости, - согласились мужики. - Каждый со своим к тебе лезть не станем. А если обществу совет потребуется, тогда не откажись выслушать.
С той поры никаких личных просьб. Встречали Калинина в деревне, как всех других земляков, разве что поуважительнее. Вечерами приходили мужики поговорить о жизни, о городских новостях. Но без застолья: хмельного Михаил Иванович в рот не брал и другим не советовал. Старики и ровесники звали его как и прежде - Михайло или Калиныч, кто помоложе - обращался по имени-отчеству.
В Верхней Троице забывал он на какое-то время о своих высоких должностях, отдыхал и душой, и телом. Особенно на покосах. Конечно, в ряд с крестьянами-косарями уже не становился: годы не те, силенок меньше, уставал быстро. Зато имелся у него особый навык, приобретенный на заводах, он "понимал" металл. Лучше всех отбивал косы. Да что там косы, мог починить сломавшуюся жнейку или швейную машинку. За этим к нему обращались, как и в прошлые годы, и он не отказывался.
Любил Михаил Иванович, поднявшись с первыми петухами, пойти на росистый луг или в темный, тихий еще лес. Вот и на этот раз, отдохнув с дороги, ранехонько отправился он встретить рассвет. Знакомая тропа едва угадывалась в густой траве. Возле реки и в непролетной чаще возле ручья начали утренний концерт соловьи. Пели все громче, все заливистей, стремясь перещеголять друг друга. К ним присоединила свой звонкий голос варакушка. А вот и дрозд проснулся, оповестив об этом окрестность веселой руладой.
Быстро разгоралась заря, но было еще сумрачно. И вдруг из-за горизонта разом хлынул ослепляющий, золотой поток солнечного света, все мгновенно ожило, засияло, засверкало кругом. Широко распахнулся горизонт, открыв взгляду зеленые поля и луга, массивы хвойных лесов, белоствольные березняки. Постоянство, величественность и красота этого дорогого ему пейзажа всегда действовали на Михаила Ивановича успокаивающе, словно бы вливали в него новые силы.
Пора было возвращаться. Еще вчера условился Калинин о встрече с пожилым опытным плотником из соседней деревни Посады. Хотел посоветоваться с ним об одной своей задумке. В Верхней Троице имелась начальная школа. Помещалась она в старом доме. Ребят, желающих за-ниматься, становилось все больше, а помещение тесное. Девочки и мальчики постарше вынуждены были учиться в других селах, где были семилетки и девятилетки. Крестьяне поговаривали: хорошо бы в Верхней Троице семилетку открыть. А Михаил Иванович, вспоминая свое детство, учебу в селе Яковлевском, смотрел дальше. Не семилетка, а десятилетка нужна, с просторными классами и кабинетами, с хорошей библиотекой. Пусть молодежь из всех окрестных деревень получает среднее образование.
Дело трудное, требующее много хлопот, но исполнимое. И лес найдется, и рабочие руки. Но это потом. Сперва надо выбрать удобное место для школы. Пока об этой мечте знал только сам Михаил Иванович да крестьянин из деревни Посады: светлая голова и мастер на все руки.
Плотник, покуривая, ожидал Калинина у околицы. Одет был по-праздничному, в новой белой рубахе. В руке тетрадка и огрызок карандаша. Значит, набросал кое-какой план после вчерашней беседы с Михаилом Ивановичем. И заговорил первым:
- Мысля твоя, Калиныч, очень даже пригодная. У меня у самого трое внуков. Без школы нам никак не обойтись.
- Где ставить? - напомнил Михаил Иванович. - Какое предложение на люди выносить?
- Давай помозгуем. Я место наметил. По дороге в Тетьково, на опушке леса. Сухо там, ученикам привольно будет.
- Сухо, конечно, но от других деревень далековато, - засомневался Калинин. - А мы не только о Верхней Троице, о всей округе подумать должны.
- Верно, - плотник пощипал бороду, - о всех позаботиться надо.
- Давай ближе к Посадам, в сосновом бору?
- Идем посмотрим!
Отправились не спеша, прогуливаясь. Место действительно оказалось очень хорошим. Вокруг сосны, река совсем рядом.
- Одна беда, от большака в стороне. Дорогу придется прокладывать, - сказал плотник.
- А я считаю, что так даже лучше, - ответил Калинин. - Ребята могут бегать, играть без опаски, под колеса не попадут. А ответвление от большака сделаем, невелик конец. И яблонями дорогу обсадим. Представляешь себе: весной вся дорога в цвету!
- Лучше липами, - возразил плотник. - Ребятишки за яблоками полезут, все ветки пообломают. Да и среди взрослых найдутся охочие до яблочек-то.
- Тут я с тобой никак не согласен. Пока школу построим, пока яблони вырастут, жизнь у нас везде совсем другая пойдет. Все будут сыты, все сознательней станут.
- Ну, если сознательней, тогда ладно, - произнес плотник и, подумав, добавил: - А липа все же надежней.
С хорошим настроением отправился Михаил Иванович домой. Он уже мысленно видел новую школу в красивом бору над рекой. И он, конечно, постарается, чтобы она появилась как можно скорей.
Возле ручья срезал несколько гибких ивовых прутьев. Примостившись возле крыльца, принялся чинить грибную корзину: требовалось заменить на ободке лопнувший сухой прут. Мария Васильевна поглядела, щуря глаза:
- Не рано ли корзину-то ладишь? До грибов еще месяц, поди.
- Ништо, - ответил Михаил Иванович. - За колосовиками сбегаю.
- Промнись, промнись! Опять завалишь грибами, как летошний год.
- Скажешь, мало носил?
- Да уж куда как много! - засмеялась мать.