Да будет известно нынешним знатокам цветных многосерийных историй о Зорро, Железной Маске, капитане Бладе и Робин Гуде, что мы в юные годы тоже знали этих героев. Правда, тогда фильмы про них были односерийными и чаще всего черно-белыми, но разве наша радость от этого была меньше?!
С чем сравнить жутковатый восторг, с которым уносились мы в мир бесстрашных, иронических и непобедимых мушкетеров, капитанов и рыцарей! В мир пробитых ядрами флибустьерских парусов и звонких, зеркально сверкающих шпаг! В мир джунглей и пустынь, сумрачных замков и подземелий с сокровищами…
Каждую такую кинокартину предваряла дрожащая и щекочущая нервы надпись – белые буквы на темном экране: "Этот фильм взят в качестве трофея после разгрома немецко-фашистских захватчиков в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг".
Трофеи были почему-то чаще всего американскими, а не германскими. Видимо, коварные и жадные фашисты в свое время украли у наших союзников эти кинокартины.
Непонятно только, зачем такие фильмы нужны были немцам! Ведь ясно же, что и Зорро, и д’Артаньян, и Робин Гуд, и бесстрашные корсарские капитаны были не "за них", а "за нас". Они воевали с богачами, защищали угнетенный народ, освобождали рабов – то есть делали совершенно обратное тому, что старался делать Гитлер и все, кто был за него.
Ну да ладно! Теперь-то фильмы у нас и справедливость восстановлена. Мы – победившая страна, мы имеем право на счастье. И оно вот-вот начнется. Уже протарахтел второй звонок…
Недавно по одному из телевизионных каналов показали вдруг старую "Железную маску", где добро торжествует и королем Франции вместо коварного Людовика становится его брат-близнец Филипп, воспитанник мушкетеров. Увидев сообщение в телепрограмме, я приготовился погрузиться в прошлое. Чтобы испытать знакомое по детству замирание души.
Замирания не получилось. Нет, дело не в том, что фильм показался наивным, он вовсе даже не плох. И не в том причина, что стал я стар и умудрен. Просто не оказалось того, что в детстве было в о к р у г фильма.
Ведь раньше-то киносчастье начиналось задолго до сеанса.
Примерно за неделю до показа появлялась большущая, маслом написанная афиша – на углу Первомайской и Ленина. Там у решетки Городского сада поставлен был специальный шит. Этакое произведение рекламной архитектуры из досок и фанеры – с фундаментом, похожим на прилавок в магазине, с пустотелыми колоннами по бокам и выпуклыми буквами наверху "Скоро на экранах".
В раму этого сооружения вставлялся большущий прямоугольник афиши. На ней, как правило, изображена была метровая голова главного героя – в шляпе с перьями, в парике, в старинном шлеме или в пиратской косынке. А за нею, на дальнем плане, – соответственно содержанию: горящие корабли, остробашенные крепости, джунгли или укрытая сумрачной ночью готическая улица. А бывали и мчащиеся всадники, и дерущиеся на шпагах фигуры (неизвестно пока, кто за кого).
С этого момента все дни окрашивались особым ожиданием. В нем смешивались радость и тревога. Радость -понятно отчего. Тревога же – потому, что путь до нумерованного места в кинозале был тернист.
Надо было выпросить у мамы трешку (не всегда ведь в кармане есть спасительная десятка). А лишних трешек в доме не водилось: мама не работала, сидела дома с моим маленьким братишкой, зарплата отчима была отнюдь не директорская. Отцовские переводы служили, конечно, подспорьем, но жиденьким. И убедить маму, что кино важнее, чем лишняя бутылка молока, удавалось с трудом.
Но в конце концов удавалось!
Для этого, правда, приходилось поклясться (очередной раз), что двойка по арифметике была абсолютно случайная и совершенно последняя и что отныне в тетрадках и в дневнике не будет не только двоек, но и троек. И что на рынок за картошкой и в керосиновую лавку я буду ходить регулярно и как на праздник, а не "как ленивая корова при виде палки". И что… Ну, в общем, ясно. Главное, что деньги на билет – вот они.
Но ведь и купить-то билет, как вы убедились, было не просто…
Но вот в руках вожделенная полоска шершавой синей бумаги с размашисто начерченными числами: ряд, место. Теперь тревоги меньше, радости больше.
Суровая контролерша тетя Тася придирчиво смотрит: не сует ли ей зловредный пацан (знаем мы вас!) недействительный билет… Пронесло! Ты в преддверии рая. В широком вестибюле с шахматным полом из черно-желтых клеток.
В конце вестибюля – маленькая эстрада. Случается, что там играет баянист, а то и небольшой оркестр. Или исполняет песни из фильмов худая певица с подведенными глазами и в блестящем, как чешуя, платье. Впрочем, перед дневными сеансами это бывает не часто. Наверно, считается, что нет смысла развлекать гвалтливую ребятню.
Ну что же, можно до звонка поразвлекать себя и без музыки. Например, поразглядывать книги на лотке, за которым торчит тетенька, похожая на билетершу тетю Тасю. Или, запрокинув голову, полюбоваться гербами "республик свободных", из которых, как известно, состоит наш нерушимый Советский Союз. Гербы нарисованы на круглых фанеринах и украшают антресоли (с которых вход на балкон). Правда, гербы эти полиняли, поскольку висят еще с довоенных времен. Я их помню с самого юного, "додетсадовского" возраста, когда меня приносили в кино на руках. Мама рассказывала, что я называл тогда эти разноцветные штуки словом "бельгии".
С чьих-то разговоров зацепилось в моем ясельном сознании, что Бельгия – это страна и что круглые цветные штуки в кино тоже означают страны. И вот путаница двух слов да еще детское косноязычие превратили "герб" в "бельгий"…
А если не хочется предаваться воспоминаниям давнего детства, можно заглянуть в туалет. В этом есть некоторый оттенок приключения. Туалет в подвале, но вход туда почему-то со второго этажа – вниз по узкой кирпичной шахте ведет скрипучая лестница. Надо быть осторожным. Во-первых, нельзя касаться ладонями перил. Говорят, хулиганы вроде Копченого вставляют в щели рассохшегося дерева осколки бритвенных лезвий. Во-вторых, сами эти личности дымят бычками под лестницей и могут прискрестись на предмет очистки карманов или ради развлечения.
Но риск придает путешествию вниз дополнительную романтику. Низкий подвал с фанерными ширмочками, надписями на стенах и светом заплеванной лампочки обретает колорит загадочного подземелья. Он – тоже часть нашего тревожно-радостного ожидания киносеанса. И даже туалетный запах, в котором едко преобладает хлорка, – запах этого ожидания…
Но вот наконец звонок! Вот твой ряд и твое место с повизгивающими шарнирами откидного сиденья. Стихающий гул, желтый полусвет кинозала. Многообещающе белеет громадный прямоугольник экрана (тогда на нем еще не было занавеса). Экран – в широкой раме из реек и с фанерным серпом-молотом наверху.
А по сторонам от рамы – красные узкие транспаранты с меловыми буквами. Слева, конечно, ленинское утверждение, что "из всех искусств для нас важнейшим является кино" (и в данный момент мы всей душой согласны с Владимиром Ильичом!). Справа цитата на ту же тему, только более обширная. Разумеется, сталинская…
С детской поры я заметил, что Иосиф Виссарионович любил растолковывать краткие высказывания своего "друга и учителя". Например, ленинский призыв к школьникам состоял всего из трех слов: "Учиться, учиться и учиться…." А Сталин считал своим долгом разъяснить: "Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать, надо учиться, учиться упорно, терпеливо".
Эти две цитаты великих вождей украшали деревянный щит, на котором вывешивалась школьная стенгазета (естественно, с названием "За учебу!").
Размышляя над сталинской фразой, я находил ее малость корявой: почему во втором предложении написано "а чтобы знать" вместо "а чтобы овладеть наукой"? По причине грузинского происхождения Иосиф Виссарионович мог не разбираться в тонкостях русской стилистики, это вполне простительно. Но неужели не нашлось человека, который поправил бы его?
Или никто не решился? Наверно, каждый боялся, что за такое нахальство его могут отправить т у д а.
Взрослые никогда не говорили вызовут в НКВД или заберут в МГБ (в разные годы это учреждение называлось по-разному). Обычно вместо грозного названия произносили полушепотом и с оглядкой: т у д а.
Однажды, будучи первоклассником, я спросил дома, что означает это выражение. Отчим был в тот момент в подпитии и с ядовитым хмыканьем разъяснил, что это "Тюменское управление по делам антисоветчиков". Он с такими управлениями был хорошо знаком.
Мама замахала на отчима руками, а с меня взяла самое честное слово, что я никогда в жизни ни с кем не поделюсь такой расшифровкой безобидного коротенького слова…
Я и не делился. Охранительный страх сидел во мне долгие годы. Признаться, и сейчас еще сидит. Боюсь: а вдруг память подвела и я неточно процитировал товарища Сталина. Правда, нынче такие неточности уже не грозят большой бедой. А вот раньше…
Помню, как в университетской курсовой работе я пропустил запятую в цитате Фридриха Энгельса. Мало того что пропустил, но еще и в ответ на замечание несгибаемой преподавательницы Истории КПСС простодушно откликнулся: "Ну, это же пустяк, сейчас исправлю…" О-о-о, что было! Лишь стремительное и смиренное раскаяние спасло меня от "неуда" и пересдачи. Я получил "уд", с большой натяжкой и длинными назиданиями, что в работах классиков марксизма-ленинизма нет пустяков и каждая запятая есть скрижаль нашего нерушимого революционного учения…
Извините, опять отвлекся.
Вот буквы на транспарантах исчезают. Все исчезает (свет выключался тогда не постепенно, как нынче, а моментально). И тут же – долгожданная надпись на экране: "Этот фильм был взят в качестве трофея…" Иностранные фильмы были длиннее наших, и днем их обычно "казали" без журнала. 4. Выстрелы на экране и в жизни
В тот раз шли "Королевские пираты".
Ух, и картина!.. Ух, и герой!..
Он был, конечно, пират, но не совсем… Во-первых, он получил на свои разбойничьи действия специальное разрешение королевы (хотя она потом и пыталась отпереться). Во-вторых, он грабил исключительно испанцев, которые везли в свою Испанию золото, отобранное у индейцев. То есть он, этот пиратский капитан, был за справедливость! Не совсем ясно, правда, почему он отнятое у испанских грабителей золото не возвращал индейцам. Но, поразмыслив после фильма, мы решили, что возвращать было некому: испанцы, видимо, перебили несчастных поголовно…
Черно-белые, с дождем царапин на истертой пленке корабельные битвы, штормы и дуэли шумно разворачивались на светящемся полотне. Чижик, Форик и я по очереди, без труда для себя, читали вполголоса титры. А иногда, увлекшись, переходили на полную громкость.
"Грот-брамсель и все марсели долой! Право руля! Крючья – к абордажу!"
"Увы, такова изменчивость судьбы, капитан! Мы поменялись ролями. Потрудитесь отдать вашу шпагу"…
"Сударыня! Хотя меня и называют пиратом, вам нечего бояться на этом корабле"…
Но у всякого счастья есть конец. Храбрый капитан получил от королевы (после многих приключений и поединка с коварным лордом-изменником) адмиральское звание, а перед нами во всей своей безысходности встала унылость школьных будней.
Мало того! Чтобы не опоздать на эти будни, надо было двигаться рысью. До звонка двадцать минут, а школа-то от кино знаете на каком расстоянии!
Но на этот раз нам очень повезло. Едва мы дошагали до улицы Челюскинцев, как подъехал к остановке автобус – желто-красный, тупоносый, похожий на московские троллейбусы, которые мы не раз видели в кино. Несколько таких машин лишь недавно появились в нашем городе – как вестники прогресса и близкого светлого будущего.
Мы прыгнули в заднюю дверь, которая с шипеньем открывалась (вот чудо техники!) сама собой.
Естественно, тут же надвинулась на нас автобусная "тетя Тася" с большущей сумкой и рулонами билетиков на груди. Мы безропотно отдали ей по шестьдесят копеек, чтобы доехать до остановки "Аккумуляторный завод". Кочан сказал, что у него нету, и занял у Чижика (и конечно, никогда не отдал).
И автобус повез нас по булыжной мостовой – мимо желтого четырехэтажного горсовета, мимо Сада пионеров, мимо старинного здания сельхозтехникума, в подвале которого во время войны был спрятан привезенный из Москвы саркофаг с телом Ленина (это была великая тайна, которую в сороковых годах знали все тюменские мальчишки). А дальше – мимо старинного почтамта, мимо Краеведческого музея с черными остановившимися часами и пожарной вышкой на крыше. И по крутому берегу Туры по мосту через Тюменку…
Но это я сейчас мысленно вижу знакомый путь. А тогда мы не смотрели в окна. Фильм еще бурлил в нас, и мы обсуждали его скучковавшись вчетвером на двухместном упругом сиденье.
– А он пригнулся и ка-ак даст тому рукояткой пистолета по кумполу!..
– А этот на него прыг! А потом за канат схватился -и на палубу!..
Я вставил свое слово:
– Если бы у испанского капитана не случилось осечки, тогда нашим, наверно, капец…
– Тогда бы и кино такого не было, – философски заметил Фоник. А Кочан радостно напомнил:
– Осечка! Как у тебя, Чиж! Что ты, как придурок, на Копченого со своим нагашком попёр! Думаешь, он сдрейфил бы? Ха…
Чижик только вздохнул.
– Покажи нагашек-то, – миролюбиво сказал Кочан. – Да не бойсь, не возьму…
Чижик нехотя вытащил пугач из вельветого кармашка. Кочан взял на ладонь, качнул.
– Сам, что ли, склепал?
– Сам…
– А свинец залил в него?
– Не…
– Ну, ты, в натуре, без мозгов… Потому и осечка!.. Давай меняться, я его доведу до ума. А тебе дам вот это! – И Кочан, повозившись, вытащил из-за пазухи небольшое, со старинный пятак, увеличительное стекло.
– Не… Зачем оно мне?
– Зачем! Кадрики можно разглядывать. Или выжигать что-нибудь!
Чижик глянул на меня и на Форика. Нагашек было жаль, а спорить с Кочаном боязно. Форик вдруг сказал:
– Да меняйся… Стеклышко отдай мне, а я тебе завтра новый нагашек сделаю. Со свинцом.
– Ладно, – прошептал Чижик. Без всякой уверенности, что его не надули.
На мосту полуторка зацепила телегу с возом сена, случился затор. И к звонку мы успели еле-еле. Стало уже не до разговора о парусах и палубных схватках.
На перемене я вышел на двор. Было сухо и солнечно. Народ играл в ляпки и гонял по вытоптанной траве консервные жестянки. Я пошел к дальнему забору, чтобы посидеть там на поленнице. Это было место для тех, кому не хотелось окунаться в шумную беготню. А мне как раз не хотелось. Я вспоминал пиратское кино и думал, что обязательно пойду на него снова.
На поленнице я увидел Форика. Он устроился на дровах и разворачивал промасленную газету. Окликнул меня, будто ждал:
– Садись рядом, скорее…
Я забрался к Форику. Он отбросил мятый газетный лист, разломил пополам кусок пирога.
– С картошкой, тетя Катя пекла. Это моя тетка…
– Спасибо. Вон еще Чижик там… – не мог не сказать я. Потому что Чижик пасся неподалеку. Он вроде бы разглядывал облака. И я, зная Чижика, тут же ощутил, с какой жалобной ревностью он следит за мной и за Фориком. За тем, как завязывается между нами приятельский узелок.
– Ну, так пусть идет к нам, – рассудил Форик. Я крикнул:
– Чижик, иди!
И он взлетел на поленницу, словно и правда был чижиком.
Форик отломил ему порцию от своего куска. Я тоже. У всех стало примерно поровну. И Чижик тихо сиял. Ведь если с человеком делятся последним куском, значит, человек этот – свой…
Да, он сиял, но кушал аккуратно, подбирая с вельветовых брючек картофельные крошки. Потом заговорил, чтобы беседой закрепить свое равенство:
– Форик, а зачем тебе увеличительное стекло?
– Одну вещь делаю…
– Какую? Телескоп?
– Не телескоп. Когда закончу, могу показать. А раньше времени чего хвалиться…
Чижик покивал: понимаю, мол. И не обижаюсь…
– Ты, может, думаешь, что я забуду нагашек сделать? Сделаю, не бойся.
– Я и не боюсь, – сказал Чижик. Хотя, наверно, боялся…
Форик сдержал обещание: на следующий день принес Чижику нагашек. Новенький, золотистый, с тугой красной резинкой.
– Держи. Все как надо, со свинцом…
Чижик благодарно засветился.
Дело было в классе, перед уроком.
– Только осторожнее, а то… – продолжил речь Форик, но на пороге возникла Зинаида Прохоровна.
– Почему в классе базар! Для кого звонок? Все по местам!
Затем велела достать тетради.
– Положите их на край парты, я проверю домашнее задание. – И пошла по рядам.
Я был спокоен. Задачку и примеры я сдул у Чижика, потому что, но словам Зинаиды Прохоровны, был "полный тупица в арифметике".
Чижик продолжал радоваться подарку. Пока Зинаида была далеко, он вертел нагашек под нартой и по-прежнему светился от счастья. Как я теперь понимаю, главное счастье было не в самом нагашке, а в том, что отважный Форик Усольцев проявил к нему, к Вадику Чижикову, внимание и уважение…
Потом Чижик оттянул гвоздь-боёк и нажал резинку.
Ка-ак ахнуло!
Синий дым пошел из-под парты. Меня смело со скамейки. Чижик окаменел с открытым ртом.
Класс на миг обмер, потом возвеселился. Хотя кое-кто был перепуган.
Только не Зинаида Прохоровна!
Ее нервная система была закалена долгой школьной жизнью крепче булата.
Завуч шагами пушкинского Каменного гостя приблизилась, откинула крышку парты и взяла из онемевших пальцев Чижика нагашек. Затем уцепила преступника за воротник и воздвигла беднягу на ноги – легко, будто пустотелую куклу.
В Чижике что-то булькало. Он двигал губами.
– Я… б… Я б-бо… – Видимо, он силился поклясться, что больше не будет. На класс опять навалилась тишина.
Я с пола торопливо перебрался на скамью.
Зинаида выговорила со сдержанной скорбью:
– Я привыкла ко всему. Но представить такое… Представить, что Чижиков – Вадик Чижиков! – явится в класс с огнестрельным оружием – в голову мне прийти не могло. Ни-ко-гда…
Чижик икнул на весь класс.
Я вскочил.
Вовсе не хотелось мне быть героем! И никогда не стремился я к самопожертвованию! Но что делать-то? Нельзя смотреть фильм про отважного капитана, а на другой день бросать в беде человека! Жутко представить, какой скандал разразится в филармоническом семействе, когда мама и папа Чижика узнают т а к о е. Мало того что у ненаглядного Вадика не оказалось музыкального слуха и он разбил мечты родителей о своем лауреатском будущем! Еще и хулиганство! Превращение интеллигентного ребенка в стреляющего бандита!
– Зинаида Порох… Прохоровна! Это же не его нагашек! Это мой! Я дал ему посмотреть!.. Я его нашел перед школой, в траве! Хотел сразу выбросить на помойку, да тут звонок!.. Балда ты, Чижик, ведь говорил же я: не нажимай, вдруг заряжен!
Зинаида Прохоровна прожгла меня взглядом от стриженой макушки до ботинок и… поверила. То есть поверила, что нагашек дал Чижику я. Но не тому, конечно, что я собирался выбросить его на помойку. Хотя я и тупица в арифметике, но не полный же идиот.
– Чижиков, сядь… – В голосе завуча было пренебрежение и облегчение. – И больше не смей баловаться на уроке посторонними предметами… А ты стой до конца урока! – Это я то есть…