- Понял, - торопливо согласился Горька и оглянулся на дверь. Выход был свободен. Горька обрадовался… и не пошел. Виновато посмотрел на Капрала, будто в чем-то обманул хорошего человека. Капрал сказал ему ласково:
- Ты ведь не боишься. Ты это с непривычки. Думаешь, наверно, что нехорошо, мол… А какая разница, кто эту бутылку выпьет? Мы для поправки здоровья или какие-нибудь алкаши, которые работу прогуливают? Или думаешь, государство обеднеет на десятку?
Горька не думал про государство, он думал про себя.
- Если поймают…
Капрал засмеялся:
- Да кто тебя поймает? Если даже увидят, разве догонят? Да и не увидят…
- Ну, а поймают, так что такого? - с писклявой усмешкой вмешался Шкалик. - Ты скажи, что коньяк хотел вылить, а бутылку сдать, чтобы двенадцать копеек получить.
- Точно, - согласился Капрал. - Посмеются да отпустят. Ну, может, пинка дадут… Да чушь это, никто не увидит. Зато от нас будет тебе вечная благодарность и защита от недругов. А?
Потом, вспоминая все, что было. Горька так и не мог понять, почему он согласился. Боялся Капрала и его дружков? Пожалуй, нет. Мстить они не стали бы, слишком мелкая он для них личность. Да и связываться с сыном милиционера - себе дороже. Пожалел Капрала? Может быть, самую чуточку. Но не настолько, чтобы идти из-за него на риск. Обрадовали слова о благодарности и защите? Пожалуй, обрадовали, но все же не в этом дело. Хотел доказать, что не трус? Кому? Себе? Про себя он и так все знал. Капралу и его компании? А зачем? Все равно они жулики…
И все же пошел. Будто его заколдовали. Вместо того, чтобы кинуть в траву сумку и рвануть домой, он деревянными шагами двинулся в переулок.
От крыльца магазинчика отъехал крытый грузовик, у входа осталось несколько ящиков, в которых блестели стеклянные горлышки. Два дюжих дядьки подхватили пару ящиков, крякнули и потащили в магазин. Прохожих не было. Оглушительно звенел в ушах августовский полдень. Горька с застрявшим в горле страхом боком подошел к ящику и липкими пальцами вытянул узкую бутылку. Шагнул в сторону. Брючина зацепилась за полуоторванную жестяную полоску на ящике. Полоска задребезжала. Ее звон показался Горьке громом небесным.
Горька замер, будто надетый на громадную стальную спицу. И сквозь грохот и звон услышал:
- Ах ты, жулик проклятый!
На крыльце стояла грузная тетка и смотрела на Горьку пронзительными глазами.
Пробитый ужасом, как ударом тока, Горька дернулся и остался на месте. Бутылку он держал перед собой, не решаясь ее ни уронить, ни поставить обратно.
- Ах ты, сопляк! А ну иди сюда! - сказала тетка, будто не сомневаясь ни капельки, что Горька и в самом деле пойдет.
И он пошел. Как под гипнозом. На ослабевших ногах. По-прежнему держа бутылку в согнутой руке на уровне груди.
Тетка дождалась его, взяла за шиворот и крепко огрела сумкой, в которой лежали тугие кульки.
…Он оказался в комнатушке с письменным столом, за которым сидела молодая крашеная женщина в белом халате. Она сразу стала кричать на Горьку. Тетка, которая привела его, тоже кричала и один раз хлопнула по шее. Грузчики стояли в углу и добродушно гоготали. Потом в комнату втолкнули Шкалика. Он дернул плечом и презрительно скривил губы.
Сквозь отчаяние и страх Горька все же сообразил, что Шкалик, видимо, следил за ним, был неподалеку. Значит, его тоже заподозрили и поймали. Украдкой Шкалик показал Горьке кулак. Наверно, хотел напомнить, чтобы Горька молчал про Капрала.
Горька пытался захныкать, что больше не будет, и бормотал что-то про двенадцать копеек, но его не слушали. Женщина в халате куда-то позвонила. Через какое-то время (заполненное для Горьки безнадежным ужасом) приехал милицейский фургончик…
Потом была серая комната, где пахло клеем и едкой известкой. В окне за решеткой в виде солнечных лучей светился и звенел такой радостный и свободный мир, теперь недоступный для Горьки. За столом Горька увидел пожилую женщину в форме лейтенанта милиции. У нее было усталое и скучное лицо.
Женщина открыла серую папку, посмотрела на Горьку и Шкалика почти ласково, встряхнулась и бодро спросила:
- Ну что? Будем отпираться или сразу все скажем честненько? Как у нас насчет совести?
Шкалик закатил истерику. Он зарыдал, затопал ногами и взахлеб закричал, что стало уже невозможно выйти на улицу. Что такого он сделал? Шел мимо магазина, а его хватают как вора! Есть в Советской стране такие законы, чтобы ни с того ни с сего хватать? Да что же это такое?! В чем он виноват?! Взрослого бы, небось, не схватили! Взрослый знает, что делать: он и к прокурору пойдет, и в суд, и в газету напишет! А с маленьким все можно, да?
Была в слезах и ярости Шкалика такая неподдельная правота, что лейтенантша растерялась. К тому же Шкалик упал на деревянный диванчик и крепко стукнулся лбом о подлокотник. Прибежала девушка-сержант, Шкалику дали воды, велели успокоиться и отпустили. Уходя, он напомнил Горьке залитым слезами взглядом: "Не болтай"…
Горька, всхлипывая, покорно рассказал историю, как хотел сдать бутылку, чтобы получить деньги на кино.
- Так-так, - покачивая какой-то домашней, не милицейской прической, сказала лейтенантша. - С этого все и начинают. Жаль мне тебя, но родителей придется для беседы пригласить. И, возможно, оштрафовать. Где ты живешь?
Горька знал, что изворачиваться бессмысленно. Морщась от слез, назвал адрес, потом - как зовут маму и папу.
- Место работы родителей?
Услыхав о работе отца, лейтенантша отложила ручку. Что-то изменилось в ее лице.
- Как? Значит, тот самый Геннадий Сергеевич Валохин, старшина? Ну и ну… Ладно, иди домой, Горислав Валохин, а папе я позвоню. Надеюсь, папа займется твоим воспитанием…
Горька знал, что "папа займется"…
Страх у Горьки сначала поубавился, когда он оказался на улице. Все-таки кругом был простор и была свобода. Но Горька понимал, что свобода эта обманчивая. Куда он денется? Бежать? Все равно сыщут, доставят обратно через детприемник. Еще хуже будет.
От досады и отчаяния Горька закинул в траву сумку Капрала. Он знал, что на этот раз отец не будет горячиться: тут не двойка в дневнике и не ведро с мусором, которое Горька забыл вынести… Станет тихо-тихо, мама уйдет на кухню, прижав к лицу руки, и в этой тишине отец спокойно скажет: "Ну-ка иди сюда… Значит, воровать начал? Хочешь, чтобы отца прогнали с работы? Не выйдет, лучше я тебя сам…" Потом начнут слабо звякать колечки портупеи…
Горька тихо заплакал на ходу и так, с опущенной головой, наткнулся на Егора Гладкова.
- Ты чего? - спросил Егор с усмешкой, но и с тревогой.
Егор, конечно, не был другом. Он относился к Горьке "не очень". Кажется, даже слегка презирал. Но он был справедливый. И он был все-таки свой. Горька, ничего не скрывая, рассказал свою печальную историю.
Егор плюнул, хмыкнул и несколько раз назвал Горьку дураком и дубиной. Горька покорно молчал.
Егор привел Горьку на пустырь, где на блоках сидела вся компания, и сердито пересказал ребятам Горькины приключения.
Горька, сидя с головою ниже плеч, молча выслушал все насмешки и высказывания о его безмозглости.
- Ох и врежет ему папаша, - задумчиво проговорил Митька Бурин и поерзал, будто врезать собирались ему самому.
- Ну и правильно, - сказал беспощадный Сашка Граченко.
- Правильно или неправильно, а что делать… - заметил Егор. - Сам напросился.
Подошел Журка, увидел зареванного Горьку и серьезные лица. Спросил, конечно, что случилось. Журке сумрачно и подробно рассказали. Журка недоуменно и, кажется, с испугом взглянул на Горьку. Они на миг встретились глазами, и Горька еще ниже опустил голову: надеяться на дружбу с внуком Юрия Григорьевича теперь не приходилось… Сашка Лавенков сказал:
- А Капрал ох и скотина. Не мог сам-то пойти, дурака со стороны позвал.
- Шкалик тоже шкура, - заметил его брат Вовка. - Унес ноги и рад.
- Так он же и правда ничего не делал, - усмехнулся Митька. - Когда они мопед от школы угнали, он тоже… Помните?
Все, кроме Журки, кивнули: помнили. И Горька помнил. Но что ему какой-то мопед, что ему Шкалик? С ним-то, с Горькой, что будет?
- Анальгину купи в аптеке, - вдруг посоветовал Митька Бурин. То ли шутя, то ли по правде. - Таблетку слопаешь, боль задерживает. У меня когда сломанная нога болела, я так спасался.
Горька поднял глаза.
- Правда?
Митька пожал плечами: не хочешь - не верь. А Горька опять столкнулся взглядом с Журкой, и тот опять быстро опустил глаза. А позади Журки Горька увидел отца. Еще далеко. Он медленно шел к ребятам через пустырь.
Горька начал съеживаться. Все сильнее и сильнее - как проколотый воздушный шарик. Старшина Валохин подошел и негромко сказал согнутой Горькиной спине:
- Пошел домой…
Горька поднялся. Все захолонуло в нем. И мелкими шажками, не оглянувшись на ребят, он двинулся за отцом… И услышал тонкий вскрик:
- Подождите!.. Постойте! Товарищ старшина!
Отец оглянулся. Горька тоже оглянулся. Журка подлетел - в сбившейся рубашке, с растрепанными волосами, с распахнутыми глазами. И были в этих глазах отчаяние и решительность.
- Товарищ старшина!.. Но вы же не знаете… Вот вы его… А он же не виноват. Его Капрал заставил! И этот… Шкалик! Правда…
Журкин голос угас под внимательным взглядом Горькиного отца. Горька знал этот взгляд. От него всегда терялись слова и пропадала надежда на помилование.
Но Журка не опустил глаза. Он мотнул волосами и снова сказал, только потише:
- Горька не виноват.
Горькин отец спросил ровным голосом:
- Ты внук Юрия Григорьевича Савельева?
- Да…
- Понятно… А тебя Капрал смог бы заставить воровать?
Горька увидел, что Журка смешался, потупился. Сказал сбивчиво:
- Не знаю…
- Знаешь. Не смог бы, - с короткой усмешкой сказал отец. - Ну, хорошо, спасибо за ценную информацию. Разберемся. - И кивнул Горьке: - Пошли.
Когда Горька с отцом скрылся в своем доме, Журка почувствовал, как дрожат у него ноги. И сердце стучит с такой частотой, будто ушел от опасной погони. Ладно, не в этом дело. Все же он успел хоть чем-то помочь бестолковому Горьке. Как он это придумал и как решился побежать следом, Журка и сам не понял. Когда увидел, с какой покорностью и страхом семенит Горька за отцом, будто сорвалась пружина. Нельзя беспомощно сидеть, когда человека уводят на казнь…
Подошли ребята. Встали рядом с Журкой, помолчали. Он смущенно улыбнулся им: "А что было делать?"
Маленький Вовка Лавенков серьезно сказал:
- Ты его сегодня второй раз спас.
- Еще неизвестно, спас ли, - усмехнулся Митька Бурин.
Егор заметил:
- Все-таки помог… - И спросил у Журки: - Ты что, решил над ним шефство взять? Будешь его из каждой ямы за уши вытаскивать?
Журка не понял, что в этом вопросе: насмешка или одобрение? Он слегка огрызнулся:
- Разве я специально? Так получилось.
В этот момент его окликнули. Папа позвал с крыльца:
- Юрик, поехали в магазин! Там хороший обеденный стол есть!
Журке не очень хотелось в магазин. Лучше бы как следует познакомиться с ребятами, поиграть. Но помочь-то надо. И он побежал за отцом.
В магазине пахло мебельным лаком, сухим деревом и стружкой. Это был праздничный запах новоселий. Блестели полированные дверцы шкафов, горбатились пестрые туловища диванов и кушеток, поднимались под потолок пирамиды коричневых стульев. Тускло светились высокие зеркала.
Стол выбрали сразу. Но папа еще долго бродил в проходах между мебелью, внимательно и неторопливо к ней приглядывался. Потом сказал Журке с короткой усмешкой:
- Между прочим, если запродать твои книженции, можно было бы обставить квартиру, как дворец Екатерины… Ну, не буду, не буду, не буду! Пошутить нельзя…
Журка надулся и сердито отстал. Начал ходить один.
Он задержался у зеркального шкафа, глянул на себя, сморщил переносицу. Да, лазанья по деревьям и военные засады не проходят даром. На рубашке пятно, черная ленточка над карманом надорвана, одна пуговица висит на нитке. Ноги в засохших коричневых царапинах, на подбородке тоже подсохшая блямба - словно кусок ржавчины. Недаром Иринка спросила, когда шли в музей:
- А ты чего сегодня такой… будто сквозь джунгли продирался?
Журка рассказал про Горьку и утренние приключения. Приключения Иринке понравились, а насчет Горьки она удивилась:
- Валохин? Разве вы в одном доме живете?
- В соседних… Я его сегодня с собой звал, когда к тебе пошел, - признался Журка.
- Зачем?
- Ну… как-то нехорошо было одного оставлять. Только он отказался.
- Вот чудак, - отозвалась Иринка.
Впрочем, без всякого сожаления.
Они обошли все залы музея - и со старинным оружием, и со скелетом мамонта, и с моделями машин, которые строят на "Сельмаше". А потом условились, что после обеда Иринка зайдет к Журке и они опять придумают что-нибудь интересное…
…Пока папа платил в кассу, пока договаривался о машине, пока добирались домой, прошло около часа. Журка уже беспокоился, что Иринка пришла, а его нет.
Но Иринка еще не приходила. Журка стал прибивать в своей комнате полку для модели подводной лодки. В это время позвонили, и мама крикнула из коридора:
- Журка, к тебе девочка пришла!
Журка уронил на ногу молоток, схватился за ушибленную ступню и на одной ноге поскакал в коридор. Иринка увидела его и засмеялась:
- Ты не Журка, ты аист… Пойдем в Исторический сквер! Я покажу, где раньше сторожевые башни стояли, там теперь развалины, как в старинном замке.
Мама, услышав этот разговор, сказала:
- Сударь! При всем уважении к вашей даме, я должна напомнить, что вы еще не сходили за хлебом. На ужин ничего не осталось…
- Пфе! Это раз плюнуть, - весело отозвался Журка. - То есть я хотел сказать, что магазин рядом.
- Мы вместе, - предложила Иринка.
- Лучше посиди и посмотри мои книги, - решил Журка. - Помнишь, я рассказывал? Старинные… А я бегом!
Капрал и компания
Журка весело шагал вдоль заросшего газона. Высокая трава щелкала головками по сумке с караваем. Журка смотрел на траву - и вздрогнул, когда перед ним с коротким звоном остановился велосипед.
На асфальт въехал белобрысый парень лет пятнадцати. Журка его узнал: это он сегодня утром спрашивал про Капрала.
Когда вот так сразу загораживают дорогу, это не к добру. Журка попятился и рывком оглянулся. Но сзади стояли двое: один - длиннорукий, с яйцевидной головой, покрытой рыжеватым пухом; другой - чуть постарше Журки, тоненький, темноволосый, с мокрыми красными губами и маслянистыми глазами.
Журка сразу узнал их по рассказам ребят. Это были наверняка Череп и Шкалик. А тот, что с велосипедом, - Студент.
Шкалик хихикнул и сказал:
- Поговорить надо.
Журка ощутил, как разливается по всем жилкам противный холодный страх. Никуда не сбежишь, и на улице, как назло, никого. Только у соседних ворот возятся с трехколесным велосипедом две девчонки-дошкольницы.
Журка переборол страх, сделал равнодушное лицо, независимо поддал коленкой сумку. Сказал Шкалику:
- Ну говори…
- Не здесь, - объяснил Студент. - Давай к нам в гости зайдем. Это недалеко…
- Вот еще, - хмуро сказал Журка. - Если надо, здесь говорите.
- Здесь неудобно. Пойдем…
- Да не хочу я! - ощетинился Журка.
Шкалик опять хихикнул:
- Тебя разве спрашивают, хочешь ты или нет? Череп…
Череп дотянулся до Журки длинной лапой, цепко ухватил повыше локтя.
- Пусти! - тонко крикнул Журка.
- Стоп…
Это сказал незаметно подошедший высокий паренек - стройный, смуглый, симпатичный. С тонкой полоской усиков над красивыми улыбчивыми губами. Он двумя пальцами взял руку Черепа и отцепил ее от Журки.
- Капрал, а он не идет, - обиженно сказал Шкалик.
- Пшел вон, болван, - мягким голосом отозвался Капрал. - Не умеете говорить с человеком. - Он улыбнулся Журке и объяснил: - Воспитываю, воспитываю, а результат нулевой. Ты уж их извини, обормотов.
Шкалик опять захихикал, осекся под взглядом Капрала и стал смотреть в небо. Череп шумно засопел. Студент лениво заметил:
- Поговорить-то все же надо…
- Правильно, надо, - согласился Капрал. - Только по-джентльменски. Без обезьяньих ухваток, как у Черепа. - Он ласково взглянул на Журку и предложил:
- Может, все же зайдем, побеседуем? А? Есть один вопрос.
- Мне домой надо скорее, - торопливо сказал Журка. - Ждут меня…
- Это же недолго. Минут пять весь разговор. Да ты не бойся, никто тебя не обидит, даю слово.
После этого отказывать было нельзя. Вернее, можно, только это была бы уже полная трусость. Да и какой смысл? Все равно не убежишь. К тому же Капрал, кажется, не обманывал: бить не будут. Журка пожал плечом:
- Ну пошли…
В гараже пахло старым железом, бензином и сырой штукатуркой. Тяжелая половинка ворот закрылась, под потолкам загорелась жидким светом лампочка. Студент поставил к стене велосипед и боком пристроился на его седле. Череп, будто краб, вскарабкался на верстак. Там сидели еще двое парней - класса из восьмого-девятого. Что-то медленно жевали. А Шкалик… Шкалик остановился перед Журкой. Его масляные глаза сузились и стали злыми, как у змеи.
Журка понял, что попался. Он оглянулся на выход. Тяжелое железо ворот не раздвинуть с размаха, поймают. Капрала не было, он отстал по дороге.
Шкалик облизнул губы и спросил с пришептыванием:
- Это ты, гадюка, заложил нас Горькиному папаше?
"Вот дурак я, - тоскливо подумал Журка. - Чего меня сюда понесло?" Что ответить, он не знал, да Шкалик и не ждал ответа. Жесткой ладошкой он коротко ударил Журку по уху. В ухе зазвенело. Журка понял, что это лишь начало, и сжался, закрылся поднятой сумкой.
И в этот миг рванулся в гараж солнечный свет: распахнулась прорезанная в воротах дверца. В дверцу прыгнул Капрал и с тихой яростью спросил:
- Вы что, сявки? Жить надоело?
Шкалика отнесло от Журки на несколько метров. Журка, глотая слезы, сказал Капралу:
- А еще слово давал…
Капрал мягко положил руку на Журкино плечо. Попросил:
- Ты извини.
Потом повернулся к Шкалику, проговорил тихо:
- А ну, иди сюда, мой хороший…
- Ну че… - хмыкнул Шкалик и пошел слабыми шажками.
- Иди, иди…
Когда Шкалик приблизился. Капрал двумя пальцами поднял за подбородок его лицо и сказал Журке:
- Лупи.
- Еще чего… - насупленно отозвался Журка. Бояться он перестал, но ударить беззащитного, закрывшего глаза Шкалика по сморщенному лицу было невозможно. Противно. И вообще нельзя это…
Журка сказал:
- Неохота руки пачкать.
- Ну и правильно, - заметил Капрал.
И окликнул:
- Череп!
Тот опустил с верстака громадные ботинки. Капрал кивнул на Шкалика и сказал:
- Три.
На верстаке негромко загоготали.
- Ну че… - опять хныкнул Шкалик и опасливо оглянулся на Черепа. Тот косолапо шагнул к нему, вывел на середину гаража, слегка пригнул. Шкалик третий раз сказал:
- Ну че…