А вот Софию они могли интересовать, и даже очень. Но почему она считала, что они до сих пор в замке? Вообразила, что Лидия спрятала их перед тем, как пропасть? Возможно… Из-за Розильды, например… Ведь именно дочь должна была их унаследовать.
И, может быть, как раз этому София хотела помешать? Проникнуть в комнаты и выкрасть украшения, пока их не нашел кто-нибудь другой? Не потому ли она задаривала Розильду побрякушками, чтобы как-то возместить потерю драгоценностей, которые никогда ей не достанутся…
И все же маловероятно, что Лидия спрятала ювелирный гарнитур. В таком случае она бы посвятила в это Акселя Торсона – для уверенности в том, что Розильда наверняка его получит. Ведь иначе он мог попасть в чужие руки.
Но если Софии мерещились не драгоценности, то тогда что же? Знала ли она то, чего не знали другие?
Подозревала ли что-нибудь? Или кого-нибудь?
Может, Лидия была неосторожной, и ее заметили?
Да, могло быть все что угодно. И нельзя было допустить, чтобы София проникла в эти комнаты!
– В крайнем случае мы можем сказать, что потеряли ключи, – сказала я Каролине.
Она с сомнением покачала головой.
– Сочини что-нибудь поумнее. Думаешь, ее так легко провести?
Мы приближались к дому Акселя Торсона. Каролина ускорила шаг. Мне эта спешка не нравилась, и я остановила Каролину вопросом:
– Скажи… Там, в Париже, какие отношения были между Максимилиамом и Софией? Дружеские?
– Нет, не особенно. Так, ни то ни се.
– Но ведь она утверждает, что делает все по просьбе Максимилиама.
– Да вранье это! София просто интриганка и обманщица.
– А Максимилиам это понял?
– Не знаю. Он человек доброжелательный. А София постоянно к нему подлизывалась. Не думаю, что ему это очень нравилось, но это не значит, что он ее раскусил. Но мне она голову не заморочила, можешь мне поверить. Я знаю, как выглядят обманщики.
Я посмотрела на Каролину. Она стояла передо мной в своем элегантном костюме, изображая красивого молодого человека. Разве это был не обман? Такая мысль не приходила ей в голову? Судя по всему, нет…
Хуже всего было то, что такие, как София – и, к сожалению, в какой-то степени и Каролина тоже, – обманывали не только других, но и самих себя.
Еще пару лет назад я была ребенком, который верил: все, что говорят друг другу люди, – правда. Особенно я верила взрослым. Дети иногда могут что-нибудь сочинить, чтобы их не наказали. Но взрослые – никогда. Мне долго казалось, что, кроме меня, почти никто на свете не врет.
Но с того времени я многое узнала. Большинство людей лгут. Даже твои собственные родители. Разве так должно быть? Неужели теперь всю жизнь нужно только и делать, что отличать обманщиков от обманутых? Видеть тех, кто врет, и тех, кто говорит правду?
– Почему ты вздыхаешь?
Каролина взяла мои руки, с тревогой посмотрела мне в глаза и взволнованно прошептала:
– Мы ведь друзья, Берта? Правда?
Она как будто прочла мои мысли. Но я ничего не ответила, только кивнула. Конечно, мы были друзьями. Хотя дружить порой бывает так сложно…
– Пойдем?
Она потащила меня, и я послушно последовала за ней.
Подойдя к дому, мы на всякий случай постучали в дверь. Никто не ответил. Входная дверь была не заперта – в точности, как сказала София, так что оставалось только войти.
Пройдя через прихожую и зал, мы добрались до кладовки. Послышался какой-то шум, мы вздрогнули, но это была всего лишь кошка, которая проснулась и спрыгнула со стула.
Каролина тут же ринулась к шкафчику с ключами. Они, как обычно, висели аккуратными рядами, и над каждым ключом – маленькая этикетка, чтобы было понятно, от какой он двери.
– Что это значит?
Каролина показала пальцем на пустой крючок. На этикетке значилось: Лидия Фальк аф Стеншерна.
Она ошеломленно посмотрела на меня.
– Ключа нет! Кто мог его взять?
Я обомлела. Мне слишком хорошо было известно, что могло означать отсутствие ключа. Лидия Стеншерна скорей всего находилась в своих комнатах. Страх пробрал меня до костей. Так было со мной всегда от одной лишь мысли об этой несчастной женщине, которая, как привидение, тайком бродила по замку, живя под одной крышей со своими детьми и не смея показаться им на глаза.
Кладовка не отапливалась, было холодно, я вся дрожала.
– Как ты думаешь, Аксель мог захватить ключ с собой? – спросила Каролина.
– Не знаю…
– Возможно, он догадался, что София захочет его взять?
Я покачала головой. Откуда мне знать… Я ужасно замерзла и тряслась так, что зуб на зуб не попадал. Каролина это заметила.
– Да что с тобой, в самом деле? Белая вся, как мел.
– Здесь просто очень холодно.
– А ты случайно не заболела?
Я попыталась прийти в себя, но ничего не вышло. Я дрожала, стуча зубами, и перед глазами все плыло. Каролина взяла мои руки.
– Да они ледяные!
– Как у Леони?.. – пошутила я.
– Хуже! Смотри, даже ногти посинели. Тебе нужно немедленно лечь в постель. Но как мы доберемся обратно в замок? Ты идти-то можешь?
– Конечно. Все не так страшно.
Но, по правде говоря, я едва держалась на ногах. Каролина всерьез испугалась. Да я и сама чувствовала, что вот-вот упаду в обморок.
– Ты уверена, что справишься? Нам ведь всю дорогу в гору идти…
Она взяла меня под руку, и мы побрели к двери.
– Мы могли бы дождаться Акселя, – сказала я. – Он, может быть, скоро вернется.
– Значит, ты все-таки не в состоянии?..
– Да нет, я просто подумала…
Я замолчала и прикусила губу. Я чуть было не проболталась. Аксель должен знать, что задумала София. И я должна была каким-то образом предупредить его, чтобы он, в свою очередь, предупредил Лидию. Но Каролине об этом я, разумеется, сказать не могла. Все так же встревожено глядя на меня, она растирала мне руки.
– Ты ужасно выглядишь, сестричка. Надо тебя хоть как-то согреть.
– Ничего, все будет в порядке. Мне ведь скоро ехать домой.
Она отпустила мои ладони и обняла меня – так крепко, словно боялась, что я сейчас исчезну.
– Я буду страшно скучать по тебе…
Слезы хлынули из моих глаз. Я была слишком слаба, чтобы сдержаться. Каролина достала носовой платок, вытерла мне лицо.
– Ты заболела, дружочек. Но не волнуйся, я о тебе позабочусь. Но сначала нам нужно добраться до твоей комнаты.
В эту же секунду снаружи послышался голос, и в дом вошел Аксель Торсон.
Я попыталась скрыть слезы, но не смогла. От облегчения они просто катились градом. Аксель отвел взгляд, чтобы не смущать меня. Каролина объяснила, что мы здесь делали. Рассказала, что София просила нас взять ключ от закрытых комнат. Что там нужно было прочистить печи, и ждал трубочист.
Аксель помрачнел и коротко сказал:
– Понятно. Я с этим разберусь. А с тобой-то что, Берта?
– Да так, замерзла немного. Скоро пройдет.
Каролина сердито взглянула на меня.
– Ну хватит геройствовать! Тебе на самом деле плохо. У тебя лихорадка. Ты должна поскорее лечь в постель.
– Да, выглядишь ты неважно, – сказал Аксель и вызвался проводить нас до замка.
Так мы и отправились: я посередине, Аксель с Каролиной по бокам. Когда мы вошли, София стояла на площадке между этажами. Ждала нас с ключом. Но, увидев Акселя, попыталась улизнуть.
– Секундочку, баронесса, – остановил ее Аксель. – Нам нужно поговорить.
Она состроила недовольную мину, но отказать Акселю не могла.
– Я буду ждать вас в библиотеке, – сказала она и исчезла.
Аксель проводил меня до самой комнаты, а Каролина помогла лечь в постель. Меня продолжало знобить. Она надела мне на ноги толстые носки, а горло и плечи укутала теплой шалью. Она заботилась обо мне так трогательно! Весь вечер просидела рядом, следила за огнем, подкладывая в печь дрова. И предложила, чтобы я позвонила домой – сказать, что заболела и останусь в замке еще на несколько дней.
На это я не ответила; в тепле разомлела и начала засыпать. Да и не думала, что настолько больна, чтобы оставаться дольше. Ведь я обещала родителям вернуться к началу занятий и не хотела обманывать их доверия. Спасибо, что они вообще разрешили мне поехать в замок.
Но теперь, когда Каролина стала такой доброй и заботливой, я была бы не прочь задержаться. Мне не хотелось с ней расставаться.
Она разыграла для меня целую сцену. Села у печки и притворилась, будто размышляет вслух, хотя ясно было, что обращается ко мне.
– Она не понимает, как много для меня значит… Тяжелый вздох.
– Да, мы уже не такие подруги, как раньше… Еще один вздох.
– У нее теперь, наверное, другие друзья. Я ей больше не нужна…
Взгляд исподтишка.
– Поэтому она так торопится домой, хотя совсем больная…
Сначала я слушала ее молча, но в конце концов не выдержала и рассмеялась. Я попыталась объяснить ей, что должна ехать домой из-за родителей. Если сейчас я не сдержу свое обещание, то потом они вряд ли позволят мне приехать сюда снова.
– Но ты ведь действительно больна. Это же ясно!
– Не уверена. Может, это и не болезнь. К тому же у меня есть еще два дня, и за это время я успею поправиться.
– Сомневаюсь. Выглядишь ты ужасно.
– Посмотрим…
Но Каролина твердо решила меня задержать. Поэтому она хотела, чтобы я позвонила домой в тот же вечер, пока чувствовала себя плохо. В таком случае не было бы никакого обмана. А завтра могло быть поздно. Если к утру я поправлюсь – ничего не выйдет. Она прекрасно знала, что я не стану притворяться больной.
Чувствовала я себя и в самом деле неважно. Но это могло быть из-за того, что я перенервничала, когда поняла, что Лидия была в своих комнатах. Я постоянно думала о ней в последние дни. Не могла отделаться от этих мыслей. Для всех остальных Лидия была мертва. О ней всегда говорили как о человеке, которого больше не существует. Но для меня-то она существовала, да еще как! Лидия была жива. И она была здесь, рядом.
Я знала то, что знала, и не могла выкинуть это из головы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Весна запаздывала. Зима не сдавалась, холода держались по всей стране. Везде все только и ждали, когда же потеплеет. Везде, кроме Замка Роз. Здесь все как будто забыли, что бывает весна.
И вот ночью вдруг пошел дождь.
Небеса словно прорвало, дождь хлынул на землю как из ведра, растекаясь тысячами ручьев.
Я встала с постели, зажгла лампу, поднесла к окну и посветила. Капли дождя отскакивали от подоконника, струясь по стеклу маленькими блестящими водопадами. За окном все бурлило, шелестело и пело. Это было прекрасно.
В Замок Роз наконец-то пришла весна! Дождь был первой весточкой. Все живое в эту ночь проснулось. Звери и птицы в окрестных лесах, рыбы в речках. Наверное, они тоже в эту минуту замерли и прислушивались – так же как я.
А Лидия Стеншерна? Она ведь тоже должна была проснуться. И возможно, стояла сейчас у темного окна со свечкой в руках, внимая гулу рождающейся жизни.
Я открыла окно. В шуме дождя слышалось такое ликование, что снова лечь и уснуть было просто немыслимо. Если я и была больна, то теперь чувствовала себя совершенно здоровой. Меня больше не знобило. Напротив, мне было так хорошо и тепло, что я решила прогуляться по замку. Быстренько натянула на себя одежду, взяла свечу и вышла из комнаты.
Первой, кого я встретила в коридоре, была Розильда.
Она как будто не шла, а летела в своей белой ночной рубашке. Поверх была накинута лишь легкая шаль, а по плечам свободно рассыпались длинные волосы. В руке она так же, как я, держала свечу с дрожащим огоньком. Увидев меня, Розильда подняла ее над головой и махнула ею, словно поздравляя с победой. Я ответила на приветствие, и она подошла ко мне с радостной улыбкой. Взявшись за руки, мы вприпрыжку побежали дальше.
И сразу же столкнулись с Арильдом. Свечки у него не было, зато он взял с собой скрипку. Его лицо, всегда такое серьезное, сейчас почти сияло.
– А Карла ты не видела? – спросил он меня.
Легка на помине, в ту же секунду к нам подбежала Каролина. Она думала, что я все еще больна, и всполошилась, увидев меня в коридоре.
– Зачем ты встала?! – возмутилась она. – Дай потрогать лоб!
По температуры уже точно не было. Каролина опустила руку и нерешительно взглянула на меня.
– Значит, все-таки уедешь?
Я не ответила. Розильда шикнула на нас. Она хотела, чтобы все замолкли и просто наслаждались музыкой дождя. Она потащила нас в зеркальную залу, и мы зажгли там все свечи. Арильд настроил скрипку. Сейчас ему хотелось играть. Вообще-то он не любил, когда его слушали, и упросить его было невозможно. Обычно он играл, спрятавшись от всех – в сарае, сидя у стены. Однажды я его там застала. Тогда тоже шел дождь. Видно, дождь его вдохновлял…
В зеркальной зале не было окон, одни лишь зеркала, и Арильд распахнул окна в соседних комнатах – чтобы слышать мелодию дождя. На нее он настроил свою скрипку.
Он начал играть какой-то танцевальный мотив, который потом перешел в бесконечные вариации, грустные и веселые одновременно. Он играл всю ночь, а мы танцевали. Не говорили ни о чем, только танцевали. И я вместе со всеми.
И куда только улетучилась моя вечная робость! Должно быть, на меня подействовали чары этого загадочного дома. Попасть в Замок Роз – все равно что оказаться в другом мире, с другим временем. Точнее сказать, времени здесь просто не существовало. По календарю я пробыла здесь всего пять дней, а казалось, что целый год.
Мы протанцевали до самого рассвета.
Когда начало светать, дождь постепенно стих. Небо высветлилось, и огоньки свечей, отраженные в зеркалах, поблекли. По зале проносился ветер, и огоньки трепетали, как испуганные птицы. Мы погасили свечи, закрыли окна и отправились в свои комнаты.
Я рухнула на постель и тут же уснула. Это была колдовская ночь. Не знаю, сколько я проспала, но когда открыла глаза, небо было серебряно-ясным. Доносилось хлопанье крыльев: над крышей одна за другой пролетали стаи галок. Потом небо порозовело. Взошло солнце.
Я надела теплую кофту и выбежала во двор. Было холодно, дул пронизывающий ветер, но я не хотела уезжать, не взглянув еще раз на розовый сад.
Конечно, розы зацветут еще очень не скоро. Пока на кустах не было ни единого зеленого листочка. Но в воздухе пахло весной, и вокруг все блестело: мокрые черные грядки, капли дождя на ветках. Весело щебетали птицы. Жизнь снова кипела после зимней спячки.
Здесь, в Замке Роз, было так мало радости. И с этим я ничего не могла поделать. Радоваться, как и любить, нельзя заставить. Но в эту ночь, вместе с весенним дождем, оцепенение вдруг прошло. Здесь тоже была радость, только глубоко спрятанная. Так глубоко, что о ней почти забыли.
Я вдохнула всей грудью, вбирая в себя аромат влажной земли. И вдруг за спиной услышала чьи-то шаги. Я обернулась. Это была Амалия. Она остановилась передо мной, сложив руки на груди и неуверенно улыбаясь одними глазами.
– Слава богу, это ты, Берта! – воскликнула она. Я не поняла, что она имела в виду, и принялась блуждать взглядом по кронам деревьев, унизанным сверкающими дождевыми каплями.
– Весна пришла…
– Да, – помолчав, кивнула Амалия, – скоро фиалки зацветут. А летом – розы.
– Конечно! Впереди столько всего хорошего!
Она вздохнула, на ее глаза набежала тень.
– Да я-то все больше назад смотрю. Так всегда бывает, когда стареешь.
– Ну, такое и с молодыми случается. Я часто вспоминаю о том, что было.
– Правда?
Она задумалась – наверное, размышляя о том, какая разница между тем, чтобы видеть прошлое и вспоминать о нем. Потом положила свою старую морщинистую руку мне на плечо и сказала:
– Я живу прошлым, Берта. Вот в чем дело.
Глаза у нее, несмотря на улыбку, были усталыми. А голос – печальным. Я накрыла ее ладонь своей и тихонько погладила. Мы прогулялись по тропинкам, мокрым после дождя. Рядом со мной Амалия казалась такой маленькой! Как нахохлившаяся птичка.
Вдруг она остановилась и чуть слышно прошептала:
– Знаешь, Берта…
Но тут же осеклась и устремила взгляд в небо – словно просила у него поддержки.
– Ты, кажется, удивилась, – продолжила она, – когда я сказала: слава богу, это ты, Берта! Удивилась?
– Может быть, а что?
– Это могла быть не ты, а кто-то другой…
Она пробормотала эти слова шепотом и теперь выжидательно смотрела на меня. Но я не знала, к чему она клонит, и не ответила. Тогда она взяла меня под руку, и мы пошли снова. Ее шаг стал торопливым, она буквально тащила меня за собой. И начала говорить – быстро, сбивчиво. Это было совсем на нее не похоже.
Зимой с ней произошло что-то очень странное. Это было перед Рождеством, в один из самых темных и холодных дней года. Молодежь еще не вернулась из Франции, и в замке было мрачно и пустынно.
Она запыхалась и на минуту замолкла. Потом сказала со вздохом:
– Я осталась совсем одна, а в одиночестве чего только не привидится. Но…
Она снова остановилась, перевела дыхание и, пристально посмотрев мне в глаза, сказала:
– Можно тебя кое о чем спросить?
– Пожалуйста.
– Тебе по ночам никто не попадался в саду? Кто-нибудь… незнакомый?
– Нет. Но я же здесь недавно.
– Это верно. И все-таки…
Она снова погрузилась в мысли, успокаивающе похлопывая меня по руке. Но на самом деле она успокаивала себя.
В тот день, рассказала она, с самого утра шел сильный снег. Он падал большими хлопьями и прекратился лишь к вечеру. Небо прояснилось, вышла луна. Около шести утра, когда Амалия проснулась, вся комната была залита лунным светом. Было так светло, что даже не пришлось зажигать лампу.
Как обычно, она подошла к окну и посмотрела вниз, на розовый сад. Деревья и кусты были покрыты снегом, как будто весь сад стоял в цвету. Амалия долго смотрела, не в силах отвести взгляд от такой красоты.
Вдруг она заметила тень на снегу. Сначала она решила, что ей это почудилось. Тень промелькнула и исчезла. Но потом вновь появилась и теперь медленно двигалась между деревьями, останавливаясь время от времени и оглядываясь вокруг. В ней было что-то неуловимо знакомое, она должна была принадлежать кому-то, кого Амалия знала очень хорошо. И тут она увидела, кто это.
Она заплакала. Сжала мою руку и прошептала:
– Это была Лидия, Берта… моя маленькая Лидия…
Зрение у Амалии всегда было неважное, и с годами не улучшилось. Но в ту ночь она видела все невероятно ясно. И ясней всего – Лидию, когда она наконец вышла из тени. Там, в розовом саду.
– И тогда я подумала, – шептала Амалия, – что, может быть, я увидела ее не глазами, а своим старым сердцем. Понимаешь, о чем я говорю?
Конечно, я прекрасно понимала. Когда глаза видят то, что волнует сердце, то сердце помогает глазам видеть. Так и должно быть.
Амалия поразмыслила над моими словами. Они ей понравились, и она кивнула.
– Да, Берта, так и есть. Но чтобы сердце помогало нам видеть, мы должны сильно любить. А уж как я любила мою Лидию! Господь помог мне, не иначе…
Она тяжело вздохнула и надолго замолчала. Мне даже показалось, что она забыла о моем присутствии. Но Амалия продолжала судорожно сжимать мою руку.