Я кивнул в сторону мотеля:
- Там взял?
- Там.
- Красивая вещь… Но почему все нэцкэ такие грустные?
- Тебе бы только веселиться, - сказал Костя.
10
Я люблю подъезжать к Москве, возвращаясь из дальней поездки, - какое-то меня охватывает особенное чувство. Когда я возвращаюсь из ближней поездки, меня охватывает такое же чувство.
Из окна вагона Москва кажется незнакомой, неподвижной; пытаешься разглядеть какую-нибудь улицу, площадь, но нет ни улиц, ни площадей - одно бесформенное нагромождение зданий. Тем приятнее, выйдя из вокзала, сразу узнать и площадь, и улицы, увидеть машины, спешащих людей, почувствовать движение и запахи Москвы. Ты уверен, что все изменилось, а на самом деле ничего не изменилось. Та же улица, и дома на ней, и магазины, и асфальт двора, ребятишки на песке, пустые ящики у задних дверей магазина спортивных товаров, фонтан и лифтерши у подъездов. Никто и не заметил твоего отсутствия, смотрят так, будто ты и не уезжал вовсе. Москва-громадина принимает тебя как песчинку.
В магазине спортивных товаров был обеденный перерыв, продавщицы грелись на солнышке, пили ряженку - в нашем доме молочный магазин. Есть еще булочная и домовая кухня. Питаться можно.
Зоя из отдела спортивной обуви сидела возле подъезда и тоже пила ряженку. Я подсел. Странно, что нет Шмакова Петра. Во время обеденного перерыва он всегда околачивается во дворе. На этот раз его не было, и я уселся на скамейке возле Зои.
В магазине Зоя не улыбается, а во дворе улыбается. Улыбка сонная, глаза сонные, сама полная, медлительная. Только улыбка ее обращена ко всем без различия, и кое-кто может эту улыбку неправильно истолковать. Женщине надо хорошенько подумать, прежде чем улыбаться.
Продавщицы пили ряженку, дурачились, болтали с шоферами. У нас во дворе много шоферов. Тут же отираются слесари и монтеры с телефонной станции, пытаются заговорить с Зоей, хотя и видят, что я сижу рядом. Думают, что Зоя улыбается им, не понимают, что она просто так улыбается.
Откровенно говоря, я не знаю, о чем разговаривать с Зоей, - Шмаков Петр знает, а я нет. Шмаков может разговаривать с любой девчонкой. Но если потом вспомнить, о чем он разговаривал, то ничего не вспомнишь: междометия какие-то, совсем бессмысленные. А девчонки смеются и реагируют. Смысла никакого нет, а им нравится. Я стараюсь говорить со смыслом, и девчонкам это не нравится; они не смеются и не реагируют, таращат глаза, будто я несу бог весть какую чепуху.
Наконец мне пришла в голову счастливая мысль.
- Сколько стоит подвесной моторчик к лодке?
- Это не в моем отделе, - улыбаясь, ответила Зоя, - спроси у Светланы.
- Говорят, вы должны получить новые мотороллеры?
- И это не в моем отделе, - улыбалась Зоя, - спроси у Раи.
Я просто не знал, о чем с ней говорить. Черт ее знает, чем она интересуется?!
- Где ты живешь?
- На Таганке, в Товарищеском переулке.
- Далеко.
- Далеко.
- Братья-сестры есть?
- Три брата.
- Старше, младше?
- Старше.
- Ты самая младшая?
- Младшая.
- Где они работают?
- На заводе "Серп и молот".
- У меня тоже есть брат, только двоюродный, живет в Корюкове.
- Хорошо, - улыбнулась Зоя.
Во двор въехала "Волга" и остановилась у подъезда. Из нее вышел Веэн в сером костюме, белой рубашке, спортивный, похожий на английского лорда, какими их рисуют на рекламных картинках американских автомобильных фирм. Машина его так и сияла на солнце. Появление Веэна произвело сильное впечатление на продавщиц магазина спортивных товаров.
Потом, анализируя свое поведение, я понял, что вел себя мелко, даже подловато. Но в ту минуту я этого не осознавал. Когда Веэн вышел из машины и оказался в центре внимания, мне захотелось быть причастным к эффекту, который он произвел, к блеску его машины и общему лордскому виду. Такое мелкое и тщеславное чувство во мне шевельнулось. Захотелось порисоваться перед Зоей, похвастаться Своим знакомством. И я по-приятельски кивнул головой Веэну, улыбнулся: привет, мол, дружище, здорово!
- Ах, Крош, здравствуй!
Веэн смотрел на Зою.
- Познакомьтесь, это Зоя.
Веэн улыбнулся ей ослепительной улыбкой.
- Очень рад, - помахал нам ручкой и скрылся в подъезде.
- Мой хороший знакомый, - сказал я небрежно, - искусствовед и антиквар.
- Интересный мужчина.
Эта реплика меня озадачила. Какой он для нее мужчина? Он ей в отцы годится.
- Красивый костюм.
Это - другое дело. Костюм действительно красивый. Женщины чувствительны к одежде, и замечание Зои вполне естественно.
- Хорошо иметь свою машину, - сказала Зоя улыбаясь.
Я не успел изложить свои взгляды по вопросу о собственных машинах - обеденный перерыв в магазине кончился.
Вечером мне позвонил Игорь:
- Старик, едем завтра на машинах за город. Можешь взять свою девушку.
- Какую девушку?
- Зоеньку.
Он уже знает ее имя. Впрочем, Игорь тоже отирается в магазине спорттоваров.
- Она не моя девушка.
- Старик, будь мужчиной.
Конечно, я могу пригласить Зою. Но тайком от Шмакова Петра?
- Я поеду один.
- Дело твое. По пятерке с носа.
- У меня нет пятерки.
- Старик, надо достать.
- Негде.
- Ладно, что-нибудь придумаем. Только с отдачей.
- Какой разговор!
…Мы выехали на двух машинах, на "Волге" Веэна и на "Москвиче" Игоря, вернее, брата Игоря. И хотя каждый раз Игорь делает вид, что это его машина, я знаю, сколько унижений ему стоит ее выпросить.
На "Волге" ехали Веэн, Нора, я и Зоя. На "Москвиче" Игорь, Костя, Светлана и Рая - подруги Зои, тоже девушки из магазина спортивных товаров. Девушек пригласил Игорь.
- Старик, по спецзаказу, - подмигнул он мне.
Сначала я растерялся, увидев Зою, потом обрадовался. Если бы я сам ее пригласил, то совершил бы предательство по отношению к Шмакову Петру, а раз оказался с ней в одной компании случайно, то не совершил. Тут уж кому как повезет. И без девушки я бы в этой компании имел глупый вид.
Мы взяли с собой массу вещей: палатку, спальные мешки, надувные подушки, газовую плитку с баллончиками, термосы с кофе и чаем, шампуры для жарения шашлыка и сами шашлыки - полуфабрикаты в громадной кастрюле, залитые уксусом и обложенные кружками лука. Набили машины так, что нам с Зоей пришлось сидеть, прижавшись друг к другу. И Зоя не отодвигалась от меня, иногда оборачивалась, смотрела мне прямо в глаза и молча улыбалась.
О Шмакове Петре я не думал. При чем тут Шмаков Петр? Отираться у прилавка может всякий, это еще ничего не доказывает. Если бы он нравился Зое, она бы с нами не поехала. Она знать не хочет никакого Шмакова Петра, даже не думает о нем. Я положил свою руку рядом с ее рукой, и она не забрала своей руки, дожидалась, когда я возьму ее руку в свою, такая у нее была покорная, мягкая рука. И при мысли о том, что я могу пожать ее руку, могу даже поцеловать ее и она это позволит, меня охватило такое победное, торжествующее чувство, какого я еще никогда в жизни не испытывал… Никому не позволит, а мне позволит, только мне одному. Я гордился и упивался этим, все во мне ликовало; я представлял себе темный лес, мы стоим с Зоей под деревом, никого нет, и мы одни… Когда Зоя оборачивалась ко мне и улыбалась, мне казалось, что она думает о том же, о чем думаю я… И хотя из-за свертков и пакетов мне было не слишком удобно сидеть, я боялся пошевелиться, чтобы Зоя не подумала, что я отодвигаюсь от нее.
Нора сидела рядом с Веэном, как герцогиня, презирала и меня, и Зою, и вообще всех на свете.
Мы промчались по Минскому шоссе мимо мотеля, где позавчера были с Костей, и свернули на Звенигородское шоссе, когда уже смеркалось. Проложенная в просеке узкая асфальтовая дорога то опускалась в глубокие долины, то круто поднималась в гору. Кругом был сплошной непроходимый лес, гигантскими волнами он тоже то опускался вниз, то поднимался к горизонту.
- Подмосковные Альпы, - сказал Веэн.
Места, по которым мы ехали, действительно были очень красивы. Но похожи ли они на Альпы - не знаю, я там не был. При слове "Альпы" я вижу ночь, огоньки фонарей в руках монахов и громадных сенбернаров, разрывающих лапами снег, под которым лежит замерзающий путник.
11
Я помогал Косте натягивать палатку, Рая и Светлана собирали хворост, Игорь налаживал магнитофон, Веэн и Зоя готовили шашлык. Нора сидела на пенечке и злилась на Зою за то, что та помогает Веэну жарить шашлык. И напрасно злилась - кто-то должен помогать Веэну, неудобно не работать, когда пожилой и солидный дядя, да еще в фартуке, сам жарит шашлык.
Мы с Костей перетащили в палатки спальные мешки, одеяла и подушки. Обе палатки были малы, каждая самое большее на два человека. В них будем спать мы, а девочки будут спать в машинах на откидных сиденьях.
Рая и Светлана старательно таскали хворост. Эти худенькие, молчаливые девочки держались так, будто попали не на обыкновенный пикник, а на какой-то прием, будто мы здесь все наивысшие интеллектуалы, какие-нибудь народные артисты или заслуженные деятели. На Веэна они не смели поднять глаза, так он их подавлял своей респектабельностью. Возможно, он напоминал им какого-нибудь их начальника.
Зоя раздавала еду, намазывала бутерброды и все такое прочее. У нее это очень мило и естественно получалось, всем было приятно, даже Веэн говорил ей "Зоенька". И только Нора дулась на нее и на всех.
- Первый бокал за наше небольшое, но сплоченное, а потому могучее содружество, - объявил Веэн.
Мы выпили и закусили.
- Второй - за то, чтобы всем было весело и уютно.
Мы опять выпили и опять закусили.
- Третий - за наших милых девушек!
И Веэн чокнулся с Зоей. Она сидела рядом, и он с ней чокнулся.
Освещенные луной, сидящие вокруг пылающего костра, окруженные неподвижным лесом, отрывающие зубами кусочки мяса от горячих шампуров, мы были, наверно, похожи на вурдалаков.
- Вот так наши далекие предки жарили и ели у костра мясо, - сказал Веэн.
Светлана и Рая слушали его благоговейно. Но шашлык они рубали будь здоров! Крепкие девчонки!
- Выпьем за нашу восьмерку, - сказал Веэн. - Ведь нас восемь?
- Восемь, - услужливо подсказал Игорь.
Веэн поднял вверх шампур с шашлыком:
- Пока мы независимы, пока мы вместе, пока мы верны и преданны друг другу, нам ничего не страшно и мы всего добьемся.
- Девочки, я сниму вас в кино! - Игорь обнял за плечи Светлану и Раю. - Посмотрите на их фигурки - Лоллобриджиды!
- Ты уже режиссер-постановщик? - спросил я.
- Суть в том, что Игорь хочет им помочь, - заметил Веэн. - Это доброе намерение я и ценю в Игоре. В этом мире надо пробиться! Надгробные речи - слабое утешение для тех, кто прозябал при жизни. Д'Артаньяна я предпочитаю всем великим деятелям прошлого, настоящего и будущего. Итак, за д'Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса!
И выпил. Вначале следил, чтобы пили все, а теперь пил сам по себе. И все время упирает на трех мушкетеров. Он ничего больше не читал? А ведь производит впечатление культурного, начитанного человека.
Но свою тираду Веэн произнес довольно прочувствованно. Она всех тронула. Может быть, потому, что все были на взводе. И хотя я пил только виноградное вино, оно на меня тоже немного подействовало.
- Танцуем! - объявил Игорь и запустил магнитофон.
Светлана и Рая встали, как по команде, и начали откалывать твист. Здорово они его откалывали, ничего не скажешь, только чересчур серьезно, уж слишком старательно трудились. Игоря сменил Костя, Костю - я, потом опять Игорь, а Светлана и Рая танцевали как заведенные. И фигуры выделывали дай бог! Костя тоже выделывал фигуры. А Игорь танцевал на одном месте, небрежно, с сигаретой во рту. Я тоже танцевал спокойно - такой танец, выдохнешься в пять минут.
- Пресли - певец номер один, - сказал Игорь.
- Если бы Поль Анка не попал в автомобильную катастрофу, то твой Пресли был бы ничем, - возразил Костя.
Но Игорь настаивал на своем: Пресли - певец номер один, Брубек - пианист номер один, Армстронг - труба номер один.
Костя сказал, что пианист номер один не Брубек, а некий слепой негр-импровизатор, он каждый раз импровизирует заново, не может записывать свои импровизации потому, что слепой.
И Костя запустил ленту с этим самым слепым негром. Это была настоящая музыка, не какие-то там буги-вуги. Он играл "Караван" Дюка Эллингтона, и я с первых же звуков понял, что перед нами действительно великий пианист… Пустыня, покачиваясь, вышагивают верблюды, рядом погонщики в белых тюрбанах… Сразу после первых тактов пошли потрясающие импровизации; тема каравана проступала в них едва-едва - надо было обладать тончайшим слухом, чтобы ее уловить. Я, конечно, не уловил, и Игорь не уловил, а Костя уловил и стал напевать ее. И тогда мы тоже ее услышали сквозь бурные, многозвучные импровизации. Я удивился музыкальным способностям Кости. Впрочем, ничего в этом удивительного нет: его младшая сестра уже сочиняет музыку - музыкально одаренная семья. Но это много прибавляло к интеллектуальному облику Кости. И ведь никогда не хвастался своими музыкальными способностями, даже не обнаруживал их. А когда дошло до дела, то обнаружил.
Игорь признал, что слепой негр играет здорово, но ему лично Брубек нравится больше. И если угодно знать, то первый пианист-модернист - это наш Толя Морковкин, только ему негде развернуться. Но основа джаза - труба, и первая труба мира - Луи Армстронг. Что там ни говори, старик Армстронг - первая труба мира. А может быть, он и первый джазовый певец мира. "Великий простреленный тенор" - так с восторгом отозвался о нем Игорь.
Когда я слушаю джаз, мне кажется, что я все могу. Мне нравится музыка ритмичная, ударная, бравурная. Слова меня не интересуют. Да и какие нужны слова в джазовой песенке? "Я люблю тебя, ты любишь меня, мы танцуем с тобой вдвоем" - вот и все слова. И цыганская музыка нравится. Одни "Очи черные" чего стоят! Луи Армстронг и тот их поет. А ведь цыганская музыка - наша. Все модерняги дуют наши мелодии. Я уже не говорю о русских эмигрантах… Странно только, что они поют с иностранным акцентом. Забыли родной язык? Или это поют их потомки?
Лента кончилась. Мы устроили небольшую передышку. И тут я увидел, что Веэна и Зои на полянке нет. И я спросил, где они.
- Ушли за водой, - ответил Игорь.
"А что особенного в том, что они пошли за водой? - подумал я. - Наберут воду и придут".
Только я это подумал, появились Веэн и Зоя с чайниками и кастрюлями в руках.
Мы снова раздули костер, стали греть воду, мыть посуду. Но Зоя больше не улыбалась. Только один раз, когда Веэн что-то ей сказал, на ее лице мелькнула улыбка, но смущенная, задумчивая, робкая. Мне сделалось вдруг тоскливо. Неужели Веэн вздумал ухаживать за ней?
Сразу пропало победное, торжествующее чувство, владевшее мной, когда мы сидели рядом с Зоей в машине. Тогда я знал, что могу, имею право пожать Зое руку, поцеловать ее и она позволит мне это, только мне одному; я гордился и упивался этим, все во мне тогда ликовало. Теперь во мне ничего не ликовало, было тоскливо и гадко на душе, что-то сломалось, ушло, рухнуло… Позволила Зоя Веэну ухаживать или не позволила - не имеет значения, она дала повод. Майка бы не дала повода. А Зоя дала повод.
Может быть, когда мы ехали с Зоей в машине, ничего и не было? Может быть, это свертки и кульки ее прижимали? Ведь был уже со мной подобный случай. Этой зимой. Мы читали с одной девчонкой "Историю СССР": в читальне был только один экземпляр, мы взяли его на двоих, сели рядом и стали читать. И вдруг мне показалось, что она нарочно села так близко ко мне. Я просто окаменел, не видел ни одной строки в книге… Я не решался повернуть к ней голову: если я повернул бы к ней голову, мне пришлось бы ее поцеловать, глупо просто так поворачиваться. А я еще никогда не целовал девочек. И после поцелуя я должен буду ей что-то сказать, а что сказать? "Я тебя люблю"? Но ведь я ее не любил вовсе. Я сидел как истукан, а она вдруг спрашивает: "Ты дочитал?" Я даже поперхнулся. Честное слово, ничего не мог сказать, только наклонил голову: да, прочитал, мол. Она спокойно перевернула страницу и стала читать дальше. Кончилось тем, что я схватил двойку по истории. Если бы я хоть ее поцеловал, не так было бы обидно. Схватил двойку ни за что ни про что.
Может быть, сейчас происходит то же самое? Мне только кажется, что я нравлюсь Зое?.. И все равно было противно и муторно на душе. А когда я подумал о Шмакове Петре, сделалось еще муторнее. Веэн совершил подлость по отношению ко мне, но я совершил подлость по отношению к Шмакову Петру. Он любит Зою больше, чем я, у него настоящая любовь, а у меня только увлечение, а я стал за ней ухаживать и познакомил с Веэном. И если Зоя безвозвратно пропадет для Шмакова, то в этом буду виноват я, его лучший друг.
Надо во что бы то ни стало увезти отсюда Зою. Привезу ее в Москву, все честно расскажу Шмакову Петру, пусть сам с нею управляется. Ведь я не приглашал ее на пикник, даже отказался ее пригласить. А о том, что я думал, сидя рядом с ней в машине, никто не узнает, и Зоя тоже никогда не узнает.
Но как увезти ее? И куда мы пойдем? Выйти на шоссе я смогу, а дальше? Где станция - направо или налево? И есть ли здесь поблизости станция? И как уговорить Зою уехать? Вдруг она откажется? Предложить ей прогуляться, сбиться с пути и уйти в сторону? Здесь не тайга, попадем на какую-нибудь дорогу. Единственное, что нам может помешать, - это звуки магнитофона.
Я подсел к магнитофону. Дорогая штука, конечно, но судьба человека дороже. Меняя ленту, я просунул палец под диск и оборвал проводок.
- Крош, долго будешь ковыряться? - крикнул Игорь.
- Сейчас, - ответил я, обрывая второй проводок.
Потом нажал кнопки - магнитофон не работал.
- Аппарат не работает! - объявил я.
Игорь оттолкнул меня от магнитофона.
- Не умеешь - не берись.
Он начал возиться с кнопками, а я подошел к Зое:
- Зоя, на минуточку.
Зоя поднялась и пошла за мной.
12
Мы шли по тропинке. Я хотел уйти так далеко, чтобы не было слышно голосов нашей компании.
- Куда ты меня ведешь?
- Тут… поляночка красивая… Я тебе ее покажу.
Мой глупый ответ, по-видимому, удовлетворил Зою.
Голосов уже не было слышно. Кругом стоял темный, неподвижный лес, похрустывали под ногами сухие ветки. Я свернул на другую тропинку, с нее на третью. Возможно, это не были тропинки, в темноте ничего было не разобрать, но ветви деревьев не слишком хлестали по лицу значит, не самая чащоба. Мы шли в сторону, противоположную той, откуда приехали, и забирали вправо - я рассчитывал сделать круг, обойти наших стороной и выйти на дорогу, по которой мы сюда ехали. А там или попадется попутная машина, или шоссе приведет нас к какому-нибудь жилью.
Мы вышли на широкую просеку. Можно остановиться. Мы присели на поваленное дерево.
- Ну?! - улыбнулась Зоя. Но не своей обычной улыбкой, а так, как улыбается уже взрослая девушка еще мальчику - чуть насмешливо, немного поощрительно, с примесью любопытства и с оттенком сомнения.