ассказы ленинградского прозаика Вильяма Козлова - разноплановые произведения о любви, дружбе, о духовном мире человека, о его поиске истинного места в жизни, о призвании и романтике труда.
Два друга, ученики седьмого класса, после длительной подготовки во время летних каникул отправляются в экспедицию, где работают мотористами.
Содержание:
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - СУРОВЫЕ БУДНИ ВАНИ МЕЛЬНИКОВА И АНДРЕЯ ПИРОЖКОВА 1
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ - ВЯЛ-ОЗЕРО 17
-
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ - БЫТЬ МУЖЧИНОЙ 38
-
ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ 45
Вильям Козлов
Едем на Вял-озеро
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СУРОВЫЕ БУДНИ ВАНИ МЕЛЬНИКОВА И АНДРЕЯ ПИРОЖКОВА
1. ГОВОРЯЩИЕ БОЧКИ
Капитан рыболовного сейнера СТ-037 Федор Константинович Скородумов стоял на палубе и смотрел на пирс. Под ним глухо и монотонно бормотала машина, звучно шлепала в черный борт грязная, с нефтяными разводами волна. Свободные от вахты матросы тоже столпились у борта. Только швартовы и узкий трап связывали сейнер с берегом. Через час и эта последняя ниточка оборвется, и корабль надолго покинет ленинградский берег.
Стоял солнечный весенний день. В морском порту посвистывали и покрякивали мощные краны и лебедки, разгружая и загружая всякой всячиной бездонные трюмы кораблей. Над палубами кружили крупные головастые чайки; многие из них качались на маслянистых волнах, оставленных снующими взад-вперед чумазыми работягами-катерами. Большой серебристый ИЛ-18, креня сверкающее крыло, развернулся над Невой и пошел в сторону аэродрома, на посадку.
Взглянув на часы, капитан хотел было спуститься в каюту, чтобы сделать запись в вахтенном журнале, но тут увидел двух молодых женщин, бегущих по набережной. Моряки на пирсе останавливались и провожали их взглядом. "Попрощаться забыли…" - подумал капитан Скородумов и вдруг узнал в одной из женщин свою родную сестру Тамару. Она тоже увидела его и еще издали закричала:
- Какое счастье, Федя, что ты еще не уплыл… Это было бы ужасно!
Сестра тяжело дышала и говорила с трудом. На верхней губе ее блестели капельки пота. Вторая женщина достала из сумочки платок и стала прикладывать к лицу. Казалось, она сейчас расплачется.
- Где они, Федя? - снизу вверх глядя на капитана, спросила сестра.
- Кто - они? - уточнил капитан.
- Опоздай мы на час - и было бы уже поздно!
Капитан взглянул на часы и заметил:
- Мы отчаливаем через сорок две минуты.
- Федя, дай мне слово, что ты не уедешь, пока мы не найдем их, - потребовала Тамара.
Скородумов бросил смущенный взгляд на матросов и с достоинством сказал:
- Это поезда уезжают и приезжают, а корабли отчаливают.
- Уехали бы они или уплыли - нам все равно от этого было бы не легче.
- Убей бог, ничего не понимаю, - пожал плечами Скородумов. - Может быть, ты объяснишь в чем дело?
- Какое счастье, что мы все-таки успели! - сказала незнакомая женщина.
Видя, что они собираются в туфлях на высоких каблуках подняться на палубу по шатающимся сходням, капитан поспешил навстречу. Оказавшись на палубе, женщины стали озираться.
Матросы с любопытством смотрели на них. Скородумов предложил спуститься в каюту, но женщины и внимания не обратили на его слова.
- Они закопались в уголь, - сказала сестра. - Или еще куда-нибудь поглубже… Федя, где тут у вас самые потаенные места?
Незнакомая женщина, не дожидаясь, пока им покажут самые потаенные места на корабле, завернула брезент на баке и заглянула под него.
- Ванюшка сбежал? - наконец догадался капитан.
- И мой Андрей, - сказала женщина. - Они прячутся на вашем пароходе.
И хотя капитану было приятно, что его скорлупку назвали пароходом, он тем не менее заметил:
- Это исключено. Я, как капитан этого судна, с полной ответственностью утверждаю…
- Погоди, Федя, - перебила Тамара Константиновна. - Не утверждай… Они оба здесь. Вот почитай… - И она протянула скомканный листок бумаги.
На листке черным по белому было написано: "Мама и папа, меня не ищите. Когда получите это письмо, я буду в Атлантике селедку ловить. Целую. (Это слово зачеркнуто.) С матросским приветом. Андрей".
- Я случайно в кастрюле обнаружила эту записку, - сказала женщина. - Боже мой, а если бы я не наткнулась на нее!
- Будьте спокойны - уплыли бы, - сказала Тамара.
- Мы всю ночь глаз не сомкнули, - торопливо говорила женщина. - Звонили по всем знакомым, в больницы, подняли на ноги всю милицию… Спасибо, Тамара Константиновна догадалась, где они могут быть.
- Уж я-то своего Ванюшку как-нибудь знаю…
- На моем судне их не может быть, - сказал оглушенный водопадом слов капитан, но прежней уверенности в его голосе не было.
- Он наслушался твоих рассказов про эту Атлантику… Штормы, баллы, киты и акулы. И эти, как их… штили!
Матросы прыснули, но, поймав суровый взгляд капитана, стали с безразличным видом смотреть на пирс, хотя видно было, что разговор их очень занимает.
- Киты и штиль - это совсем разные понятия, - поправил капитан. - Ты же все-таки сестра моряка…
- Нашим мальчикам захотелось стать морскими волчатами, - ввернула мать Андрея.
- Мы их сейчас в два счета найдем, - сказала Тамара Константиновна. - Я думала, у тебя громадный пароход, а на этом корыте и спрятаться-то некуда.
- Это не корыто, а рыболовный сейнер, - обиделся капитан. - И сейчас я вам докажу, что никаких мальчишек на борту нет… Боцман! - позвал он.
К ним подошел невысокий худощавый юноша с черными тонкими усиками. Он вежливо поздоровался с женщинами и почтительно уставился на капитана.
- Моя сестра и… - Федор Константинович вопросительно взглянул на женщину.
- Анна Алексеевна, - подсказала она.
- …и Анна Алексеевна утверждают, - капитан не удержался и усмехнулся, - что на судне спрятались двое мальчишек. Один из них мой племянник. Что ты на это скажешь?
- Уважаемые гражданки просто над нами шутят, - с одесской интонацией бойко ответил боцман. - Без моего разрешения на сейнер и крыса не проскочит.
- Вы, молодой человек, не знаете моего Ваню, - сказала Тамара Константиновна. - Может, крыса и не проскочит, а он проскочит и без всякого разрешения, уж будьте уверены!
Капитан посмотрел на сестру, потом на боцмана.
- Это верно, - подтвердил он, - племянничек у меня шустрый… Ну, что же, Геннадий Федосеевич, раз дамы настаивают, осмотрим судно.
- Это и есть корабельный трюм, где хранится бочкотара, - открыв люк, словоохотливо сообщил боцман. - Сейчас, сами понимаете, бочки пустые, а когда мы вернемся в нашу прекрасную гавань…
- Не сглазь, - сказал капитан.
- Федя, чует мое сердце - они в этих бочках спрятались, - прошептала Тамара Константиновна.
Из люка в трюм падал яркий дневной свет. Снизу ударил в нос острый запах селедки. Огромное сумрачное помещение почти все было заполнено деревянными бочками. Сотнями бочек. Тут и дня не хватит, чтобы в каждую заглянуть. Видя, что лица женщин стали растерянными, капитан сделал знак, чтобы они молчали, и, спустившись на несколько ступенек по трапу, громко сказал:
- Боцман, мы уже два часа в открытом море, а ты не доложил: хорошо ли бочки принайтовлены? Только что принята срочная радиограмма: надвигается семибалльный шторм… Помнишь, в прошлый раз, когда началась большая болтанка, десять бочек вдребезги разбило. Сам знаешь, как они в бурю летают по трюму…
- Нижним ничего не сделается, а вот за верхний ряд не ручаюсь, капитан, - ответил сообразительный боцман. - В такой свирепый шторм корабль швыряет, как щепку.
- Что ж поделаешь, опять спишем… Команде приготовиться к шторму! Задраить все люки! - гаркнул капитан, и, приложив палец к губам, громко затопал вверх по трапу. Вслед за ним протарахтел по железным ступенькам и боцман. Он быстро вошел в роль и, поднявшись наверх, стал громко топать по палубе, изображая аврал. Затем вслед за капитаном снова потихоньку спустился в трюм. Матрос оглушительно захлопнул крышку люка, и стало темно, как в гробу.
Корабль покачивался, будто и впрямь дрейфовал в открытом море, явственно плескались в борт волны, которые вполне можно было принять за штормовые валы, клокотала машина. Наверное, хитрый боцман успел дать команду, потому что палуба сотрясалась от матросских башмаков. Кто-то на железной крышке люка выбивал настоящую чечетку.
В трюме же по-прежнему было тихо. Никто не шевелился. Даже не слышно дыхания стоявших рядом людей. Прошло несколько длинных томительных минут, пока, наконец, в дальнем углу трюма не послышалась какая-то возня, удар в днище бочки и не раздался глухой голос:
- Вань, а Вань, слышал, мы уже в открытом море! Уже можно вылезать, а? У меня ноги затекли, и от бочки разит тухлятиной…
- От моей, думаешь, одеколоном пахнет?
- Я теперь на селедку и смотреть не смогу. На целый год нанюхался… Лучше бы твой дядя кофе из Бразилии возил… Лежали бы сейчас на мягких мешках, как господа.
- А еще лучше было бы лежать дома на диване с книжечкой…
- Лучше бы, - вздохнула бочка. - Вань, давай вылезем?
- Потерпим уж до ночи, а потом вылезем.
- А как мы в этом мраке узнаем, ночь это или день?
- Там, на палубе, должны склянки бить.
- Какие склянки?
- Так на кораблях время узнают… Темный ты человек, Андрей Пирожков!
Бочки помолчали, потом дальняя, что в углу, снова загудела:
- Вань, семь баллов - это много?
- Прилично, - проворчала вторая бочка.
- Они говорили, что в бурю бочки летают по трюму и разбиваются, а потом их списывают. А как же мы? Тоже будем летать? И нас спишут?
- Пока ведь не летаем? Я даже качки не чувствую.
- А я уже чувствую. - Немного помолчав, бочка спросила: - Вань, а чего это они так плохо бочки привязывают?
- Видно, боцман у моего дядюшки - шляпа. И голос у него тонкий. У настоящих боцманов не такой должен быть голос.
- Из-за какого-то растяпы боцмана с тонким голосом мы должны теперь жизнью рисковать!
Такого оскорбления в свой адрес боцман не смог стерпеть. Он откашлялся, собираясь дать достойную отповедь нахалам, но капитан сжал рукой его плечо.
- Вань, это ты? - тут же спросила бочка.
- Что - я?
Капитан, боцман и обе женщины, не шелохнувшись, слушали. Когда раздавались голоса, все вертели головами в разные стороны. Почему-то каждый из них слышал голос из другого места.
- Вань, не кажется тебе, что одновременно плыть на корабле и летать в бочках по трюму - это слишком много для первого раза?
- А как же космонавты? Знаешь, как их на тренировках швыряет на разных снарядах? По телевизору показывали… Ты представь, что бочка - это ракета, а ты - космонавт. И летим мы с тобой, Андрюшка, на Церею…
- Куда?
- В общем, на другую галактику.
- Хоть убей, не могу представить, что я космонавт… Сижу в этой ракете, то есть в бочке, как заспиртованный угорь в банке. Еще и моря не видел, а уже просолился насквозь.
- Я ведь не жалуюсь.
- Может, в твоей бочке была хорошая селедка, а в моей - тухлая. У твоего дяди тоже бывает брак…
- Пересядь в другую.
- Не все равно, в какой погибать…
Бочки помолчали. Капитан осторожно шагнул вперед, но тут дальняя бочка снова загудела:
- Ты как хочешь, Вань, а я вылезу… Слышишь, как матросы по палубе топают? Может, корабль дал течь? И по нам уже крысы бегают? И потом, моя бочка уже начинает двигаться. А космонавтом в бочке я не могу себя чувствовать. По правде говоря, круглым дураком я себя чувствую!
Послышалось кряхтенье, невнятное бормотание и скрип задвигавшейся бочки. Боцман тихонько поднялся по трапу и встал над люком. В дальнем углу тоже загудела, задвигалась бочка.
- Интересно, какое лицо будет у твоего дядюшки, когда мы вылезем из трюма…
Ваня не успел ответить: распахнулся люк, и маленький щуплый боцман, которого незаслуженно оскорбили, громовым голосом рявкнул:
- Полундра! Брысь из трюма, салажата.
2. ДВОЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ…
На шершавых гранитных ступеньках, спускающихся к самой воде, молча сидят двое мальчишек. По набережной Кутузова идут и идут машины. Они сворачивают с Литейного моста и выстраиваются в длинный ряд у красного светофора. Зажигается зеленый - и многоцветная колонна разнокалиберных машин с шипящим шумом уносится дальше. Над подернутой свинцовой рябью Невой стоят пышные облака. Это с первого взгляда кажется, что они стоят, а если внимательно присмотреться, то видно, как облака, цепляясь рыхлыми щупальцами друг за друга, вытягиваясь и сжимаясь, медленно двигаются в сторону Финского залива.
В это прохладное весеннее утро никто и ничто не стоит на месте - все двигается: и люди, и машины, и облака, и желтые ноздреватые льдины на Неве. Не двигаются лишь двое мальчишек, угрюмо застывших на каменных ступеньках. Давно прозвенел в школе звонок и шестой "В" прилежно пишет диктант. Нина Васильевна ходит между партами и ровным усыпляющим голосом диктует…
Плывут по Неве большие и маленькие льдины. Откуда они плывут и куда? На одной расположилась ворона. Она вертит черной головой с крепким клювом, раскрывает и складывает крылья, изредка весело каркает. Нравится вороне плыть на маленьком белом корабле-льдине. А мальчишек на берегу ничто не радует. На душе у них осень. Со слякотью и дождем. Коричневый и черный портфели валяются рядом. Металлические замки пускают в глаза зайчиков.
- И надо было тебе эту дурацкую записку писать? - с упреком говорит мальчишка с густыми русыми волосами, в которые почему-то затесалась яркая желтая прядь спереди.
- Вот уж не думал, что она так быстро найдет, - оправдывается приятель. - В этой кастрюле давно ничего не варят. И потом, ты ведь говорил, что отчалим рано утром…
- Подумать только, как идиоты всю ночь в бочках просидели! От меня второй день селедкой пахнет.
- Меня мать тоже два часа в ванной продержала. А пиджак и штаны в химчистку отдала…
- Мне из-за тебя боцман хороший подзатыльник влепил… Ты его шляпой и растяпой обозвал, а он почему-то на меня подумал.
- Зато твой дядя мне чуть воротник не оторвал, когда из бочки вытаскивал.
- Тебя били? - помолчав, спрашивает русоволосый.
- А тебя?
- Я первый спросил.
Мальчишка отворачивается и смотрит через Неву на сияющий купол Петропавловской крепости. В отличие от русоволосого, второй мальчишка черный, как цыган. Вьющиеся волосы, лицо круглое, розовощекий, уши большие и оттопыриваются.
- Посмотри, - говорит русоволосый, - чайка уселась на шпиль!
- Какая это чайка? - возражает приятель. - Типичный голубь. Чайки никогда не садятся на такую верхотуру.
Мальчишка с желтой прядью - это Ваня Мельников, а черноволосый приятель его - Андрей Пирожков. Сегодня утром, встретившись, как обычно, на углу Литейного и Чайковской, они, не сговариваясь, повернули к набережной. Совсем в другую сторону от школы. После того, что произошло накануне, не хотелось и в школу идти. Нина Васильевна - классный руководитель - уже все знает, да и ребята, наверное, пронюхали.
Сидеть и глазеть на Неву тоже надоело, и потом, все больше мучила совесть: ну ладно, на один урок не явились - еще куда ни шло, а на два - это уже настоящий прогул. Ваня смотрит на Андрея, а Андрей на Ваню. Как ни оттягивай встречу с учительницей и ребятами, а рано или поздно все равно придется посмотреть им в глаза…
- Пойдем, что ли? - спрашивает Андрей.
Ваня отворачивается и смотрит на плывущие льдины. Когда солнце ударяет из-за облаков, они тоже иногда пускают зайчики в глаза.
- Наш сейнер уже шурует по Балтийскому морю, - говорит он. - Какого беса ты написал эту записку? И нашел, куда прятать - в кастрюлю! Потом бы в море с корабля послали твоей дорогой мамочке радиограмму.
- Знал бы, где упасть, - соломки подстелил, - к месту вспоминает любимую бабушкину поговорку Андрей. - Ты не знаешь мою мамашу… К ней бы сразу "неотложку" вызвали. У нее ведь сердце больное.
- Представляю, как сейчас Пирамида обрадуется, - говорит Ваня. - Надоели мне его идиотские шуточки!
- Будет привязываться - мы ему после уроков подкинем.
- А что нашей Ниночке скажем? Она не терпит, когда опаздывают.
Пирожков хмурит лоб, задумчиво чешет переносицу.
- Крути-крути шариками, - подзадоривает Ваня.
- Скажем: на Литейном в троллейбус с ходу такси врезалось, были жертвы, а нас свидетелями записали, - говорит Андрей.
- Уже было… - морщится Ваня. - Помнишь, на два урока опоздали? Ну, еще когда мы в хоккей обыграли ребят с Чернышевского проспекта?
- Скажем: троллейбус с ходу врезался в такси…
- Богатая у тебя фантазия! - усмехается Ваня.
- Придумай поумнее, - обижается Андрей.
- Ладно, по дороге соображу…
Взяв портфели, они поднимаются на набережную. Мимо проносятся машины, спешат по своим делам прохожие, и мальчишки постепенно прибавляют шаг. Разваливая Неву на две части, прошел черно-белый буксир. Протяжный густой гудок на миг заглушил все остальные звуки.
- Дяденька, - спрашивает прохожего Ваня, - скажите, пожалуйста, который час?
Прохожий, не останавливаясь, бросает взгляд на ручные часы и, отойдя шагов на пять, наконец роняет:
- Четверть десятого.
- На второй успеем, - говорит Андрей. - Если бегом.