- Пустите, - прохрипел Вася, задыхаясь, - я не шпион.
Человек разжал руку и, в темноте нагнувшись над Васей, стал пристально его разглядывать.
Между тем остальные люди, приехавшие в лодке, тоже очутились на набережной и окружили Васю. Один из них чиркнул спичку и тотчас же потушил ее.
- Чепуха, - сказал он, - ты всегда, первым делом за горло. Перепугал мальчишку, видишь он еле на ногах стоит. Ишь, струсил.
- Это от голода, - сказал Вася, - я вовсе не струсил.
- Вот оно что, - протянул человек, зажигавший спичку, - ну, нам кормить тебя нечем, походного ресторана при нас нет.
Отойдя в сторону, люди стали о чем-то шептаться друг с другом.
Васе донеслось слово "табак" и "к завтрашней ночи пять ящиков".
Затем они все пошли по набережной, удаляясь от города. Один из них вдруг отстал и окликнул Васю.
- Эй, парень!
Вася подошел к нему. При свете взошедшей луны, Вася мог рассмотреть, этого человека. Это был малый лет семнадцати, с лихо заломленной на затылок измятой шляпой, в старой морской тужурке и в непомерно больших и тяжелых башмаках.
- Ты, правда, не ел ничего?
Вася рассказал ему всю свою историю. Парень, повидимому, очень заинтересовался.
- Ну, и дурак же ты, - сказал он, - за каким-то греком пошел, у нас тут жулик на жулике! Как еще жив-то остался!
- А за что же им меня убивать?
- А почем знать, - со смехом произнес тот, - может быть твоя кожа на барабаны годится. Ну вот что, пойдем, я тебя накормлю. Мы, ребята хорошие - только болтовни лишней не любим. Коли будешь болтать так смотри, у меня для тебя гостинец припасен.
И в лучах луны перед Васей сверкнуло лезвие большого ножа.
- Понимаешь? - выразительно спросил он.
Они пошли вслед за остальными.
- Тебя как зовут-то? - спросил парень.
- Василием.
- А меня зовут Феникс. Одесские фараоны меня хорошо знают.
- А что такое фараоны? - спросил Вася.
Тот в ответ насмешливо свистнул.
- Есть такие дураки со светлыми пуговицами, да только им Феникса не видать, как своей поясницы.
В эту минуту Васе показалось, что между двумя амбарами блеснули при луне две светлых точки, словно очки, и какая-то тень утонула во мраке, но он не обратил на это внимания и пошел вслед за Фениксом.
Через десять минут Вася сидел в грязной каморке и с наслаждением уписывал холодное мясо и скумбрию, которую Феникс изжарил на каком-то необыкновенно вонючем масле.
- Сегодня рано отделались, - говорил Феникс, - а вчера до трех часов ночи валандались. Англичане эти - сущие дьяволы, глазищи у них, словно телескопы, ни одной лодки не пропустят! Ну, да мы их с носом оставляем.
- А что у вас за работа, - спросил Вася, принимаясь за пятую скумбрию.
- Мы - контрабандисты, - отвечал Феникс, закуривая папироску, - слыхал про таких? Табак возим! Турецким табаком занимаемся. Да опасно стало работать, прежде бывало поделишься с надсмотрщиком и баста, а эти англичане с собой сигар понавезли и ничем их не убедишь. Ну, ложись спать, парень, ты носом клюешь.
Он швырнул в угол сенник и какой-то мешок вроде подушки.
- Вот этим накроешься, - добавил он и подал Васе пахнущее морем брезентовое пальто.
Сам Феникс растянулся на лавке и моментально захрапел. Вася, поев, почувствовал ужасную усталость и немедленно улегся.
Перед ним, как в кинематографе, промелькнул Иван Григорьевич, шагающий по номеру гостинницы, уходящий пароход, маленький грек, мрачный грабитель и ярко освещенный гастрономический магазин. Внезапно все подернулось туманом и он крепко заснул.
* * *
Было около часа ночи. Жизнь в Одессе замерла, согласно приказу, еще два часа тому назад. В полицейском участке в дежурной комнате мрачно дремал дежурный полицейский офицер, а за перегородкой храпело несколько городовых.
За этот вечер не произошло ничего особенного; арестовали одного спекулянта, привели пьяного, призывавшего к свержению английских властей.
Вдруг в дежурную комнату вошел небольшого роста штатский человек в гороховом пальто и в котелке, который, казалось, был слишком велик для его головы. Войдя, он протер платком круглые очки с дымчатыми стеклами и тронул за плечо офицера. Тот очнулся от дремоты, потянулся и с некоторым неудовольствием сказал:
- В чем дело?
- Хе, - произнес вошедший, - вы уж так сразу хотите знать в чем дело? А может быть ни в чем.
- Ну, так на кой же чорт вы меня разбудили, Мазуркевич!
- Не беспокойтесь, - сказал Мазуркевич, улыбнувшись, - дело есть и даже очень важное. Тс... какое дело! - он цокнул языком.
- Вы знаете, что назначено две тысячи наградных тому, кто сумеет захватить шайку контрабандистов-табачников. Знаете, которые с турками спелись?
- Ну, и что же, - лениво и равнодушно спросил офицер.
- А то, что мы с вами сегодня поделим эти денежки.
- Врете, Мазуркевич!
- Вру, так ну вас к дьяволу! Пойду к англичанам.
- Да вы скажите толком, вы на след что ли напали?
- Одним словом, давайте мне сейчас десяток людей, только чтоб были люди живые, а не мертвые куклы и, конечно, с револьверами, а не с хлопушками! Вот тогда будете видеть. Но все это надо делать живо. Спать теперь нельзя!
* * *
Васе снилось будто он гуляет по громадным комнатам московского дома и будто в какую комнату он ни войдет, всюду пусто, никого нет. Вася хочет выйти на улицу, но никак не может найти выхода. Вдруг снаружи раздаются выстрелы. "Ага", - думает Вася, - "началась революция".
Вася сразу проснулся и очутился в каморке Феникса. Еще не совсем опомнившись от сна, он увидел только как Феникс одним ударом вышиб окно и выпрыгнул в темноту ночи. Какой-то человек, перегнувшись через подоконник, пальнул из револьвера. Вася вскочил на ноги, но мгновенно был схвачен сзади чьими-то руками и хриплый от волнения голос пробормотал.
- Попался голубчик!
Человек, стрелявший через окно, подошел к нему и приставил револьвер к груди.
- Отдавай оружие, - гаркнул он.
- У меня нет никакого оружия.
Быстрые руки обшарили Васю.
- Связать мальчишку по рукам и по ногам, а я посмотрю, как там наши работают.
И человек с револьвером в руках выбежал из комнаты.
VII. ОДЕССКИЕ ШЕРЛОКИ ХОЛМСЫ
Арест банды контрабандистов был настолько важен, что о нем сочли нужным дать знать английским властям.
Правда, Мазуркевич и его отряд еще не возвратились, однако в поимке контрабандистов не могло быть никаких сомнений.
Английский лейтенант явился в участок и, сев в подобострастно подвинутое ему кресло, молча закурил сигару. Явился и пристав, вызванный по телефону. Весь этот шум поднял дежурный офицер, который очень боялся упустить обещанную награду и потому спешил заручиться свидетелями.
Около трех часов ночи на лестнице послышался шум, и появился Мазуркевич. Вид он имел несколько смущенный.
- Привели? - воскликнул дежурный, еле переведя дух от волнения.
Мазуркевич пожал плечами.
- Я умею ловить людей, а не чертей, а это, уверяю вас, настоящие какие-то черти. Впрочем одного удалось захватить и он, конечно, наведет нас на след.
В комнату ввели связанного по рукам Васю.
Дежурный офицер заскрежетал зубами.
- И это все?
- Ну, что же вы хотите, я же вам сказал, что я не могу ловить чертей.
- А вот мы сейчас допросим мальчишку.
Васю подвели к столу.
- Вот что, малый, сказал ему пристав, - если ты скажешь нам всю правду, мы тебя отпустим на все четыре стороны, да еще дадим тебе два-три целковых на разживу, а если соврешь, посадим тебя в чулан, где тебе, во-первых, крысы нос отгрызут, а во-вторых, пить тебе не будем давать, а кормить будем одной селедкой. Понял? Ну вот теперь отвечай!
Прерывающимся от волнения и страха голосом Вася рассказал всю свою историю.
Выслушав ее, пристав громко расхохотался.
- Ишь ведь, еще молоко на губах не обсохло, а как врет-то здорово.
Дежурный тоже ухмыльнулся, но не очень радостно, ибо мысль о потерянной премии не давала ему покоя. Английский офицер недовольно пыхтел сигарой.
- И больше ты нам ничего не расскажешь? - спросил пристав.
- Я вам рассказал истинную правду, - со слезами на глазах сказал Вася.
- Ну, через три дня мы еще с тобой поговорим.
И он крикнул полицейскому:
- В десятый номер.
Васю повели и заперли в темный чулан. Он нащупал место вроде скамейки и сел. Положение было довольно скверное.
Какую же еще правду мог он сказать этим людям?
В углу зашуршало что-то. Вася не боялся ни мышей, ни крыс, но мысль, что их могло быть здесь очень много, и что они могли напасть на него, привела его в ужас. Он подобрал ноги и сидел так в темноте, вспоминая уютную комнатку Сачкова.
"И зачем я уехал из Москвы", - подумал он снова и чуть не расплакался от досады.
* * *
На несчастного Мазуркевича между тем со всех сторон посыпались насмешки.
- Да, Мазуркевич, - говорил пристав, собираясь домой и подпоясываясь шашкой, - Шерлок Холмс вам и в подметки не годится, о вашем геройстве надо в газетах написать. Вдесятером одного мальчишку поймали!
Английский офицер встал и сердито сказал:
- Не понимаю, зачем меня беспокоил.
Они оба ушли, и тогда дежурный офицер, подойдя к Мазуркевичу, сказал ему тихо и вразумительно:
- Вы, Мазуркевич, не сыщик, а хвост собачий.
И Мазуркевич ушел, пожав плечами.
* * *
Утром, когда в участке начались занятия, туда вбежал взволнованный человек с усами и с бородой, одетый довольно хорошо и закричал:
- Здесь у вас содержится в заключении мой племянник? Где пристав, я требую пристава.
Его провели в кабинет пристава. Там он, упав в кресло, рассказал ту же историю, которую накануне рассказывал Вася и потребовал его немедленного освобождения.
- Только, ради бога, скорей, - кричал он, - я вернулся в Одессу со встречным пароходом, а в двенадцать часов отходит в Константинополь почтовый пароход.
- Вы можете описать приметы мальчика?
- Конечно, могу.
И он довольно точно описал Васины приметы.
- А как вы узнали, что он тут находится?
- Совершенно случайно на улице разговорился с неким... позвольте, я забыл фамилию... Я обратился наугад и прямо попал в точку, да, вспомнил, - Мазуркевич. Но только поскорее. Если не будет задержки, я охотно напишу чек на тысячу рублей на Одесский торговый банк.
Это очень понравилось приставу.
- Привести мальчугана из десятого номера, - крикнул он, приотворив дверь.
- Такой ужасный случай, - продолжал говорить господин, сидя в кресле, - оттеснили его и вот пропал, хорошо еще, что так удачно кончилось.
В это время Васю ввели в кабинет и господин бросился его обнимать и целовать.
Вася был ошеломлен, прямо из двери попав в объятия. Но уже в следующую секунду он тоже радостно отвечал на его объятия.
- Ну, сейчас идем, - крикнул господин, и быстро сунул в руку пристава какую-то бумажку, которую тот спрятал с ловкостью фокусника.
- Еще надо костюм купить по дороге.
И оба быстро вышли из участка.
* * *
Через десять минут после их ухода приставу подали копию телеграммы, посланной из Константинополя на имя Одесского полицеймейстера и разосланную в копиях по участкам.
"Потерян в Одессе мальчик, четырнадцати лет, блондин, одет в серое пальто, серый велосипедный картуз. Зовут Василий Стахеев. Нашедшему вознаграждение тысяча рублей.
Константинополь. Европейская гостинница. Иван Стахеев".
- Что за чорт? - сказал пристав, подавая телеграмму дежурному.
Тот тоже прочел и тоже сказал: "что за чорт!"
- На всякий случай распорядитесь догнать эту парочку. Я ни чорта не понимаю.
Когда околодочный вышел, пристав быстро достал из кармана чек и развернул его. Это была просто записка и вдобавок очень простого содержания. На ней написано было только:
"Поздравляю вас еще с одной глупостью
Феникс".
VIII. СОБЫТИЯ РАЗВЕРТЫВАЮТСЯ
Вася и Феникс быстро вышли на Екатерининскую набережную, где Феникс с самым независимым видом нанял лодку для катанья.
- Грести буду сам, - сказал он матросу.
Они вдвоем выехали в открытое море. Был чудесный весенний день. Море синело, отливая бирюзой и изумрудами, а Одесса так и сияла, вся залитая солнцем.
- Великая вещь - море, - говорил Феникс, когда они отъехали уже довольно далеко. Он отклеил усы и бороду и сунул их себе в карман.
- Ну, теперь только не дать бы нам маху, - продолжал он, - они нашу компанию накрыли, да никого не поймали, стало быть теперь будут искать повсюду. А ловко я тебя из этой дыры выручил. Я знаю, что значит попасться к ним в лапы.
Он все греб и греб вдоль берега, держась верстах в двух от него.
Скоро кончились одесские дома и начались низкие рыбацкие постройки. Феникс перестал грести и сказал Васе:
- Придется нам поваландаться по морю до вечера. Хлеб у меня есть с собой, вот с водой будет скверно.
- А лодочник нас не выдаст? - спросил Вася.
- Мы с ним приятели, - отвечал тот.
Так до вечера качались они на синих волнах, то работая веслами, то предоставляя лодку течению.
Когда стемнело, Феникс причалил к берегу в том месте, где уже кончался рыбачий поселок и стояли только одинокие хижины.
Они выпрыгнули на песок, втащили за собой лодку, чтобы ее не унесло в море и направились к одной хижине.
На легкий стук в окно им отворила дверь маленькая седенькая старушка и впустила их в дом. В углу сидел старик и чинил большую рыболовную сеть.
"Точно в сказке о золотой рыбке", - подумал Вася. Феникс зашел за перегородку и выйдя из-за нее, уже имел вид заправского рыбака.
- Ну-с, - сказал он, - дайте нам поесть и попить.
Старуха поставила на стол миску с горячей ухой и жареную скумбрию.
* * *
Ночь была темная, облачная. Феникс и Вася сидели на завалинке, прислушиваясь к шуму моря.
- Куда же мне теперь тебя девать? - рассуждал Феникс. - С одной стороны, тебе здесь оставаться не безопасно, с другой стороны, может быть, родные искать тебя примутся.
- А нельзя ли как-нибудь в Москву пробраться? - нерешительно спросил Вася.
- В Москву? Да ведь там большевики, ты же от них удирал, чудак!
- Это не я удирал, а мои родные.
- Какие же у тебя там друзья?
- Большевики, - отвечал Вася.
Феникс с любопытством посмотрел на него.
- До Москвы-то уж больно далеко, - сказал он, - лучше иди к нам в контрабандисты, мы теперь в Херсон перекочуем, а большевики твои, может быть, и сами до нас доберутся.
- А разве хорошо быть контрабандистом ? - спросил Вася, - в Москве я хотел учиться, быть монтером, вообще работать.
Феникс свистнул и засмеялся.
- Работать! А мы разве не работаем? Ты еще, видно, жизни не видел, а вот ты послушай, что я тебе расскажу, и тогда скажи, что хорошо, что плохо.
И он начал рассказывать:
- Отец мой был не миллионщик какой-нибудь, а простой шахтер, работал он в Донецком бассейне на шахтах купца Коврова. Купец, братец мой, шутить не любил и зря ни одной копейки не платил. Так что шоколада я не кушал, а жевал себе черный хлеб. Было у меня еще два брата и две сестры, и помню я, как мать моя, знай, все кричала на нас, а то случалось и била ни за что ни про что, просто так от бедности. Уж очень много было ей с нами возни, не давали мы ей покоя ни днем, ни ночью. Помню, как раз стали говорить рабочие, что у бадьи, на которой спускались они в шахту, цепи заржавели и пообтерлись и, того гляди, лопнут. Только купец Ковров, осмотрев цепи, решил, что рабочие так себе зря болтают, и заявил, что цепи еще долго выдержат.
И вот однажды сидим мы все и уплетаем щи, как вдруг слышим как что-то грохнуло, словно из пушки где-то выстрелили и тотчас видим - бежит какой-то человек и кричит: "в шахте бадья сорвалася, семерых убило!" Ну, мы все притихли, а мать помчалась к шахте, не убило ли отца.
Но отец мой, оказалось, был уже в шахте и только видел, как сорвалась бадья. Среди рабочих пошли разговоры, недовольство. Отец мой больше всех шумел и бранился. В конце концов у купца Коврова все окна в доме переколотили камнями, а самого его в тачке к самой шахте подкатили и бросить хотели, да потом сжалились и вместо этого по всему поселку прокатили.
Ну, тут пошла кутерьма. Жандармерия наехала, всякие стражники. Арестовали многих рабочих и отца тоже. Купец Ковров на него указал, как на главного зачинщика. С тех пор отца я не видел. Нрава он был сурового, говорят какому-то жандармскому генералу таких слов насказал, что тот загнал его в тартарары. Впрочем, это неизвестно. Пропал, одним словом.
Ну, пришлось нам из поселка выбираться. Тут уже не то, чтоб черный хлеб, а вовсе есть нечего стало. Мать здоровьем была слабая. Пробовала было толкнуться туда, сюда, всюду отказ. Подумала, подумала, отвела нас к тетке, просила за нами присмотреть, "а я, мол, схожу к одной барыне, может она мне что посоветует", перецеловала нас всех, ушла, да в Дону и утопилась. Уж не знаю, что с моими братьями и сестрами стало, а меня один слепой нищий взял, водить его и с ним разные песни распевать.
Вот мы и пошли по степям. Из села в село, из деревни в деревню. Солнце печет, дороги степные длинные, пыльные. Ну, старичок был ничего себе, добрый, меня жалел, сироту. Голодом меня не морил, последним куском со мной делился. Вот, бывало, встанем мы под окном и затянем, словно два пса голодных; иные просто подадут, иные начнут расспрашивать. А старик мой любил языком почесать, ну, приврать был не дурак. Про всякие чудеса рассказывал, будто ангел нам на дороге явился и копеечку подал. Так я с ним два года и валандался. Зимой мы перебирались в город Екатеринослав. Там жили мы в одной каморке. Холодно было зимой, а старик мой все больше и больше кряхтел. Раз шли мы с ним по улице, а он вдруг и ткнулся головою прямо в снег. Я давай его за руку дергать. Ну, тут, конечно, толпа собралась, оказывается, старик мой помер... Случилось это в воскресенье, прямо перед собором, мы тут каждый праздник стояли. Богатая купчиха была такая, каждую обедню в церковь ходила и подавала нам каждый раз по целому двугривенному. Вот и теперь, смотрю, выходит она из собора - и разжалобилась.
- Я, говорит, этого мальчика на воспитание беру, он, говорит, сызмальства к святости приучен.
Привезла меня к себе в дом. Я таких домов никогда и не видывал.
Созвала всех своих приживалок.
- Вот, говорит, хоть и младенец, а во всех святых местах побывал.