Многие из вас уже, без сомнения, встречались с книгой "Тайна Золотой Долины" и хорошо знакомы с ее героями. Молокоед и его Друзья - Рыжая Белка, Димка Дубленая Кожа, Федор Большое Ухо - собираются в поход в таинственную Долину, дают клятву верности друг другу, ловят "ездовых" собак и сооружают свою Золотую Колесницу Счастья…
Они давно уже стали вашими друзьями.
Эта повесть дважды выходила в Свердловске и раз в Москве. Больше тысячи писем получил автор от ребят. Все спрашивали, какова же дальнейшая судьба Молокоеда. И тут Василий Степанович вспомнил, что рассказывал когда-то своему сыну историю о бегстве ребят из немецкого плена…
Так появилась еще одна приключенческая повесть "Четверо из России". В ней те же герои - Молокоед, Рыжая Белка, Федор Большое Ухо, Димка Дубленая Кожа, - и приключения их не менее увлекательны. Только события развертываются далеко за пределами России. Автор показывает мужество советских ребят, достоинство, с которым они переносят невзгоды…
Содержание:
ТАЙНА ЗОЛОТОЙ ДОЛИНЫ - Повесть 1
ЧЕТВЕРО ИЗ РОССИИ - Повесть 35
Примечания 78
Василий Степанович Клёпов
ТАЙНА ЗОЛОТОЙ ДОЛИНЫ
ЧЕТВЕРО ИЗ РОССИИ
Дорогие ребята!
Многие из вас уже, без сомнения, встречались с книгой "Тайна Золотой Долины" и хорошо знакомы с ее героями. Молокоед и его Друзья - Рыжая Белка, Димка Дубленая Кожа, Федор Большое Ухо - собираются в поход в таинственную Долину, дают клятву верности друг другу, ловят "ездовых" собак и сооружают свою Золотую Колесницу Счастья…
Они давно уже стали вашими друзьями.
А сам автор? Знаете ли вы что-нибудь о человеке, который создал эту книгу? Какова его жизнь? Как он работал? Чем занят сейчас?
В небольшом вступлении мы и хотим рассказать о Василии Степановиче Клепове.
Родился Василий Степанович в 1908 году в селе Чернитово, Моршанского района, Тамбовской области.
Село стоит под горой на берегах Цны. Весной, когда река разливается, вода подступает к самым дворам. Тогда от дома до леса - это километра три - сплошное море, в котором отражаются избы…
В одной из таких изб и жила огромная семья Клеповых в одиннадцать человек. Жила впроголодь. В десять лет Василий Степанович уже самостоятельно работал в поле, жал, ездил с лошадью в ночное. Очень любил пахать сохой, но ненавидел молотьбу ("Стучишь, стучишь цепом, а результат мизерный…"). Вот тогда и родилось страстное желание переделать жизнь.
В школе В. Клепов вступает в комсомол. Вскоре он - секретарь комсомольской ячейки, редактор стенгазеты "Хлебороб", селькор.
Это было время, когда в газетах почти ежедневно сообщалось об убийствах селькоров. И селькорство Василия Степановича только осложняло жизнь его родным. Его разоблачения привели к тому, что пострадал отец: ему отказали в извозе в кооперативе, а самому селькору не дали возможности работать избачом, уговаривали дать опровержение на собственный фельетон… Местные нэпманы обещали "густой чай" (взятку), если будет писать в газетах то, что им угодно.
Осенью 1925 года Клепов по путевке комсомола - на ликвидации неграмотности среди крестьян. В 1926 году едет в Москву поступать на рабфак искусств. Мешок сухарей да три рубля денег - вот и весь капитал, с которым он является в столицу…
Люди самых различных возрастов и положений собрались на рабфаке. Бывшие беспризорники, демобилизованные красноармейцы, сын известного художника барона Клодта, дочь советского полпреда В. Воровского…
На рабфаке учились будущие уральские писатели О. Маркова и П. Макшанихин, художники Кукрыниксы, Ф. Решетников, Ив. Рахилла. Карикатуры и дружеские шаржи Федора Решетникова, или Решетки, как называли рабфаковца товарищи, в изобилии украшали стенгазету и рабфаковский литературно-художественный журнал "Опыты", в котором В. Клепов скоро стал заместителем редактора.
Все, казалось бы, шло хорошо. Но на третьем курсе Клепова вдруг исключили с рабфака: это все еще мстили недруги из села за селькорство. Они написали в "Крестьянскую газету", что В. С. Клепов - сын белогвардейского офицера и ведет агитацию против Советской власти…
Истину вскоре восстановили. Но занятия на рабфаке были уже пропущены. Взяв отпуск, В. С. Клепов едет в Читу, в редакцию газеты "Забайкальский рабочий".
Так начинается журналистская работа, работа без оглядки…
В годы Отечественной войны В. С. Клепов - агитатор полка, военный журналист. После войны - ответственный секретарь, заместитель редактора газеты "Уральский рабочий". По путевке ЦК ВКП(б) он направлен затем в город Сочи, редактором газеты "Красное Знамя".
Журналистская деятельность Василия Степановича прервалась только в 1955 году в связи с тяжелой болезнью. Врачи вообще запретили ему работать.
Но он потихоньку начал писать небольшие рассказы для детей, в которых главным действующим лицом был его сын. Так появилась книжка "Мы с Севой в лесу" (Свердловск). В то же время в Краснодаре выходит в свет книжка "Севины квартиранты", в Ростове-на-Дону "Синие огоньки". А Василий Степанович уже работает над повестью о бегстве сына из дома - "Тайна Золотой Долины".
Эта повесть дважды выходила в Свердловске и раз в Москве. Больше тысячи писем получил автор от ребят. Все спрашивали, какова же дальнейшая судьба Молокоеда. И тут Василий Степанович вспомнил, что рассказывал когда-то своему сыну историю о бегстве ребят из немецкого плена…
Так появилась еще одна приключенческая повесть "Четверо из России". В ней те же герои - Молокоед, Рыжая Белка, Федор Большое Ухо, Димка Дубленая Кожа, - и приключения их не менее увлекательны. Только события развертываются далеко за пределами России. Автор показывает мужество советских ребят, достоинство, с которым они переносят невзгоды…
Сейчас В. С. Клепов живет на берегу Черного моря в городе Сочи и по-прежнему неутомимо пишет для детей. Кроме названных книг, вышли в свет его произведения "Про Ивана Хорошего Человека" и "Птичка-сестричка" (Детгиз), "Мыс Доброй Надежды", "Переполох на опушке" (Свердловск).
ТАЙНА ЗОЛОТОЙ ДОЛИНЫ
Повесть
Описание удивительных похождений Васьки Молокоедова, Димки Кожедубова и Левки Гомзина во время прошлой войны, сделанное В. Молокоедовым и им же снабженное разными примечаниями и рисунками.
Жители Острогорска до сих пор рассказывают об одной истории, которая наделала в свое время много шума. Я имею в виду, конечно, "золотой поход" Васи Молокоедова.
Еще по горячим следам я пытался написать о нем повесть. Но пылкая фантазия острогорских ребят уже наплела вокруг этого похода таких узоров, что невозможно было отличить правду от вымысла.
И вот тогда-то у меня дома неожиданно появился сам герой повести Вася Молокоедов. Он принес мне почитать три довольно объемистые тетради.
Записки подкупили меня своей непосредственностью и занимательной историей, в которую неожиданно попали ребята. Я подумал, что неплохо бы их опубликовать, но Васи уже не было в городе, а без его согласия я не решился на это.
Только в нынешнем году я узнал адрес Молокоедова. Он окончил горный институт, куда поступил по совету академика Тулякова, и работает сейчас в Краснодарском крае. Я списался с Молокоедовым, и он ответил мне телеграммой: "Против, публикации не возражаю. Можете сохранить даже наши подлинные имена. Пусть все знают, какими несмышленышами мы были в детстве".
В записках В. Молокоедова я почти ничего не изменил, только разбил их на главы и дал к ним заголовки чисто в его вкусе. Поэтому и остались в книге некоторые вещи, которые могут показаться непонятными нашим ребятам. НКВД, то есть Народный комиссариат внутренних дел, вел в то время борьбу с внутренними врагами Советского государства, разными шпионами, вредителями и прочей нечистью. А деньги во время войны значили в двадцать раз меньше, чем нынешние деньги…
С вопросами, если они возникнут у читателя, прошу адресоваться непосредственно к Васе. Его адрес: станция Лоо, Северо-Кавказская ж. д., Азовская, 16.
В. Клепов.
1958 г.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Душа просит романтики. Эврика! Клятва Фёдора Большое Ухо.
Началось все просто: нам надоела бесполезная тыловая жизнь.
Ну, что в самом деле? На фронтах идут ужасные бои, а мы сидим и задачки про бассейны решаем. "Сколько из одного бассейна вылилось, да сколько в другой влилось" - вот и переливаем из пустого в порожнее. Разве это жизнь?
Когда в городе ввели затемнение, мы даже обрадовались: теперь, думаем, и мы будем, как ленинградцы, на крышах дежурить и фашистские зажигалки гасить. А затемнение взяли и отменили.
Мы с Димкой Кожедубовым хотели пионерский истребительный батальон организовать - уже и запись добровольцев провели, и командиров назначили, - а пионервожатая не разрешила. Сидите, говорит, и учитесь: ваше дело такое.
А тут еще директор школы Николай Петрович собрал всех двоечников и опять начал распинаться насчет долга. Часа полтора мучил. Вы, говорит, должны осознать ответственность потому, что идет война, Красная Армия сражается с врагом, и вы, двоечники, должны помочь ей хорошими отметками.
А по-моему, все это - ерунда! Что ей, Красной Армии, легче станет оттого, что я или Димка, или Левка получим пятерки?
Нет уж, если помогать Красной Армии, так помогать по-настоящему!
Мы - Димка, Левка и я - как вышли из учительской, так сразу и решили: хватит отметочками помогать, надо идти в военкомат и проситься добровольцами на фронт. Все сражаются, а мы что - хуже других?
Пошли в тот же день к военкому, объясняем: так и так, товарищ майор, просим отправить на фронт в действующую армию… Он над нами смеяться стал: нос, говорит, не дорос.
А я ему:
- Напрасно смеетесь, товарищ майор! Вы знаете, что капитан Сорви-голова один против батальона врагов сражался и всех уложил на месте? А ему было тоже четырнадцать лет.
Майор посмотрел на меня и спрашивает:
- Какой такой Сорви-голова? Может быть, Пробей-голова? Пробей-голова у нас, действительно, был. Так он, опять же, те капитан, а младший лейтенант… А Сорви-голову не знаю…
- Ну понятно, - говорю. - Вы же, наверно, даже про Луи Буссенара не слышали. А я все книжки его перечитал.
Майор топнул ногой:
- Марш отсюда, сорви-головы! Марш в школу, пока я родителям не сообщил о вашей несознательности.
Мы вышли из военкомата и стали думать, как быть.
- Сядем в воинский эшелон и уедем, - сказал Димка. - Что он нам, указ, что ли, этот майор?
А Левка говорит:
- Все равно поймают.
- Кто?
- Да вот такой же майор и поймает. Да еще несознательными обзовет, да еще и ногой топнет, а то и по шеям надает.
- Не надает! - не отступает от своего Димка. - Теперь за это строго!
- Что ты мне говоришь - строго! - начал шуметь Левка и даже глаза выпучил. Он хоть и маленький ростом, а когда спорит, обязательно шумит и глаза выпучивает. - Мишка Петушков ездил на фронт? Ездил. Почти до передовой доехал. А там его, милачка, - цоп! Из-под лавочки вытащили и сдали коменданту. Такой же, наверно, майор, вытащил и отправил Мишку обратно. А дома мать сначала ему штаны спустила да еще дядя пришел… А вы знаете, какой у него дядя? Мишка теперь на одни пятерки учится. По рисованию и то пятерка. Вот как нынче на фронт-то ездить!
Спорили-спорили Димка с Левкой - ни до чего не договорились. Они всегда так: сойдутся и спорят. Димка - свое, Левка - свое: ни за что друг другу не уступят!
- Ну что ж, - говорю, - давайте будем хоть металл собирать. Все-таки это помощь, а не четверки да пятерки.
На следующий день в школу мы не пошли, а стали искать железный лом и носить его к Димке во двор. Потом опять не пошли, и еще раз не пошли. Железа столько натаскали, что у Кожедубовых даже калитка перестала открываться, и в нее надо было пролезать боком.
- Мы, пожалуй, уже на целый танк набрали, - сказал Димка.
- Лучше на самолет, - предложил Левка.
- Эх ты! Из чего самолеты делаются - не знаешь! Они же из алюминия делаются.
- Тогда давайте алюминий собирать. У нас дома есть две алюминиевые ложки, да у соседки на кухне кастрюля стоит.
- А у нас, - говорит Димка, - тоже ложки есть, да еще миска, да другая миска, поменьше.
- А у нас кружка есть и тоже миска.
Собрали мы все это - совсем немного получилось, даже на одно крыло и то мало.
Тут матери наши хватились, а посуды нет. И - начали нас пробирать, пока мы не принесли их добро, все эти ложки и миски, обратно.
Это что, сознательность?
Мы этого алюминия все равно на целую эскадрилью натаскали бы, да пришла еще и вожатая, отчитала маму за то, что я уроки пропускаю, двойки имею.
- Вы понимаете, - говорит, - какая это четверть? Самая решающая! Экзамены на носу, а у вашего сына (это у меня. - В. М.) только по русскому языку пятерка да по арифметике и географии тройки, а то все сплошные двойки.
Видали? Сплошные двойки! А у меня только по ботанике да по истории двойки! Еще, правда, по немецкому… Я хотел вмешаться в разговор, а мама как цыкнет на меня! Нашей Аннушке только того, видно, и надо было. Она как пошла говорить, как пошла… Забыла, видно, что сама же решающей назвала третью четверть. А теперь у нее уже четвертая решающей стала. Так сразу бы и говорила! Мы бы тогда знали, что в третьей уроки пропускать можно, а в четвертой надо нажать. Сама же наговорила, и сама же во всем обвинила нас!
Мама взяла с меня честное пионерское, что я завтра же начну учиться. Мне не хотелось слова давать, потому что все равно уже теперь двоек не исправишь. Но она пригрозила написать обо всем на фронт папе, и пришлось слово дать.
Утром мама ушла на работу, а я стал собираться в школу, но тут заявились Димка с Левкой.
- Идешь, значит, выполнять долг, товарищ Молокоедов? - ехидно спросил Димка.
Я очень не люблю, когда меня по фамилии называют. Потому что какая же это фамилия - Молокоедов! Можно подумать, что я молоком только и питаюсь, а я из-за этой своей фамилии даже смотреть на него не могу. Вот почему после этих Димкиных слов я рассердился на него и даже хотел дать ему в морду.
- Пойду в школу, а ты что, запретишь?
- Ну иди, иди, - сказал опять с ехидцей Димка. - Да, смотри, на пятерки отвечай, может, Красной Армии от этого все-таки полегче станет…
Вот тип! А мама еще называет его ангелочком. Но я думаю, что это она делает по старой привычке: в детстве Димка был красивый, пухлый, с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами - настоящий ангелочек. Но теперь от ангельского вида остались только вьющиеся пепельные волосы. Ангелочек вытянулся, как жердь. Шея длинная, лицо точно мухи засидели, - все в веснушках, а глаза из голубых стали серыми. О характере я уж не говорю: это черт, а не ангел, - ему бы только поиздеваться!
- Пойдем, Гомзин! - сказал Димка Левке. - Молокоедов только на словах силен. Ему бы лишь за мамкину юбку держаться да молоко потягивать из соски.
Левка ничего не ответил, наклонился и молчит. Димка рассердился, хлопнул дверью - ушел. Тогда Левка голову поднял, уши большие, как у телка, оттопырил и уставился на меня. А у самого в глазах слезы:
- Не ходи, Вася, в школу, ладно?
- Это почему?
- Если пойдешь, меня мамка надерет. Она вон какая сердитая стала. Как включит утром радио, услышит, что опять наши город сдали, так сама не своя - лучше под руку не попадайся.
- Ну, а если не пойду, тебе легче станет?
- Она увидит, что ты дома, и не так драть будет. Она тебя уважает - все мне на тебя показывает.
Я предложил Левке тоже пойти в школу, он только помотал головой, насупился и снова уперся взглядом в пол.
- Ты что, Левка?
Заглянул ему в лицо, а оно уже мокрое от слез.
Левка просто боялся идти в школу:
- Опять наставят двоек. Потому что пока мы ходили по военкоматам да пока собирали лом на танки и самолеты, в классе уже программу закончили и начали повторение. А мы знаем, что это за повторение. Это значит - все время спрашивают и все время ставят отметки.
Я решил все же не нарушать слова, отправился в школу один.
От нас до школы всего четыре квартала, но я шел очень долго. Сначала побыл немного около госпиталя. Против него стояли три санитарные машины, и из них медицинские сестры выносили раненых красноармейцев. Я помог уложить на носилки нескольких раненых, узнал, что их привезли с Волховского фронта, спросил насчет папы, который сражался на этом же фронте. Но о папе никто ничего сказать не мог.
Около четвертой школы я снова задержался, потому что увидел во дворе много грузовиков. С них снимали столы, стулья, шкафы, связки бумаг. Все суетились и бегали, но мне все-таки удалось узнать, что это из Ленинграда эвакуировалось в наш город еще одно важное учреждение.
"Так наш Острогорск скоро совсем Ленинградом станет", - подумал я и пошел дальше.
Но тут внезапно дорогу мне преградил длинный железнодорожный состав с платформами, укрытыми брезентом. Железнодорожники соблюдали военную тайну. Но я все равно знал, что это везут танки с завода "Смычка".
Потом я пропустил мимо себя колонну красноармейцев. Они шли все в новых полушубках и, поравнявшись со мной, грянули;
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…
У меня так и побежали мурашки по коже. "Вот, - думаю, - нашли мы время учиться! Такая идет война, а мы сидим и повторением занимаемся".
Но тут что-то случилось. Люди бегут, лошади мчатся, автомобили вопят что есть мочи, и только сейчас я услышал, что на окраине и на вокзале по-особенному гудят гудки. Воздушная тревога! Раз воздушная тревога, значит где-нибудь в воздухе есть кто-то…